|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Новые книги
3
февраля 2012
"НЕ ДОПУСТИТЬ
УПАДКА..."
Заметки о новой книге
К 350-летию Иркутска издан многотомник
"Бег
времени". Первый том - о городе; второй, под названием "Автографы
писателей",
состоит из двух книг: в первой - поэзия, во второй - проза. Все три тома
съединили около 250-ти авторов - поэтов, прозаиков, драматургов, издателей,
журналистов, просто толковых людей. Проект
издательства "Сибирская
книга", несомненно, смелый, в чём-то дерзкий и даже грандиозный; кажется,
впервые столь широко, всеобъемлюще, внушительными фолиантами представлена в
печатном виде пишущая элита Прибайкалья - члены писательских Союзов,
автономных
творческих групп и, как говорится, новички, и старички писательского
ремесла.
Не будем скрывать, нелёгким оказалось
чтение, но одолели таки все три тома: любопытство манило дальше - от
страницы к
странице, от автора к другому автору, минуя эпохи и времена.
Заглянем в дома... извините, в тома.
Знаете, а можно и по-настоящему оговориться, потому что в каждом из
томов-домов
немало живого, самостоятельно живущего материала с бьющейся в жилах -
строках -
кровью.
Но перебрать и переглядеть в журнальной
статье столь великое число авторов и текстов - дело, смекаем, бесполезное,
неблагодарное и даже легкомысленное. Однако всмотреться в первый том,
повествующий о городе, хочется попристальнее, если хотите, попридирчивее,
потому
что когда ещё будем кругло отмечать юбилей родного города и печатать о нём
столько
текстов. О первом томе, однако, - чуть ниже, а пока, по возможности
накоротке и
сдержанно, - проза и поэзия.
Сразу оговоримся: в последующих наших
статьях пристально будут
рассмотрены
и эти два тому. Хотя составители и заявили, что "издание носит
информационно-справочный характер", но не телефонный же справочник или
адресная книга получились! Опубликованы, обнародованы
художественные тексты, произведения, если
не сказать, творения, поэтому скромность составителей, пожелавших скрыться
за
листочком с надписью "Информационно-справочный характер", совершенно
неуместна. Что получилось, то и надо будет разобрать!
Правильно?
Авторов в "Поэзии" и "Прозе" -
тьма, примерно по сотне на каждую книгу, однако света - даровитости - в
текстах
больше, чем тьмы - серости. Подбор неплохой, ответственный, по-серьёзному
попрекнуть
составителей, по всей видимости, не в чем, если не придираться к мелочам. Не
будем!
Ясно увиделось: проступающие сквозь
многие
строки три времени русской жизни 20-го и нынешнего веков - время буйства
оптимизма, чуть ли не былинной доблести:
Куда бы гневно ни
кидала
Меня нещадная
судьба,
Душа в скитаниях не
знала
Слепой покорности
раба.
Несусь, мечтою
увлечённый,
К желанным сердцу
берегам
И, к бурям жизни
приучённый,
Ладьёй проворной правлю
сам...
(Александр
Балин, 1919 г.)
Разгляделось время самокопаний,
сомнений, если
хотите, вериг, избранных добровольно или предложенных - всученных? -
Судьбой:
В душе с рожденья два
начала.
Добра начало. Зла
начало.
Кто в этой победит
борьбе?
Душа, ты мучилась.
Молчала.
На мир взирала
одичало.
И без конца тебя
качало.
И было страшно здесь
тебе.
...О, эта
двойственность
всемногих
-
Два ожиданья... Две
дороги.
Два направления в
пути.
Ты перед дьяволом и...
Богом
Как перед дверью на
пороге.
Так будь решительным и
строгим.
Решай - куда тебе
идти!..
(Виктор Соколов, 80-е
годы)
И лёгкими, ещё слабо развитыми
крылышками
взмахивает время оторопи, но и нередкого протеста, а то и литературного
хулиганства, озорства, причины которых, возможно, в отчаянии художника перед
неумолимостью Бытия:
Вся в плевках,
в окурках
остановка.
Я стесняюсь собственных
детей.
Мне за взрослых стало вдруг неловко -
Невозможно понимать
людей.
...Дочка затянулась
сигаретой,
Что ей не хватает в жизни
этой?
(Анна
Рандина, 2000-е годы)
Возможно, спросите: а пример про хулиганство, озорство? Пожалуйста! В трёх
томах
да не найти смельчака?
Я не люблю мужчин, которых я
люблю.
Они чуть-чуть подлей, чем
остальные.
Мне врут, а я их, в сущности, терплю
-
На грошик дела, да слова
пустые...
(Марина
Шамсутдинова, 2000-е годы)
Нет-нет, конечно же, это не
хулиганство. Знаете,
встречаешь хорошие стихи, - хочется перечесть и кому-нибудь сказать о них.
Вот,
воспользовался случаем.
Однако - к делу. Сразу оговоримся: три
времени - несомненно, условность, фигуральность, призванная упорядочить
собственные
впечатления от прочитанного и познанного со страниц. А хорошая литература,
полагаем, - явление многослойное, многокрасочное, многовекторное; хорошая
литература обычно не вмещается в своё время, но и в другом времени ей бывает
тесно,
неприютно, одиноко. Возможно, ей не хочется быть во времени, то есть в
рамках,
в тисках правил, установлений, предрассудков, суесловий, возгосподствовавшей
идеологии. Она - как облака: высоко и в движении всегда, даже если внизу ни
единый листик не шелохнётся. А облака как живут? Где захотят - прольются
дождём,
вспоят нивы жизни, потом - снова к высям. Да, несомненно, в книгах
"Поэзия"
и "Проза" собрана, в сущности, неплохая литература, есть, думаем, даже
шедевры. Очевидно, что составители старались отразить через представленные и
тексты,
и имена, и судьбы переменчивость эпох, вкусов, пристрастий, вообще развитие
человека, в том числе неизбывное влечение художника, в частности, художника
слова, как подметил Валентин Распутин в очерке "Иркутск с нами", "во
всякое время в укреплении жизни ступить вперёд"; и здесь же сказано: "Не
допустить упадка - значит подпереть старое новым..."
В обеих книгах и встречаем эти
разнообразные
подпорки, позволяющие развиваться литературе, писателям, творческим артелям.
Молодые
учились и учатся у более зрелых, именитых авторов; те и другие осваивали и
осваивают
передовые (может, правильнее - новые) или вечные (но, надеемся, не ветхие)
темы,
бывали и бывают изобретательны или консервативны в сюжетах, легки или строги
в плетениях
узоров из слов и образов. Традиция и новаторство (новшество) - в едином
потоке
Времени и Судьбы. И всё бы оно хорошо, однако нет-нет, да призадумаешься: а
кто
же читатель?
Среди "Автографов писателей"
повстречались
строки, которые насторожили, обеспокоили:
Я останусь в
долгу
у великой российской
словесности.
А
она этот долг не заметит -
у ней до фига
и долгов, и
шелков,
и трагедий, и драм, и
безвестности.
Но плывёт сквозь века её
флот,
и вдали не видны
берега.
Я бы мог, я б
хотел
к несказанному или несказанному
небывалое что-то
добавить
или скрижаль.
И она позволяет
со словом играть
безнаказанно.
Только вот
проигравших
ей, в сущности, вовсе не
жаль.
(Олег Кузьминский, 1990 -
2000
годы)
Похоже, не в бровь, а в глаз: "она
позволяет" и - кто из нас, литераторов, не знает - "ей, в сущности,
вовсе
не жаль". Действительно, какие из представленных в двух томах текстов
будут нужны,
кто станет их читателем, ценителем или, если хотите, оценщиком? Чему так и
остаться на веки вечные на страницах этих томов, а чему шагнуть на иные
страницы-дороги?
Для кого обложка сия - уже надгробие, а для кого обе они - два крыла: захочу
-
взмахну и полечу, а захочу - посижу ещё немножко, силёнок
подкапливая?
Но всё же, всё же: надеемся и уповаем -
читатели будут, из воздуха ли явятся, как привидения, или время в муках
породит
их всамделишными. Надеемся и уповаем - найдутся ценители и оценщики.
Надеемся и
уповаем - оба тома станут территорией - а в чём-то или в ком-то terra
incognita
- для исследований литературоведов, другого учёного люда, а также лучших
друзей
писателей - критиков. Неспроста составители сообщили, что "издание...
адресовано
культурологам, исследователям литературы, критикам, студентам-филологам".
Подчеркнём
- "критикам"! Несомненно, нужны новые Тендитники и Трушкины, не говорим,
затаивая дыхание, - Белинские и Писаревы. Литераторы хотят получить оценку,
как
прилежный ученик, тянущий руку; они хотят почувствовать свою причастность к
жизни России и своими литературными трудами послужить ей, чтобы всем нам, -
опять-таки! - "не допустить упадка..."
Впрочем, пока живём - живём, и нечего
раскисать! Правильно?
* * *
Что же первый том, к которому
захотелось
присмотреться зорче? Он собственно и есть юбилейный, иркутский, он так и
называется, - "Слово о городе". Составители ясно и однозначно
информируют
нас в ремарке: "В сборник включены произведения иркутских писателей,
посвящённые родному городу. Написанные в разные годы, они рассказывают об
истории Иркутска, событиях, происходивших в его культурной и общественной
жизни, судьбах иркутян. Издание посвящается 350-летию Иркутска". Однако о
городе, о самом Иркутске - маловато; и в первой части, беллетристической,
мемуарной,
публицистической - как, помогайте, точнее? - маловато, и во второй,
исключительно
поэтической, маловато. Везде и маловато, и даже скупо. Обо всём о разном -
помаленьку,
разношёрстно, порой пёстро и сбивчиво. Довеском тут и там - о не простых
путях-перепутьях иркутской литературы, но тех, далёких-далёких, эпох;
видимо, к
80-летию писательской организации. А современность? Кто задумывался,
исследовал,
почему в Иркутске три писательские организации? Когда-то была одна, единая.
Что
развело людей, что озлобило друг против друга?
В томе незначительное число новых,
свежих
текстов, рассказов о современной, такой необыкновенной, чертовски интересной
своими противоречиями и устремлениями жизни. Нет ни слова о Денисе Мацуеве,
о "Сиянии
России" (или коротенько упомянули? покажите, где), об Александре Сокурове,
Леониде
Гайдае, о многих других выдающихся, интересных личностях искусства,
литературы,
науки, бизнеса, менеджмента. А о деятельности Валентина Распутина, Марка
Сергеева, Ростислава Филиппова, Алексея Фатьянова, Анатолия Стрельцова,
Михаила
Корнева, Галины Солуяновой нельзя было рассказать? Список можно и нужно
продолжить
- у нас столько замечательных людей! Почти что нет во всём томе историй, о
которых
ты не слышал раньше, о которых не читал в великолепных изданиях дворянской
России или советской эпохи, а также 90-х, 2000-х годов. Не отражены в книге
новые
исследования по истории города. Или их совсем нет? Также нет ничего нового
(или
даже совершенно ничего) и о жизни писательских организаций: какие книги
издают
нынче, о чём спорят, чего опасаются, кого хвалят, кого ругают, вообще - чем
дышат.
О старом Иркутске - хотя и
хрестоматийно,
но однообразно от автора к автору: купцы, меценаты, ссыльные, каторга,
произвол
властей, острог, сказочные богатства, Кяхта, деревянное зодчество, -
назовите
ещё темы?
Некоторые статьи напоминают
путеводители,
рекламные проспекты, лекции, параграфы из школьных учебников.
"Рост интересов сибирского читателя,
развитие его вкусов и художественных увлечений были крайне разнохарактерны,
они
зависели от местных общественно-культурных событий, но в первую очередь
тесно
связывались с интересами общерусского читателя..." (Гавриил Кунгуров, из
книги "Сибирь и литература").
"Многие годы отданы углубленному
изучению историко-литературного процесса в Сибири. В 1970 году была защищена
докторская диссертация на тему: "Пути развития литературного движения
Сибири
(1900 . 1932 г.г.)". За последние два десятилетия опубликовано было
несколько
книг на ту же тему..." (Василий Трушкин, "Временем проверяя
себя")
Наверное, достаточно цитат: не хотим
прослыть занудами, утомить читателей. На страницах тома всевластие
прозаичных,
в лучшем случае этнографического, учебного, дидактического, рекламного
(только
что не зазывающего открыто на иркутскую старину, на сибирские
"изюминки"),
информационного и Бог весть какого ещё толка и окраса текстов абсолютно
занудного характера. Составители словно бы сговорились обкормить нас,
читателей, этой мертвечиной. Не о городе любимом и живом писано и пропечатано, не о людях, родившихся,
радовавшихся,
горевавших и умерших в родном городе, не о жизни и судьбе, а - словно бы о
музейных экспонатах. Составители перетряхнули архивный, печатный тлен -
долго откашливаться
нам.
Однако надо быть справедливыми и
сказать, что
встречаются и хорошие, полезные для вдумчивого читателя тексты. Некоторые -
будто вскрик: "Но довольно славословий. Нынче Иркутск, как и вся Сибирь,
остро
нуждается в помощи. Если в 19 веке к нам прибывали лучшие умы России, то
теперь
всё лучшее из Сибири бежит. Население уменьшается, производственный
потенциал
падает. Жизнь становится всё труднее..." (Александр Лаптев, "Прошлое,
настоящее и будущее Иркутска"). Чувствуете, жизнью пахнуло, неподдельной горечью?
И на страницах Франца Таурина жизнь, -
движение,
противоречия его эпохи, судьбы.
Понятно,
приукрашивал действительность, неуклонно с обозом писателей следуя методу
соцреализма,
но видно, что с верой и любовью жил человек, потому и в строках - пульс,
жар, порой
запальчивость, но благородная, из души вырывается.
Симпатична в статье "В минуту поздних
сожалений" хозяйственная взыскательность Анатолия Шастина. Видел человек
неустройства
и несообразности иркутской жизни - писал открыто, и чиновникам напрямки
говорил.
Стоящий мемуарный материал у Валентины
Мариной - "Мой сталинский век". Строгое, человечное, бережное отношение
к
фактам. "Такие вот картинки прошлой жизни, - итожит автор. - Стоит
оглянуться
на них. Чтобы лучше понять и оценить сегодняшний день". Несомненно! Чего и
ждали от первого тома. Хочется понять: кто и что мы теперь? Куда идём, куда
ведём?
Огорчила и озадачила концовка
беллетристического
(правильно?) раздела. Это длинное интервью, данное в 1990 году, как
написано, "альманаху
"Голос"" бывшим редактором альманаха "Ангара" Юрием Самсоновым, о
том, как он спасал альманах от нападок и произвола властей в 1965 - 1967
годах.
Несомненно, честь и хвала Юрию Степановичу Самсонову, помним, любим его, но
том,
позвольте напомнить, посвящён 350-летию великого сибирского города, он так и
называется - "Слово о городе", а нам предложен изрядного объёма текст,
повествующий о многом и многом, несомненно, важном для нас, но, к сожалению,
не
о городе. Этот любопытный и достойный материал наверняка вписался бы в
книгу,
посвящённую истории писательских организаций, издательств, журналистики
Иркутска.
Или куда-нибудь в серёдочку его, что ли, нужно было
поместить.
Если уж так мало современные и не очень
современные литераторы рассказывают об Иркутске, может быть, следовало было
присмотреться
к другим текстам, к другим авторам? Например, можно было дать пару кусков из
воспоминаний о жизни Иркутска Николая Салацкого - одного из блестящих
градоначальников иркутских советской эпохи ("О былом как было").
Наверное,
не были бы лишними строки из книги Юрия Ножикова "Я это видел, или Жизнь
российского губернатора, рассказанная им самим". Два-три крохотных
отрывочка
из нашего незабвенного протопопа Аввакума украсили бы том-дом, может быть,
его
фасад. Помните, как он восхищался природными богатствами нашего края,
Ангарой,
Байкалом: "А всё то... наделано для человеков, чтоб, успокояся, хвалу Богу
воздавал..."? Но - помним, помним ремарку: "В сборник включены
произведения
иркутских писателей, посвящённые родному городу..."
Хорошо, хорошо, давайте присмотримся к
писателям. Разве помешало бы взыскующее публицистическое слово Василия
Козлова,
однажды заметочкой опубликованное в "Сибири", о надписях-рекламах по
городу,
об этих нравственных химерах, уродцах, отражающих убожество толпы,
обывательскую
ретивость некоторого предприимчивого народца ("Последний оплот. О языке
рекламы", "Сибирь", 2006 г.)? Почему-то - ещё позволим себе пример -
не
предложены читающей публике материалы добросовестнейшего исторического
писателя
Сибири Олега Слободчикова. Работая над своими эпопеями ("Русь
заморская", "Похабовы"
и др.), он скопил немало оригинальных, живых
сведений об Иркутске, о сибирской старине. Материалы хотя и архивные,
отчасти
книжные, но свежие, новые, острые.
Можно ещё вспомнить пять-шесть забытых
составителями знаковых для Прибайкалья писательских, литературных имён,
которые
сказали своё слово об Иркутске, оставили нам воспоминания о своём родном
городе, о своём служении ему, о своей тревоге за него, терзаемого,
обделённого.
А сколько интереснейших материалов
появилось в последние года в областных газетах - в нашей доброй старушке
"Восточке",
в ершистых "Байкальских вестях", в официозно-томной "Областной"! И
так
далее и так далее. Писатели писали! Так куда же смотрели составители тома,
почему их тянет исключительно в книгохранилища, к музейным
экспонатам?
Но!..
"Удивительно и невыразимо чувство
родины...
Какую светлую радость и какую сладчайшую тоску дарит оно, навещая нас то ли
в
часы разлуки, то ли в счастливый час проникновенности и отзвука! И человек,
который в обычной жизни слышит мало и видит недалеко, волшебным образом
получает в этот час предельный слух и зрение,
позволяющие ему опускаться в самые заповедные дали, в глухие глубины
истории родной земли..."
Да, конечно, это Валентин Распутин, он
тоже
в первом томе. Возможно, одного его очерка "Иркутск с нами" и десять -
двенадцать взыскательно отобранных материалов других авторов, в том числе из
тех, что напечатаны в первом томе, и достаточно было бы, чтобы передать наше
общее большое чувство к Иркутску - "Ты с нами, мы с тобой, наш любимый
город!",
- отметиться перед ним в его нешуточно юбилейную годину, рассказать о
давнопрошедшей,
но по-прежнему волнующей нас жизни писательского
содружества.
Будем надеяться: "Наступят лучшие
времена". И далее, из него же, из Валентина Распутина: "Но и в худшие, и
в
лучшие каким-то вседержительным оком, тревожным и внимательным,
всматривается
Иркутск в нас: какие бы вы ни были, все вы мои... Этим оберегом и вздохнём
утешенно: Иркутск с нами".
Конечно, с нами. Просто, но насколько
вдохновенно сказано.
"Иркутск. Бег времени. Слово о
городе",
- название, наверное, хорошее, из Анны Ахматовой. Её книга "Бег времени"
была запрещена властями. А начиналась она, позвольте напомнить, такими
словами:
Что война, что чума - конец им виден
скорый,
Им приговор почти
произнесён.
Но кто нас защитит от ужаса,
который
Был бегом времени когда-то наречён?
(10 июня 1961, Комарово)
А кто во времени? Конечно, люди, люди
со
своими пристрастиями, делами, устремлениями. Но куда бежим, почему бежим,
нередко сами себя погоняя? Произносим слово о городе на бегу, абы как,
суматошливо, отмахиваясь от глубокого, взыскательного разбора? Некогда
подумать, перевести дух и сказать так, как надо?
Несомненно, нужны новые исторические
изыскания, нужны новые тексты об Иркутске, тексты, преисполненные реальной,
осязаемой, деятельностной жизнью, не академическими, что ли, переживаниями,
чтобы бег времени, переменчивость жизни, перемены в ней не становились для
нас
только ужасом.
Может быть, составителям нужно было
попристальнее
присмотреться к известной книге "Иркутск. Три века. Страницы жизни"
("Страницы
жизни", - как это важно!),
изданную
в 1986 году. Помните разделы из неё: "Острог Иркутский ставлю", "От
Енисея
до Америки", "Опорный град державы", "Двадцатый век ещё лежал в
пелёнках",
"И мы растём, как вырастает идущий к пристани корабль", "Сибирь стояла
под Москвой", "Пришло дыхание второе"? Вспомнили? Насладились? Только
одни эти превосходнейшие наименования выявляют великую гордость за родной
город,
за нашу родовую сибирскую землю, великую любовь к ним. А пересмотрите-ка на
досуге тексты из этой книги. Ещё, казалось бы, царствовала воинствующая
идеология, однако сколько гордости у составителя - Марка Давидовича Сергеева
-
за достижения той, стародавней, дворянской Сибири! В разделе "Опорный град
державы" он любовно сообщает: "1806. Начата постройка больничного дома
на
сто кроватей Н. С. Чупаловым, открыт 12 декабря 1807 г."; "1807. Издана
в
Иркутске первая книга"; "1808. Российско-Американской компании разрешено
учредить заселения свои на о. Сахалин"; "1839. В Иркутске открыта первая
частная публичная библиотека М. А. Болдаковым"; "1843. Начало добычи
золота
на Ленских приисках"; "1849. В Иркутске открыт театр"; "1858. 8 мая
открыта главная контора Амурской компании". Разумеется, довольно. Вы
почувствовали эпоху?
Конечно, конечно, помним ремарки:
"Издание
носит информационно-справочный характер..." и - "В сборник включены
произведения иркутских писателей, посвящённые родному городу..."
Правильные
пояснения, но - какого действия? И каков итог этого
действия?
* * *
Поэтический раздел первого тома гораздо
удачнее,
интереснее. С первых строк, после убийственно длинного, незадачливо
угодившего
не туда, куда надо было, интервью, наконец-то, оказываешься именно в
Иркутске:
Смеркается, и август на
исходе,
и близко время, право,
золотое...
Настанет осень, съедутся
студенты,
и их жилища яркими
огнями
закружатся в весёлом
хороводе,
даря тепло и жизнь студёной
ночи.
А
улицей пройти в такую пору -
мелькают лица и не счесть
улыбок,
не встреченных до этого, быть
может,
но
всё ж знакомых, нужных мне, иркутских...
(Геннадий
Аксаментов, "Город")
Правильно, спасибо, Геннадий
Васильевич: "нужных
мне, иркутских"! Нужных, несомненно, всем нам.
С первых же строк начался разговор
писателей - поэтов - о родном городе, потому что, как и заявлено
составителями,
"издание посвящается 350-летию Иркутска" и, позвольте ещё раз напомнить,
"в
сборник включены произведения иркутских писателей, посвящённые родному
городу..."
Прежде всего: в разделе много
пейзажной,
рисовальной лирики. Много-то оно бы и ничего, да однообразие, однолинейность
притупляют восприятие, когда переходишь от поэта к поэту. Словно бы если не
скажешь
о Байкале, Ангаре, Иркуте, тайге, сосне, кедре, омуле, нерпе, ягодах, диком
звере, грибах, покосах, рыбалке, о других бессчётных приметах нашей любимицы
Сибири,
тешащего наши сердца сибирского житья-бытья, то про Иркутск, про Сибирь будет непонятно, неполно, неубедительно,
-
так, что ли? Мало в стихах людей, судеб, событий, в том числе исторических,
в
особенности современных. Мало, очень, очень мало самого его, юбиляра нашего славного. Не вдохновляет город?
Понимаем,
понимаем: пишу, чем живу. Но ежели, милостивые государи и государыни,
снаряжаем
стихотворчеством юбилейный том, то давайте не забывать о виновнике
торжества.
Для других стихов - другие книги и сборники. Верно? Заявлено же: включаем в
том
"...прозведения... посвящённые родному городу". Или слово
"посвящённые"
нужно растолковывать?
Но Иркутск, слава Богу, всё же
прозвучал. Конечно,
прозвучал. Порой великолепно, искристо, полнозвучно. Ведь 80-ть славных
наших поэтов
населили первый том-дом. И по швам сие поэтическое общежитие, кажется, не
затрещало, как-то выстояло.
Где-то, простосердечно принимая жизнь и
Судьбу,
слово об Иркутске прозвучало неподражаемо торжественно,
звонко:
Здравствуй, улица
Большая!
По тебе шагаю я.
Светит, сердце
утишая,
Церковь Спасская
моя.
Кружится
снег над белым городом,
Над суетою
городской.
Ангарский мост пушистым
воротом
Висит над зимнею
рекой.
Вижу Тихвинскую
площадь,
Вижу строгий Белый
дом.
Каждый камушек на
ощупь
Знаю в городе
моём...
(Владимир Скиф,
"Песня
об Иркутске")
А где-то, разгребая - подчас бесцельно,
но
самозабвенно, - каменья канунов и канонов, поэтам пропелось поистине минорно
и
скорбно:
Мой грустный город, мы одной
породы:
ты мой отец, а я - твой грустный
сын.
Цветут картофельные
огороды,
льнёт к площадям бензиновая
синь...
Я перерос твои дома и
трубы,
но, о полынной не забыв
пыльце,
на грязь дворов молящиеся
губы
неугасимо рдеют на
лице.
...Мне ни за что не есть чужого
хлеба:
уйдя совсем, я сразу же
вернусь
и на твоё задымленное
небо,
как старовер на скит,
перекрещусь.
(Анатолий
Змиевский, "Мой грустный город, мы одной
породы...")
Вот видите как оно: есть же что сказать
и
пропеть о родном городе современному литератору
трубадуру!
Но давайте серьёзно: Иркутск - наша
судьба. Наша беда и выручка. Он плохой и хороший. Он отец нам и отчим. Он
пьяный и трезвый. Он умный и глупый. Он золотой и серый. Он скромный и
беспардонный. Он святой и грешный. Мы его любим и клянём. Несомненно,
Иркутск
удивительно живой город,
очеловеченный в нашем восприятии. Его подчас разящие противоречия и
несообразности, но и устойные, вековые добродетели и достижения замысловато
перевиваются,
огорчая или радуя, озадачивая или окрыляя, отталкивая или же
привлекая:
Да, не всякий вспомнит
русский,
За что Господу
хвала.
Духов день. Звонят в
Иркутске
Всех церквей
колокола...
(Татьяна Миронова, "У
Спасской церкви")
Я в плечо его плакал, за охапку
рублей
я прочёл в кабаках его книжки
Рабле;
на последний червонец, с предпоследней
треской,
я в кафушках его пропитался тоской
-
и качает меня, и несёт в
никуда
заводская бурда, городская
беда...
(Анатолий
Кобенков, "Я люблю этот город, потому что
люблю...")
Кто-то тебя называет сибирской
столицей,
Серединой земли и туристской
меккой...
А мне не гордиться, мне бы к тебе
прислониться,
Город мой, как человек к
человеку...
(Сергей
Корбут, "Кто-то тебя называет сибирской
столицей...")
Иркутск, мой учитель, спаситель и
брат,
Будь свят неизменно, вовеки будь
свят!
(Татьяна
Назарова, "Ода Иркутску")
Плывут и плывут прибайкальские
шири,
Саянские горы синеют
вдали.
Нас встретит столица таёжной Сибири -
Любимый Иркутск - середина
земли...
(Марк
Сергеев, "Иркутск - середина земли")
Всё течёт. А в Ангаре
зелёной
Город сам себя не
узнаёт.
И ушедшим солнцем
ослеплённый,
Мыкается
в небе самолёт...
(Георгий
Эдельман, "Иркутск")
Не улочка - скорее рана,
шрам...
На мраморных ступенях
телеграфа
Я вижу в осени иркутской некий
шарм
Высокого, но спившегося
графа...
(Анатолий
Кобенков, "Не улочка - скорее рана, шрам...")
...Был город днём продымленным и
грязным,
А что теперь случилось - не
пойму...
(Юрий
Аксаментов, "Блистал Иркутск над гладью
Ангары...")
Почему над Иркутском бушуют
невзгоды?
Здесь почти, как в Бермудах, опасно
летать.
Хоть целебны Байкала чистейшие
воды,
Но здоровье и жизнь, как в тисках
непогоды,
И злой рок подгоняет быстрей
умирать...
(Виктор
Бронштейн, "Памяти А.В. Колчака")
Прямые тополя. Звезда. Кривые
клёны.
Родных до слёз земли и неба по
клочку.
Пред родиной стою
коленопреклоненный,
Молясь на нищету заборов и
лачуг...
(Анатолий
Змиевский, "Прямые тополя. Звезда. Кривые
клёны...")
Разгар весны. Потеет
населенье,
всё той же рыбой тычась в тот же
лёд.
Здесь пьяницы бормочут за
углом
и бродят неопрятные
солдаты,
и рвётся к небу хохот из
палаты,
где сумасшедший бреется
стеклом...
(Анатолий
Змиевский, "Иркутск пасхальный")
Проникаю несуетным
взглядом
В тот Иркутск, где не будет
меня...
С нестареющей церковью
рядом
Пробегают трамваи,
звеня.
А над ней, в поднебесье
взмывая,
Как в былые, мои,
времена,
Мельтешит голубиная стая -
Слава богу, сыта и
вольна...
(Сергей
Иоффе, "Проникаю несуетным взглядом...")
Смотрите: кажется, получилась маленькая
поэма, слепилось коллективное "я" об Иркутске в хоре отточенных голосов,
преодолевших
годы и расстояния, через страницы под одной обложкой духовно слитых вместе
восторгом
и отчаянием, надеждой и погибелью, - жизнью как она есть. И вчитываясь в
строки
о нём, и всматриваясь в него наяву, и вспоминая сны о нём, понимаешь:
Иркутск -
совершенно невозможный город. О том и пропели нам, как каждому смоглось,
поэты -
чувствоведы и провидцы человечества.
Но снова повторяю: мало, мало стихов об
Иркутске. Мало и плохих, и хороших, и разных, и не очень разных. А что,
можете
спросить, тебе, собственно говоря, ещё надобно, старче? Могу ответить: мне
нужно больше жизни - движений, звуков, запахов, шёпотов, криков, глаз,
восторгов, ненависти, огня, воды, золота, тлена, красоты, уродства, -
всего-всего изо всех вселенных под названием человеки - твари Божьи. Той
жизни,
в которой любовь и ненависть, наивность и мудрость, святость и грех,
непогода и
погожесть, вечность и миг - всяческое и всевозможное и даже невозможное
повиты и
повенчаны Судьбой.
Какое крепкое
искусство
Пилить лихие
кружева!
В старинном городе
Иркутске
Улыбка Мастера
жива.
(Владимир
Скиф, "Кто мастер этого карниза...")
Так пожелаем Иркутску и всем нам, чтобы
улыбка Мастера была жива на улицах и в домах, поколе жив Иркутск.
|
Проголосуйте за это произведение |
