Книга нашего автора и литературного советника, вышедшая в издательстве
Р.Элинина, 2009. вошла в шорт-лист Волошинской премии.
Богатство России прирастать будет Сибирью, пророчествовал Михаил Васильевич Ломоносов. В его эпоху открытие зауральских рудных залежей сопровождалось, хоть и редким, но открытием и человеков. Кто бы задумался тогда, что Россия, да и Сибирь, может оскудеть подлинными талантами, готовыми жизнь свою положить на "тихое самораскрытие"? То есть, таланты-то еще есть, но по большей части что-то ленивые, совсем не жертвенные, требующие увеличения мелкоскопом телевизора до заказанных размеров.
В такой ситуации любой человек, которого по трудам и делам его видно и слышно многие годы и без телевизора, очень дорогого стоит. Его не выключить вместе с треклятым ящиком - его общественное и гражданское бытие уже не зависит от наличия в доме электричества для питания телевизора. Ему одинако как в бурятской степи, так и на гольцах Алтая; как в Новосибирске, так и в Париже. В Москве, пожалуй, ему быть собой посложнее, но не его в том вина. Да и в Москве это всегда было так.
Ибо есть персонажи и герои тусовочные, а есть - не зависимые от тусовок. Почему - независимые? Да просто потому, что им важнее, что и как они сами создадут-напишут, чем то, как к этому отнесутся окружающие, которые сегодня есть, а завтра их нет: подались-ушли к другому, помоднее и поманернее.
Мое открытие поэта Владимира Берязева было сродни откровению - открытию золотоносной породы. Это случилось на Байкальском фестивале поэзии, затеянном нашим общим, ныне ушедшим от нас другом Анатолием Кобенковым. У Толи Кобенкова было много замечательныз качеств и совершенно сказочный стихотворный дар, но было у него еще одно: в годы полнейшего отчуждения людей друг от друга он умел сводить людей, интересных друг другу. Интересных уже тем, что одинаково относились они к поэтическому и вообще литературному труду, а именно, по старинке - с пиететом и уважением, как к служению, а не как к табуретке, на которую можно встать, чтобы казаться повыше..
Мы братались с Берязевым впоследствии и в Москве, и в Париже, и в Лондоне, но первое впечатление от него самого и его стихов связано у меня с Ангарой - с ее черным, стремительным, свежим и широкоструйным потоком, бурливо и белопенно истекающим промеж гранитных утесов из студеного зимнего Байкала. Там, в виду Шаманского камня, я и разглядел Владимира Берязева и сначала усомнился: да возможен ли в наше манерное время поэт, в лучших своих стихах достигающий павло-васильевской силы?! И это была сила не эмоциональная, не сентиментальная, не вторичная и подражательная.
Это была и есть сила подлинности, зримая и осязаемая во всех его известных мне книгах, в том числе и в книге "Ангел расстояний" (издательство Руслана Элинина. М., 2009):
Не сочиняй, не придумывай, просто смотри
в тёмную воду, на углей багровое тло,
вместо Вергилия выбери в поводыри
это течение, это мерцание, это тепло.
Так погружаемся... Так, хронотропную мглу
одолевая, мы видим пустой Назарет:
пыльная осень, Мария стоит на углу
возле арабской кофейни с ларьком сигарет.
Скоро декабрь. Живот, как большая луна,
полон, огромен и перевалил через край,
пережидай светофор, молодая жена,
ангел, храни тебя крепко! и ветер, играй
то ли хиджабом, не вижу я, то ли платком,
вот поплыла, понесла сокровенный сосуд,
все оглянулись... и замерли, и тронуло холодком,
чрез перекрёсток
надежду последнюю
нашу несут.
Суть поэзии Владимира Берязева в соединении ее могучей-могутной, природной, сибирской, самородческой стихийности с удивительной интеллигентностью в старинном смысле слова.
** *
Я уже устал от кока-колы
И мадера мне не по душе,
Старые татарские глаголы,
Как ледышки брякают в ковше.
Ломит зубы воздух полусонный,
В тишину завёрнуты мозги,
Вечера белёсые кальсоны
Ветлами полощет у реки.
- Энкиду! - кричу. - Куда ты делся?
Отчего пустынен водопой?
От меня укрыться не надейся,
Я иду по следу за тобой...
Из Баян-Ульги в сады Буяна,
Где пылает пламенный цветок,
От "Хаванагилы" до Корана
И до лотофагов на Восток.
Смерть уже не месть и не преграда,
Время истончилось, как ручей -
Сон зеленоглазого смарагда
И бряцанье тысячи ключей.
Друг мой, на кругах, на Божьих дисках
Путь любви прописан от и до...
И звезда срывается на дискант,
Где чистым-чиста вода со льдом.
Казалось бы, такому поэту довольно и стихии - "Раззудись, плечо! Размахнись, рука!" - однако проникновенное стремление Берязева к знанию, и книжному, и сокровенно-мистическому, пронизывает его стихи и поэмы и уподобляет их окнам в мистическую необъяснимость, каковая только и делает стихи - стихами. Это сопряжение Природы и Слова у Берязева, к счастью, неподражаемо, если только он сам не начинает подражать самому себе.
В нынешние времена "дроздов-пересмешников" любая подлинность воистину на вес золота - и не того золота, какое покупают в московских ювелирках, а того, которое намывают сами в рудных реках и горных ручьях вселенской Сибири. Пока кругом звучат ернические "частушки" на заданную тему, (вся "ироничность" поэзии 21 века ведь тоже подражательна - она прямо вытекает из "чернухи" восьмидесятых годов прошлого века), сказать о Любви - просто, весомо и честно, не боясь циничных и скептических суждений со стороны, осмеливаются, да и могут нынче немногие.
Берязев - может, и делает это искренне, тонко, талантливо и умно, как истый поэт. Его присутствие в русской поэзии значительно и заметно - по делам его.
Где говорят на русском языке,
Там я и буду пить своё саке,
А также араку, вино и брагу,
Поскольку для меня для дурака
Господь не создал лучше языка,
Не затворил целебную корчагу.
Я с открытым сердцем номинирую его книгу "Ангел расстояний" на Волошинскую премию "Лучшая поэтическая книга 2009 года".
Равиль Бухараев
