Дух пламенеющий

 

 

Долина Надсона

 

Электропоезд отправлялся с Киевского вокзала в 8-25, и оставалось еще несколько минут до встречи с Константином, который обещал меня познакомить с интересным человеком, одним из киевских оккультистов начала ХХ века. Обычно Константин опаздывал на встречи, и это было неприятно. Я старался никогда не опаздывать на встречи, хотя всякое в жизни случается. Я не считал себя аристократом, подобным сэру Генри из "Портрета Дориана Грея". Тот считал, что на пунктуальность тратится слишком много времени. Мне не жалко было выйти из дому на пять или десять минут раньше.

 

Наконец появился Константин в сопровождении молодой девушки, похожей на цыганку. Звали ее Наташа, и она была внучкой этого "старого оккультиста". Мы сели в электропоезд, который через двадцать пять минут привез нас в Боярку, известную мне ранее, в основном, по книге Николая Островского "Как закалялась сталь". Всю дорогу до Боярки Константин мне рассказывал о "старом оккультисте", с которым мне предстояло познакомиться. Рассказ был сбивчивым и более всего походил на инструкцию, о том, как мне следует вести себя с моим новым знакомым. Наташа всю дорогу молчала, прислушиваясь к нашему разговору, только иногда поправляла Константина, когда тот слишком фантазировал.

 

- Я познакомился с Владимиром Николаевичем Гориновичем через его внука, Сашу, - начал свой рассказ Константин, усаживаясь на сидение в вагоне, - с Сашей я учился в одном классе. Я сразу почувствовал, что Владимир Николаевич интересный человек, но с ним тяжело разговаривать. Он не хочет раскрываться.

 

- Ну почему же, - возразила Наташа, - он очень открытый и приветливый человек, и его все любят и уважают.

 

- А кто он по профессии? - спросил я.

 

- У него было много всяких профессий, но большую часть жизни, до выхода на пенсию, он проработал школьным учителем, - сказала Наташа, почему-то стесняясь.

 

Студентка, - подумал я, - а может еще в школе учится. Лет 17 или 18. У нее были большие зеленые глаза и черные прямые волосы, собранные сзади в небольшую косичку. Смуглый цвет кожи, как у цыганки. Немного широкие черты лица. Может быть, она стесняется, оттого, что я ее разглядываю? Мне интересно было представить, как выглядит Владимир Николаевич. Все-таки родная внучка, сходство должно быть, пусть даже незначительное.

 

Я перевел взгляд на Константина, сидевшего рядом с Наташей. Вид у него был обиженный. Его перебили. Теперь я стал разглядывать его. Прыщавая кожа, светлые слезящиеся глаза, Жирные волосы, свисающие почти до плеч. Я вспомнил его привычку при разговоре часто сплевывать.

 

- Владимир Николаевич был личным секретарем Ариила, магистра оккультного ордена "Гизбар", - продолжил Константин свой инструктаж, - он знал хорошо тайны ордена и всех наиболее авторитетных киевских оккультистов. Когда в 1920 году, членов ордена арестовали чекисты, то Владимир Николаевич долгое время скрывался, потом переезжал в разные города, пока не обосновался в селе Заборье, и вместе со своей женой стал преподавать в местной школе.

 

- Заборье, от слова забор?, - спросил я. Наташа фыркнула и промолчала.

 

- Заборье, а по-украински Забирье, т.е. находится за бором. Там большой сосновый бор. - объяснил Костя, и продолжил. - С тех пор он внимательно рассматривает новых людей. Он ждет, когда к нему придет кто-нибудь из перевоплощенных бывших членов ордена, которому он передаст тайные сведения.

 

Мне стало как-то неуютно. Я не понимал, что имеет в виду Константин. Может быть, он надеется, что я перевоплощенный оккультист, и рассчитывает с моей помощью выведать секреты ордена? Фантазирует. Он что, приводит к Владимиру Николаевичу разных людей, и смотрит, что из этого получится?

 

- И что? - спросил я, - до сих пор он никого не встретил?

 

- Нет, - ответил Константин, с каким-то торжеством. - Приходили к Владимиру Николаевичу многие, но он им рассказывал не об ордене, а о том, как он был сталеваром или каменотесом.

 

- Ну, тебе же он рассказывал об ордене?

 

- Рассказывал, но не все.

 

- А что значит "не все"? В чем тайны ордена? - спросил я. Мне уже этот разговор начал надоедать. Я все не понимал, чего от меня хочет Константин? Чтобы я сказал какой-нибудь пароль или прикинулся перевоплощенцем оккультиста? Вот приеду я к незнакомому человеку и начну требовать от него рассказать мне страшную тайну, которую он тщательно скрывал двадцать пять лет от других. Да и что это за тайна такая? Секрет философского камня? Заклинание духов? Волшебная палочка? Я читал несколько книг об оккультной философии, многие из которых представляли собой фотокопии плохого качества. Но эти книги не могли содержать описание тайн, поскольку были напечатаны в типографиях, и продавались, в свое время, в книжных магазинах. Возможно, Константин считал, что существуют какие-то тайные рукописи, в которых находится сокровенное знание. Он думает, что эти рукописи хранятся у Владимира Николаевича, и нужно получить к ним доступ. Вероятно, Владимир Николаевич действительно что-то рассказывал Константину об ордене Гизбар, но многое недоговаривал.

 

- Не говори Владимиру Николаевичу, что интересуешься Арканами, - ответил Константин. - Скажи, что интересуешься квантовой механикой, теософией и каратэ.

 

Тут я, то, что называется, разинул рот от удивления, и собирался спросить Константина, чего он от меня хочет, но в этот момент электропоезд подъехал к станции Боярка, и мы вышли на перрон. К Забирью можно было пройти через лес за полтора часа или, дождавшись автобуса, проехать по дороге. Наташа предложила пойти через лес, а Константин посоветовал ехать автобусом. Наконец, решили подождать еще несколько минут, и, если не подъедет автобус, пойти пешком.

 

Автобус вскоре подъехал. Мне интересно было наблюдать как тетки с узлами, ругаясь, и расталкивая друг друга, садились в автобус. Ехать было неудобно, но вполне терпимо. Автобус почти сразу выехал на дорогу. Мы стояли прижатые к задним дверям, терпеливо дожидаясь нужной остановки. Было душно в автобусе, запотевшие окна были закрыты. Я пытался протиснуться до ближайшего окна, чтобы увидеть окрестности, но из этой затеи ничего не вышло. В автобусе тем временем завязалась драка между тетками, которые пытались драться мешками с поросятами, поросята визжали, и их визг сливался с криками теток. Мы обменивались улыбками, наблюдая за этой сценой.

 

Наконец, мы прибыли в Забирье, и вышли на свежий воздух. Село раскинулось на невысоких холмах, между которыми блестели озера. За озерами темнел сосновый лес.

 

Земля уже начала подмерзать, как обычно бывает в середине ноября. Тем более, это было заметно за городом, когда идешь по грунтовой дороге, разбитой колесами.

 

По дороге встречались местные жители, которые приветливо улыбались и здоровались. Я не придавал этому значения, отвечал на приветствия. Мне казалось, что они все знают Наташу и Константина, и здороваются с ними. Но, со временем я понял, что в этом селе было принято здороваться даже с незнакомыми людьми. В городе такого не бывает, а здесь это было нормой жизни.

 

Домики в селе были самыми обыкновенными. Люди жили обычными заботами, стараясь не выделяться среди окружающих. Но чувствовалось, что в их жизни был порядок.

 

Константин опять завел разговор о тайных обществах и оккультных орденах. Я слушал его разговор без особого интереса. Как-то трудно было связать жизнь сельского жителя с оккультизмом и тайными знаниями. Мне казалось, что для такой деятельности нужно жить в глухом лесу или в какой-нибудь колдовской обстановке.

 

Улица повернула налево, и Константин показал мне дом Владимира Николаевича. Этот дом, как и все другие в селе, располагался на невысоком пригорке, а улица петляла, повторяя рельеф местности. Все-таки, дом Владимира Николаевича выделялся среди прочих домов улицы, он стоял отдельно.

 

Оказалось, что на этом холме находилось старое здание школы, а дом Владимира Николаевича Гориновича располагался прямо в школьном дворе. Это было одноэтажный домик, которому было, скорее всего пятьдесят лет, если не больше. Снаружи он был побелен подобно многим домам украинского села. Небольшие окна были расположены невысоко над землей. В этом доме жила еще одна семья, как мне сказали, директора местной школы.

 

Новое здание школы было недавно построено, и было видно невдалеке, а старое здание еще не нашло себе применения. Возле старого здания школы стояло несколько парт, сложенных штабелями.

 

Пока мы подошли к дому Гориновича, я успел все это рассмотреть. Это было самое обычное село, каких много было вокруг Киева. Мне приходилось в студенческие годы часто выезжать на сельхозработы в такие села. Константин, тем временем, все продолжал мне что-то рассказывать. Я уже не обращал внимания на его разговоры. Они мне уже изрядно надоели, и мне хотелось просто уловить настроение места, к которому мы направлялись. Кроме того, я начал ощущать какое-то беспокойство. Мне казалось, что скоро должен наступить важный момент моей жизни, который может изменить мои взгляды на многое, из того, что мне ранее было известно. То ли я шел на экзамен, то ли на важную встречу...

 

Мы подошли к калитке, за которой начинался огород с остатками картофельной ботвы и всяких прочих стеблей. Был ноябрь, и практически весь урожай был собран. Я подумал, что, наверное, нелегко обрабатывать огород, расположенный на достаточно крутом пригорке.

 

Мы поднялись к дому, и подошли к дверям. Очевидно, наш приход уже был замечен, потому что в дверях нас уже поджидал Владимир Николаевич.

 

Это был стройный и подтянутый мужчина ростом примерно 170 или 175. У него были густые седые волосы и аккуратно подстриженная борода. Ему было примерно 75 лет. Что-то в его наружности не соответствовало сельскому жителю, несмотря на простую одежду. Жители села ходили в кепках и простых пиджаках, одетых поверх рубашек или свитеров. Владимир Николаевич не носил кепку, и был одет в темно-серую рубашку. Он носил галстук с потускневшей заколкой. Его манера одеваться не соответствовала моим представлениям о сельских жителях. Внешность его мне напоминала фотографии Рабиндраната Тагора, которые я видел в книгах знаменитого индийского писателя.

 

Владимир Николаевич не был похож на цыгана. У него была светлая кожа и большие то ли серые, то ли голубые глаза. Они излучали какой-то внутренний свет, так мне вначале и показалось. Он внимательно на меня посмотрел, и протянул руку для приветствия. Костя тут же подскочил к нему, и начал рассказывать о том, что я интересуюсь квантовой механикой, теософией и каратэ. Владимир Николаевич кивнул, и мы поздоровались за руку. Что-то в этом рукопожатии мне показалось странным. Привычным рукопожатием являлось соединение открытых ладоней в обхват четырех пальцев, а в этом случае, он обхватил ладонью мой большой палец, и мне оставалось только сделать то же самое. Как всегда, Костя прокомментировал это как оккультное приветствие.

 

В этот момент из-за двери вышла жена Владимира Николаевича. Она услышала, что приехал Саша. Она плохо видела и спросила: "Наш Саша?". Так звали их внука. Костя ответил: "Не ваш Саша". Нина Семеновна переспросила: "Не наш Саша?". На что Владимир Николаевич ответил: "Наш Саша, не наш Саша... Будет нашим. Заходи". Так впервые произошла моя встреча с киевским оккультистом и магом.

 

Мы прошли в дом, и меня пригласили в комнату. На несколько минут я остался один, пока Гориновичи обсуждали какие-то вопросы со своей внучкой Наташей. Костя заглянул и сказал, чтобы я посмотрел книги, а сам он пошел помогать Владимиру Николаевичу, приготовить кофе для гостей.

 

Я рассматривал комнату и слышал, как Костя задает Владимиру Николаевичу свои вопросы, а в другой комнате Наташа что-то рассказывала Нине Семеновне. Пасмурный ноябрьский день едва пробивался через небольшое окно, в комнате был полумрак. Скромное убранство. Письменный стол у окна, три или четыре деревянных стула, кушетка. Над кушеткой репродукция известной картины, на которой Ленин читает газету "Правда". Маскировка, убеждения? Почему Ленин, а не картина Шишкина к примеру? Книжный шкаф и полки на стене. Много книг. Я подошел к полкам. Все книги потрепанные и покрытые пылью. Старый дом, сырость, пыль. Не подходящие условия для хранения книг. Многотомное издание "Махабхараты" темно-красного цвета, "Антология философии" в 10-ти томах.

 

Я достал с полки наугад один из томов, и раскрыл его. Страницы книги были исписаны ручкой и карандашом. Не подчеркнуты, а исписаны почти полностью. Пометки на полях, надписи, какие-то символы и рисунки, напоминающие масти игральных карт. Надписи на латинском, греческом, санскрите, древнееврейском. Слова мне были незнакомы, а буквы подобные я в литературе видел. Владимир Николаевич делал пометки прямо в книгах, а на некоторых страницах были вложены исписанные бумажные листочки. Среди бумажных листочков можно было найти все, что угодно, вплоть до обвертки от печенья.

 

Для меня это было первой загадкой. Я никогда не начинал читать книгу, пока не обверну ее, не говоря о том, чтобы в книге писать или подчеркивать. Можно писать в блокноте или тетрадке, делать закладки, наконец. Неопрятность или какой-то особый смысл? Я бы об этом не задумывался, если бы ни знал, к кому я пришел.

 

Мои размышления были прерваны Костей и Владимиром Николаевичем, которые принесли кофе. Письменный стол был выставлен посреди комнаты, и все стали вокруг него рассаживаться. Владимир Николаевич все меня разглядывал, смотрел пристально в глаза, и я решил ответить тем же. Некоторое время мы играли в детскую игру "Кто кого пересмотрит", потом Владимир Николаевич покачал головой, и стал предлагать всем угощаться печеньем и бутербродами. Мне он предложил попробовать варенье из райских яблочек, причем доставать их из вазочки руками прямо за хвостик. При этом, он сказал, что привык чертей за хвосты тягать. Было в нем действительно что-то загадочное.

 

Владимир Николаевич пустился в рассуждения о борьбе каратэ, и стал рассказывать о том, как ему пришлось применять приемы джиу-джитсу. Рассказывал он об этом очень живописно. Я все ждал подходящего момента, чтобы начать задавать ему интересующие меня вопросы. Внезапно в дом пришел его зять с какими-то своими делами, заглянула дочка Александра. Они жили на той же улице, но немного дальше. Только они ушли, как в доме появились другие родственники, приехавшие из Киева. Это были родители Наташи и Саши, за которого меня вначале приняла Нина Семеновна. Начались обычные разговоры родственников.

 

Я подумал, что время для поездки было выбрано неудачно. У меня была возможность приезжать в любой из дней недели, а в выходные дни у Гориновича бывает много гостей. Поскольку для оккультных разговоров время оказалось неподходящим, то у меня появилась идея расспросить Владимира Николаевича о Забирье, Боярке и об истории этого края. Идея оказалась удачная, и сразу же завязался интересный для всех разговор. Рассказывал Владимир Николаевич, а другие иногда вставляли фразы, если хотели что-нибудь уточнить или добавить. Оказалось, что Владимир Николаевич не только знал хорошо историю этих мест, но и проводил самостоятельные исследования, был знаком со всеми жителями, и даже консультировал сотрудников краеведческого музея и заезжих журналистов.

 

Владимир Николаевич начал свой рассказ.

 

Местность, где расположено село Заборье была обитаема с доисторических времен. В этой местности водились мамонты, кости которых находят до сих пор жители села Заборье и соседнего Жорновка. Позже в этой местности жили скифские племена к северу от речки Бобрица, названной так из-за бобров, обитавших в ней и в большом сосновом бору, занимавшем огромную территорию. Когда-то, еще существовал один из скифских курганов, который обнаружил Владимир Николаевич. Там еще можно было найти некоторые предметы, принадлежавшие скифам, но и этот курган постепенно был разорен.

 

В Заборье сохранились остатки Змеевых Валов, которые местные жители называют Атамановой Крутой горой. Змеевые Валы - это грандиозные земляные насыпи на правом, а иногда и левом берегах Днепра. Встречаются короткие Змеевые Валы, достигающие в длину нескольких сотен метров, и длинные валы, которые тянутся на десятки, а то и на сотни километров. Высота их до сих пор достигает 8 метров при основании 15 - 16 метров. На полях эти валы уменьшаются по высоте, а иногда и совсем пропадают. Что касается лесов, то они там лучше сохранились.

 

Змеевые Валы одна из интереснейших и таинственных загадок древней истории нашей страны. Историки очень приблизительно оценивают время их создания, от 7 - 6 вв. до н.э. вплоть до 4 - 5 вв. н.э. Таким образом, диапазон оценок времени их создания растянулся на 1000 лет. Поэтому, нельзя точно установить, кто из наших предков и для чего строил их. Только в общих чертах известны конструктивные особенности этих валов и совсем не исследована технология их строительства.

 

О Змеевых Валах сложено множество легенд. В одной из них рассказывается о страшном змее, поселившемся вблизи Днепра. Этот змей потребовал от киевлян, чтобы они платили ему дань своими детьми. Но нашелся богатырь Кирилл Кожемяка, который победил змея. Он запряг змея в огромный плуг, и заставил его пропахать борозды, которые стали называть Змеевыми Валами. Змей от усталости остановился возле речки Стугна, выпил ее всю и умер в страшных мучениях и стонах, ползая по местности. Стугна означает "стон" или "стонать".

 

В сосновом бору с восточной части села располагается прямоугольная гора с плоским верхом. Она, скорее всего, была создана искусственно, возможно являлась частью укреплений между восемью забирскими курганами. А те, в свою очередь, могли быть образованы и Змеевыми Валами и скифскими курганами. Эта гора имела название Атаманова Крутая гора. Она имеет форму угольника с длинами 300м и 400м. Раньше гора возвышалась над соснами. Теперь же она заросла и со стороны села воспринимается как второй уровень соснового леса. Раньше она имела ровные отвесные склоны высотой 10м. Историки считают, что гора была насыпана в 11в по приказу Киевского великого князя Владимира Святославича. Вся система укреплений существовала с древнейших времен, и не раз служила для защиты от врагов. Кто знает, может быть, она была одной из богатырских застав, на которой служил Илья Муромец. Проходили века, и гора служила укрытием для разбойников, а иногда и для повстанцев.

 

Известны также легенды об Атамановой Крутой горе.

 

Эти легенды рассказала Владимиру Николаевичу 105-летняя бабушка Ганна еще в 1924г, когда Владимир Николаевич только поселился в Забирье.

 

Вот одна из них. В овраге, под Горой, раньше был Плесецкий путь, по которому возили разные товары. Там к сосне была прислонена еще одна сосна, а на ее верхушке была конская голова. Кто понимал этот знак, тот приезжал к Крутой горе на поклон к атаману. Гайдамаки его накормят, напоят и укладывают спать, а утром проводят в далекую дорогу. Кто же проедет и не поклонится атаману, того гайдамаки догонят и убьют, а все его добро заберут. По этой легенде деньги, золото и оружие гайдамаки прятали в Крутой горе. Там у них были большие пещеры, к которым вели такие большие ворота, что и телегой можно было заехать.

 

Прошло время и гайдамаки ушли оттуда, а стеречь свои сокровища оставили охране. Последнего из охранников видели очень давно. Пришел в село старый дед в белой полотняной одежде, принес пригоршню старинных золотых монет и попросил приносить ему за них еду на Крутую гору. Но никто ему еду так и не понес и больше его никто не видел. Потом в тех пещерах поселились барсуки и лисицы, а пастухи находили в тех местах кольца и сережки.

 

А вот еще одна легенда. Когда то давно, когда еще не было железной дороги, ходили люди пешком в Киев через Крутую гору. Одна бедная забирская вдова пошла за хлебом. Только зашла в лес, когда видит - сидит возле дороги, на поросшем мохом пне, старик в белых холщовых штанах и в белой сорочке. У старика были длинные усы и бритая голова. Когда вдова подошла к нему, он поднял голову и спросил:

 

- Куда идешь, добрая женщина?

 

- Иду в Киев, хлеба купить.

 

- А слышала ты, женщина, про Кармелюка?

 

- Ничего не слышала, - сказала женщина, - слышала только, что злые люди хотят его убить.

 

Усмехнулся тот старик себе в усы, и попросил:

 

- Может быть, ты мне, женщина, буханку хлеба принесешь, я тебе хорошо заплачу.

 

- Хорошо, принесу.

 

Возвращалась вдова из Киева уже вечером. Видит - сидит на пне тот старик и спрашивает:

 

- Купила ты мне, женщина, хлеба?

 

Отдала ему вдова одну буханку из тех, что несла в мешке, а старик отвернул под пнем мох, зачерпнул две пригоршни золота и дает женщине:

 

- Это твоё!

 

Насыпал тот дед ей столько золотых монет, что она их едва домой донесла. Вдова наняла на те деньги работников и стала дом строить. Увидела это одна богатая женщина, и стала к ней приставать:

 

- Откуда у тебя золото и деньги?

 

Вдова и рассказала ей все, что с ней случилось. Тогда богатая женщина начала бегать к Крутой горе, чтобы встретить того деда в белой одежде. Однажды, она его встретила. Дед спросил, куда она идет и знает ли про Кармелюка. Женщина ответила.

 

- Его, бесовскую душу и злодея, стражники ловят и никак не могут поймать.

 

Покусал свои длинные усы дед, и сказал:

 

- Не купишь ли ты, женщина, в Киеве фунт гвоздей?

 

Богатая женщина согласилась. Быстро сходила в город и вернулась с гвоздями, а дед уже ожидал ее. Сбил он эту женщину с ног, сел ей на спину, и весь фунт гвоздей позабивал ей в пятки. Еле доползла та женщина до села, и до самой смерти не смогла на пятки наступить.

 

До самой Великой Отечественной войны хранился найденная в забирской церкви летопись, где рассказывалось о событиях села за 250 лет. Эта летопись была составлена одним из забирских священников. Там было записано множество подобных историй.

 

В этот момент Михаил, сын Владимира Николаевича, попросил рассказать мне историю о прототипе Тевье-Молочника.

 

Владимир Николаевич согласился.

 

Известный еврейский писатель Рабинович Шолом Нахумович, писавший под псевдонимом Шолом Алейхем в 1884 - 1905 гг. часто бывал в Боярке. Этот городок он описал в своем рассказе и пьесе "Тевье-молочник". Прототипом его героя был забирский еврей Тевель и его жена Енн Гольда, которую в Забирье называли Гудя.

 

Тевель переехал в Забирье из соседнего села Глевахи приблизительно в 1873г. И поселился сначала на западном, бедняцком конце села, на Сухаривщине. Вспоминая Тевеля, старожилы рассказывали, что был он таким, как и в пьесе, сильным, веселым и очень находчивым. Хотя и жил Тевель очень бедно, у него был конь и хорошая телега, намного прочнее обычных крестьянских телег. Зарабатывал Тевель тем, что перевозил грузы дачникам в дачный поселок возле станции Боярка.

 

Неизвестно, что случилось, но внезапно Тевель разбогател. Совсем как в рассказе "Счастье привалило". Он построил напротив трактира еврея Елика балаган, то есть длинный сарай для заезда на ночь телег, груженых товарами. При этом балагане он открыл магазин, в котором торговала его жена Гудя. Очень скоро Тевель купил еще трех очень хороших коров и стал возить молоко в Боярку для дачников. Именно там его и встретил Шолом Алейхем, который любил приезжать туда на отдых.

 

После 1900г. Тевель построил себе новый дом и лавку уже на третьем месте. Именно этот дом стоит там до сих пор, почти не изменив своего вида.

 

С Тевелем дружили многие односельчане. Один из них, после смерти жены Тевеля, возил его в Глеваху свататься к "новой Гуде", а потом повез "молодоженов" к раввину. Другой из них, отставной офицер, посоветовал Тевелю на время уехать из села, когда начались погромы. Так рассказывала старая нянька внуков Тевеля. В 1912г уже старый Тевель перебрался в Киев на Демиевку, где жил его зять. Зять имел 60 коней и обслуживал конку. Тевель занимался тем, что подбирал на рельсах навоз и вывозил его. Свой дом Тевель продал односельчанину Шрайберу, который на протяжении 20 лет сберегал дом на память о Тевеле как о прототипе рассказов Шолом Алейхема.

 

Шрайбера хорошо помнили старожилы, с ним многие дружили. Он был активным членом забирской сельскохозяйственной артели и работал в Забирье 50 лет кузнецом до 1933г. Янкель Шрайбер трагически погиб, зарубленный ночью во время субботней молитвы топором грабителя за несколько огурцов. Как раз у Шрайбера было семеро детей, которые в рассказах Шолом Алейхема были описаны как дочери Тевеля. (У Тевеля было два сына и две дочери). Вот так другой забирский еврей Янкель Шрайбер со своими дочерьми влился в литературный образ Тевье-Молочника.

 

На улице уже начинало темнеть, и мы решили отправляться в обратный путь. Мне очень захотелось пройти через лес, чтобы увидеть те места, о которых рассказывал Владимир Николаевич. Как все-таки важно услышать рассказ и увидеть места описываемых событий. Если бы я сразу пошел через лес по пути к Владимиру Николаевичу, то сосновый бор был бы для меня обычным ноябрьским лесом.

 

Когда Владимир Николаевич услышал, что я собираюсь возвращаться в Боярку через лес, он попросил остаться еще на две минуты. Он продолжил свой рассказ.

 

Боярка - небольшой город, окруженный со всех сторон лесами. Повсюду домики с садами и огородами. Начиная с 19в. в Боярку приезжали отдыхать киевляне, особенно много их приезжало в начале дачного сезона. Некоторые имели собственные дачные домики, остальные арендовали жилье на летний период. В это время число отдыхающих достигало десяти тысяч. После появления железнодорожной станции поток отдыхающих стал возрастать. Всем хотелось насладиться тишиной и спокойствием после шумного Киева.

Боярка была сравнительно новым городком по сравнению с Будаевкой, одним из старинных поселений Киевской Руси. Название происходит, скорее всего, от имени казака Будая, который основал небольшое городище. Во второй половине 19в. в боярском лесу в просеке между дубами и соснами стали появляться первые дачные домики. Так появилась боярская улица Крещатик, которая в 1923г. была переименована в улицу Карла Маркса. От улицы Крещатик пролегла улица Липки. Получалось, что Киев во время дачного сезона переезжал в Боярку. Дачи вначале себе построили знатные киевляне, а за ними и богатые предприниматели. Потом стали строить домики для дачников, в которых отдыхали известные писатели и деятели культуры.

В 1885г. В таком из домиков отдыхал известный композитор Николай Лысенко. Именно в Боярке он написал одну из частей оперы "Тарас Бульба". В Боярке родился сын композитора Остап, которого назвали в честь одного из героев оперы.

Николай Островский прославил Боярку в своем произведении "Как закалялась сталь". Владимир Николаевич был знаком с Островским и часто водил журналистов на место описываемых в романе событий.

Совершенно неизвестным оказалось для меня то, что в Боярке любил отдыхать известный поэт Семен Надсон. В 1886г. 23-летний юноша лечил туберкулез в боярском сосновом лесу, где он любил прогуливаться. В лесу сохранилась его любимая "долина Надсона", место живописное. Владимир Николаевич собственноручно установил там памятный знак, посвященный Надсону. Надсон был очень популярен среди молодежи 19в. своими пламенными стихами. К сожалению, в наше время он забыт, а в 19в. его строчками из стихотворения .Облетели цветы, догорели огни.... восхищался весь Киев.

Владимир Николаевич очень хотел, чтобы я увидел "долину Надсона". Ему понравилось то, что я знал творчество этого поэта. Он сказал, что таких знакомых у него давно не было.

Мы простились с Владимиром Николаевичем как старые друзья, и он опять пожал мне руку этим странным оккультным приветствием. Я даже ощутил какой-то горячий шарик, который вылетел из его ладони и пронесся по моей руке до самого плеча.

Сначала мы зашли посмотреть на дом Тевеля, а потом быстро пошли по направлению к лесу. Пройдя по утоптанной тропинке примерно сто метров, мы очутились в "долине верблюдов". Это было одно из любимых мест Владимира Николаевича и одна из его загадок. Участок леса был занят соснами странного вида. От нижней части ствол раздваивался, и к верхушке сосны поднималось уже два ствола с растущими ветвями. В месте раздвоения один из стволов поднимался почти вертикально вверх, а второй образовывал плавный изгиб, напоминающий шею верблюда, а потом устремлялся вверх.

Позже я узнал, что Владимир Николаевич катал на "верблюде" всех своих внуков, или, как он любил говорить, принимал всех в своих внуков. Внуки успели вырасти, да и "верблюд" заметно подрос. Просто так на него уже забраться было сложно, разве что кто-нибудь должен подсадить. Через несколько месяцев, когда Владимир Николаевич решил прогуляться с нами по лесу, он предложил мне взобраться на шею "верблюда". Я, как следует, разбежался, подпрыгнул и, опершись двумя руками о "шею верблюда", выжался на руках. Только так мне удалось с первой попытки влезть на "шею верблюда". Уж очень хотелось мне, чтобы в присутствии Владимира Николаевича все получилось. Я уселся на "верблюда" и был тут же принят в "общество внуков".

Вокруг этой сосны было множество "верблюдов" подобного вида. Вероятно, такая разновидность дерева генетически была заложена в семенах, и они покрыли собой всю поляну.

Пройдя поляну с "верблюдами", мы вышли на одну из главных дорог через лес. В лесу становилось все темнее. Впереди, на расстоянии примерно двух лесных кварталов пронеслись с десяток косуль. Это для меня было неожиданно, и я не успел их рассмотреть. Я вопросительно посмотрел на Наташу.

- Здесь водятся до сих пор крупные животные, - сказала она. - Иногда их можно встретить.

- А волки и медведи тоже водятся?

- Про медведей не знаю, а волки должны быть.

Наташа рассказала, как, когда она была еще маленькой, родители везли ее зимой на санках. Увлекшись разговором, они не заметили, как она уснула и вывалилась из санок на дорогу. Обнаружив через некоторое время, что санки опустели, родители вернулись назад. Наташа преспокойно спала на заснеженной дороге. Родители ей рассказали, что боялись, чтобы волки не нашли ее раньше. Реально она волков не видела.

Мы как раз подходили к Атамановой Крутой горе. Дорога стала постепенно подниматься, и справа я увидел пологую гору, поросшую густым лесом. Явной вершины не просматривалось. Я вспомнил по рассказу Владимира Николаевича, что вершина представляла собой пологую насыпь. С нашей стороны подъем был пологий. Очевидно, крутизна горы была заметнее с противоположной стороны. Мы решили не тратить время на осмотр горы, становилось все темнее.

Мы пошли дальше. Я подумал, что если бы не рассказ Владимира Николаевича, то я на это место мог бы вообще не обратить внимания. Но, все же, место было примечательным. Раньше дорога была твердой за счет спрессованных листьев и хвои. Иногда попадались корни ближайших деревьев, вылезшие на поверхность земли. Здесь же ноги проваливались в песок, и идти было тяжело. Возможно, это было связано с тем, что когда то песок здесь был насыпан специально. Через несколько десятков метров идти стало легче, и начался спуск с горы.

Боярский сосновый лес был очень разнообразен. Я обратил внимание на некоторые участки леса, мимо которых лежал наш путь. Они все были не похожи друг на друга. Часть леса, которую мы прошли, росла естественно, подчиняясь каким-то своим законам. Дальнейший путь пролегал в зоне технологического леса или даже питомника. Лес был разбит на участки. С одной стороны сосны вырубались, а с другой стороны подрастали молодые сосенки. Эта часть пути была неинтересной, и мы продолжили беседу.

Константин продолжал рассказывать о Владимире Николаевиче. На этот раз он говорил о его мощной биоэнергетике. Костя рассказал о том, что Владимир Николаевич во время войны был ранен и даже умер. Он лежал в госпитале, и после четырех часов клинической смерти за ним пришли санитары, чтобы вынести его из палаты. Когда они до него дотронулись, он встал, и пошел в туалет. Я знал, что Костя большой фантазер, и не очень удивился его рассказу. Теперь, после знакомства с Владимиром Николаевичем, я понимал, что он не обычный человек. Он действительно обладал какой-то невиданной силой воли. Даже разговоры Кости не вызывали протеста. Что-то Костя придумал, но что-то наверняка могло произойти на самом деле.

Кварталы лесного питомника остались позади, и мы подошли к "долине Надсона". Это был длинный овраг, по дну которого протекал ручей. Края оврага были невысокие, но обрывистые. Спуститься в него можно было по одной из тропинок, расположенных немного в стороне. Мы спустились в овраг и стали осматривать "долину Надсона". Место было действительно красивое. Здесь было светлее, чем в лесу, и детали были видны отчетливо. Ручей протекал, петляя среди зарослей невысокого кустарника. Вдалеке стеной стояли сосны причудливого вида. У меня было ощущение, что рассматривать их можно было бесконечно. Вероятно, такие места в лесу мог находить только Иван Иванович Шишкин. С этого места просто не хотелось уходить. Я подумал, почему в таких местах можно ощутить радость, а через каких-нибудь тридцать или пятьдесят метров таких ощущений уже не испытываешь? Деревья здесь были другими. Ручей был особенный. Все находилось в какой-то гармонии. Может быть, и магнитное поле здесь было другим, и состав воздуха отличался.

Что толку цепляться за привычные понятия и искать объяснения необъяснимому? Лес, овраг, ручей, небо... Такое можно встретить повсюду. Почему же в этом сосновом лесу творилась тысячелетняя история? Змеевые Валы, Илья Муромец, Атамановая Крутая гора. А скольких писателей и поэтов вдохновили на творчество все тот же лес, овраг, ручей, небо...? А Владимир Николаевич Горинович? Может быть, такой человек и не мог бы жить в другом месте? Почему человек такого интеллекта и способностей поселился именно здесь и прожил в этой местности 50 лет? С этим еще предстояло разобраться.

Мы перешли через ручей по стволу небольшого поваленного дерева и поднялись на противоположную сторону "долины Надсона". Возле дороги, немного в стороне лежал большой серый камень вытянутой формы. Верхняя сторона его была отшлифована, и на ней была вырезана надпись "Долина Надсона Оспивана поетом 1862 - 1887".

Надсон отдыхал здесь в последний раз незадолго до смерти. Из Боярки он уехал в Ялту, откуда уже не вернулся. Похоронили его в Санкт-Петербурге.

Я не нашел стихотворения, посвященного его долине, но одно стихотворение, написанное в 1881г. меня потрясает даже в начале 21 века. Насколько все отчетливо описано. Наша ситуация сегодня, наши проблемы и наша судьба.

Сколько лживых фраз, надуто-либеральных,

Сколько пёстрых партий, мелких вожаков,

Личных обличений, колкостей журнальных,

Маленьких торжеств и маленьких божков!..

Сколько самолюбий глубоко задето,

Сколько уст клевещет, жалит и шипит, -

И вокруг, как прежде, сумрак без просвета,

И, как прежде, жизнь и душит и томит!..

А вопрос так прост: отдайся всей душою

На служенье братьям, позабудь себя

И иди вперёд, светя перед толпою,

Поднимая павших, веря и любя!..

Не гонись за шумом быстрого успеха,

Не меняй на лавр сурового креста,

И пускай тебя язвят отравой смеха

И клеймят враждой нечистые уста!..

Видно, не настала, сторона родная,

Для тебя пора, когда бойцы твои,

Мелким, личным распрям сил не отдавая,

Встанут все во имя правды и любви!

Видно, спят сердца в них, если, вместо боя

С горем и врагами родины больной,

Подняли они, враждуя меж собою,

Этот бесконечный, этот жалкий бой!..

Ноябрь 1881

Гисбар

 

Через несколько дней мне удалось еще раз навестить Владимира Николаевича Гориновича. Я проделал самостоятельно путь до Боярки, и решил пойти лесом. Дорогу я приблизительно запомнил. Идти через лес нужно было все время прямо. Я решил, что если собьюсь с пути, то можно будет выйти на шоссейную дорогу, которая находилась примерно в одном километре пути слева.

 

Лес был и на этот раз очаровательным. Снег уже выпал и его скрип под ногами разносился по лесу. Дорога была отчетливо видна, на ней были следы, оставленные чьими-то лыжами. Рядом было еще несколько следов. Через лес ходили местные жители. Потеряться в лесу было маловероятно.

 

Я шел и обдумывал предстоящий разговор с Владимиром Николаевичем. Прошлая встреча прошла интересно, я расспрашивал его о Забирье, об истории. А как будет на этот раз? Тема, возможно, будет запретная. Он меня еще плохо знает, захочет ли он откровенничать.

 

Я подошел к камню возле "долины Надсона". Надпись на камне была сделана Владимиром Николаевичем. Сейчас она была немного присыпана снегом. Я смахнул снег с камня и пошел дальше. Красивое место, все-таки, эта долина. Даже зимой она производила торжественное впечатление.

 

Через полтора часа пути по лесу я вышел к селу. С дороги не сбился, все в порядке. Перешел через дамбу между двумя искусственными прудами, дамбу местные жители называли "гребля", и вскоре подошел к дому.

 

Владимир Николаевич что-то мастерил во дворе. Он со мной поздоровался как со старым знакомым, и начал рассказывать о каком-то нехитром приспособлении для своего хозяйства. Потом он меня пригласил в дом и стал рассказывать о различных устройствах, которые он делал для дома и школы. Среди приспособлений у него было несколько самодельных микроскопов. Он пользовался подручными средствами - стеклышками, дощечками, веревочками. В результате получались микроскопы. Тут же он стал показывать мне чертежи микроскопов и расчеты к ним. Микроскопы можно было разбирать и аккуратно складывать. В результате получался небольшой фанерный ящик, который можно было положить в карман.

 

Владимир Николаевич рассказал, как он делал проекционный фонарь для школы. Фонарь был по описанию очень похож на тот, который изготовил еще в средние века Агриппа Неттесгеймский. В качестве конденсора Владимир Николаевич использовал стеклянную банку, наполненную водой. Слайды для проекционного фонаря он рисовал самостоятельно. На основе своего проекционного фонаря он мог проводить занятия в школе. Это были очень неплохие наглядные пособия. Однажды приехал из района лектор со своим диапроектором. Он был просто ошарашен тем, что увидел, казалось бы, в глухом селе. Диапроектор Владимира Николаевича был намного мощнее, да и слайды были намного ярче и интереснее. Владимир Николаевич направил луч своего "латерна магика", как он его назвал, на экран, и луч фонаря Владимира Николаевича оказался ярче диапроектора лектора.

 

Лектор уехал в районный центр и рассказал всем о увиденном. Вскоре в Забирье приехала комиссия, которая проверяла уровень преподавания в сельских школах. На уроке математики в третьем классе дети лихо считали на самодельных счетах. Костяшки для счет были изготовлены из березовых деревяшек, скользивших по ивовым прутикам. А дети не только складывали и вычитали на счетах, но также умели умножать и делить на них. Для умножения и деления на счетах Владимир Николаевич применял древнеиндийскую систему счета, о которой даже не слышала комиссия педагогов. Слухи о таких чудесах быстро разнеслись по области, и через некоторое время в забирскую школу привезли красивые счеты в подарок. Ученики третьего класса скептически рассматривали эти счеты, а потом решили подарить их первоклассникам, к своим счетам они уже привыкли. Вот таким интересным человеком был Владимир Николаевич Горинович.

 

Я с интересом слушал его рассказы, но почувствовал, что так я не успею узнать об оккультном ордене. Выждав подходящий момент, я попросил Владимира Николаевича рассказать об оккультном ордене Гисбар.

 

Владимир Николаевич смешно скривился. Похоже было, что ему надоели эти разговоры, но я был новый человек, и мог претендовать на повторное воспроизведение этой истории. К тому же я в двух словах рассказал Владимиру Николаевичу то, что мне было известно по рассказам Константина. Владимир Николаевич удивленно поднял брови. Я понял, что Гориновичу сначала придется развеивать мои предварительные представления о сути дела, а потом уже слушать то, что было на самом деле. Владимир Николаевич вздохнул и начал свой рассказ. Его рассказ не был похож на заученный урок. Я понял, что он рассказывал об оккультном ордене по-разному. Все зависело от того, как он воспринимает конкретного человека.

 

Не знаю, как воспринимал меня Владимир Николаевич Горинович, но его рассказ для меня прозвучал совершенно иначе, чем я мог этого ожидать.

 

Горинович приехал в Киев, чтобы учиться в Коммерческом институте после окончания ремесленного училища. Раньше он жил в Ставрополе, потом в Бердянске, но Киев его привлекал всегда. В то время Киев считался провинциальным городом, куда, чаще всего, люди ездили поклоняться святым местам.

 

Родился он 18 января 1900 года и 20-й век обрушился на него быстро сменяющимися бурными событиями. Главные события России происходили в Петербурге, а Киев был сравнительно спокойным городом. Но постепенно, и Киев стал превращаться в город, о котором заговорила вся Европа.

 

Наиболее значительными происшествиями оказались: убийство Петра Аркадьевича Столыпина в Киевском оперном театре 2 сентября 1911 года и нашумевшее дело Бейлиса, следствие по которому велось почти три года. Речь шла о, якобы, ритуальном убийстве 12-летноего мальчика Андрея Ющинского киевскими евреями 12 марта 1911 года. Для освещения судебного процесса осенью 1913 года в Киев приезжали корреспонденты многих европейских газет.

 

Прошло каких-нибудь два года, и началась Первая Мировая война. Хроника военных действий печаталась во многих российских газетах и журналах. В первые дни войны погиб знаменитый киевский летчик Петр Нестеров, известный в авиации своей "мертвой петлей". Нестеров погиб, совершив таран неприятельского самолета. В Киев стали приезжать многие жители из западной Европы, чтобы поселиться подальше от районов боевых действий. Киев превратился в многонациональный город, и обрел славу тихого и благополучного города, жизнь в котором была сравнительно недорогая.

 

Горинович поселился в небольшой комнате у хозяйки, как поступали во все времена небогатые студенты. Как и многие студенты, он стал увлекаться оккультной литературой и читал ее "запоем".

 

Кроме чтения литературы была возможность посещать лекции на религиозные и философские темы в различных обществах. Первым для Гориновича стало Киевское религиозно-философское общество, считавшееся достаточно престижным. Для своих собраний общество снимало лучшие киевские залы. Однако, вскоре эти лекции Гориновичу показались скучными, и он перешел в Киевское теософское общество. Теософия уже давно вошла в моду. Создательница этого учения, знаменитая Елена Петровна Блаватская, была родом из Екатеринослава, и приятно было сознавать, что женщина из Малороссии прославилась на весь мир.

 

В Киевском теософском обществе проводились интересные встречи, и даже приезжали мировые знаменитости, одним из которых был Кришнамурти. Женщины в теософском обществе были всегда экзальтированны, и любили устраивать горячие споры по любому поводу. Особенно горячие поклонницы Кришнамурти вручили ему рулон голубой ленты, и он быстро протянул ленту между своими ладонями. Эту ленту разрезали на короткие кусочки и раздали всем поклонницам. Вот такие женщины посещали занятия теософского общества.

 

Руководили Киевским теософским обществом секретарь Вера Николаевна де Брюкс, и Соболев, исполнявший обязанности казначея. Соболев был стариком с пышной седой шевелюрой и бородой. Горинович любил его пародировать. Особенно смешно он изображал бесконечный спор между Верой Николаевной и Соболевым.

 

- Вы не мистик, - кричала Вера Николаевна.

 

- Да. Я не мистик. Я оккультист, - отвечал гордо Соболев и тряс своей шевелюрой.

 

Вечера в теософском обществе проходили интересно, и Горинович почерпнул для себя много интересной и полезной информации. Труды Блаватской и ее последовательниц Анни Безант и Мабель Коллинз он знал почти наизусть. Ему казалось, что он становится настоящим теософом, способным переспорить любого оппонента. Но его стремление дурачиться подбивало его на всяческие проказы. Однажды, он застал руководителей теософского общества, молча сидящими за круглым столом, покрытым толстой скатертью. Они о чем-то сосредоточенно размышляли, держась руками за края скатерти. Когда они разошлись, Горинович сдернул скатерть со стола, и предложил двум девушкам на ней прокатиться. Девушки уселись на скатерть, а Горинович схватил скатерть за один из концов и побежал по длинному коридору. Девушки визжали и смеялись, катание на скатерти им понравилось.

 

Занятия в Коммерческом институте продолжались, но через некоторое время пришлось Гориновичу переехать на другую квартиру. Позволить себе жить отдельно он не мог, не хватало средств. В новой квартире он поселился в одной комнате с молодым человеком приятной наружности. Молодого человека звали Александр Константинович Анохин.

 

Анохин был старше Гориновича на семнадцать лет, и уже не был студентом. После окончания Киевского медицинского института, Анохин немного практиковал, но область его интересов находилась далеко за пределами врачебной практики. Анохин увлекался сокольской гимнастикой, которая входила в моду в России. Подобно многим гимнастам и силачам того времени, Анохин носил пышные усы. Это был стройный молодой человек с серыми глазами. По всему видно было, что Анохин не простой человек, увлекающийся гимнастикой. Это был человек сильной воли и глубоких знаний. Гориновича он просто очаровал. Часто по вечерам они беседовали на всевозможные темы и стали хорошими друзьями.

 

Анохин рассказывал Гориновичу о сокольской гимнастике. Он занимался развитием идей сокольства в Киеве и преподавал ее в женской гимназии, и, кроме того, Анохин фактически был основателем скаутского движения среди девушек в России. Скауты учились быть разведчиками. Они изучали всевозможные приемы, необходимые для настоящего разведчика, и Анохин был для всех идеалом.

 

Гориновичу нужно было как-то зарабатывать на жизнь, и он стал принимать заказы на изготовление печатной продукции на шапирографе. Как я понимаю, это в то время было подобием множительной техники. Горинович умел писать почти каллиграфическим почерком и хорошо рисовал. Его способности заметил Анохин, и решил использовать Гориновича для своих целей. Анохин не сразу предложил Гориновичу сотрудничество, но Владимир Николаевич стал замечать, что в его отсутствие кто-то пользуется его шапирографом. Наконец, он решил обратить на это внимание Анохина.

 

Анохин понял, что скрывать от Гориновича истинное положение вещей было невозможно, и он решил откровенно поговорить с Владимиром Николаевичем.

 

Александр Константинович предложил Гориновичу стать личным секретарем магистра оккультного ордена "Гисбар". Магистра звали Евгений Владимирович Крамаренко, и он имел оккультное имя Ариил. Для ордена "Гисбар" нужен был надежный человек, который умеет пользоваться типографским оборудованием, хорошо писать и рисовать. Кроме того, от секретаря требовалось умение хранить тайну и интересоваться оккультизмом. Во всех отношениях Горинович был подходящей кандидатурой, и Анохин был готов за него поручиться.

 

Неожиданно для Анохина, Владимир Николаевич стал смеяться. Он слышал какие-то слухи о проблемах в ордене "Гисбар", и тут же начал рассказывать Анохину о том, что ему было известно.

 

- А-а-а... - сказал Горинович, - Так это в этом ордене магистр бросил свою жену и отбил жену своего товарища по ордену. Нечего сказать, хороший пример для подражания.

 

Анохин опешил и даже немного обиделся.

 

- Если Вы ничего не смыслите в происходящем, - сказал он, - то не нужно глупости говорить.

 

Анохин начал рассказывать Гориновичу, что происходило на самом деле в ордене, и предложил ему лучше разобраться самостоятельно. Например, встретиться с магистром и выяснить у него все интересующие вопросы. Гориновичу стало неудобно перед Анохиным, и он согласился встретиться с кем-нибудь из ордена "Гисбар".

 

Владимир Николаевич посмотрел на меня, улыбнулся, и сказал.

 

- Вы же студент. Представьте себе студентов Киевского университета, которым предстояла мобилизация в начале Первой мировой войны. Чтобы избежать этого, они зарегистрировали свою организацию как религиозную, которая по своему уставу не может принимать участие в военных действиях и убивать людей. Они получили освобождение от военной службы. Это было официальным прикрытием.

 

- А по существу? Орден занимался оккультной деятельностью? - спросил я Владимира Николаевича.

 

- Занимался. Кроме внешнего зарегистрированного круга людей в "Гисбаре" был еще и внутренний орден под названием "Люц - Круа" или "люценкрейцеры".

 

- А это похоже на розенкрейцеров?

 

- Не совсем, хотя некоторые элементы совпадают. У розенкрейцеров крест символизировал науку, а роза означала искусство. Это одно из объяснений. Это своего рода романтика искусства в сухости науки. Но они должны существовать в гармонии и не противоречить один другому.

 

- А какой смысл тогда в люценкрейцерах? Я никогда не читал о них.

 

- Люценкрейцеры означают внутренний свет, который проникает в научную или скорее практическую деятельность. Символическим изображением ордена был черный крест, из центральной части которого выходят четыре зеленых луча. Они изображаются как зеленые стрелки. Что касается традиции, то Евгений Владимирович Крамаренко считал себя перевоплощением магистра ордена тамплиеров Якова Моллея.

 

Владимир Николаевич продолжил свой рассказ.

 

Крамаренко был сыном врача, а в Киевском университете учился на историко-филологическом факультете. Интересовался он египтологией, изучал язык и историю Египта. У него имелись в коллекции некоторые папирусы с рукописями, а также несколько ритуальных предметов.

 

Особенно Гориновичу понравился папирус с фрагментом какой-то древнеегипетской повести. Папирус был небольшим, и от всей повести там был только отрывок, в котором рассказывалось, как на берегу Нила сидели старик с юношей и беседовали. Старик после какого-то рассказа вздохнул, и произнес: "Да что, сейчас. Вот в наше время булочки и то лучше хрустели..." Эта история у всех была на языке, и ее часто вспоминали члены ордена при первом подходящем случае. В самом деле, эта история годится и для нашего времени.

 

Еще у Крамаренко был небольшой меч и подобие короны. Эти ритуальные предметы в ордене использовались во время собраний по торжественным случаям. Крамаренко надевал плащ и корону, а в руках держал меч. Свою внешность он также изменил, чтобы походить на египетского жреца. Голову он брил, и носил бороду, подстриженную в форме прямоугольника. В ритуалах ордена использовались черные маски, которые все надевали при входе в комнату для ритуалов. Стены и потолок комнаты были выкрашены черной краской. Магистр Ариил восседал на подобии трона, на невысоком возвышении. Это возвышение нельзя было назвать сценой, оно скорее напоминало место, где стоит трибуна и стол преподавателя в аудитории. Перед сценой был натянут красный занавес с двумя большими белыми пятиконечными звездами. Нижние концы звезд были намного длиннее верхних.

 

Когда наступал торжественный момент собрания, особенно при приеме новых членов, занавес раздвигался, и за ним на троне восседал магистр Ариил в ритуальных одеждах, в короне и с мечом. Трудно было все это совместить с египетскими ритуалами, либо с ритуалами тамплиеров, но присутствующих это впечатляло.

 

С тамплиерами гисбаритов связывала небольшая статуэтка из слоновой кости. Это было изображение древнегреческого воина, державшего на ладони череп. По приданию эта фигурка воина принадлежала самому Якову Моллею, магистру ордена тамплиеров. Рассказывали, что во время казни магистра и его верных рыцарей на Пляс де Грев, он произнес проклятие королю Филиппу Красивому и папе Клементу Пятому, и бросил в толпу какой-то предмет. Кто-то этот предмет подобрал и скрылся, так что стражники его в толпе не нашли. Считалось, что в толпу магистр тамплиеров бросил именно эту статуэтку.

 

Владимир Николаевич рассказывал, что статуэтку он внимательно рассмотрел, а через несколько лет изготовил точно такую же, как только ему попался кусок слоновой кости. В конце 20-х годов или вначале 30-х, ему показывал с важным видом статуэтку воина один из коллекционеров. Горинович поинтересовался, нет ли в определенном месте на статуэтке щербинки и нескольких царапин. Если да, то эта статуэтка изготовлена лично Владимиром Николаевичем. Коллекционер посмотрел на указанное место, а потом молча спрятал статуэтку.

 

У гисбаритов существовали орденские степени или ступени посвящения. Сначала следовали две мистические степени: рассмотрение и жертва. Вначале неофит рассматривался и изучался для определения его характера и способностей. Перед приемом в действительные члены ордена, его нужно было хорошенько узнать. На второй ступени он должен был принести себя в жертву ордену. Это мог сделать не каждый. Как и у тамплиеров, у гисбаритов при вступлении в орден было принято отдать все свое имущество, которое при выходе из ордена не возвращалось. Этим имуществом пользовались все братья или товарищи. Соответственно, имущество ордена принадлежало всем.

 

Жить нужно было общим домом или коммуной. В те годы это понятие еще не утратило смысл, и к нему относились серьезно. За многие годы понятие коммуна и коммунизм стали восприниматься иначе, даже в каком-то ироническом или отрицательном смысле. Оно приобрело идеологическую окраску и подверглось критике, хотя эти понятия с древнейших времен были привычны для любого монастыря.

 

Гориновичу было несложно расстаться со своим нехитрым имуществом, но теперь ему не нужно было снимать комнату у хозяйки, он поселился вместе с членами ордена "Гисбар". Жить стало лучше и веселее. Анохина он иногда встречал в городе или в ордене "Гисбар", и они приветствовали друг друга как старые друзья.

 

Первые мистические ступени были быстро пройдены, и теперь предстояло поступление в орден "Гисбар". Для этого сначала его повели в ближайший киевский храм, которым был Софийский собор. Все были православные, и должны были помолиться об отпущении грехов. После молитвы Гориновичу сказали произнести определенную молитву, потом дунуть и плюнуть, чтобы нечистый дух его покинул.

 

Владимир Николаевич рассказал, как он набрал побольше воздуха в легкие и дунул. На холодных металлических плитах собора от его дыхания закрутилось облачко пара, и многие тут же стали утверждать, что явно видели, как нечистый дух закрутился прямо на плитах собора. Потом в ритуальной комнате был проведен ритуал принятия нового члена ордена "Гисбар". Гориновича нарекли "Алсион", и присвоили ему первую оккультную ступень "эрудит". В ордене "эрудиты" должны были проходить специальное обучение, целью которого было изучить все основы оккультных наук, а также приобрести хорошие знания по физике, химии и математике. Считалось, что физика являлась основой магии. Без хороших знаний основ точных и естественных наук нельзя было считаться оккультистом.

 

В ордене "Гисбар" существовало семь оккультных степеней: эрудит, адепт, мист, эпопт, магистр, маг, настоятель. Под настоятелем понималось понятие "настоятель храма всех людей мира". Этой ступени не было ни у кого. На нее мог претендовать только руководитель всемирного братства тамплиеров. В оккультной литературе этому титулу соответствовал Бафомет, универсальное существо, владеющее всеми доступными знаниями и, чуть ли, ни повелевающий стихиями. Многие ошибочно принимали изображение Бафомета за дьявола, он изображался с рогами. Но это был не дьявол, а синтез всех стихий. Голова быка была с рогами (земля), нижняя часть туловища покрыта чешуей (вода), за спиной были крылья (воздух), над головой изображалось пламя (огонь). Тело Бафомета было человеческое, половина тела мужская, половина - женская.

 

Крамаренко был магистром, а его помощники имели разные степени, и выполняли различные организационные обязанности, кто занимался имуществом, кто учебным процессом, и другими задачами коммуны. В коммуне жили семьями, даже заключали между собой браки, и очень неплохо получалось.

 

История с женой Крамаренко, Верой Михайловной, соответствовала действительности. Среди первых членов ордена был Владимир Алексеевич Лащенко, а Вера Михайловна была его женой... Дело житейское, все мы люди. Да и Крамаренко был интересной личностью, умел производить впечатление. Характер у него был твердый, он знал, что нужно делать для ордена. Прежде всего, нужно было позаботиться о людях, а ритуалами увлекаться всякий может.

 

Крамаренко прошел хорошую школу по организации коллективов. Вместе с Анохиным, он был ближайшим помощником Сергея Константиновича Маркотуна, который стоял у истоков оккультных орденов Киева начала 20 века. Маркотун основал масонскую ложу в Киеве, которая фактически являлась представительством масонских кругов Франции. Маркотун, таким образом, стал большим авторитетом для киевских оккультистов.

 

Масонские организации всегда занимались политикой, внедряли своих людей в правительства, либо принимали в свои организации влиятельных политиков. Ритуальная часть давно уже стала ширмой, и рядовым членам масонских лож не очень интересно было посещать эти собрания, либо ты на побегушках в ожидании карьерного роста, либо с тобой вообще никак не считаются. О духовном росте можно и не мечтать. Кроме того, в масонской ложе работа зависела от финансовых поступлений из французских организаций, или от других влиятельных европейских кругов. Поэтому, Анохин и Крамаренко, пройдя стажировку в организации Маркотуна, решили создать собственные организации.

 

Анохину было проще. Он занимался собственной организацией скаутов и проводил занятия сокольской гимнастикой. Фактически, организация у него была сформирована, и слажено работала. Он выпускал брошюры, издавал журнал, читал лекции, и участвовал во всевозможных форумах, проводимых в России. Движение скаутов зародилось в Англии, и его развитие в России могло рассчитывать на материальную поддержку международных фондов и организаций. Сокольская гимнастика, как и вся идея сокольства возрождала славянский дух, примером тому служил опыт чешского народа. Это движение имело будущее в России. Подрастающее молодое поколение, охваченное идеями сокольства и скаутским движением, являлось благодатной почвой для развития идей культурного и духовного развития.

 

Крамаренко пришлось самостоятельно продумывать идеи и формы своей организации. Теософы занимались разговорами, по этому пути пошли общества, организованные Еленой Ивановной Рерих. Развивались идеи этического герметизма, но для полноценной организации этого было мало. Внутренний орден люценкрейцеров Крамаренко был организован по подобию тамплиеров, но разве можно было сравнить мощную организацию средневековых рыцарей с киевской студенческой молодежью. Состоятельных людей в организации не было. Единственно, на кого можно было рассчитывать, так это на сына украинского композитора Лятошинского. Была надежда на то, что он получит большой земельный участок, где можно будет организовать коммуну. В этом случае, все могли бы обеспечить свою жизнь за счет собственного труда. Перспектива здесь также просматривалась, но для устойчивости такой хозяйственной единицы нужна была жесткая дисциплина. Воспитанием таких качеств и занимались в ордене "Гисбар".

 

- А что означает слово "гисбар"? - спросил я у Владимира Николаевича. - Я где-то читал, что "гизбар" на древнееврейском языке означает "казначей".

 

- Это разные слова, хотя звучат одинаково. Слово "гисбар" было начертано на воротах города в Вавилоне, но имело египетское происхождение. Дословно его можно перевести как "предрассвет", то есть момент времени, предшествующий рассвету. Слово это не прижилось, всем больше нравилось переводить его как "дух пламенеющий", то есть человеческий дух, в котором разгорается будущее пламя.

 

- Значит, следует понимать, что символ люценкрейцеров, состоящий из креста, то есть активной деятельности, и зеленых лучиков света или стрел, это внутренняя идея ордена, которая должна проявиться, когда задача ордена "Гисбар" будет выполнена? - высказал я предположение.

 

Владимир Николаевич бросил на меня быстрый взгляд. Взгляд был какой-то колючий. Потом он стал, как всегда, добродушным и насмешливым.

 

- Может быть и так, а может быть, и нет. - Владимир Николаевич надолго замолчал, погрузившись в какие-то воспоминания. Я, наконец, решил нарушить это молчание.

 

- В таком случае существует связь с оккультным именем Крамаренко в "Гисбар" и именем Крамаренко в "Люс Круа". В "Гисбар" его звали Ариил, а в "Люс Круа"...?

 

- Гармахис.

 

Владимир Николаевич опять надолго замолчал. Устал, или я коснулся запретной темы? Я решил отвлечь Владимира Николаевича от тяжелых мыслей, и попросил его рассказать, что было с орденом "Гисбар" потом. Владимир Николаевич продолжил свой рассказ.

 

Я проходил обучение в "Гисбар" и занимался секретарскими обязанностями. Для тренировки своего характера я целый год не ел соли. В результате я приобрел зеленоватый цвет, но характер укрепил. Еще я размышлял над разными текстами. Например, молитву Господню я закодировал. Получилось что-то подобное ДАБВОТ... ДАПЦАТ... "да будет воля твоя"... "да придет царствие твое"... В конце этих фраз я рисовал точки, и сосредотачивался на них. Сосед по комнате, увидев это, пожаловался магистру. Он сказал, что я коверкаю молитву. Магистр посмотрел на мои рукописи и улыбнулся, ему это понравилось.

 

Мы все были сосредоточены на наших занятиях. Жизнь в ордене шла своим чередом. У нас даже было свое летоисчисление, основанное на египетском названии месяцев. Начало года измерялось от даты создания ордена "Гисбар", 30 сентября 1914г., по старому стилю. Месяцы назывались: Гисбар, Тот, Инри, Озири, Гатор, Сэкэнэн-Ра, Гор, Изи... Дальше не помню... Последние два месяца назывались: Пастофорион и Аммун. Дни обозначались названиями планет, к которым добавлялись еще названия сфирот. Получалось, примерно, так: Солнца-Короны, Луны-Мудрости, Марса-Знания, Меркурия-Милосердия, Юпитера-Справедливости, Венеры-Гармонии, Сатурна-Победы, Солнца-Славы, Луны-Основания, Марса-Царства, Меркурия-Короны, Юпитера-Мудрости, Венеры-Знания, и т.д.

 

В самом деле, что мы знаем о киевской жизни времен Гражданской войны? Все описанные события касались ситуации на фронтах или бесконечной борьбы за власть. Сейчас, из 21 века можно попробовать оценить ситуацию в Киеве того времени глазами очевидца. Это будет правильно. Представьте себе Гориновича того времени. "Где мои семнадцать лет?" - мог бы он сказать. По существу дела - это жизнь обыкновенного киевлянина, до которого доносятся слухи о каких-то событиях в Петербурге. Он студент, в политических организациях не состоит, увлечен внутренним самосовершенствованием. Но рано или поздно политические события доходят и до Киева, а потом в Киев приходит война.

 

Можно кратко перечислить основные события киевской политической жизни. Как бы они не освещались сторонниками красных или белых, украинскими националистами, евреями, пролетариями или буржуазией, все происходило очень быстро и непонятно.

 

Давайте представим себе, что нам семнадцать лет, и мы обыкновенные студенты. Мы попадаем в Киев того времени. Что нас больше всего будет интересовать? То же, что и сейчас. Наличие продуктов питания, цены на рынках, а также не забудьте о топливе в холодное время. Может быть, нам это скоро пригодится.

 

Вспомним великий роман Булгакова "Белая гвардия". В нем описана история типичной киевской семьи. События времен Гражданской войны описаны прекрасно. Жаль, что почти нет подобных произведений, да и описываемые события охватывают небольшой период. Пересказывать роман не имеет смысла. Попробуем порыться в других источниках.

 

Первые признаки наступающих тяжелых дней киевляне почувствовали еще до революции - с началом мировой войны. Киевские мемуаристы вспоминали введение сухого закона, исчезновение кондитерских изделий и появление очередей. "В 1915 году дала о себе знать проблема хлеба, - вспоминал киевский мемуарист Григорий Григорьев. - Вышел приказ - запретить выпечку и продажу тортов и пирожных в пределах города Киева. С такой неприятностью любители сладкого как-то примирились, за пределами города приказ силы не имел. Демеевка не входила в состав города, и там можно было получить какие угодно пирожные, конечно, за немного повышенную цену. Для этого нужно было только съездить трамваем на Демеевку".

 

Первые настоящие проблемы с товарами Киев почувствовал уже в 1917 году - сразу же после Февральской революции. Еще не пришла в город война, а в провинции уже исчезли чай и керосин. Хутор матери киевского писателя Константина Паустовского находился совсем недалеко от Киева - в Чернобыльском уезде. Навестив эти места весной 1917-го, он вспоминал, как в гости к ним зашел полуголодный монах из лесного скита и попросил обменять "для братии" сушеные грибы на соль. Мать отсыпала монашку четверть мешка соли и напоила его чаем: "Он сидел за столом, не снимая скуфейки, пил чай в прикуску с постным сахаром, и мелкие слезы изредка стекали по его желтым, как церковный воск, щекам. Он тщательно вытирал их рукавом рясы и говорил: "Сподобил Господь еще раз перед кончиной попить чайку с сахарком. Истинно пожалел меня Господь, снизошел к моему прозябанию". Соль монахам понадобилась. Как же без соли? Вот вам и тренировка Гориновича. Именно - соль.

 

Запомнилось киевлянам бегство разбитого красными воинства Центральной Рады в январе 1918 года. Киевляне неожиданно обнаружили, что общественные туалеты в центре города забиты брошенными винтовками. Храбрые казаки Рады стеснялись расставаться с оружием на глазах товарищей. А тут заскочил в уборную, прислонил ружье к стенке и "был таков". Большая часть этих "героев" так и растворилась в большом городе.

 

Когда Центральная Рада договорилась с немцами и признала их протекторат над Украиной, то почти сразу отменили сухой закон. В продаже снова появились спиртные напитки. А так как появление алкоголя и германских оккупационных войск в Киеве совпали, то в ход пошла шутка: "Продали Украину за бутылку шнапса!". Немецкие войска захватили Киев 1 марта 1918 года.

 

Немцами командовал 66-летний фельдмаршал Эйхгорн. Он сразу же заявил: "Мы сделаем из Киева второй Париж!" Превращение началось с вокзала. Уже упомянутый мемуарист Григорьев, отец которого работал железнодорожником, вспоминал, как это было: "Товарищ отца вечером рассказал, что немецкий офицер, увидев мусор в зале ожидания, дал приказ всех пассажиров высечь розгами. Приказ был выполнен. Дальше пассажиров заставили убрать зал и пойти чистить пути. Немецкая "культура" начала действовать". Немецкое начальство крайне раздражали нищие, расплодившиеся в городе за время войны, как тараканы. Немцы провели на них облаву по всем правилам охотничьего искусства, а потом погрузили в вагоны и вывезли за пределы Киева. Вся операция заняла два дня. Еще за неделю оккупанты покончили с криминальными элементами. Пойманных карманников и домушников расстреляли на склонах Царского сада. Все желающие местные жители могли полюбоваться на эту поучительную картину - еще накануне их приглашали на экзекуцию специально расклеенные афиши.

 

Покончив с попрошайками и уголовниками, доблестная германская армия обнаружила, что Центральная Рада во главе с Грушевским тоже мало от них отличается, и, продолжая наводить порядок, разогнала и ее. Вместо Грушевского оккупанты посадили на украинский "престол" гетмана Скоропадского 29 апреля 1918 года. Для Киева начались поистине веселые деньки - пир во время чумы. Киевские красавицы вовсю флиртовали с немецкими и гетманскими офицерами. Работали все театры, кинематографы и даже конские бега. По вечерам для гурманов предлагали специальные сеансы "фильмов для взрослых" - по-нынешнему, порнографию. На Бессарабском рынке можно было, как и сегодня, купить наркотики (пол-Киева сидело на кокаине!) и даже десятилетнюю проститутку. Хочешь - одну, а можно - сразу парочку. Фельдмаршал Эйхгорн сдержал слово - на полгода Киев действительно стал "вторым Парижем". Но тут в Германии произошла революция, немцы уехали домой, а в город ввалились орды Симона Петлюры 14 декабря 1918 года.

 

"Второй Париж, - вспоминает Григорьев, - потерял весь свой лоск, дворники равнодушно посматривали на кучи мусора, убирая, когда придет охота". Но антисанитария не беспокоила желто-голубую власть. Вместо того, чтобы чистить улицы, Петлюра взялся менять русские вывески на магазинах на украинские. Власти его хватило ровно настолько, чтобы воплотить в жизнь этот проект, а 5 февраля 1919 года в Киеве уже были красные - дивизия Щорса.

 

А что же делали в это время "гисбариты"? В ордене полагалось работать и зарабатывать деньги, которые распределялись на всех. Деньги вводились при очередной смене власти и быстро обесценивались. Активов в банках уже давно не было. Золотой запас последовательно растащили Центральная Рада, гетман и Петлюра. Наличные деньги выдавались вкладчикам ограниченными суммами. Но те упорно старались снимать со счетов все, что можно. Больше всего ценились дореволюционные "катеринки" - сторублевые купюры с изображением Екатерины II и "петровки" - 500 рублей с ликом императора Петра I. Деньги Петлюры презрительно именовали "лопатками" за то, что на них был изображен усатый крестьянин с этим сельскохозяйственным инструментом. Но к приходу красных финансовая система была уже в полном упадке. Все, что можно, и народ, и элита перевели в золото и глубоко спрятали.

 

Владимир Николаевич при Петлюре вынужден был работать в каком-то учреждении бухгалтером. Нужно было доставать продукты, которые все труднее доставались за деньги, все большее значение стал приобретать меновой рынок. Петлюровцы, многие из которых, как говорится, сами были "от сохи", ненавидели все городское и считали, что организовывать регулярные поставки в не любивший их Киев не нужно - голодные киевляне сами поедут в село, если не хотят помереть с голоду. В окрестные села, по словам очевидцев, потянулись подводы, нагруженные дорогими трюмо, шкафами и даже роялями. Все это за бесценок уходило в обмен на сало и картошку. Настали золотые деньки для украинского кулачества.

 

С приходом в Киев войск Красной армии Евгений Владимирович Крамаренко стал комиссаром 12 армии. Возможно, это были части особого назначения (ЧОН). Владимир Николаевич находился в распоряжении Крамаренко, числился красноармейцем добровольцем, и занимался хозяйственными работами. В его задачу входило доставлять в Киев мешки сахару из Белой Церкви, где располагались бывшие сахарные заводы Терещенко.

 

Советская власть на Украине в 1919 году продолжила мирное строительство даже в обстановке продолжающейся войны. Вот некоторые события того времени. 10 февраля был образован Киевский совнархоз. 12 февраля в Киеве начала свою деятельность Украинская Академия наук! В феврале была создана Всенародная библиотека Украины, ставшая впоследствии Центральной научной библиотекой Академии наук. В это же время был открыт Музей западного и восточного искусства. 9 мая - создание Всеукраинского государственного издательства. И это не полный перечень того, что было сделано до 31 августа 1919 года, когда Киев был захвачен деникинцами.

 

Киевские обыватели, все эти Прони Прокоповны и Голохвастовы ждали белогвардейцев как избавителей. Весь буржуазный Киев вышел на улицы. Замелькали припрятанные в шкафах цилиндры, котелки и даже чиновничьи фуражки с круглыми кокардами. Дамы держали роскошные букеты для господ офицеров. Они надеялись вернуть старые времена и приветствовали щегольских офицеров в сапогах с пряжками и погонами с золотым шитьем. Одновременно с деникинцами с другой стороны вошли петлюровцы. Но первыми прицепить свой флаг на здание городской Думы успели все-таки петлюровцы. Завязались переговоры - белые настаивали, чтобы рядом висел русский триколор.

 

Мемуаристы описывают это противостояние по-разному. Но самое колоритное воспоминание оставил все же Григорьев. Одна из оказавшихся на площади дам в нарядной шляпе неожиданно "наехала" на петлюровского хорунжего: "Господин офицер! Почему вы не хотите, чтобы наш флаг был рядом? Мы ничего не имеем против вашего, но пусть и наш... Мы тоже победили". И тут хорунжий послал ее на три буквы "чисто русскими словами" и "правой рукой так заехал ей по затылку, что полетела в сторону сначала шляпа, а потом и ее обладательница".

 

Оскорбление дамы белые не простили. Белогвардейский полковник, споривший за знамя, пишет Григорьев, "мигом обернулся и отдал команду. Его конница бросилась в обратную сторону и быстро исчезла. Я, можно сказать, разинул рот, замер от удивления и удовольствия - такие вещи нечасто встречаются в твоем жизненном календаре... Буквально через три минуты со стороны Печерска послышался пушечный выстрел. Снаряд попал в здание Думы"... Несговорчивые петлюровцы в панике бросились бежать не только с площади, но и из города: "Трехцветный флаг весело трепетал вблизи от архангела Михаила, - дождался таки своей очереди".

 

Семимесячное пребывание белых оказалось последними закатными днями буржуазного Киева. Именно в это время газета "Киевлянин" опубликовала списки расстрелянных ЧК перед бегством членов Клуба русских националистов, как будто бы другие не расстреливали. Брат моей бабушки, известный киевский фотограф и кинооператор Владимир Добжанский, даже успел за это время выпустить документальную ленту "Ужасы киевской черезвычайки", и демонстрировал ее. Вооруженные силы юга России, как официально называлась армия генерала Деникина, оставили Киев с 5 на 6 февраля 1920 года. Они проиграли красным битву за Москву и были вынуждены отступать. Добжанский бежал вместе с ними. Красные снова вернулись в Киев.

 

В октябре 1920 года в ЧК на Добжанского было заведено дело, которое мне удалось прочитать в архивах. На него донесли. Был арестован его коллега кинооператор Кельян. Кельяна арестовали, но потом выпустили по просьбе соседей, собравших подписи, и заступившихся за него. Документальную ленту так и не нашли, и дело закрыли, признав Добжанского вне закона. Скрылся от следствия, ну и ладно. Не такие были и ужасные эти чекисты, как их изображают. Добжанский спокойно прожил до 1937 года в Москве, его не трогали, пока он не "влип" в очередную историю. Что с ним произошло, я не знаю, но до 1942 года или до 1944 года, он трудился в лагере на Соловках, пока не умер от болезни желудка.

 

Раньше и сейчас любят говорить о том, что в Гражданскую войну люди сражались за идею. Сомневаюсь. Было немногочисленное количество борцов за идею как с одной, так и с другой стороны. Большая часть людей стремились выжить, и для этого шли туда, где их могли накормить, одеть и обуть. Потому, очень рассчитывали на белых, которых содержали все, кто были заинтересованы в восстановлении царской России. Многие добровольцы белой армии надеялись, что Советская Россия недолго просуществует. Но, когда убедились, что красные начинают побеждать в войне, попросту бежали или переходили на сторону красных.

 

Поэтому, смешно сейчас читать о большевиках, которые сражались с патриотами. Сколько тех большевиков было? В 1917 году в областной организации РСДРП(б) числилось около 10 тысяч членов партии, в том числе в Киеве около 4 тысяч. В партию большевиков принимали после тщательной проверки и индивидуально, с рекомендациями проверенных людей. А вот в эсеры и прочие многочисленные левые партии принимали целыми списками, если не целыми деревнями. Пишут о наступлении большевиков на Киев и другие города Малороссии. Вспоминают чаще всего Муравьева, который уничтожал горожан. Муравьев был эсером, а не большевиком. На Киев наступал Антонов-Овсеенко, Николай Щорс и Юрий Коцюбинский. Почему-то о Юрии Коцюбинском не любят вспоминать, очевидно потому, что он был сыном известного украинского писателя Михаила Коцюбинского.

 

Но это все идеология. А как же реально складывалась жизнь по обе стороны фронта? В гражданской войне трудно разграничить жизнь фронта и тыла. Жизнь вне военных действий проходила в борьбе с дефицитом топлива и продовольствия и в привыкании к новым условиям жизни. В фильмах советского времени и в литературе часто можно было встретить, что все красные в одинаковой степени переносили голод и лишения - и вожди, и рабочий класс, и Красная армия. Белое же офицерство предавалось кутежу, ело, пило как до 1917 г., за что собственно и сражалось в ту войну. Однако ситуация была куда более пестрой и там, и тут. Мне удалось найти интересную статью по этому поводу. К сожалению, в ней описана не киевская жизнь, но, скорее всего, везде было одинаково.

 

Среди красных можно было встретить разнообразную публику, карточных шулеров, и парикмахеров, и женщин, которые прежде политикой не интересовались. Оказавшись в составе новой элиты, они стали вести себя в соответствии с собственным представлением о жизни привилегированного слоя. Традиции старого быта, принимаемые за норму жизни, вызвали явление, позже названное буржуазным перерождением. Как понятие оно появилось в послевоенные годы и закрепилось за бытовой стороной поведения. В годы Гражданской войны то, что комиссар или комиссарша немного форсят, вовсе не считалось криминалом. Быть хорошо одетым, иметь собственный, выделяющий из толпы стиль считалось необходимым в среде красных командиров. Так, один из них, Д.П. Жлоба, предпочитал носить вещи коричневых тонов, чем завоевал особое восхищение своих бойцов.

 

Ощутив себя благодаря военному времени как особую элиту, командирский состав по обе стороны фронта по мере возможностей старается обустроить свой быт с максимальными удобствами, а публичные действия совершать с большой помпой. Так один из военных деятелей Северокавказской республики А.И. Автономов свои приемы и поездки обставлял не иначе, как с царской пышностью, переезжая с места на место особым поездом с большой свитой и целым штатом прислуги, при этом называя себя народным вождем. В соответствии с карикатурным образом белого генерала устраивал свой быт атаман Кубанского казачьего войска А.П. Филимонов - большой сибарит, любитель охоты и вечеров с роскошной сервировкой и гастрономическими изысками. Их посещали Драгомиров, Деникин, Эрдели, причем с женами. Но это было скорее исключение, чем типичное явление. Генерал В.А. Ажинов, представитель Войска Донского при Кубанском правительстве, который оставил красочное описание одного из таких приемов, в обычное время вел умеренный образ жизни, ведя счет расходам, поскольку жил на достаточно скромное жалование.

 

У господ строевых офицеров могло не быть денег отремонтировать обувь; бывало, они ели раз в день, а то и через день; у генерал-майора покупка вишни на базаре относилась к экстраординарным расходам по кухне; получение какого-либо обмундирования с армейского склада предварялось длительной перепиской с интендантством. Генерал Ажинов летом 1919 г. просил начальника снабжения ВСЮР выдать ему два аршина брезента или парусины для шитья легкой летней обуви, в которой у него особенно летом крайняя необходимость ввиду ранения и отека ноги. Он понемногу распродавал не особо нужные вещи. Хорошо зная бедственное положение офицерства, оказывал помощь совсем обнищавшим товарищам. Полковник Б. Литвинов в связи с этим писал ему: "Знаю, что это неприлично, но лица, подающие эту записку, уже живут коммуной, и последний акт их деятельности была продажа штанов (белья уже нет). Не откажите как-то так устроить, чтобы они получили хоть белье".

 

Решению материальных проблем офицерства должен был способствовать созданный летом 1918 г. Союз общественных организаций им. генерала Корнилова. Он держал "экономические лавки", отпускавшие товар лишь по предъявлении соответствующего предписания, которое еще надо было выхлопотать. Распределительная психология нашла себе место и на территориях антибольшевистских правительств, а не только в "Совдепии". Писать заявления на выдачу дров, керосина, обмундирования, тщательно обосновывая "настоятельную необходимость", было принято и там. Основной причиной была действительно страшная дороговизна на рынках. Кубанская область по обеспеченности продуктами находилась в лучшем положении, чем Дон и другие окружающие территории.

 

Поэтому местные власти проводили драконовскую таможенную политику. Так, пшеница, закупленная Таганрогской городской управой для нужд города и включенная с разрешения Донского правительства в государственный товарообмен между Доном и Кубанью, все равно была задержана на границе края. Оголодавшие донцы умоляли разрешить им вывоз хлеба хотя бы в долг с тем, чтобы вернуть его с нового урожая, до которого уже оставалось меньше месяца, ведь в Таганроге уже совсем нет хлеба. Россия сделала шаг почти на двести лет назад, когда между историческими и этническими зонами бывшей Российской империи вновь как до 1754 г. возникли таможенные границы. Чего было в этом шаге больше, политики или экономики; что было сильнее, желание защитить местного потребителя и уязвить соседа?

 

Тотальный дефицит повлиял даже на такую чисто коммерческую сферу как банковское дело. В обращении вновь образованного Кубанско-Донского международного промышленного банка к потенциальным акционерам в качестве цели деятельности был приведен не размер ожидаемой прибыли, а перечень тех товаров, которые можно будет ввезти из-за границы, обладая необходимым капиталом.

 

Жизнь гражданского населения при белых была более разнообразной по категориям достатка, чем у красных. Мелкие служащие, всякие барышни-делопроизводители в учреждениях получали мизерное жалование. Даже обед им должен был обходиться раза в полтора больше, чем та сумма, которую они получали на службе; не говоря уже о съеме квартиры. К осени 1918 г. большинство из них уже полностью обносилось: "Белье и все остальное износилось страшно, а чулок совсем нет", писала из Одессы родителям в Новочеркасск генеральская дочь.

 

Финансово-промышленные деятели, скопившиеся в столицах различных белых армий, располагали средствами. Именно они устраивали пышные приемы иностранных военных миссий. Пользуясь близостью к власти, они строили и пытались реализовать различные коммерческие проекты, справедливо полагая, что к послевоенной жизни надо готовиться уже сейчас. К слову сказать, сомнений в победе над красными в частных документах той эпоху встретить не довелось. Все считали, что это вот-вот закончится, и наступит прежняя жизнь. Те русские, которые оказывались за границей в 1919 г., стремились вернуться домой, потому что в Европе ощущалось сильное брожение; они ожидали там революционный взрыв, подобный российскому.

 

Одна из эмигранток, оказавшаяся в Париже будучи вывезенной из Одессы на французском военном корабле, писала: "Хоть бы наша Россия до этого успела встать на ноги... Здесь пресса сеет семя недоверия к России, что мол Колчак монархист, и что идет реакция в России, и потом де контрреволюции не должно помогать!" Существовал достаточно узкий слой устроенной публики, которая пыталась воспроизводить заведенный порядок довоенной жизни. Это была группа лиц, получавших стабильное жалование.

 

Большинство городских жителей на территории Юга России, занятой белыми армиями, с трудом себя содержало. Товары были, не было средств на их приобретение. Мысль у каждого вращалась вокруг материальных вопросов. Боевой офицер, находящийся на излечении, стал настоящим бухгалтером, исчисляя причитающееся ему жалование. Вольноопределяющийся А.В., специально прорывавшийся из Москвы на юг с тем, чтобы сражаться в Добровольческой армии, ознакомившись с порядками тыловой и фронтовой жизни, начал мечтать подработать на перевозках товара по морю и заиметь таким образом "капиталец на черный день", чтобы начать новую жизнь вне пределов России.

 

Голод наиболее тяжело переживался в столицах и крупных городах центра страны. Продовольственный вопрос в провинции, особенно в губерниях к югу от Москвы, имел свою специфику. Продукты питания у крестьян были, но они их скрывали, т.к. необходимых им товаров нет на рынке. Они мало выращивали и еще меньше продавали; предпочитали обмен. Деревня почти замкнулась в своем относительном благополучии. Популярный в начале 20 века журналист выплеснул на страницы дневника свое нарастающее разочарование в народе: "...Бабы ценят картофель свой уже 2 р. фунт - и Боже сохрани хоть копейкой меньше! Ясно, что до глубин своих народ наш ростовщик, кулак, эксплуататор, спекулянт и все эти оттенки жадности до чужого распустились теперь махровым цветом".

 

Но в целом, жизнь в провинции была немного легче, продукты дешевле и их больше. Обыватели небольших городков принялись осваивать премудрости содержания коров и коз; косили сено; ездили на сбор урожая в бывшие помещичьи имения, превращенные в совхозы. Обособление деревни и ее принципиальная аполитичность имели место не только в центральных областях при красных, но и в казачьих - при белых. Жители ставропольского хутора во время обмолота хлеба скрывали бежавшего из плена красноармейца - машиниста паровой молотилки. Брат моей бабушки Добжанский и его коллега Кельян ходили по деревням и ремонтировали за продукты фотоаппаратуру. Много ли в деревнях было фотоаппаратуры?

 

Кубанские казаки расхищали лошадей из эвакуированных донских табунов, предназначенных для "ремонта", т.е. восполнения потерь, кавалерийских полков, тем самым, ослабляя боевую силу, державшую фронт против красных, в том числе и вместо них, отсиживающихся по домам. Реквизиции как метод перераспределения ограниченных ресурсов в чрезвычайных условиях активно использовались как красными, так и белыми. Таким образом, многолетняя война, сначала мировая, потом гражданская разрушила довоенное устройство жизни, как материальную сферу, так и психологическую канву. По обе стороны фронта сложились похожие формы организации тыловой жизни, что объяснимо как общей чрезвычайностью ситуации в воюющем обществе, так и единством общего предвоенного прошлого красных и белых.

 

Так что, разговоры современных барышень о цвете интеллигенции, уничтоженной большевиками, вызывает у меня смех. Я имею в виду, их впечатления о современном фильме про адмирала Колчака, типичной проамериканской мыльной оперы. Аристократичные манеры офицеров в белых перчатках, романтическая любовь, эффектная сцена расстрела с падением в прорубь в форме креста, дебильные солдаты красных, и прочая дребедень - не имела ничего общего с действительностью. 46-летний Колчак действительно был выдающейся личностью, не в пример герою фильма. Но он сделал свой выбор. Точно так же как и сделал свой выбор генерал Брусилов, воевавший на стороне красных. Сейчас о Брусилове не любят вспоминать, не связывается его образ с красными, которые по определению должны быть палачами.

 

Возвращаюсь к рассказу Владимира Николаевича, оставлю споры об истории тем, кто этим постоянно занимается. Меня интересуют люди не менее уважаемые, но о которых почти нет информации. Мой долг - вспомнить о них.

 

Как же распорядилась жизнь с главными персонажами киевского оккультизма? Главный из них Сергей Константинович Маркотун, мастер масонской ложи, как и положено руководителю политической организации, сразу же вошел в украинское правительство. (Так только считали некоторые масоны. Я проверил эти сведения по рассекреченным архивам КГБ. Маркотуна там не было). Как писал Булгаков, все это напоминало плохую оперетку, но оперетка пахла кровью.

 

Все основные политические фигуры Киева проходят через масонскую ложу Маркотуна. Началась политическая борьба между различными группировками. (Посмотрите, что делается на Украине сейчас). Маркотун пытался привлечь Крамаренко и Анохина к своей деятельности. Он предлагал им деньги. Горинович застал Крамаренко, когда Маркотун предлагал ему крупную сумму. Крамаренко очень смутился при виде Гориновича. Маркотун принимал в масонскую ложу как Скоропадского, служившего немцам, так и Симона Петлюру, делавшего ставку на украинский национализм. Проиграл и тот, и другой. Маркотуну пришлось бежать во Францию, где его следы затерялись. Что с ним произошло, неизвестно. Есть только упоминание о его смерти в 1950 году и о его сыне, который служил во французской армии.

 

Анохин остался в Киеве. О его деятельности ничего не было известно, кроме того, что он занимался врачебной практикой. В начале 1920 года пронесся слух, что он был арестован чекистами и покончил жизнь самоубийством в тюрьме, задушив себя шарфом со скаутским узлом. Его нашли сидящим в позе Бафомета, откуда заключили, что от него пытались узнать тайну его ордена. Так рассказал о нем Владимир Николаевич.

 

Недавно, мне удалось найти в рассекреченных киевских архивах дело Анохина. Все оказалось совсем не так, как считали киевские оккультисты. Анохин служил чекистам и был арестован совсем по другой причине, но об этом нужно рассказать отдельно. Лично я преклоняюсь перед личностью Анохина. Считаю, что ему нужно будет посвятить целую повесть, а кратко я о нем напишу в следующей главе.

 

Деятельность ордена "Гисбар" продолжалась беспрепятственно опять-таки благодаря личности Крамаренко. Он тоже сделал свой исторический выбор, он служил красным, и даже был военным комиссаром в одной из дивизий Красной армии. Он оставался в Киеве и руководил орденом "Гисбар". Организация раньше размещалась на улице Марино- Благовещенской, а после переехала на улицу Осиевскую.

 

1 марта 1920 года по рекомендации Гориновича в орден "Гисбар" поступил Борис Леонидович Смирнов, впоследствии прославившийся своими переводами индийского памятника литературы "Махабхарата". Смирнов впервые перевел это замечательное произведение на русский язык непосредственно с языка санскрит. До него переводы делались с английского или немецкого языков. Но, в то время Смирнов был еще никому не известным выпускником Киевского медицинского института, и работал на кафедре нервных болезней. Смирнов увлекался оккультизмом и даже изучал Каббалу у одного из еврейских учителей. Он готов был ночевать на крыльце у учителя, только бы тот научил его Каббале.

 

Смирнов проявил себя как мягкий и добрый человек, но твердо преданный своему делу. Когда он проходил ритуал посвящения в орден "Гисбар", то поначалу обиделся на братьев, которые во время ритуала надели черные маски. Он подумал, что ему не доверяют. Под впечатлением этого, он сразу же уехал из Киева на свою родину в Черниговской губернии.

 

Вскоре он возвратился и принимал участие в праздновании годовщины создания ордена 30 сентября по старому стилю. Празднование годовщины ордена "Гисбар" всегда сопровождалось веселыми попойками. Братья ордена любили распевать песенку, в которой высмеивали очень авторитетных оккультистов того времени, известных из литературы:

 

"В оном месте, где не чисто,

Собирались оккультисты.

Под столом сидит без брюк

Удивительный Рюйсбрюк.

Гложет водку, как бретёр

Развеселый Лидбитёр..."

 

и т.д.

 

На этот раз заставили выпить и Смирнова, который вообще не пил. Смирнов, даже наливая в бутылочку лекарства и спиртовые растворы, всегда отворачивался. Так он не переносил запах спирта. Крамаренко, к тому времени достаточно развеселившийся, заставил Смирнова выпить большой фужер водки, а потом танцевать индийский танец на столе. Все уже знали о серьезных увлечениях Смирнова индийской философией. Совсем растерявшийся Смирнов, чуть не плакал. Ему на голову надели какую-то косынку, и он пританцовывая и хлопая в ладоши, прошелся по столу. По дороге к противоположному краю стола он свалился под стол и ойкнул. На что Крамаренко сказал: "Брат Мэр-Эм-Пта сказал "Вау!". Мэр-Эм-Пта - было оккультным именем Смирнова.

 

Смирнов очень любил Крамаренко, и хотел активно помогать ему в деятельности ордена. Кто знает, как бы сложилась судьба, если бы не случайность. В Киеве в то время орудовала шайка грабителей под названием "Черная маска". Кто-то из соседей увидел через окно, как несколько черных масок укладывали в сундук, и заявил в милицию.

 

Членов ордена "Гисбар" во главе с Крамаренко арестовали. Через две или три недели их выпустили, разобравшись, что это была ошибка. Обратите внимание на то, что Советской власти не было дела до мистического ордена, живущего одной коммуной. Их отпустили после объяснений Крамаренко. Тем более, что Крамаренко был комиссаром, и ему доверяли. Среди многих руководителей советских органов были бывшие оккультисты, которые понимали, что идеи "предрассвета" и коммуны соответствуют целям переустройства нового общества.

 

Все могло бы продолжаться беспрепятственно, и, кто знает, как бы сложилась в будущем судьба ордена "Гисбар". Крамаренко во время следствия заразился в тюрьме сыпным тифом. Он болел, но продолжал работать. Еще он ходил в ЧК улаживать дела ордена "Гисбар". Когда Крамаренко был уже тяжело больным, Смирнов стал ухаживать за ним и лечить. Вскоре Крамаренко умер.

 

На похороны Крамаренко пришли многие киевские оккультисты и несколько магистров других орденов. Была изготовлена золотая дощечка с подписями всех магистров. Крамаренко похоронили вместе с этой табличкой на кладбище Покровского монастыря в Киеве.

 

После смерти Крамаренко в ордене началась борьба за власть. На должность магистра претендовали несколько человек, в том числе и жена Крамаренко - Вера Михайловна. На некоторое время решено было переехать в небольшой городок Брагин, неподалеку от Гомеля. Там предполагалось получить землю для организации коммуны. В Брагине происходит решающая борьба за власть, в результате которой Веру Михайловну ритуально убивают. Ее находят в ритуальных одеждах мертвой с проколотой трезубцами головой.

 

Опять начались разбирательства в ЧК. Часть братьев ордена с бывшим мужем Веры Михайловны - Владимиром Алексеевичем Лащенко создали свою организацию, а впоследствии, уехали в Ташкент и дальше в Китай, где собирались ученики Георгия Оттоновича Мебеса из Петербурга. Это был тот самый доктор Мебес, книга которого "Курс энциклопедии оккультизма" (конспект лекций) была издана в Петербурге в 1911-1912гг., переиздана в Шанхае в 1937 году, и в конце 90-х годов 20 века еще раз переиздавалась.

 

Несколько человек из ордена Лащенко остались в Киеве. С одной из старушек я даже познакомился, но ничего интересного от нее не услышал. Единственная польза была от сохранения старых книг и красивых пантаклей с орденской символикой. Старушка очень была похожа на теософок, и только изъяснялась метафорами.

 

Другую часть ордена возглавил Смирнов, и назвал его "Гармахис" по оккультному имени Крамаренко. Смирнов хотел продолжить его дело, и говорят, какое-то время воспитывал Риту, дочь Крамаренко.

 

Орден "Гармахис" просуществовал некоторое время, а потом Смирнова со всеми членами ордена арестовали. Смирнов был сослан в Йошкар-Олу.

 

Так прекратил свое существование оккультный орден "Гисбар".

 

Обо всех дальнейших событиях Владимир Николаевич знал понаслышке, поскольку он со своей женой Ниной Семеновной и другими братьями из ордена уехали на несколько лет в Житомирскую область. Этот отъезд их избавил от житейских неприятностей, а с 1924 года они поселились в Забирье, откуда уже не выезжали.

 

В феврале 2009 года мне удалось познакомиться с архивными делами Анохина и Смирнова, и все мои представления о происходившем буквально перевернулись. Как Анохин, так и Смирнов были выдающимися людьми. О них нужно писать отдельно. Они совершенно непохожи по характерам, и даже противоположны. Анохин умер в тюрьме в 1920 году. Кто знает, как бы сложилась его дальнейшая жизнь. Перед этим человеком я просто преклоняюсь. Я обязательно напишу о нем подробно. Смирнову удалось выжить потому, что он не был похож на Анохина своим характером. Смирнов стал знаменитым академиком, нейрохирургом и переводчиком с языка санскрит. Его имя известно и в России существуют множество его поклонников. О Смирнове много писать я не буду, о нем достаточно написано, а вот об Анохине не известно ничего.

 

Я временно оставляю рассказ о Владимире Николаевиче Гориновиче, чтобы рассказать подробнее об Анохине и Смирнове, а потом я вернусь к рассказу о Владимире Николаевиче.

 

Я привожу выписку из дела Бориса Леонидовича Смирнова, которое я нашел в рассекреченных архивах. Здесь совсем иначе представляется то, что происходило на самом деле. Архивы открываются только сейчас, и материалы дела открывают тайну того, что происходило почти сто лет назад.

 

Выписка из дела Бориса Леонидовича Смирнова, арестованного в 1927 году в Киеве.

 

По имеющейся в КООГПУ агентурной разработке "ШАРЛАТАНЫ" об ордене "ГЕРМАХИС", возглавляемый СМИРНОВЫМ Б.Л., известно: существующее в Западной Европе массонское течение "Креста и Розы" /розенкрейцеры/ мартинистского толка в десятых годах нынешнего столетия прилагало все усилия к тому, чтобы распро.странить свое учение и влияние на Украину. Около 1910 года Сергей Константинович МАРКОТУН тогда eщe студент, во время путешествия в Италию получил сертификат /диплом/ на основание ложи в г. Киеве и по приезде в Россию стал усиленно проводить идеи массонства среди интеллигенции. Организованный МАРКОТУНОМ круг назывался по оккультному имени основателя "Нарцисс". В качестве ближайших его помощников известны Александр Константи.нович АНОХИН и Евгений Владимирович KPAMAPЕHKO. Связь с италь.янскими мартинистами МАРКОТУНУ очевидно не удалось наладить, но с французскими "Нарцисс" был связан как непосредственно, так и через Петербургского представителя Мебеса /издатель журна.ла "Изида"/, коему организационно был подчинен МАРКОТУН.

К 1914 г. между наиболее активными руководителями "Нар.цисса" произошли прения, которые выразились в том, что АНОХИ.НУ было надано право автономного круга мар.тинистского направления, a KPAМAPЕHКO как более прогрессивно настроенный возымел намерение образовать свой круг, что им было и сделано приблизительно к 1916 г. Его круг назывался "Гисбар".

После Февральской Революции АНОХИН занял пост Нач.Мили.ции Киева и он пытался неоднократно разгромить по фашистски "Гисбар" как путем оффициапьных операций /обыски, аресты/,так и путем негласных вторжений в круг "Гисбар" с целью принудить его к ликвидации.

Такие действия "правоверных" массонов еще более распа.ляли фанатика КРАМАРЕНКО и он упорно держался своего статута, нежелательного масонам - АНОХИНУ и МАРКОТУНУ потому, что в статуте "Гисбар" были моменты коллективного быта. В 1917 и 1918 гг. в рядах "Нарцисса" появляются фигуры Петлюры и Скоропадского два политических деятеля, возглавлявших в то время националь.ный Союз и Протофис. Эти организации, якобы официально выдвигают будущего главу Украины, а на самом деле кандидатуры их обсуждаются на совете ложи "Нарцисс", при чем перевес получает франкофил Скоропадский. Петлюра замышляет переворот лротив Скоропадского. Последний арестовывает Петлюру, его ждет расправа, но вмешиваются массоны, и Петлюра остается в живых. Затевается переворот петлюровский - побеждает Петлюра, но не столько политически или на поле сражения, сколько "в ложе" МАРКОТУНА, оценившего ситуацию и взявшего курс от Антанты к национальному Союзу. Гетман бежит, Петлюра знает место, где прячется гетман, но МАРКОТУН не велит, и Петлюра не трогает "врага". Та.кова картина тогдашних событии. АНОХИН сильно увязает во французской контрразведке и будучи арестован кончает жизнь самоубийством под арестом. Эта смена властей, сильное политиканство и стремление влиять на ход государственной жизни, влияет на КРАМАРЕНКО, который в массонстве видит организацию чисто филантро.пическую, философскую и он окончательно откалывается от "Нарцисса".

В период времени 1917-1920 г. КРАМАРЕНКО выковывал новые формы коллективного быта и 1-го Марта 1920 года в "ГИСБАР" был принят СМИРНОВ Б.Л., который с самого начала своего вступления начинает играть довольно видную роль в кругу "ГИСБАР". С первых-же дней вступления СМИРНОВА в "ГИСБАР" он резко становится в оп.позицию КРАМАРЕНКО и старается привить кругу более ортодоксальные формы, как внешнего, так и внутреннего содержания. На этой почве, а также на почве стремлении СМИРНОВА занять в кругу видное положение, между магистром "ГИСБАРА" КРАМАРЕНКО и СМИРНОВЫМ возникает целый ряд принципиальных расхождении, которые граничат чуть ли не с враждебностью между названными гисбаритами.

В 1920 г. КГ ЧК арестовала весь круг "ГИСБАР" по необоснованному подозрению в принадлежности к оперировавшей в то время шайке "Черная Маска". Откровенные показания магистра "ГИСБАРА" КРАМАРЕНКО рассеяли это подозрение и братья ордена освобождаются. О разговоре КРАМАРЕНКО с представителями КГЧК СМИРНОВУ стало известно и он, очевидно, заподозрил в нем секретного сотрудника. По освобождении из-под ареста КРАМАРЕНКО заболевает сыпным тифом и пользуется уходом со стороны СМИРНОВА /врач/. Показания агентуры сходятся на том, что КРАМАРЕНКО, якобы умер не вполне естественной смертью от сильной дозы кофеина, впрыснутой ему СМИРНОВЫМ. Смерти был все же придан естественный вид. После смерти КРАМАРЕНКО в "ГИСБАРЕ" возникают споры за власть: два претендента - СМИРНОВ Б.Л. и жена покойного КРАМАРЕНКО борятся между собой сильно за власть, за степень магистра и побеждает КРАМРЕНКО. К тому времени возникает мысль о создании коммуны. С этой целью гисбариты переезжают в Брагин, там организовывают сель.хоз. коммуну. В Брагине же неведомо кем убита КРАМАРЕНКО /жена покойного магистра/ и из "ГИСБАРА" выделяется коллектив во главе со СМИРНОВЫМ, который выработав статут, организовывает "ГАРМАХИС". Вокруг убийства КРАМАРЕНКО /жена/ тоже ходят слухи о причастности, якобы, СМИРНОВА к нему, но ничем они не подтверждаются...

Приведенный документ подлинный. Я его переснял и обработал FineReader 9.0. Не будем придираться к языку протокола следователя ГПУ, которому трудно было разобраться в мартинистах, розенкрейцерах и масонах. Он не знал, как правильно написать: масоны или массоны. Да и не в этом дело. Показания Смирнова и протоколы его допросов были засекречены, и секретность с этого дела была снята только в 1998 году, когда началось повальное рассекречивание многих дел. У нас появилась возможность впервые познакомиться с тем, что происходило в то далекое время. А в 1927 году следователи были более опытны, чем в 1920 году. В 1927 году уже появились законы с конкретными статьями, а в 1920 году законов еще не было, и следователи руководствовались своими соображениями, или тем, что называлось революционной целесообразностью.

 

Александр Константинович Анохин

 

Я уже писал о том, что Анохин произвел огромное впечатление на Владимира Николаевича. Представьте себе шестнадцатилетнего Гориновича, который волею случая знакомится с выдающимся человеком, и получает уникальную возможность постоянно с ним общаться. Можно сказать, что Анохин на некоторое время заменил Гориновичу отца. Анохин объясняет Гориновичу основы оккультизма, учит Владимира Николаевича основам сокольской гимнастики и приемам и методам деятельности русских скаутов - разведчиков.

 

Александр Константинович Анохин родился 14 августа 1882 года в селе Друживка Екатеринославской губернии (Днепропетровская область). Окончив Киевский медицинский институт, Анохин занимался врачебной практикой. Более того, он увлекался популярными в России молодежными движениями "Сокол" и скаутами.

 

Я кратко опишу, что это были за движения, и почему они полюбились русской молодежи.

 

Основателем сокольского движения считается Мирослав Тырш, родившийся в немецкоязычной семье в Австро-Венгрии в 1834 году. Тырш вырос под влиянием идей романтического национализма, когда изучал философию в Карловом университете. В 1862 он основал первый спортивный клуб, соединявший спортивные тренировки и идеологию чешского национализма. Из различных видов спорта приоритет отдавался маршировке, фехтованию и тяжёлой атлетике.

 

Так М.Тырш создал первый клуб "Сокол", в котором стал работать над созданием чешской спортивной терминологии. Была создана форма, объединявшая славянские и революционные элементы: коричневые русские штаны, польскую революционную куртку, черногорскую шапку и красную гарибальдийскую рубашку. Первые лидеры пражского "Сокола" были выходцами из политиков, а участники из мелкой буржуазии и рабочих. Было создано централизованное управление всеми "соколами" в Чехии и отправлены тренеры-пропагандисты "Сокола" в другие славянские страны. Сокольские организации были созданы в Кракове, Любляне, Загребе и России.

 

В 90-е годы 19 века "соколы" преобразовали свои программы обучения, разделив их по интенсивности тренировок и создав программы для молодёжи и женщин для привлечения большего количества членов. Идеология движения сместилась в сторону массовости и рабочего движения. Было решено развивать более доступные формы тренировки, с меньшим уклоном в соревнования и с большим в народную сокольскую гимнастику, включающую не только физическое, но и духовное развитие.

 

С началом первой мировой войны "Сокол" были распущен, поскольку многие члены движения агитировали за сдачу в плен и переход на сторону русских. Некоторые из них участвовали в создании Чехословацких легионов. Сокольство оформило национальные стремления чешского народа в одну стройную систему. Система, постепенно развиваясь и совершенствуясь, превратилась в заметное социальное явление не только в Чехии, но и в других славянских государствах, в первую очередь в России.

 

Сокольская система гимнастики, первая значительная славянская система физического воспитания, использовала сокола как символ свободы, мужества, независимости. М. Тырш в своей книге "Основы физической подготовки" изложил оригинальную систему упражнений, основу которой составила немецкая гимнастика, усовершенствованная в 50-е и 60-е гг. 19 века Шписсом. Эту систему М. Тырш дополнил элементами, заимствованными из разных видов европейской гимнастики, а также некоторыми видами атлетики.

 

Все упражнения подразделялись на четыре основные группы.

 

Первая группа представляла собой упражнения без снарядов: ходьбу, бег, вольные упражнения, строевые упражнения, хороводы, танцы.

Вторая группа состояла из упражнений на всевозможных снарядах: прыжки простые в длину, прыжки "атакой" в высоту, прыжки с шестом в глубину, упражнения на козле, столе в длину, коне в длину и ширину с ручками и без ручек, перекладине, брусьях, ходулях, лестнице, шведской стенке, канатах, шестах, щведской скамье, бревне, коньках, велосипеде. Сюда же включались упражнения со снарядами: упражнения с различными отягощениями (палками, гантелями, тяжестями и т.д.); упражнения в метаниях (копья, диска, молота, куба, ядра, мяча); упражнения с предметами (флажками, флагами, булавами, скакалками).

Третья группа включала групповые упражнения: пирамиды, массовые гимнастические выступления, подвижные игры.

Четвертая группа объединяла боевые упражнения: фехтование, борьбу, бокс, упражнения с сопротивлением.

 

Особенностью явилось то, что в сокольской гимнастике обращалось внимание не на количество повторений, как это было в немецкой и шведской гимнастике, а на красоту их выполнения. Все движения, которые выглядели некрасиво, "соколы" исключали.

 

Занятия проводились по такой схеме: сначала упражнения строевые, затем вольные движения, упражнения со снарядами и боевые, дальше шли упражнения на снарядах в подгруппах (обычно в трех со сменой снарядов), затем общие упражнения (пирамиды), наконец, опять строевые, после чего занятия заканчивались.

 

Гимнастические упражнения стали соединяться в комбинации, было введено музыкальное сопровождение, красивые костюмы и специальная гимнастическая обувь. В целом система была направлена на регулярную и целенаправленную тренировку тела и рассматривалась ее автором в качестве средства физического и нравственного воспитания чешского народа, способствующего укреплению физических и нравственных сил и военной подготовки. Разрабатывая идейные основы сокольского движения, М.Тырш обратился к физической культуре Древней Греции. Восхищение общеэллинскими празднествами привело М. Тырша к идее организации подобных физкультурных празднеств, которые могли способствовать сближению всех славянских народов.

 

Отличительной чертой сокольского движения было то, что с самого начала представителями общества велась культурно-просветительская работа среди широких масс чешского народа. До создания "Сокола" чешские крестьяне в подавляющем большинстве были неграмотными, но и те, кто имел возможность посещать школу, обучались на чужом немецком языке. "Соколы" сыграли огромную роль в развитии грамотности и просвещения среди своего народа. Первые "сокольни" (места, где проводились занятия сокольской гимнастикой) имели библиотеки, школы ликвидации неграмотности, занимались издательской деятельностью, широко распространяли среди чешского народа книги на родном языке.

 

Благодаря привлекательности, форм работы с детьми, с женской и мужской молодежью, сокольское движение получило широкое распространение во многих странах мира. Мир обязан сокольству введением гимнастической терминологии, созданием правил судейства соревнований, широким использованием гимнастических снарядов и высоким гимнастическим мастерством. Сокольство стало одним из основ развития современной спортивной гимнастики.

 

Подобно тому, как некогда в Японии учение карате зародилось в народных массах в качестве противодействия боевым искусствам самураев, так и сокольство в славянских землях Центральной Европы стало демократической альтернативой "спортингу" аристократов. Русское правительство, стремившееся объединить славянский мир, начало дальновидно приглашать в наши края наставников из Чехии (называли их в обиходе "братишками"). Снарядовые упражнения, прыжки "атакой" в высоту, прыжки с шестом в глубину и на стены - сокольство можно было трактовать как простолюдинские "забавы с оглоблями", известные с древнейших времен. Однако, нашлись облеченные властью неглупые люди, в том числе Столыпин, которые увидели в этом военно-прикладное значение.

 

После войны с Японией сокольская гимнастика была положена в основу физического воспитания в русской армии и в средних учебных заведениях. Как отмечают историки, к 1914 году в России в 26 городах были 42 сокольские организации. В качестве тренировочной одежды применялись майки-соколки. Собственно майкой этот предмет стал называться в советское время - с учреждением майских массовых выступлений физкультурников. А вначале была просто соколка, удобная безрукавка, не стесняющая движений. Выражение "гол как сокол" скорее всего возникло уже тогда. Напротив, классические физупражнения по военному образцу предусматривали закрывающую тело одежду. Вполне возможно, что гимназия - гимнастика - гимнастерка - слова однокоренные.

 

Одно время самым популярным в России автором методик оздоровительной гимнастики был Иорген Петер Мюллер, немецкий инженер-лейтенант в отставке. Его книгами "Моя система для детей", "Моя система. 15 минут ежедневной работы ради здоровья" охотно руководствовались преподаватели гимназий и кадетских корпусов. Однако же более изобретательное сокольство начало одерживать верх, что и вызывало недовольство ретроградов. В 1923 году сокольство было запрещено. Победили "теоретики гимнастерок", а не большевики, которых сейчас любят во всем обвинять. Многие из упражнений были включены в различные виды спорта, такие как: спортивная и художественная гимнастики, акробатику, легкую и тяжелую атлетики. Что же касается всевозможных фигур и "пирамид", то они использовались на всевозможных показательных выступлениях и парадах физкультурников. Когда я учился на первом курсе института, то принимал участие в первомайском параде физкультурников.

 

С началом обсуждения в обществе проблемы физического воспитания личности началось активное издание брошюр и журналов. На страницах общепедагогических журналов публиковались многочисленные статьи теоретического и практического характера, в которых подчеркивалась тесная взаимосвязь физического воспитания с другими видами воспитания, выдвигалось требование введения различных организационных форм физического воспитания в школьную и внешкольную практику. Все это подкреплялось углубленной исследовательской разработкой проблем содержания, методики и организации физического воспитания в различных типах учебных заведений.

 

В журнальных публикациях мысли авторов, дискуссия, полемика, критика, обсуждение практических ошибок и передового опыты нередко выходили за рамки чисто физкультурно-спортивных интересов и касались острых социальных проблем того времени. До революции 1917 г. в России, в состав которой входили украинские земли, издавалось более 300 педагогических журналов, и на страницах многих из них нашли отражение вопросы физического воспитания личности.

 

Первым наиболее авторитетным киевским изданием, специально посвященного вопросам физического воспитания, был журнал под названием "Красота и сила", появившийся в 1913 году. Первым редактором журнала был А.А.Роханский (редактировал первые шесть номеров), а, начиная с седьмого номера, редакционную коллегию возглавляли видные и уважаемые специалисты в области физической культуры и спорта Александр Константинович Анохин и Валентин Константинович Крамаренко. Журнал представлял собой иллюстрированное издание, печатавшееся один раз в две недели. Всего вышло в свет 18 номеров. Поступая в продажу по цене 10 коп за номер, журнал был довольно доступным для широких слоев общественности.

 

В России на тот момент уже издавались отдельные специализированные научно-педагогические и спортивные журналы "Физическое образование и спорт", "Сокол", "Спорт и наука" и другие, с которыми активно сотрудничал Анохин, но все таки примером для создателей "Красоты и силы" послужил французский журнал "La Culture physique". Журнал "Красота и сила" для читателей отличался, в первую очередь, своей системой взглядов на проблему физического воспитания и спорта. В самом названии журнала была отражена идейная позиция его создателей, которые были глубоко убеждены, что только "сочетание красоты и силы, под общим покровом здоровья, может дать истинного физически развитого человека". Поэтому, не случайно издателями в качестве девиза журнала были взяты слова Вольфганга Гете: "Только из совершенной силы рождается красота".

 

Анохин, как редактор "Красоты и силы" стремился создать передовое специализированное научно-педагогическое издание: "независимый орган физического воспитания с научно-спортивным отделом". Анохин старался на страницах журнала не просто отразить актуальные вопросы теории и практики физического воспитания различных групп населения, и развития видов спорта, но и предоставлял возможности для свободных дискуссий на эти темы, что было необычно для того времени. На страницах журнала читатели своевременно знакомились с хроникой физкультурно-спортивной жизни, прежде всего, событиями, происходившими в Киеве - одном из крупнейших центров физкультурно-спортивной жизни того времени, а также в других городах Малороссии.

 

В тоже время, в журнале проблемы физического воспитания и спорта рассматривались в неразрывной связи с вопросами состояния здоровья подрастающего поколения, взаимосвязи семьи и школы, воспитании детей, необходимости реформирования системы образования в стране.

 

Все-таки интересно, почему Анохин, которого всегда связывали с "сокольством", стал на страницах своего журнала выступать с критикой "сокольства"? Что-то его насторожило. Или волна популярности "сокольства" в России, или у него были на то свои причины?

 

Появление первого в Малороссии специализированного научно-педагогического журнала пришлось на период, когда сокольская гимнастика в стране достигла пика популярности среди различных групп населения и была официально рекомендована для преподавания в учебных заведениях. Поэтому журналы, издаваемые в исследуемый период, традиционно были выдержаны в четко определенном направлении и отстаивали позицию "за" или "против". Создатели "Красоты и силы" А.К.Анохин и В.К.Крамаренко были крайне критично настроены к распространению сокольской гимнастики в стране, о чем постоянно полемизировали в научной среде и в печати. Концепция журнала, по замыслу редакторов, должна была основываться на толерантной позиции по отношению к сокольской системе, и поэтому на его страницах, хотя и в очень незначительном объеме, помещались хроникальные заметки о событиях, связанных с распространением сокольства в Малороссии.

 

Журнал "Красота и сила" издавался всего один год, но по оценке современников и современных ученых, был одним из самых авторитетных и влиятельных специализированных периодических изданий начала 20 века. Популярность журнала обеспечивал, прежде всего, авторский коллектив его сотрудников, среди которых были ведущие российские специалисты: первый председатель исполнительного комитета Всероссийского союза любителей легкой атлетики, большой пропагандист и организатор физкультурного движения, член Международного олимпийского комитета, автор первой библиографии спорта Г.А.Дюперрон; редактор журнала "Сила и здоровье" Г.И.Трунн; известный киевский спортсмен, основатель Киевского атлетического кружка, врач Е.Ф.Гарнич-Гарницкий; киевский ученый-авиатор, а в последствии, всемирно известный авиаконструктор И.И.Сикорский; знаменитый атлет, автор популярных книг по тяжелой атлетике и борьбе, редактор журнала "Геркулес" И.В.Лебедев; председатель Всероссийского общества тяжелоатлетов, один из лидеров российского спортивного и олимпийского движения Л.А.Чаплинский; один из инициаторов проведения Киевской Олимпиады А.П.Вешке, и другие.

 

Наиболее плодотворно в журнале работали киевляне А.К.Анохин и В.К.Крамаренко, которые ярко проявили свои качества ученых-теоретиков, методистов и публицистов. Они моментально реагировали на злободневные проблемы, остро высказывали свое собственное суждение и, тем самым, становились инициаторами дискуссий по данной проблематике.

 

.Журнал состоял из следующих постоянных отделов: 1. Физическое воспитание, образование и развитие в семье и школе; 2. История, философия, гигиена спорта и спортивная беллетристика; 3. Биографии спортивных деятелей и библиография их работ; 4. Виды спорта и спортивные зрелища. 5. Спортивная хроника в стране и за рубежом. 6. Обзор спортивной печати. 7. Советы читателям.

 

Впервые, в отличие от других изданий, в журнале был выделена отдельная рубрика, посвященная физическому воспитанию и спорту женщин. Эта информация помещалась в разделах: "Научные статьи", "В школе", "Жизнь обществ", "Хроника", "Печать", "Смесь". Заключительный раздел журнала "Красота и сила" представлял собой справочное приложение, в котором помещались различного рода объявления.

 

"Красота и сила" был рассчитан конкретную целевую читательскую аудиторию, а именно, на современного самостоятельно мыслящего читателя: "педагогов и наиболее культурных и сознательных деятелей спорта", которым, по мнению авторского коллектива, журнал окажет большую помощь в деле осуществления идеи "здоровья, красоты и силы". Благодаря разнообразию материалов, журнал довольно быстро завоевал большую читательскую аудиторию. Он привлек внимание широких слоев спортивной общественности, став официальным печатным органом Киевского кружка "Спорт", Одесской футбольной Лиги и ряда секций Всероссийской выставки 1913 года, в рамках которой в Киеве была проведена Первая Всероссийская Олимпиада.

 

На страницах журнала публиковалось большое количество фотографий с изображениями физкультурно-спортивных событий, портретов известных спортсменов и деятелей того времени, рисунков. В журнале помещались научные и методические статьи, посвященные системе "физического образования" П.Ф.Лесгафта, интервью о спорте с Айседорой Дункан,разделы научной работы В.К.Крамаренко "Путь к физическому совершенству" и "Психофизиология движений", переводы научных трудов иностранных ученых А.К.Анохина, очерки по истории древних и современных Олимпийских игр Г.А.Дюперрона, историко-публицистические статьи о зарождении отдельных видов спорта, в числе которых, история киевского футбола (автор А.Вешке).

 

Многочисленные статьи А.К.Анохина представляли взгляды ученого на проблему физического воспитания в школах, давали рекомендации родителям по физическому воспитанию детей в семье и т.п. В разделе "Хроники" помещались сообщения о достижениях физкультурно-спортивной практики, например, о работе двухмесячных курсов по подготовке учителей гимнастики для учебных заведений, организованных Управлением Киевского учебного округа, руководимых В.К.Крамаренко, одномесячных курсах гимнастики для воспитанников Киевской учительской семинарии. Значительное место в данном разделе занимали очерки об опыте создания и деятельности спортивно-гимнастических кружков при различных учебных заведениях (Университете Святого Владимира, Киево-Печерской гимназии и др.). Прогрессивная практика средних учебных заведений представлена в заметках о проведении физкультурных праздников, состязаний, показательных выступлений экскурсий учащихся.

 

Особое место в журнале занимала серия публикации, посвященных организации, проведению и подведению итогов Первой Всероссийской Олимпиады в г. Киеве (1913 г.) - ярчайшей страницы истории физической культуры дореволюционного периода. Именно в "Красоте и силе" была помещена первая информация об этом мероприятии, состоявшемся исключительно благодаря инициативе прогрессивной общественности. В последующих номерах были опубликованы программа Олимпиады, общие правила соревнования, речь, произнесенная В.К.Крамаренко на заседании Киевского Олимпийского комитета и спортивных комиссий и статья, в которой организаторы Киевской Олимпиады подводили итоги, давая оценку ее значению для развития физкультурно-спортивного движения в стране.

 

Вот, с какой стороны открывается деятельность Алехина в Киеве до Первой мировой войны. Кроме того, Анохин занимался развитием скаутского движения.

 

Историю скаутского движения я описывать не буду, об этом достаточно известно. Скаутское движение в Петрограде получило широкое развитие лишь с осени 1914 года, после создания Всероссийского общества содействия мальчикам-разведчикам "Русский скаут". В Москве движение приняло широкий оборот лишь с 1915 года.

 

Основателем и деятельным руководителем скаутской организации в Киеве был доктор А. К. Анохин, председатель Киевского спортивного общества. Киевские скауты особенно активно участвовали в работе общественных и благотворительных организаций, помогали приему раненых с фронта, заменяли крестьян, мобилизованных на войну, во время летних полевых работ. В 1915 году доктором Анохиным был создан первый в России отряд герлскаутов - девочек-разведчиц. К концу года в Киеве было уже около 700 разведчиков и 150 разведчиц. К 1917 году скаутское движение охватило уже всю Россию. Сохранились сведения о работе разведческих отрядов и дружин более чем в пятидесяти городах: от Пскова и Смоленска до Владивостока, от Архангельска и Ярославля до Одессы, Ялты и Пятигорска. По самым приблизительным подсчетам, общая численность российских разведчиков и разведчиц достигала 20 тысяч человек.

 

Февральская революция 1917 года мало отразилась на судьбах русского скаутизма. Новая власть относилась к этому движению либо безразлично, либо доброжелательно. Она формально стояла на патриотической позиции, и стремилась предотвратить развивающиеся в стране распущенность и отказ от исполнения гражданского долга. Но, конечно, общая ситуация развала общественной и государственной жизни не могла не отразиться на условиях скаутской работы. Таким образом, например, Петроградская скаутская дружина по просьбе общества "Трудовая помощь", организованного группой священников, послала двести своих разведчиков на помощь крестьянам Херсонской губернии. Скауты жили в деревенских школах и все лето помогали крестьянам на полевых работах. В Москве, как и во многих других городах, 1917 год был временем бурного развития скаутской работы. Правда, кое-где уже тогда возникли трудности. В Киеве, например, разведческая дружина официально прекратила свое существование после отказа заменить свое знамя красным флагом для участия в очередном городском шествии. Вскоре работа возобновилась, но при частых сменах власти вплоть до окончания гражданской войны киевским скаутам часто приходилось очень туго.

 

Скаутское движение бурно развивалось в России и, по некоторым данным, к концу 1917 - началу 1918 года включило в себя около 50 000 юных разведчиков и разведчиц в 143 городах. Когда гражданская война разделила Россию на враждебные лагеря, скаутская работа не заглохла и продолжала развиваться как при белой, так и при красной власти. Первые годы скаутская деятельность в советской России не преследовалась систематически. Появились даже "юные коммунисты" - "юки", которые фактически были "красными" скаутами, перенявшими от разведчества все, кроме идеологии.

 

Пионерская организация на первых порах также во многом вдохновлялась скаутизмом. Пионеры переняли от скаутов девиз "Будь готов!", ношение галстука, традицию костров, некоторые песни. Надежда Крупская с огорчением тогда писала, что "в бойскаутизме есть что-то такое, что неудержимо влечет в его ряды молодежь, что дает молодежи удовлетворение, заставляет привязаться к организации. Это что-то - методы подхода к подростку". И при советской власти скаутские единицы, как правило, продолжали работать при средних учебных заведениях и охватывали в основном детей городской интеллигенции. Среди них оказалось немало будущих научных и культурных деятелей России. Известный писатель Виктор Некрасов, например, с большой теплотой вспоминал о своем пребывании в киевском скаутском отряде. Но с 1920 года тучи стали быстро сгущаться. С этого времени руководство комсомола стало всеми средствами добиваться ликвидации скаутского движения.

 

Таким образом, я заполнил информацией "белые пятна" в биографии Александра Константиновича Анохина. Осталось выяснить, что же с ним произошло в последние годы его жизни. Личность, как вы понимаете, почти легендарная. Но он был реальным человеком, о котором нужно было узнать правду.

 

Владимир Николаевич Горинович , вспоминая о киевских событиях 1920 года, рассказывал, что Анохин был арестован киевским ЧК, и покончил жизнь самоубийством, задушив себя шарфом со скаутским узлом. Его нашли, сидящим в позе Бафомета. Красивая легенда для киевских скаутов и романтичных оккультистов.

 

Я не надеялся на успех, но мне удалось познакомиться с делом Анохина, благодаря рассекречиванию архивов киевского ЧК-ГПУ-КГБ. Я нашел дела Александра Константиновича Анохина и Бориса Леонидовича Смирнова. К сожалению, других дел членов ордена "Гисбар" в рассекреченных архивах не оказалось. О Смирнове я расскажу в следующей главе.

 

То, о чем я узнал, полностью перевернуло мои представления об Анохине. Если Крамаренко, Горинович и Смирнов приняли сторону красных, то Анохин мне представлялся как ортодоксальный русский патриот, который должен был стремиться к восстановлению Российской империи, следовательно, пойти за белыми. Оказалось, что Анохин еще более красный, чем все другие. Большая часть гисбаритов приняла Советскую власть как историческую закономерность, как создание коммун, где кроме справедливого труда должно происходить воспитание человека нового общества. Они не были большевиками, то есть они не были членами РСДРП(б)-РКП(б)-ВКП(б)-КПСС, но они были либо комиссарами, в том числе военными, либо лекторами и пропагандистами в различных организациях. Анохин - был секретным сотрудником киевского ЧК!

 

Это меня просто шокировало. Не в плохом смысле. Я не поверил. Я начал перелистывать дело в надежде найти упоминание об ордене "Гисбар", об оккультистах. Ничего подобного! Может быть, Анохина обвиняли в связях со скаутами? Нет. Перелистав дело объемом около 300 листов, я не нашел ничего из того, что я искал. У меня возникло предположение, что это дело совершенно другого человека. Наконец, я наткнулся на протокол допроса одного из арестованных, Леонида Ивановича Петрова, который меня убедил в том, что дело действительно было заведена на того самого Александра Константиновича Анохина.

 

Почему его арестовали? Вот, что указано в документе:

"Сводка дел Отделения .7 Особого Отдела XII Красной Армии за период с 15 января по 1 февраля 1920 года"

 

"Содержание дела"

"Доктор Анохин /Ковров/, наш резедент, оставленный в Киеве для подпольной работы, который своим странным поведение заставил установить за ним наблюдение, которое не дало результатов потому, что таковое каждый раз было провалено, т.к. Анохин видимо это предусмотрел и благодаря, по всей вероятности своей слежки, расконспирировал всех сотрудников Отделения.

Кроме того случайно, в Казатине при производстве обыска у бандита Артемчука среди документов последняго была найдена визитная карточка доктора Анохина, в которой он /пишет/ просит г. г. разведчиков, со сведениями прийти к нему и т.д. Означенная карточка вместе с документами бандита, послана в Особый отдел при Отношении Отделения .7 от 7 февраля за . 206"

 

"Ход рассмотрения дела"

"Дело передано для дальнейшей разработки Активной части Особоотдела XII армии".

 

Дела Анохина в общем списке .57 по порядку. Итак, 57 дел заведенных за две недели. В списках агенты Добрармии и прочие потенциальные шпионы. Как попал туда Анохин, тем более "наш резидент"?

 

Меня сначала смутила фамилия Ковров. Скорее всего, это было его конспиративное имя. Ковров. Спрятанный под ковром? Официально Анохин работал в Киеве врачом под своей настоящей фамилией. В деле подшит его дореволюционный паспорт, визитные карточки с немного смешным текстом:

 

"Театральный доктор

Александр Константинович

Анохин

Прием ежедневно 4 - 5 ч. дня, кроме праздников

Б. Подвальная 32-12 телеф. 29-6"2

 

Итак, протокол допроса Л. И. Петрова, истинно "нашего человека" - гисбарита. Петров был в "Гисбаре", о нем я кое-что слышал. Знаю, что его сын написал в начале 60-х годов популярную брошюру "Упражнения йогов".

 

"Протокол допроса 25/III-20г.

Леонида Ивановича Петрова, 26л., делопроизводителя 29-го Народного Суда, прож. Дмитриевская 66 кв. 2, ур. Черкасс, Киевской губ., который показал следующее.

 

Я с 11 марта 1915 года являюсь членом Оккультно- коммунистического общества, устав и цели которого изложены в отобранной у меня переписке и книгах. Общество преследуя осуществление гармоничного синтеза религии, науки и философии воспитывает своих членов в школе коммунального, честного, всеобщего труда, работает друг для друга. В феврале 1919 года устав общества был рассмотрен и одобрен Ревтрибуналом XII армии - в частности т. Хейфицем. В частности с уставом и деятельностью знаком комиссар Петренко, знающий лично основателя общества ("Предрассвет" иначе Gisbar) Евгения Владимировича Крамаренко. Общество всегда симпатизировало коммуне, не сливаясь с коммунистической партией лишь в силу своего духовно-мистического характера.

Доктора Анохина ведущего своих собственных учеников знаю я отдаленно, как автора оккультных и спортивных брошюр с 1912 года, как оккультиста знаю по лекциям оккультного кружка с 1914 года, как политического работника узнал лично ближе с января 1920 года, начав сходиться с ним прошлым летом при советской власти как военный лектор Окрвоенкома.

Мне понравилась манера доктора проведения в сознание массы духовного принципа и метод воспитательного влияния на молодежь.

При Деникине я не видел ни разу доктора Анохина не вел никаких сношений и ничего не знаю о его деятельности. Лично я все время Август - Ноябрь 1914 года (прим. - скорее всего 1919) провел, давая уроки, занимаясь издательством лекций по математике, покрывая дефициты бюджета продажей вещей.

С января 1920 года доктор Анохин, предложил мне информационно- политическую работу, при Отделении .7 XII Армии. Эту работу я выполнял до 16-17ифевраля с.г., информируя о делах боротьбистов, украинцев, галичан, монархических и клерикальных кругов, собирая материалы среди своих знакомых и не знакомя с ними доктора.

16 февраля Доктор сообщил мне о том, что не может продолжать свою агентурную деятельность, и я был вынужден поступить на службу в Народный суд 29 участка. Об аресте доктора я узнал от его сотрудника студента медика, дважды виденного мною при работах (между 1 и 15 февраля). О подробностях его дела сведений не имел и не имею, лишь раз осведомившись о ходе дел у квартировладелицы .55 (прим. - неразборчиво), кВ. 21 по Львовской улице.

К судьбе Анохина относился и отношусь спокойно, т.к. полагаю, что оккультная тенденция достаточно мистична и честна, чтобы поддаваться корыстным или провокационным расчетам. Так ведется в об (прим. - зачеркнуто) В нашем окк. обществе проводилась коммунальная тенденция, сколько знаю она проводилась и в других.

Общество "Предрассвет", требуя от своих членов только строгого исполнения своих правил само следило и следит, чтобы принципы и лозунги его, вполне признанные легальными и лояльными Советскому Строю на прошлогоднем процессе, не были (прим. - зачеркнуто) толковались криво и не топтались в грязь. - Мы стремимся к идеальной коммуне философски обоснованной, научно поставленной и преследующей духовно-моральный принцип, осуществляя его практически малым кругом и право (прим. - зачеркнуто) воспитывая в ея духе своих членов.

 

25/III - 20г. Леонид Петров"

 

Это единственный протокол допроса "гисбарита". Анохин уже один месяц находится под арестом. На допросы стараются вытянуть побольше людей, дело "обрастает" новыми подробностями. У следователей меняется установка и взгляды на "странное поведение" Анохина.

 

Анохин молчит. При аресте он давал показания, которые записаны в двух протоколах допроса. После, его показаний нет. Есть множество донесений, "агентурок", различных агентов, которые жалуются, что их слежка раскрыта Анохиным почти мгновенно, и невозможно работать. Есть какие-то бумажки, которые тщательно изучают, но они не проливают свет на истинное положение вещей. Допрашивают людей, делают у них обыски, но все бесполезно. Их отпускают, как и Петрова.

 

Что же натворил Анохин? После его допроса, где он объясняет возникшую не по его вине ситуацию, он видит, что его, скорее всего, пытаются подставить. Что-то у чекистов не сработало в организации, и они пытаются свалить возникшее недоразумение в работе на Анохина.

 

Проводить здесь подробное разбирательство я не буду. Имеет смысл написать отдельно о событиях тех далеких дней. Возможно, это будет повесть. В этой истории было задействовано множество людей и различных киевских организаций. Нельзя оторвать показания отдельных людей от событий, происходивших в Киеве в 1919 - 1920 гг.

 

Я хочу рассказать об Анохине, о его судьбе, о его "духе пламенеющем". Здесь я постараюсь кратко ответить на три волновавших меня вопроса: почему его арестовали, как он применял свои навыки и опыт настоящего разведчика-самоучки (а не выпускника какой-нибудь разведшколы), причина его смерти.

 

Приведу протоколы его допросов. Их всего два.

 

"Протокол допроса.

Я, Следователь Особого Отдела В.Ч.К. при Реввоенсовете XII-ой Армии, спрашивал сего 1 марта 1920г. граждан Екатериносл. Губернии, Бахмут. уезда, Дружковк. Волости, деревни Дружковки. Имя, Александр. Отчество, Константинов. Фамилия Анохин, в качестве...по делу...

1/ Лет 37. 2/ Местожительство Львовская 47 кв. 8. 3/ Партийность беспартийный. Под судом и следствием...4/ Занимаемая должность. Сотрудник Особого Отдела Губчека...5/ Профессия или Специальность врач...6/ Семейное положение женат. 7/ Имущественное положение ... -... 8/ Который показал:

В конце августа 1919 года я был оставлен Нач. Особ. Отд. тов. И. А. Аптером для подпольной информационной работы в Киеве, при чем мне было поручено: а) вести работу совершенно секретно исключительно собирать информацию всякого рода - и - в) войти, если удастся в самую тесную связь и завязать знакомства с главными деятелями деникинской контр-разведки. Спустя несколько дней по приходе белых, я узнал, что Михайлов Николай Петрович, который был оставлен Особ. Отд. для секретной работы, - скрывается. Через брата его - учителя, - я узнал адрес и посетил его. Он был уже в полной форме шт. капитана, с орденами - и весело заявил, что во главе к-разведки - стоит член его союза - Тучкин и теперь, он - Михайлов - уже не боится, что его могут арестовать. Сверх того, он прибавил, что он пишет подробное донесение, где обясняет свою роль при Советской Власти. - Уйдя от него, я бежал через несколько дней и узнал, что он арестован. Потом был арестован и его брат Михаил, который состоял комиссаром Юкского батальона. Думая, что мы попались, я немедленно скрылся, при чем проживал в разных местах под разными фамилиями. Мне пришлось скрываться вплоть до начала октябрьских событий, когда Михайловы были вместе со всей тюрьмой освобождены, а затем я узнал, что благодаря переменам в личном составе контр-разведки, где во главе стал Сульджиков и Каменский, Михайлову удалось себя реабилитировать и он стал работать секретным сотрудником. Полагая, что он осуществляет данное ему поручение, я начал понемногу переходить на обычное свое положение врача, стараясь среди своих знакомых собрать побольше информации. [Во время пребывания Михайлова в тюрьме я его не видел и ни в какой переписке не был с ним. В это время умерла сестра Михайлов и я решился выбраться на погребение ее, где увидел приведенного из тюрьмы Михайлова Михаила с конвоиром. Увидя меня, он через жену мою передал, чтобы я не показывался и я опять начал скрываться, до того времени, как выше упомянул.] Через некоторое время мне удалось собрать информацию о полном составе Контр-разведки и Особого отдела белых, достать их агитационную литературу и выяснить наличность военной силы. Однако мне не удалось наладить связь с т. Апетером или т. Аристовым, деньги, оставленные нам, были на исходе, мы себя чувствовали брошенными, однако не теряли надежды и никто не поступал на службу. Наконец, в условленное место и с условным паролем прибыл т. Ковальковский от тов. Аристова, при чем меня т. Аристов вызывал в Радомысль, чтобы получить деньги. В то время я туда выехать не мог, и отослал с т. Ковальковским весь собранный матерьял. - О приезде курьера я вскользь сообщил Н. Михайлову, спрашивая, не даст ли он матерьяла, на что получил ответ, что у него пока не готово. Однако Михайлов помог достать курьеру нужные для прохода бумаги. В письме своем я указал т. Аристову, что Н. Михайлов ничего не дал из сведений. С отъездом курьера до меня стали доходить слухи, что Михайлов вместе с Сульджиковым и Каменским устраивает какую-то особую группу, которая должна заняться "чисткой Киева" от евреев и интеллигенции служившей у Совет. Власти. За это время я виделся с Мих. Редко, но из его болтливости мне все же удалось узнать, что дело идет, повидимому, о возстановлении "Дворянского Монархическ. Офицерского Союза", председателем которого был Михайлов и о существовании которого я догадывался еще летом. Проникнуть глубже мне не удалось, т.к. наступили дни боев, а затем к моему удивлению Михайлов бежал вместе с Сульджиковым и Каменским. Неоднократно, до своего бегства, он выражал желание скорее повидать Особ. Отд. и т. Аристова, которого, как он говорил, он очень любил. Его отъезд раскрыл мне глаза на многое и я склонен был думать, что Михайлов являлся с чьей то стороны просто провокатором. Почему он не выдал меня? С одной стороны, полагаю, из трусости; с другой - он постоянно всем твердил, что очень меня "любит", наконец, очевидно, он не ожидал столь быстрого падения Киева и не успел развернуть свою деятельность. Через несколько дней после взятия Киева, ко мне с ответным от т. Аристова письмом, прибыл т. Федоров, сообщавший, что он имеет поручение запросить Михайлова об его работе, но Михайлова уже не было. Сперва я начал давать информацию Бритсону, потом приехал т. Хазанов, заявивший, что все сведения я должен давать ему, что я и делал до дня своего ареста...

...Должен еще добавить, что перед самым падением Киева, деникинцами была объявлена мобилизация врачей, но я не явился и последние дни перед приходом Сов. Войск - пришлось опять скрываться. Скрывался я на своей секретной квартире на Львовской 55...

А. Анохин"

 

Во втором протоколе от 8 марта Анохин дополнительно дает объяснения и отвечает на вопросы. В чем же суть обвинений против Анохина?

 

Судя по имеющимся в его деле сведениям, он занимался аналитикой, собирал информацию о структурах подразделений деникинской контрразведки, о всевозможных контрреволюционных заговорах, их документах, программах. Эта информация у него была собрана, но у него не было доносов на конкретных людей, кого бы нужно было арестовать. Похоже на то, что конкретных людей он жалел, не хотел их выдавать. Его информация имела чисто теоретический характер. К чему это привело?

 

"ОСОБЫЙ ОТДЕЛ К о п и я.

XII Красной Армии - - - - - - - - -

. 93/и Сов. Секретно.

Декабря 11 дня 1919 г.

Информационное отделение. Начальнику Особоотделения . 7 тов ЗОТОВУ.

 

На основании личнаго распоряжения Начособоотдела тов АПЕТЕРА предлагаю Вам принять к сведению и неуклонному исполнению следующее:

В случае занятия нашими частями г. Киева немедленно с наличным составом сотрудников выезжайте туда, оставив для обслуживания штаба дивизии, в случае если она не выдвинится в Киев - пост. В Киеве немедленно займите помещения контр-разведок белых всех типов и обследуйте квартиры по прилагаемым при сем адресам. В случае обнаружения лиц, упоминаемых в списках, они подлежат задержанию до выяснения. Если успеете захватить дела и архивы контр-разведок, запечатать их в ящики или сундуки, по разведке каждого типа отдельно и ожидать дальнейших распоряжений. О выезде в Киев, приезде туда и о результатах работы немедленно телеграфировать в Особый Отдел XII армии. В помощь к себе в Киеве призовете лиц о коих я лично Вам передам.

ПРИЛОЖЕНИЕ: два списка адресов помещений контр-разведок и лиц и квартир подлежащих обследованию и задержанию.

 

Начальник информации АРИСТОВ"

 

Должен заметить, что службы контрразведок белых были достаточно внушительны, не сравнить с ГубЧК, где почти совсем не было профессионалов, люди обучались по ходу работы. Законы и инструкции еще не были написаны, часто руководствовались интуицией, которую называли, не помню точно, революционной целесообразностью. Кем были эти люди? Бывшими рабочими паровозных депо или заводских мастерских? После перелома в ходе гражданской войны на сторону красных стали перебегать всякие личности, но это все дискуссионные вопросы. Итак...

 

"СПИСОК

Контр-розведовательных отделений контр-розведок - белых, в г.Киеве

 

1/ Особое Отделение при Киевской Области - Б.Подвальная 3, во главе которого стоит полковник КАМИНСКИЙ и полковник СУЛЬДЖИКОВ МИХАЙЛОВ /наш/ с ним поддерживают связь Поручики: АРЗАМАС, БРАУДЕ, БЕЛЕЦКИЙ и ТАБУЛИНСКИЙ.

 

2/ Контр-розведовательный пункт - Терещенковская 7 и 9, во главе которого стоит - РОДЮКОВ /князь ГОЛИЦИН/,

 

3/ Разведка речных сил, Лютеранская угол Банковой, во главе которой стоит - прок. ЧЕХОВСКИЙ, Краморенко со своей группой, МИХАЙЛОВСКИЙ и бывш. Начальник Уголовного Отделения КРАСОВСКИЙ,

 

4/ Секретная / Азбука/ - Нестеровская 19,

 

5/ Еврейская - во главе - ШЕВЕЛЕВ,

 

6/ Немецкая - во главе - САКСЕ,

 

7/ Английская - во главе - ДРИДДС,

 

8/ Монархическая - во главе - МИХАЙЛОВ / наш/ - проверить,

 

9/ Головной Штаб - Б.Подвальная 28."

 

Ошибки и опечатки в цитируемом тексте я сохранил. Вот сколько отделов было у белых, которым нужно было противопоставить один небольшой отдел XII Красной армии.

 

Я предполагаю, что агентуре белых удалось скрыться. Наиболее вероятно, что их предупредил Михайлов. Причем скрылись именно сотрудники, связанные с Михайловым. Большая часть организации белых была схвачена, благодаря быстрым действиям красных по занятию Киева. Б.А.Хазанов, упомянутый Анохиным в протоколе допроса, которому было поручено приехать в Киев для связи с агентами, пишет такой рапорт:

 

"18-го января 1920 года.

РАПОРТ

28-го, сего декабря по Вашему приказанию я отправился в КИЕВ где выяснил, что вся подпольная работа, оставленная АРИСТОВЫМ оказалась сплошной провокацией: Михайлов - председатель дворянского союза монархистов г. КИЕВА, следователь по особо важным делам деникинской контр-разведки, член Национального центра; Анохин - его правая рука, до сих пор остается здесь полагая, что мы его не понимаем, и надеется дальшеи нас провоцировать. С ним я в контакте и в интересах агентурных покуду его не трогаю. Ахметов - сподвижник начальника контр-разведки Сульджикова сейчас по имеющимся у меня сведениям находись в Харькове или-же в одой изтчастей 14 армии

Б.Хазанов"

 

Как видно из материалов дела, Анохин пытался встретиться с Хазановым, который избегал этих встреч. Анохин несколько раз приходил к нему домой, и, не застав его на месте, писал ему записочки, суть которых сводилось к тому, что телефон у Анохина неисправен, а Анохину очень нужно с Хазановым встретиться: "Вообще БЫЛО БЫ ХОРОШО, чтобы вы сегодня выяснили все вопросы, которые стоят в вашей "памятке", написанной мной вам. - А. Ковров. - Между 7 и 8 я буду у вас".

 

По оставленным записочкам видно, что Анохин и не подозревает о том, что против него что-то затевается. Он продолжает сотрудничать с ГубЧК. Более того, ему выдают удостоверение на бланке Особого Отдела при XII Красной Армии . 14 от 13 января 1920:

 

"Удостоверение.

Дано сие тов. Анохину в том, что он действительно состоит секретным сотрудником Особого Отдела XII армии, коему по роду службы присвоено право хранения и ношения всякого рода оружия, что подписями и приложением печати удостоверяется"

 

Ему также выдают удостоверение с еще большими полномочиями на фамилию Коврова:

 

"У.С.С.Р.

Киевская губернская чрезвычайная комиссия (по борьбе с контр-революцией, спекуляцией и преступлениями по должности) при Киевском исполкоме. 13 января 1920г. . 549-л. Секретно-оперативный отдел.

 

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Настоящим Киевская Губернская Чрезвычайная Комиссия удостоверяет, что предъявитель тов. КОВРОВ состоит сотрудником означенной комиссии.

Тов. КОВРОВУ предоставляется право ношения огнестрельного оружия и хождения по улицам гор.Киева во всякое время дня и ночи.

Все Советския учреждения и организации прилгашаются оказывать тов. КОВРОВУ содействие при исполнении им служебных обязанностей.

Все вышеизложенное подписями и приложением печати удостоверяется."

 

Опечатки в документе я сохранил. Не похоже на поведение человека, который в чем-то провинился и пытается скрыться. Он готов продолжать активную службу в ГубЧК. В чем он видит свою деятельность? В одной из записок Хазанову он предлагает устроить его врачом в любое из отделений. Хочет работать по своей специальности. Кроме того, он пытается защитить арестованных людей. Пишет докладную записку:

 

"В ОСОБЫЙ ОТДЕЛ при В.Ч.К., ОСОБЫЙ ОТДЕЛ РЕВВОЕНСОВЕТА XII АРМИИ

СОТРУДНИКА /завед. особой секретной группой/

ОСОБАГО ОТДЕЛА

А.И.КОВРОВА

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

 

В декабре месяце /27 - XII/ был арестован в Киеве доктор Валентин Константинович КРАМАРЕНКО. - В настоящее время он находится больше месяца в Лук`яновской тюрьме. - Зная его долгое время, могу ЗАСВИДЕТЕЛЬСТВОВАТЬ ЕГО НЕ ТОЛЬКО ПОЛНУЮ ЛОЙАЛЬНОСТЬ К СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ, НО НЕИЗМЕННОЕ И ТВЕРДОЕ ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОЕ ОТНОШЕНИЕ К ОТДЕЛЬНЫМ ЛИЦАМ, КОТОРЫХ НЕРЕДКО ОН ВЫРУЧАЛ ПРИ ДЕНИКИНЦАХ. - ХОДАТАЙСТВУЮ НА ЕГО ОСВОБОЖДЕНИИ ПОД ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ДОМКОМА, КОТОРЫЙ УЖЕ ПОДАЛ СООТВЕТСТВЕННОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ.-"

 

Обратите внимание на его соавтора и члена редколлегии журнала "Красота и сила", это именно он.

 

У меня сложилось впечатление, что Анохин вел себя беспечно. Неужели он настолько доверял Хазанову, что не чувствовал опасности? А может быть, он решился на борьбу со своими противниками? Он же чувствовал, что за ним установлена слежка. Интересным является еще один документ. Это агентурная записка, или "агентурка", написанная Люсиным, одним из серьезных агентов Особого Отдела. Это не показания какого-нибудь дворника или соседей по дому. Люсину было поручено арестовать сотрудников контрразведки белых. Люсин был то ли подчиненным Хазанова, то ли его напарником.

 

"Н-ку Агентуры . 7.

Сведения за 22 января 1920г.

Наблюдаемый нами Анохин не показывался. При нашем появлении на Львовской улице за нами стали так-же вести наблюдение. Наблюдения вел парень высокого роста, в польском бекеше рыжаго сукна в серой шинеле, в черных ботинках кожаных гетрах. Потом появился на улице гимназист, который также стал вести себя подозрительно этот гимназист был взят под наблюдение. Пошатавшись по Львовской улице гимназист направился через базар на Бульварно-Кудрявскую улицу где и скрылся. Часов около 2-х дня он вновь появился возле дома . 47 по Львовской ул. - был снова взят под наблюдение часа три побродив по улицам города исчез на Б.Подвальной улице.

Люсин.

Часов в 5 вечера этот-же гимназист опять появился у дома .47. Походив по Львовской улице направился на Бульварно-Кудрявскую улицу и исчез.

Милованов"

 

А вот и скауты! Они Анохину и раньше помогали, выполняя большую разведывательную работу. Он занимался врачебной практикой, посещал госпитали, отдельных больных, принимал у себя в кабинете. Все вполне прилично. А сейчас скауты водят за нос агентов ГубЧК. Анохин не показывается. Впрочем, в одной из записок Хазанову он сообщает, что заболел и вынужден несколько дней отлеживаться дома. Если бы еще телефон работал. Я хочу обратить внимание на то, что аппарат был исправен, а неисправность была на телефонной станции. Анохин даже просил Хазанова на них надавить.

 

Вместо этого Хазанов пишет докладные записки.

 

В тексты докладных записок я буду вставлять комментарии, тем более, что в них содержатся подчеркивания и пометки начальника, который читал эти записки. Это, как говорится, первая реакция.

 

"Уполномоченный по информации ХАЗАНОВ

ДОКЛАД

Уделив во время служебной командировки в Киев подпольной работе нашей, оставленной т. АРЕСТОВЫМ (он даже пишет неправильно фамилию АРИСТОВ, насколько увлечен идеей ареста, в тексте фамилию начальник исправляет)

Я пришел к следующему выводу: бывший начальник активной части безусловно в том истинном отношении причастен к злоупотреблениям, связанным с подпольной работой. Поскольку мне известно, т. АРЕСТОВЫМ были оставлены в Киеве с большими суммами уполномоченный МИХАЙЛОВ, АНОХИН /Ковров/ и уполномоченный АЛЕНОВ. Первый оказался председателем Дворянского Монархического Союза "ДМОС", следователь по особо важным делам деникинской контр-разведки, членом Национального центра; второй /Ковров/ и по сей день остается в Киеве, пытаясь одновременно шантажировать нас, наше 7-е отделение и ГУБЧЕКА; о последнем /АЛЕНОВЕ/ ни слуху, ни духу: надо полагать, что он просто скрылся с оставленными ему деньгами. Качество подпольных работников, естественно, заставило меня подумать о "том", кто их оставил. И вот, когда нами была задержана артистка НОВИЦКАЯ, та самая Новицкая, у которой вся честная компания, во главе с АРЕСТОВЫМ коротала за бокалами дни и ночи, у которой были найдены негативы многих сотрудников ЧЕКА и других советских работников,, также добровольческих офицеров и вещи, оставленные деникинской контр-разведкой у одного из наших товарищей, которая заявила, что негативы дал ей ея муж АРЕСТОВ, единственный человек, которого она любила и любит, я, полагая, что негативы могли попасть к ней из рук только трезваго АРЕСТОВА, но никак не пьяного, считал бы нужным задержать его и дело о нем приобщить к делу НОВИЦКОЙ и МИХАЙЛОВА. Если бы даже полагать, что АРЕСТОВ в этой истории замешан не с политической стороны, а только с материальной, он как коммунист безусловно подлежит немедленному аресту, при чем делу надлежит дать самый законный ход...

28 Января 1920г. Б.Хазанов"

 

Остается непонятным, в чем суть шантажа. Докладная записка написана против Аристова и Михайлова, двух полярных фигур - сотрудника белых, провокатора и Аристова - коммуниста. Анохин, казалось бы, не причем. Он оккультист, судя по его предыдущей деятельности - мужественный и честный человек. Возможно, при попытке оказать на него психологическое давление, он ведет себя вызывающе. Говорит, что-то типа "выведу всех на чистую воду". Б.Хазанов боится ответственности, фигура Анохина для него опасна, и он пишет новую докладную записку, судя по резолюции, 26 февраля 1920г.

 

"ДОКЛАД

В 1919 году во время оставления Красными войсками Киева, Начальником Активной части Управления Особого Отдела Украины тов. АРИСТОВЫМ был оставлен для подпольной работы секретным сотрудником некто Ковров/Анохин/ с неким Михайловым и группой других работников. Для этой цели тов.АРИСТОВЫМ была дана Коврову колоссальная сумма народных денег.

По возвращении Советской Власти на Украину, путем агентурных сведений выяснилось, что Ковров за все время пребывания его в подпольи абсолютно ничего не сделал, что вполне подтверждается его докладными и другими сведениями. Также оказалось, что у Коврова никакой группы не было за исключением одного человека, который также все время бездельничал.

Кроме того имеются сведения, что Ковров определенно шантажировал Особый Отдел, пособником которого был Михайлов, впоследствии оказавшийся определенным провокатором. Ковров жил на нескольких /4-5/ квартирах и своей дипломатической работой, при наличии больших сумм денег от Особоотдела и не принося таковому никакой пользы, одновременно работал в пользу противника,

(начальник красными чернилами подчеркивает и пишет "чем это подтверждается?")

что подтверждается имеющимися сведениями.

(подчеркнуто красным и написано "какими?")

Повторяю, Ковров за время своего пребывания в подпольи ничего не сделал, растратив все данные ему тов. АРИСТОВЫМ большие суммы народных денег. На эти деньги он устраивал в Киеве пьяные оргии, с людьми явно контр-революционного направления.

(подчеркнуто красным и надпись начальника "к каждому факту нужно относиться критически")

Тратя деньги Особоотдела, и не принося ему никакой пользы, кроме вреда, он брал деньги у Ч.К., которые таким же путем расточал. В свое время Ковров и компания вместе с тов.Аристовым, живя в Киеве, вели разгульную жизнь с артисткой Новицкой и другими, конечно, тратя на это преступное дело немало народных денег.

Кроме того обвинительным материалом к обвинению Коврова/Анохина/ в контр-революционных действиях, служит его визитная карточка с характерной записью, найденная у видного контр-революционера, агента Петлюровского куреня(?-неразборчиво) по борьбе с коммунистами..."

 

Немного прокомментирую. Как видно, Аристов постепенно уходит на второй план. Здесь он тов. АРИСТОВ. На первое место выдвигается Анохин, как главный обвиняемый. Получается, что Аристов дает деньги Анохину, чтобы устраивать "пьяные оргии" в квартире Аристова в компании с Новицкой, женой Аристова. Анохин, отвечая на вопросы следователя, сообщает, что видел Новицкую 2 или 3 раза. А как же Анохину входить в круг белых, если не обзавестись связями в их компании? Да и откуда известно об "оргиях"? В показаниях соседки, которую вызывали в ГубЧК, сказано о том, что на лестницу выходила покурить веселая компания. Кто знает, что могла показать в ЧК напуганная соседка. Из ее показаний вовсе не следует свидетельство о пьяных оргиях. Может быть, отмечали день рождения или какой-нибудь праздник. Ну да, артистка Новицкая. В общем, понятно.

 

То, что "у Анохина никакой группы не было", мне лично говорит о том, что он не собирался выдавать своих скаутов и других людей, собиравших для него информацию. Он взял ответственность на себя. В деле нет ни одного документа, где бы он называл своих агентов или писал бы на них донесения. Вот и получается, что он работал один, без группы. То, что он жил на нескольких квартирах (4-5), не означает, что они были его собственностью или арендованными. Нет документов, подтверждающих это. Его собственная квартира была на Львовской 47, где он проживал с женой, Прозоровой Лидией Дмитриевной, которая была всегда его верной помощницей еще со времен издания журнала "Красота и сила". В его письмах жене упоминается Наташа, видимо дочка, в комнате которой иногда ночевал кто-нибудь из его друзей. Была у Анохина конспиративная квартира на Львовской 55, которую он, возможно под фамилией Ковров, использовал для встреч со своими агентами. Был у него и кабинет для врачебной практики на Большой Подвальной. Вот и все. Что касается найденной визитной карточки "у видного контр-революционера", агента петлюровцев, то это притянуто. Артемчук действительно был среди петлюровцев какой-то пешкой, а потом переметнулся к красным, и устроился писарем в штаб одной из красных армий. Возможно, он и был агентом, почему бы Анохину его и не использовать. Да и связь с агентурой с помощью записок на визитных карточках представляется наивной. Эта карточка пришлась кстати в деле Анохина, но почему то самой карточки в деле и не было.

 

Анохина арестовывают то ли 28 февраля, то ли 1 марта. Протокол допроса датирован 1 марта. Дело поручают вести следователю Малинской. Женщине? Я ничего не имею против женщин, даже если они следователи. Но такое дело, где фигурируют "пьяные оргии у артистки" и "растрата большой суммы народных денег", можно ли поручать женщине? Удержится ли она от соблазна эмоционально вести дело? После двух допросов 1 и 8 марта, Анохин отказывается давать показания. Нет протоколов.

 

Судя по его письмам жене, он требует, чтобы обратились к Апетеру, который должен за него заступиться. "...Представьте, что меня... обвиняют в сношениях с Деникинцами. Как Вам это нравится? Слюнкину вызвали, она должно быть с перепугу заявила, что я у нея не скрывался. Каково? Ну, да это выяснится. Не забудьте еще, что вообще у Вас Михайлов не бывал, а Вы его знали раньше по спорту только. Самое главное: на днях /быть может сегодня/ на свободу выйдет Хазанов, имейте связь с ним, Вам наверное прийдется одной или вдвоем срочно поехать в Смоленск к Николаю Ивановичу Аристову рассказать все, что со мной здесь делают, возможно, что Иван Андреевич Апетер тогда вытребует меня к себе..." Анохин надеется на помощь Хазанова, ему сообщили, что Хазанов арестован. Так ли это? Анохин остается без связей и защиты. В письме он упоминает о двух агентах, которые были присланы ему Аристовым в качестве связных. Они погибли где-то в дороге. Кругом идет война, постоянно меняются линии фронтов, повсюду бандиты.

 

Анохину явно не сопутствует удача. Он даже не знает, что донес на него Хазанов. Он пишет: "Имейте совещание с Хазановым, пусть он поговорит с Шварцем или пошлет телеграмму Апетеру или Аристову обо мне. Пусть точно выяснит настроение моего следователя Малинской и тогда сообразно этому действуйте..." Поскольку Анохин отказывается давать показания, начинают вызывать на допрос людей из его круга. Их арестовывают, они дают показания. Я приводил показания Леонида Петрова. Арестовывают жену Анохина, медика по фамилии Бошно. Много в деле материалов по Бошно, там есть две записки скаутов об участии в сборах, опись имущества то ли лаборатории, то ли аптеки. Все впустую.

 

Наконец, я хочу разочаровать оккультных романтиков, которые обсуждали самоубийство Анохина, который задушил себя шарфом с помощью скаутского узла, и его нашли, сидящим в позе Бафомета. Не было этого и в помине. Анохин не планировал самоубийства, он надеялся на то, что в деле разберутся. Если бы случилось самоубийство, то в деле были бы протоколы, докладные записки или какие-нибудь официальные бумаги.

 

Анохин заболел. Скорее всего, это был грипп или воспаление легких, возможно тиф. Никаких документов в деле. Вот что я нашел, что позволяет как-то пролить свет на то, что с ним случилось. Из его писем: "...Как скауты? Что дома? Не забрали ли машинку, как с деньгами. Ох мне все это обидно и тяжело, но твердо верю и надеюсь. Как нибудь через Хазанова передай мне дорожную маленькую аптеку. Закажи порошки от расстройства на всякий случай. Спасибо за все. Получаю передачи молоко, хлеб. Керосина пока больше не надо, так как меня перевели в лучшую камеру. Отсутствие книг теперь сказывается, но я не унываю и твердо надеюсь на скорое выяснение своего дела.".

 

Из другого письма: "Если нужны будут деньги - продавайте книги и все, что придется: возможно на днях переведут в Лукьяновскую тюрьму, тогда будем иметь связь через Семена /Д-ра Боярского/, а пока все, что надо через Хазанова." Очевидно, поскольку дело касалось служебного расследования, Анохина содержали в одном из помещений ГубЧК, возможно там же, где и был Особый Отдел, на Лютеранской 23.

 

Представьте себе февраль и март в Киеве в 1920 году. Какое-нибудь подвальное помещение, сырое и холодное. Анохин сжигает керосин, чтобы как-то обогреться, ему передают лекарства. Конец марта, помощи в его деле нет. Он напрасно надеялся на Хазанова. Очевидно, состояние здоровья Анохина ухудшается. Скорее всего, его в Лукьяновскую тюрьму так и не перевели, а при тюрьме была больница со знакомым доктором. Хазанову этого не нужно. Нужно, чтобы все связи были только через него.

 

Наконец, в Особый Отдел XII-й армии поступает запрос на бланке Управления чрезвычайного уполномоченного по борьбе с эпидемиями Киевского района: "Препровождая при сем заявление преподавателя Университета С.Д.ТИМОФЕЕВА предлагаю сообщить может ли быть освобожден из под ареста д-р АНОХИН".

 

На запросе стоит дата 4 апреля 1920 года и резолюция начальника Отдела Личного Состава: "Ответить, что Анохин умер". По дате 5 апреля трудно судить, относится ли она к дате ответа или дате смерти. Больше никаких сведений нет. Так официально и ответили.

 

Так что, не нужно фантазировать на темы смерти Анохина. Он умер, то что называется, естественной смертью. Всех арестованных по делу Анохина освободили: Прозорову (Анохину) Лидию Дмитриевну 6 апреля, остальных, включая Леонида Ивановича Петрова - 10 апреля. В принципе, дело уже никому не было нужным, но шли еще разбирательства с Михайловым, которого поймали и некоторыми людьми, которые мало что проясняют в деле Анохина.

 

Началась война с Польшей и в мае 1920 года Киев захвачен поляками. В связи с приближением фронта нужно было принимать экстренные решения. Михайлова расстреляли. Было разбирательство по его делу, и была резолюция по его делу с подписями и печатью. С Михайловым было все предельно ясно. Просто так в ЧК не расстреливали, чтобы там не говорили впоследствии. Не нужно превращать чекистов в чудовищ, там служили разные люди. Некоторых арестованных увезли с собой. Если бы Анохин не умер, максимум, что могли бы сделать, это эвакуировать его с другими арестованными. Скорее всего, его бы оправдали. Дело было безнадежное. Вмешались бы Апетер и Аристов.

 

Я думаю, что бы случилось с Анохиным в дальнейшем, если бы судьба была к нему более благосклонна? Может быть, стал бы он каким-нибудь ВикНикСором (Виктором Николаевичем Сорокиным) из "Республики ШКИД", занимался бы воспитанием беспризорников, или преподавал бы в школе разведчиков. Его "дух пламенеющий", как настоящего оккультиста стремился бы именно к такой деятельности.

 

Вся его деятельность, как и свидетельствовал в своих показаниях Л.И.Петров, сводилась бы именно к этому. Гисбариты, Евгений Владимирович Крамаренко, Владимир Николаевич Горинович, Борис Леонидович Смирнов, и другие так и считали, но они не знали, что произошло с Анохиным на самом деле, они даже не знали, что он служил в ЧК, вот каким был этот человек.

 

Как я уже писал, Евгений Владимирович Крамаренко и гисбариты еще спокойно действовали до конца 1920 года, пока Крамаренко не умер от сыпного тифа. Что было потом, и какую роль в истории "Гисбара" сыграл Борис Леонидович Смирнов, я расскажу в следующей главе.

 

Борис Леонидович Смирнов

 

Как говорилось раньше, Смирнов решил продолжить дело Евгения Владимировича Крамаренко и возглавить его орден. Поскольку, в ордене произошел раскол, что привело к трагическим событиям, Смирнов решил создать новый орден, назвав его "Гармахис" по оккультному имени Крамаренко. Более того, орден должен был работать уже в новых исторических условиях. Одно дело дореволюционная Россия периода Первой мировой войны, другое дело Советская Россия, где экономика страны и жизнь общества строятся на основе нового государственного устройства.

 

Смирнов был человеком совершенно другого типа, чем Анохин. Анохин был олицетворением мужества и даже некоторой жесткости, что вполне нравилось его скаутам. Молодым мальчиком и девочкам нравились люди с сильным характером. Смирнов был очень мягким и добрым человеком. Вряд ли он был способен на убийство ради захвата власти в ордене. Скорее всего, такое мнение могло возникнуть у чрезмерно эмоциональных оккультистов. Смирнов больше напоминал тип кабинетного ученого, интеллектуала, который тщательно продумывает структуру организации и ее функции. Некоторые члены ордена подозревали его в сотрудничестве с ГПУ. А почему бы и нет? Он же не создавал контрреволюционную организацию и не боролся с Советской властью. Он хотел предложить метод воспитания человека нового общества, основываясь не на средневековых ритуалах, а на созидательном труде. Фактически то, что и предлагали коммунисты.

 

Почему его деятельность оказалась вне закона? Потому что его не поняли. В стране было покончено с контрреволюционными мятежами, но еще оставалось множество тайных организаций, некоторые из которых были настроены враждебно и готовили всякого рода провокации. Эти организации проверялись, туда подсылали секретных сотрудников. Орден "Гармахис" мог вполне нормально действовать, но начало его деятельности было омрачено событиями, связанными с убийством жены Крамаренко.

 

Итак, в чем же обвиняли Смирнова. Для начала нужно прочесть об этом в заключительном документе следствия. Начало этого документа, я уже приводил, когда речь шла об ордене "Гисбар"

 

"...Получив отказа в регистрации коммуны в Козленичах, "ГЕРМАХИС" перекочевывает в Киев, где СМИРНОВ, заняв степень магистра, олицетворяет руководство над новым орденом.

В 1922 г. "ГАРМАХИС" вовлекает в свои ряды ЖУРАВСКОГО, в то время зав. музеем Домкомпроса. Через него СМИРНОВ хотел упро.читься в широких кругах общества и иметь постоянное место для собраний в стенах Домкомпроса. ЖУРАВСКИЙ состоял в то время в компартии, но вскоре, когда до сведения Паркома дошли слухи об участии ЖУРАВСКОГО в массонском ордене, его из партии исключают. СМИРНОВ, чувствуя, что за ним ведется наблюдение, совещается с ЖУРАВСКИМ и решается на следующее: с санкции СМИРНОВА ЖУРАВСКИЙ соглашается на секретное сотрудничество в ГПУ, с целью освещать мистические круги г. Киева. Первоначально ЖУРАВСКИЙ информирует о теософах, как о наиболее невинных, на его взгляд, мистиках, с тем, чтобы по аналогии определить о нашей заинтересованности массонствующим. Его работа в ГПУ известна СМИРНОВУ и последний направляет ЖУРАВСКОГО в этом отношении. Одновременно СМИРНОВ через ЖУРАВСКОГО ведет работу по кооптированию его /СМИРНОВА/ в Агитпроп для борьбы с peлигией. На некоторых организационных собраниях Агитпропа присутствует и СМИРНОВ, с целью получить право общественных выступлений и этим создать себе популярность, нужную ему для вербовки агентов среди широких интеллигентских кругов. Это ему не удается, ибо для публичных выступлений СМИРНОВ мало подходит /плохая дикция/. Тогда СМИРНОВ со своими братьями организовывает студию для детского театра, с целью привлечь к ордену новые кадры молодежи, причастной к искусству. Студия ведется одной из сестер НЕЗНАМОВОЙ под идейным вдохновительством СМИРНОВА, но и она, просуществовав недолго, распадается, равно как и кабачек "Колеса", открытый одной из сестер АСМУС. Убедившись в шаткости и безпочвенности своих организационных начинаний, СМИРНОВ внешне успокаивается и начинает проводить работу по стабилизации состава круга, который насчитывает 16 человек. Устроившись в двух смежных квартирах одного дома, он организовывает коллективный быт "ГАРМАХИСА" и на совместных молениях исполняет обязанности как бы главного жреца-магистра. В хозяйственных вопросах ему помогает ВОЛОБУЕВ, исполняющий обязанности как бы завхоза, а в филии /4 квартиры/ всем управляет ЖУРАВСКИЙ. СМИРНОВ пишет проповеди и размышления, которые отпечатываются на пишущей машинке одной из сестер КОВАЛЕВСКОЙ. В обиходе братья называют друг друга не по настоящему имени /гражданскому/, а по оккультному, присвоенному каждому брату или сестре в ордене. В квартире у себя /3 кв./ СМИРНОВ устраивает нечто в роде ложи мacсoнской, обставленной по массонскому ритуалу и в ней проводятся все ритуальные моления. Так продолжалось до последнего времени, когда в ночь с 14-го на 15-е Июня СМИРНОВ был арестован в помещении ложи. Во вре.мя обыска у него обнаружены ритуальные одеяния, массонский меч и знаки, а также рукописи его проповедей.

 

В ордене "ГАРМАХИС" в качества ближайшего сторонника и помощника СМИРНОВА Б.Л. по хозяйственной части находился ВОЛОБУЕВ М.Г., который был в курсе всех дел магистра и руководил всей материальной стороной жизни коллектива. Состоя в ор.дене с самого начала его основания совместно со своей покой.ной женой Марией Павловной, которая была старше мужа по сте.пени в ордене, ВОЛОБУЕВ участвовал во всех начинаниях СМИРНО.ВА по созданию коллективных кружков, с целью вербовки будущих адептов. Был администраторов в деттеатре, ведал мастерской "Молот". В общем заведывал иллюстраторским сектором ордена. Состоя еще в 1914 г. в ордене "ГИСБАР", он помогал СМИРНОВУ в организации "ГАРМАХИСА" и все время был его правой рукой.

В ночь с 14-го на 15-ое Июня арестован СМИРНОВ и у не.го на квартире ночевал ВОЛОБУЕВ, который был связан явкой в Отдел на 17/УI-27 г., когда после допроса был заключен под стражу.

Допрошенные по сему делу обвиняемые показали:

I/ СМИРНОВ Б.Л. показал о своем вступлении в орден "ГИСБАР" I/Ш-20г. (прим. -1 марта), после чего работал совместно с КРАМАРЕНКО все вре.мя, был вместе с ним арестован и по освобождении их ухаживал за ним во время болезни и на его /СМИРНОВА/ руках КРАМАРЕНКО умер. После смерти КРАМАРЕНКО он основал ГАРМАХИС. Совместно с женой КРАМАРЕНКО он уехал в Брагин и там была убита KPAМАРЕНКО. После ее смерти он стал во главе ГАРМАХИС"а". 20/УШ-21 г. (прим. - 20 августа) его арестовали, просидев под арестом около двух недель, он был освобожден. В Январе 1922 г. он уехал из Брагина в Киев, откуда поехал в Козленичи, в имение своей матери, где устро.ить сель.-хоз. коммуну, что ему не удалось. Цель создания ордена, по его словам, это установление единства людей в од.ном коллективе личности и выявление жизни этого коллектива-личности является высшей целью ордена. Ритуал ордена он объ.яснял тем, что. одной материальной стороны для ордена недостаточно и раз у братьев есть стремление к духовной подоснове, то оно должно быть выражено особой формой. По его словам, "ГАРМАХИС" на основании книги входа стоит вне всякой политики, но стремится к выработке принципа постройки индивидуального ор.ганизма. Так как орден занимал две квартиры а одном доме /3 и 4/, то о. /СМИРНОВ/ решил произвести деление поквартирно и придать им самостоятельный характер, а по тому он старал.ся их активизировать в смысле большей изобретательности в части раздобывания материальных средств, чтобы один член ор.дена не жил за счет другого. О своих отношениях к Соввласти высказался, что видит свою идейную согласованность с целями власти - интернациональный коммунизм.

О своих стремлениях проникать в степень заинтересованности органов ГПУ орденом "ГАРМАХИС" СМИРНОВ показал, что вовлекши в свой круг ЖУРАВСКОГО, он знал о его партийности и именно на этом основании он хотел заинтересовать ГПУ собой, дабы у нас не было извращенных представлений о нем и его круге. С этой целью он направлял ЖУРАВСКОГО в двух направлениях: по линии Паркома и ГПУ /лист 30 на обороте/. В первом случае он хотел принять участие в анти-религиозной борьбе, а в другом ему хотелось, чтобы ГПУ не было ложно информировано о нем. Он это сам предложил ЖУРАВСКОМУ, но что ЖУРАВСКИЙ ему ничего не рассказывал о своих донесениях в ГПУ /лист 30 на обороте/. СМИРНОВ показал, что он знал о noceщениях КРАМАРЕНКО ГПУ после ареста своего, но отношения его к нему от этого не менялись и в секретном сотрудничестве он /СМИРНОВ/ КРАМАРЕНКО не обвинял. /Лист. 32 на обороте/.

 

2/ В0Л0БУЕВ показал, что он не массон, а в ордена "ГАРМАХИС. занимает степень адепта и что орден вне Киева ни с кем не связан. Ночевал он в квартире СМИРНОВА потому, что ему, яко.бы, в его квартире мешали спать дети. ВОЛОБУЕВ вьсказывался, что не мыслит себя вне Соввласти. О ЖУРАВСКОМ ВОЛОБУЕВ подтвердил, что он узнал об обязанностях, возложенных на него по осве.домлению ГПУ. Это поручение давал ЖУРАВСКОМУ СМИРНОВ Борис Ле.онидович и он /ВОЛОБУЕВ/ его об этом не расспрашивал; так как это его не касалось. /Лист 33 на обороте, в конце листа и на.чало 34 листа/.

 

Принимая во внимание, что обвиняемые по настоящему делу СМИРНОВ Борис Леонидович и ВОЛОБУЕВ Михаил Григорьевич своими поступками стремились к проникновению в методы ра5оты ГПУ и, внедрив туда приближенного своего человека, соответствующим об.разом его конспирировали и заставляли его отчитываться в его действиях, этим самым расшифровывали методы работы ГПУ; орга.низовав мистический круг оккультистов, стремясь к вовлечению и одурманиванию граждан путем создания общественных организа.ций, и этим самым они представляют собой общественно-опасный элемент, нежелательный в пределах УССР, а посему, руководствуясь приказом ОГПУ СССР . 172-1924 г., подтвержденным приказом ГПУ УССР . 384 1924 г., приказом ГПУ УССР . 10224 от 17/II-27г., инструкциею НКЮ и ГПУ УССР

 

ПОСТАНОВИЛ:

Возбудить перед Особым Совещанием при Коллегии ГПУ УССР ходатайство о высылке гр.гр. СМИРНОВА Бориса Леонидовича и ВОЛОБУЕВА Михаила Григорьевича сроком на ТРИ года каждого в одну из северных областей РСФСР.

 

СПРАВКА: Вещдоков по делу нет. Обвиняемые находятся на
.- - - - - - - - - свободе под подпиской о невыезде."

 

Вот таким было заключение следствия по делу Бориса Леонидовича Смирнова. Обратите внимание на то, что в 1927 году уже существовало законодательство, и задачей следователя было ни просто руководствоваться революционной интуицией, а найти соответствующие статьи законодательства, которые были нарушены. Я не знаю содержание этих статей, и не могу судить о том, что было преступного в деятельности Смирнова. Первое, что бросается в глаза - проникновение в деятельность ГПУ. Не очень убедительно. Смирнов свои действия объяснил, политикой он не занимался. Второе - создание тайной организации, которая одурманивает граждан. Организация борется с религией и призывает к честному и созидательному труду. Все нормально, но ее деятельность не санкционирована государственными органами. Потому эту организацию и наблюдали как "шарлатанов".

 

Приговор достаточно мягкий, он ставит целью перевоспитание "общественно опасных элементов". Масонский ярлык, который пытается повесить на организацию Смирнова следователь, явно к ним не подходит. Масонские организации еще в средние века превратились в чисто политические организации. Здесь же никакой политики, но следователь в этом не очень разбирается, и его все тянет назвать орден Смирнова масонским. У Смирнова ни слова нет о масонстве, но это тем более не понятно следователю.

 

В заключении следствия написано: "Вещдоков по делу нет". Каких? При аресте Смирнова были конфискованы ритуальные предметы ордена. Была даже составлена "опись вещдоков по делу "ГАРМАХИС". Согласно описи, были изъяты следующие предметы: магистерский меч (1), красная завеса из двух половин (1), футляр для аналоя (черный) (1), 4 плаща (3 зеленых, 1 красный), 5 белых сутан (4 с зеленой отрочкой и 1 с красной), 3 черных сутаны (рубахи), 1 черный плащ, 1 черный передник, 1 плащ зеленый, 3 головных повязки (2 белые и одна бархатная черная), 2 пояса (1 расшитый белый, 1 черный бархатный), черный суконный символ с нашитым белым крестом, 2 нагрудных треугольника (1 белый расшитый с макрокосмосом- шестиугольник, золотой и серебряный и 1 треугольник черный бархатный, книга входа и рыцарский статут (1), 3 книги мантрамов (молитвы ордена), медный трисвечник 6-угольной подставкой, курильница, разноцветные ленточки.

 

Возможно, это и наталкивало на мысль о масонстве, но в ходе следствия, скорее всего, это не было воспринято всерьез как вещественные доказательства. Обвиняемых освободили. Смирнов пытается что-то объяснить следователю, он на свободе, и пишет следователю карандашом в тетрадке о деятельности ордена. Это не протоколы допросов на бланках, это ученическая тетрадка. Можно было бы подумать, что это какая-нибудь лекция, изъятая при аресте, но сверху рукой Смирнова написано "Следователю ГПУ". Я привожу оригинальный текст, а не пересказываю его. Этот документ может быть интересен почитателям Смирнова, исследователям его творчества, всевозможным фондам, клубам, форумам, посвященным этой выдающейся личности. Текст публикуется впервые. В скобках я привожу свой вариант текста, который не виден. Части некоторых слов "спрятались" при подшивке документов.

 

* * *

Об общине "Труд и Знание"

Община "Труд и Знание" была задумана мною в 1922 году. Устав ея я выробатывал на основании существовавшего тогда устава об трудовых с.х.-ых общинах и артелях. Некоторые варианты касающиеся второго момента темы, т.е. "Знания". Я предполагал развить коммуну не в виде сельскохозяйственной ассоциации, но и ассоциации людей, вырабатывающих коммунальное знание. Для этого требовалось углубление отдельных членов общины в разные специальности и затем обмен знаниями в сочинениях (собраниях?), рефератах, докладах и пр.

Для устройства материальной базы я предполагал воспользоваться тем наделом, который получила семья брата, матери в с. Козленичах. Там есть усадьба, принадлежавшая матери и оставленная в надел семье после аграрного отделения. Уставный проект общины, подписанный членами моей семьи (мать, брат, его жена, я), Михаилом и Марией Волобуевыми, Александром Слюнкиным, который намечался как председатель. Не помню точно, но кажется была подпись и Андреевской Александры, вошедшей в то время в коллектив "Гар-с". Этот проект был подан мной в Сосницкий земотдел, откуда я получил на руки бумагу с разрешением организовывать коллектив. Только месяца через полтора я узнал, что одновременно с этим на собрании коллегии отдела вышло постановление отказать в ходатайстве в виду интеллигентского состава коллектива. Такая деятельность повела в дальнейшем ко многим недоразумениям и сильно отвлекла мои силы и внимание. Ви(димо) удалось фиксировать, надел за семьей и начать организовывать коллектив. Попытка эта по многим причинам, как внутреннего (несогласованность членов), внешнего (отрицательное отношение местных видов (?) характера потерпела неудачу и пробившись тщетно два лета я вынужден был отказаться от (идеи) организовать что-либо в Козленичах и свое внимание обратил на работу в Киеве. Здесь одно время я полагал добиться утверждения проекта "Труд" но в виду того, что тогда я непременно хотел связать коллектив с работой сельско- хозяйственной и за не(имением) подходящего участка земли, а также вследствие знания трудностей выполнения такого просто отложил его и дальнейших шагов к осуществлению не предпринимал. Т.о. я оказался вынужден ограничиться организацией общины (коммуны) в Киеве. Т.о. коллектив "Труд и знание" остался еще в эмбриональном состоянии. Смысл создания коллектива я видел в соединении сельскохозяйственной работы с работой культурной. В дальнейшем, при удаче я хотел устроить в селе бо(льницу) ибо медицинские силы определенно были подчи(нены) в коллективе.

2) Быт и стремления коллектива в Киеве.

Если в Козленичах организация коллектива вызвала различные трудности, то в Киеве их оказалось (впол)не достаточно: из Брагина мы, т.е. супруги Волобуевы (Михаил, Мария), Слюнкин и я при(еха)ли без денег и в Киеве не оказалось работы (посели)лись мы в двух комнатах кв. 3 в 64 номере (на Куз)нечной. Квартира принадлежит отцу покойной жены Волобуева, Марии Павловне. В силу отношении семья Харько дала нам приют. (В нача)ле 22-го года из Козленич приехала жена моего (брата) Олега, Екатерина Аркадьевна Смирнова с сыном, а через некоторое время и брат. Оба они к тому времени вошли в коллектив "Гар-с". (Пред)ставилась необходимость расширить жилую площадь. Вскоре оказалась возможным занять одну комнату в кв. . 4 за выездом жилицы. В течение осени постепенно вся квартира была занята коллективом (19 кв. саж.), к этому времени расширивши (орден) в него вошли Коробко Татьяна, Врашенко (Евге)ния. Помимо того, на других квартирах жили Ковалевские мать и сын (Клавдия, Владимир), Андриевская Александра Павловна, Вера (вскоре совершенно отошедшая). Зима прошла в заботах об устройстве на службу, обустройстве квартиры и т.д. Весной 22 года я получил (должность?) в КМИ, Волобуев служил в железнодорожной (шк)оле. Собственно говоря наш, очень ограниченный (зар)аботок, и составлял ту материальную базу, на которой мы перебивались. Мария Волобуева уже начала заметно прихворовывать - у нее (вы)явился туберкулез, впоследствии и све(дший) ее в могилу. Слюнкин также только (восста)навливался от перенесенного весной тифа и развившегося как осложнение (тубер)кулеза правого легкого. Т.о. материальное положение было очень тяжелое и требов(ало) большого напряжения. Брат Олег не (имел) работы в Киеве и время свое разделял м(ежду) Киевом и Козленичами, где поддерживал (хозяй)ство и имел кое-какую практику как врач.

Весной 23-го года я прочел несколько пуб(личных) лекций на тему о гипнозе и непосредственной передаче мысли. Лекции привлекли ко мне несколько пациентов (я избегал (прак)тики по гипнозу, т.к. она очень утомляла меня), но и нескольких людей интересующихся проблемами "метапсихологии" (неод)нократно приходили ко мне молодые люди. Он (?) в одиночку, иногда 2 - 3 человека с пр(едло)жением устроить кружок для изучения ги(пно)тизма, чтения лекций в уже организова(вшем)ся кружке и т.д. Фамилий приходивших назвать не могу, т.к. никогда не спрашивал об этом, а если называли ее то не записывали.

Все эти предложения я под тем или иным предлогом отклонял, т.к. ничего серьезного в них не видил, т.о. нигде лекций или курсов гипнотизма, помимо упомянутых публичных, не вел. Но, в числе прочих, после этих лекций, я столкнулся с несколькими людьми, с которыми у меня завязались более прочные отношения, а именно с Андреем Владимировичем Сташевским, который поразил меня своей сензитивностью, легкостью с которой он воспринимал мысли. Я учел в нем известную талантливость. Отрицательные же стороны его характера - фантазерство, доходящее до лживости, слабость воли, некоторую этическую неустойчивость, я надеялся перевоспитать. Я предложил ему вступить в коллектив, говоря о коллективе лишь в общих чертах, указав на цель его - общину отказ от собственности, самовоспитание. Он ответил мне отказом и я потерял его на несколько месяцев из виду. Оказалось, что он куда то уезжал из Киева. Затем, он сам пришел ко мне, заявил свою готовность принять участие в коллективе.

Я прочел ему Книгу Входа и он вошел в коллектив и стал жить на Кузнечной. К этому же времени относится вхождение двух членов - Тукаленко Степана (дальше пропущена половина строки). Первым пришел ко мне (я не знаю, откуда он обо мне слышал) (опять пропущена половина строки). Это человек известного волевого импульса и даже (неразборчивое слово, скорее всего "искренний"), но авантюрист и фантазер. Главный недостаток - лживость и хвастовство. Я принял его, предупредив, что ему придется содрать много шкур с себя. Я предполагал, что быть может его искания окажутся достаточно стойкими, чтобы выдержать требования честности и серьезной психической работы. Опирался я на его импульсивность, которая являлась в данном случае суррогатом воли и его стремления к развитию "оккультных" сил. Оказалось, что искание правды в нем было слишком слабо, чтобы противостоять искушениям. Я узнал, что он в деревне занимается всякой "чертовщиной" и "оккультизмом" - спиритическими и гипнотическими сеансами, при чем вовлекает в таке сеансы совсем необразованных люей из крестьянской массы. Находя, что это только развращает привлекаемых им людей я категорически запретил ему это делать, назвав его действия проституированием идеи. Этого запрещения он не выдержал, был удален мной из коллектива и я потерял его из виду. До своего ухода (опять пропущено, Смирнов так и не сообщил его фамилию и имя) прислал ко мне своего "ученика" Степана Тукаленко, которому успел уже достаточно вскружить голову своими "оккультными" силами и пр. В Степане Тукаленко я видел сознание б'ющегося в потемках своего невежества но с уже проснувшимися запросами, с неудовлетворенностью действительностью, но с полным не умением найти сколько-нибудь достойный выход. К несчастью, он столкнулся с оккльтизмом и пр. вещами и они произвели в голове его такой сумбур, что распутать было сложной задачей. Но раз этот человек попался мне на пути и потребовал от меня помощи, я не считал себя в праве отказать ему. Его плюсы - коренная честность, стремления, умение честно поверить и отдаться поверенному. Неудовлетворенность действительностью, как требование, как актив. Минусы - мыслительная слабость и вообще недостаточно культурный уровень. Распущенность в мысли (фантазия) и в чувстве (пол). Задача поставленная мной - вытрезвление от оккультного угара. Постепенно, путем беседы, требований, насмешки и пр. мне удалось убедить его не увлекаться всякими спиритическими и пр. историями. Как типичный (диле)тант, он привязался ко мне, что, однако не мешало ему за спиной моей делать всевозможные проступки (слабость воли, неустойчивость). Видя, что он несколько выправился, мало по малу, осторожно отделял его, и вполне убедился, что отдаться делу коллектива он не сможет да и не имеет права, т.к. не выполнил обязанностей перед своей семьей, которая все росла (кажется 3 или 4 малых ребенка, старый отец, жена). Я толкал его на этот путь - выполнения обязанностей перед семьей и советовал ему заняться общественным делом в своем селе (Ханупье, близ Триполья). Я не видил его уже много времени, но слыхал, что он занялся кооперативной работой в селе.

Третий член коллектива из тех же мест и с теми же связями - Евгения Васильевна Врыженко. Здесь есть много аналогичного со Степаном Туколенко, с той только разницей, что ее развитие несколько больше, ум несколько гибче, да больше специфическо- женских черт в характере. Влияние и на нее Андрея (пропущено) оказалось очень отрицательным, тем более, что как женщина она оказалась сильно восп(рини)маема и он делал над ней всякие опыты с большой легкостью. Условия ея жизни крайне тяжелые - дома полная нищета, на службе - тяжелый труд сельской учительницы, стремление к более интеллигентной среде. Смутные мистические искания. Посланная Андреем - (пропущено) - она вошла в наш коллектив после обычного ознакомления с Книгой Входа. Прожила она в общине на Кузнечной года два с половиной, а затем уехала на службу под Киев, т.к. в городе достать таковой не могли. В силу ряда обстоятельств (внутренния - общая слабость воли, недостаточный идейный импульс, внешния - служба, семья и пр.) она стала отходить все дальше. В настоящее время вышла замуж. Фамилии мужа не знаю. Должна иметь роды этими днями. Живет в деревне у мужа где-то около Триполья.

Летом того же года, несколько позже, чем вышеназванные, вошла в коллектив Мария Сергеевна Асмус. Пришла она ко мне так же самостоятельно, услыхав обо мне от Валентина Фердинандовича Асмуса, с которым я встретился один раз на вечере у Александры Андреевской. Я беседовал тогда с В.Ф. Асмусом довольно долго на философския темы. Вероятно, эти беседы, переданныя Валентином Фердинандовичем Марии Сергеевне, и послужили причиной ея прихода. Кроме того, Мария Сергеевна вероятно слыхала обо мне от каких-либо теософов, среди которых она бывала. Она пришла ко мне прося моего руководства в ея исканиях и жизни, которая ставила ей трудноразрешимыя для нее задачи. Происходила она из семьи Мецгерив, семьи нервно- неустойчивой, обстановка жизни в семье создавалась крайне тяжелая по своим нравственным условиям. Мария Сергеевна была особенно близка с сестрой своей, Ириной Сергеевной, Вследствие невыносимо тяжелых условий жизни она ушла от семьи, стала жить отдельно на Кругло-Университетской . 7. Здесь познакомилась с Вал. Ферд. Асмусом и здесь состоялся брак Марии Сергеевны с ним. Но собственно фактически женой Валентина Фердинандовича была сестра Маар. Серг., Ирина Сергеевна. Запутанность положения, стремление заработать во что бы то ни стало для сестры и племянницы, к которым Мария Сергеевна была глубоко привязана, отсюда торговля в паштетной самого мелкого разряда вместе с матерью, все это создавало страшную путаницу в душе Марии Сергеевны. Она обратилась к теософии, но там не могла найти удовлетворения, ибо там говорились ей хорошие слова о "карме" и пр. но реальной помощи, психологического разрешения ея жизненных узлов не давалось. Тогда Мария Сергеевна и обратилась ко мне с тем внутренним требованием человека ищущего, на которое считал в силу взятия на себя долга, обязанным откликнуться. Но я понимал, что просто разговорами тут ничего не сделаешь. Отношений с остальными членами ея семьи у меня не складывалось. Почва встречи намечалась жизнью - ея торговля. Я пошел на это. Были еще мотивы заставлявшие меня пойти на такое решение. Намечая работу коллектива, я хотел проверить белоручество остальных его членов и посмотреть, как будут они реагировать на такую кабацкую обстановку: хватит ли смелости и идейной убежденности не побояться скандала. Для этой цели я не только был сам в "Колесе", как называлась паштетная что была у Марии Сергеевны и ея матери, но посылал туда и других членов коллектива для помощи Марии Сергеевне в торговле. Так прошло несколько месяцев, в течение которых я беседовал с Маар. Сергеевной, помогал ей в разрешении смущавших ее жизненных вопросов. Мария Сергеевна оставила окончательно свою семью (к этому времени положение материальное у них улучшилось, Асмус стал зарабатывать и в ея помощи Ирина Сергеевна перестала нуждаться) и переселилась на Кузнечную. После нескольких скандалов бывших в "Колесе" в связи с обнаружением там водки, я решил окончательно прекратить эту историю и послал Марию Сергеевну в Козленичи, чтобы там наладить возможность работы коллектива, на что я тогда еще не терял надежды. Действительность не оправдала этих надежд и мне пришлось сдать позиции, т.е. отказаться от использования Козленич для работы. Пробыв в Козленичах месяцев около 8 Мария Сергеевна вернулась в Киев и в настоящее время остается в коллективе. Плюсы ея - безусловная честность и бескорыстность исканий, умение поступиться личными интересами ради коллективных. Минусы - слабость эрудиции, невыдержка в работе, горячность, которая часто раздражает окружающих.

Осенью того же года я столкнулся с группой "Вирийцев". Сначала пришли к Марии Павловне (две густо зачеркнутых строки, которые невозможно разобрать) Людмила Незнамова. Она говорила о том, что много слышала о нас, наших исканиях, и т.д. Мария Павловна нашла возможным прочесть ей Книгу Входа, которую та и подписала. Но в среду коллектива Незнамова не вошла, она вскоре снова уехала в Житомир. Я ее ми(?) но ни разу не видал. Через некоторое время пришел ко мне Николай Боровский, организатор группы Вирия. Обо мне он мог слышать из разных мест, в городе тогда циркулировало много сплетень, а Боровский имел много знакомств в Киеве. Он знал о коллективе достаточно, чтобы разобраться элементарно в положении. Боровский выразил желание примкнуть к нашему коллективу, на что я и согласился. Через несколько дней вышли еще из группы "Вирийцев" Сергей (пропущено) и Евгений Каплан. Причина моего согласия на вхождение этих людей была та, что я слышал о них как о людях энергичных, общественно- активных и предполагал, что они смогут искренно отдаться идее нашего коллектива, но с первых же шагов их в коллективе я заметил тенденцию ко лжи, интриге, подглядыванию и пр. Для того, чтобы парализовать эти тенденции я говорил с Боровским о том, что я вижу его ложь, но буду относиться к ней как к правде и предоставляю ему полную возможность ознакомления с жизнью коллектива. Эта мера не подействовала, начался ряд интриг, сплетень, выкрадывания (плотно зачеркнуто) литературы для "раз'яснения", архив "Гисб-а" и пр.

Кончилось дело тем, что мне пришлось у(да)лить Боровского, Конкона, Разгильдеева (он был также введен Никол. Боровским), Андреевскую, Конкона. Вся эта история произвела очень тяжелое впечатление на членов коллектива. Я решил быть более замкнутым в своем строительстве.

К этому же времени относится и вхождение в коллектив Журавских. С Журавским я познакомился в бытность свою в Ленинграде, т.е. в 1907-8 г. в годы учения. Особенно близким я с ним не был тогда, ибо еще тогда вел замкнутый образ жизни, почти нигде не бывал и проводил время в занятиях. Во время войны и последующих событий я совершенно потерял его из виду. Но однажды - это было кажется в 22-м году - он окликнул меня на улице. Разсказал, что работает в Киеве по профсоюзной линии у водников и звал к себе зайти. Я обещал, но не зашел, но адрес свой дал. Приблизительно через год, в период моих публичных лекций, мы снова встретились. Он был с женой на одной из моих лекций. Подошел ко мне, познакомил с женой. Через несколько времени зашел ко мне и просил зайти к жене, как врача (невроз, туберкулез легких). Я был у них, при чем, в силу студенческо- товарищеских отношений с Журавским, я не придавал этому визиту только врачебного характера. Вскоре после этого в семье стряслось несчастье: на глазах у матери была раздавлена мотоциклистом старшая девочка. Полу-живую, ее отправили в Покровскую больницу. Журавский бросился искать меня и мы вместе отправились к раненой. Я застал девочку в безсознательном состоянии вследствие сложного перелома черепа. Через несколько минут ей была произведена проф. Черняховским операция, и непосредственно после нея девочка скончалась у меня на руках. Мать была потрясена. У нея развился тяжелый невроз со слепотой и пр. Мне приходилось ежедневно бывать там, в качестве врача психотерапевта. На этой почве уже намечавшиеся близкие отношения завязались прочнее. Естественно, что горе вызвало усиленныя искания, стремление разрешить вопросы, связанные со смертью и пр.

На этой почве состоялось сближение супругов Журавских с членами нашего коллектива и их вхождение в него...

(дальнейшие, в виду отдельного вопроса изложу ниже)

(зачеркнутая фраза, но можно ее разобрать "Т.о. я охарактеризовал отдельных лиц и группы коллектива")

В 24-м году летом, во время пребывания моего и брата в Козленичах, к нам приехали из Грязны (ок. 80 верст от с. Козленич) наши дальние родственники, проживавшие там в оставленной им по наделу усадьбы. Это были три сестры Лисенко - Екатерина, Людмила, Анна, и брат их Александр. Перед этим месяца за 4, их отец и мать умерли - мать от сыпного тифа, а отец от повторного кровоизлияния в мозг. Семья была дружная и смерть родителей, переживаемыя лишения, голод, заботы, все это вместе создало очень тяжелую атмосферу. Чтобы несколько разсеять это состояние и было среди них решено приехать повидаться с нами (мы не виделись лет шесть). Однако, такая перемена впечатлений оказалась роковой для младшей из сестер Анны. Давно подготовлявшая ея болезнь проявилась в первом своем припадке. Я диагностировал душевное заболевание - шизофрению. Благодаря принятым мерам припадок длился недолго, всего около недели, но был бурный - с бредом, буйством, стремлением к самоубийству и пр. Впоследствии, когда Анна Лисенко переехала в Киев, опять волнения и смена впечатлений вызвали в ней приступ болезни аналогичный первому, длившийся уже около 2 или трех месяцев, т.ч. оказалось необходимым поместить ее на это время в больницу им. Шевченко, где и был подтвержден диагноз шизофрении. Болезнь сестры страшно подействовала на другую сестру, Людмилу, у которой развился приступ летаргического сна, длившийся около 2-х суток. Все эти обстоятельства требовали помощи и активного вмешательства. Я убедил семью Лисенко оставить Грязну, переехать в Киев, предложив Екатерине, Людмиле, Александру войти в коллектив. С Анной начал длительное психотерапевтическое лечение (разговоры, направление деятельности в искусство и пр.). Семья Лисенко оказалась последней группой вошедшей в коллектив. После них уже не входил никто.

С весны 23-го года Мария Павловна Волобуева ища возможности применения сил коллектива к общественной работе начала организовывать художественную студию ибо работа в области искусства представлялась нам более нейтральной. Она столкнулась с супругами Романовскими, Борисом Сергеевичем и Марией Никитичной. Эти люди давно работали в области театра и мечтали организовать студию. К ним примкнул и Владимир Николаевич (пропущено, не исключено, что Горинович). Студия должна была быть согласно их проекта идейной в искусстве, разрабатывать новые пути и проблемы в области рампы (?). Предполагалось подойти к вопросам мистериального действа, но для начала стали разрабатывать театр освобожденного жеста. Студия примкнула к Школе Искусств, во главе которой стоял Толстолужский. Я лично не принимал непосредственного участия в этой работе, ее вела Марiя Павловна Волобуева. Как только стала организовываться студия, так сейчас же возникли интриги, закулисные сплетни и пр., столь обычные в артистическом мире.

Публика подобралась вся неимущая, почти голая (?), не имеющая иногда буквально ни куска хлеба. Для развития дела была нужна материальная поддержка участников. Мария Павловна организовала столовую при школе. В этой столовой работали некоторые члены коллектива - Асмус (не постоянно). Коробко Татиана (впоследствии Лисенко) и др., напр. Кто-то из вирийцев. Как ученик в студию вошел Владимир Ковалевский. Помещалась студия на ул. В. Короленко, близь Золотых Ворот. Работа шла с большими трудностями вследствие упомянутых интриг и распрей. Наконец, Школу Искусств выселили из занимаемого помещения и туда поместился Клуб. Этот момент служил предлогом для отделения студии от Школы Искусств. Решено было, что студия должна сорганизоваться (?) самостоятельно. Помещение для студии намечалось - Пролетарский музей Директором которого к этому времени назначен был Журавский. Что касается вхождения работников студии в наш коллектив, то первой вошла Мария Никитишна Романовская-Ливанова, за ней Романовский Борис Сергеевич. Оба они вошли очень условно, не полно. Я долго (ко)лебался включить их в коллектив. Минусом была крайняя нервная не стойкость, тон боге(мы?,) общая беспорядочность психики и пр. Плюс на который возлагал надежды - чувство красоты, чувство художественной правды, искания в искусстве. После многих колебаний, истории и пр. в конце концов минусы преодолели плюсы и оба Романовские ушли из коллектива прошлой зимой.

Т.о., охарактеризовав деятельность главнейших членов и групп коллектива, я стремился дать конкретное понятие о жизни и фактических событиях коллектива. Идеологическое направление коллектива, его общие принципы полагаю достаточно мно изложены в Книге Входа.

Мое стремление было создать глубоко внутренне согласованный, динамизированный идеей единства и духовного развития коллектив, выработавший свои коллективные навыки и рефлексы.

Моя мысль была та, что идея дает силы и осмысливает житейские будни, превращает каждый жизненный факт в осмысленное общественное и психологическое явление. Меня не удовлетворял коллектив, созданный только на материально экономической базе, ибо мое глубокое убеждение, что экономика есть продукт психологии, а не наоборот.

Повседневная жизнь членов коллектива слагалась из работ по коллективу (хозяйство), работа вовне для заработка (служба) и работы саморазвития.

Так, я время от времени читал лекции членам коллектива на отдельныя темы (напр. о смерти, о чуде (?) и закономерности и пр.) и цикловыя (напр. анатомия, тонкое строение и физиология мозга - введение в психологию, о психоанализе и психотерапии, начал курс синетической философии). (зачеркнуто) Эти лекции, а иногда и отдельные статьи на разныя темы я отпечатывал на машинке в количестве 3 - 4 экземпляров (для себя, для архива и 1 - 2 для пользования членов коллектива.

3) Принципы вербовки членов коллектива

Из вышеизложенного (зачеркнуто) я предполагаю выясненным как фактически совершенное вхождение членов в коллектив. Для коллектива важно было найти людей действительно и безкорыстно ищущих в духовной области. Отсутствие (зачеркнуто "привлекающих", сверху написано неразборчивое слово "...ночных") моментов, трудности, пред'являемые входящему (отказ от собственности, задачи служения другим) все это скорее отталкивало от коллектива, чем привлекало к нему. Коллектив был сознательно построен так, чтобы не было никакой выгоды вхождения в него. Обычно, желающему войти это всячески подчеркивалось, говорилось, что ни на что привлекательное он расчитывать не может. Все это создает определенный тормоз для широкого роста коллектива. Действительно, все, в ком эгоистический мотив преобладал над идейным очень быстро отходили от коллектива и совсем порывали с ним. Насколько эти моменты являлись действительными тормозами для вхождения показывает то, что за последние два года (приблизительно) ни вошло ни одного нового члена, а убыло несколько.

Что касается самой формы принятия, то решающий голос принадлежал в этом вопросе мне как руководителю коллектива. Принимали, по моему поручению, и старшие братья, как то видно из вышеизложенного. Для принятия требовалось подписание "Книги Входа" и согласие на идейную психологическую работу.

Смирнов"

 

* * *

 

Повторяю, что я сохранил все опечатки и ошибки в тексте, поскольку не вправе вносить поправки в этот уникальный исторический документ. Смирнов честно и откровенно описывает жизнь своего коллектива и все трудности, с которыми ему пришлось столкнуться. Это киевская жизнь за период с 1922 по 1927 год. Интеллигентные люди терпели лишения, но стремились к идеалу. Много было в то время и спекулянтов от оккультизма, да и сейчас их немало. Как сказали бы сейчас, многие приходили участвовать в "тусовках". Мне часто приходилось наблюдать такие сборища. В принципе, все люди, посещающие оккультные и мистические общества, довольно приятные и добрые люди, но у многих из них в голове "каша". А Смирнов, продолжая традицию "гисбаритов", боролся в то время и в последующие годы "с всякими проявлениями суеверий и предрассудков". Так любил повторять Евгений Владимирович Крамаренко - оккультный учитель Смирнова.

 

Очень жаль, что в деле отсутствуют "Книга Входа" и другие рукописные материалы (лекции) Смирнова. Интересно было бы их почитать. Но, судя по всему, они не представляли интереса для следствия. Следователь подчеркивал в этом документе красными чернилами только имена и адреса. Никакого намека на контрреволюционную деятельность, никакой политики.

 

Может быть, в других документах есть сведения о запрещенной деятельности Смирнова?

 

В первую очередь хочу отметить, что в 1927 году уже все официальные документы были на украинском языке. Насильственное насаждение украинского языка, особенно проявившееся с 1925 года под давлением Лазаря Кагановича, ощущалось не только в государственных органах, но и в образовании и культуре УССР. Как вы думаете, называлась по-украински "Пиковая дама"? Не иначе как "Винова краля". Протокол обыска назывался "протокол трусу". Именно трусили, а не обыскивали. Поэтому, в протоколах допроса Смирнова было предусмотрительно написано: "Изъявляю желание давать показания на русском языке".

 

Я не буду переписывать протоколы, а просто передам беседу Смирнова со следователем Б.Пятецким. Смирнов многое описал в своей тетрадке, и нет смысла повторять уже известные факты. Приведу только новые сведения, проливающие свет на события того времени.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Когда и при каких обстоятельствах Вы вступили в орден "Гисбар"?

 

СМИРНОВ: Я был принят в Гисбар 1 марта 1920-го года, после чего через несколько часов уехал в город Сосницу. В сентябре того же года, получив командировку, приехал в Киев, где в сентябре впервые познакомился с Евгением Владимировичем Крамаренко как Магистром Гисбара. За период с сентября по ноябрь часто видел его и много с ним говорил. После 13 октября 1920-го года переехал вместе с ним и другими членами Гисбара в числе 12 человек на Осиевскую 6, где Крамаренко основал коммуну. Вскоре после этого все живущие там - Тобулинская, Иваницкий и другие - были арестованы по ошибочному подозрению в принадлежности к банде.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Вас приняли за грабитилей из шайки "Черная маска", но потом всех выпустили?

 

СМИРНОВ: Да. Нас всех допрашивали несколько раз, а потом выпустили. Мы все вернулись на Оссиевку. Через несколько дней Евгений Владимирович заболел сыпным тифом, закончившимся смертью 17 декабря 1920 года в 2 часа дня. Пользовал его я. Через несколько дней в ордене начались идейные расхождения.

 

ПЯТЕЦКИЙ: В чем они выражались?

 

СМИРНОВ: Некоторые члены ордена проявляли тенденцию к слишком буквальному пониманию статута ордена, составленного Евгением Владимировичем.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Вы считали, что он был неправ? Вы подозревали его в сотрудничестве с ГПУ?

 

СМИРНОВ: Нет. Я всегда относился, и отношусь, к Евгению Владимировичу с уважением, как к человеку многому меня научившему, и сумевшему поставить перед моим сознанием многие психологические вопросы ребром.

 

После выхода из ГПУ, когда я был арестован вместе с ним, я продолжал относиться к нему так же, как и до этого момента. О его допросах и содержании его показаний он ни разу ни словом со мной не обмолвился.

 

В эти немногие дни до его заболевания я видел его только мельком. Знаю, что он бывал в ГПУ и после ареста. Вообще, он тогда говорил о том, что от всех членов коллектива потребуется серьезная и напряженная работа, но никогда при мне не конкретизировал своих слов.

 

ПЯТЕЦКИЙ: А в период болезни он пытался Вам что-нибудь рассказать или дать какие-либо поручения?

 

СМИРНОВ: Во время болезни я говорил с ним мало и только о том, что относилось к его болезни. Я боялся его тревожить. Затем он стал впадать все более в забытье и в последние дни почти не приходил в себя. О разглашении тайн не могло быть и речи, так как Евгений Владимирович сам был руководителем коллектива, а поэтому мог сообщать о делах коллектива другим то, что находил нужным. В секретном сотрудничестве с ГПУ его не обвиняли.

 

ПЯТЕЦКИЙ: В чем же была причина ухода некоторых членов из коллектива?

 

СМИРНОВ: Уход мой из коллектива "Гисбар" совершился и фактически, и психологически после смерти Евгения Владимировича, когда я предполагал, что Вера Михайловна может повести дело наиболее в духе Евгения Владимировича, как человек наиболее духовно ему близкий.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Значит, Вы решили принять ее сторону вместе с некоторыми другими членами коллектива?

 

СМИРНОВ: Когда возникли разногласия, то наша группа, в которой кроме меня и Веры Михайловны Крамаренко, были супруги Волобуевы, братья Слюнкины, Мария Чеславна Зелионко и другие решили уйти из Гисбара, давши о том заявление.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Что произошло потом?

 

СМИРНОВ: Вера Михайловна Крамаренко, пробыв в Киеве около двух с половиной месяцев, уехала в Брагин, куда последовали за нею Мария Чеславна Зелионко и я. В Брагине проживала мать Крамаренко, Екатерина Юлиановна Турцевич. Мы прожили в Брагине некоторое время, образовав коллектив. Мы сняли огород, на котором и работали. В конце апреля или в начале мая Мария Чеславна Зелионко уехала обратно в Киев, заявив, что она больше не желает работать вместе. В июне месяце в Киев уехала Вера Михайловна Крамаренко, а я остался в Брагине. В начале июля Крамаренко приехала из Киева, а за время ее отсутствия в Брагин приехал Александр Эммануилович Слюнкин с целью принять участие в коллективе.

 

Через несколько дней после приезда Веры Михайловны Крамаренко мы оба, Слюнкин и я, отправились на сенокос, верстах в 8 - 9 от Брагина. Там мы проводили круглые сутки.

 

Четырнадцатого июля по старому стилю Слюнкин под вечер ушел в Брагин за провизией, а я остался на сенокосе. Рано утром 15 июля Слюнкин пришел с вестью, что Вера Михайловна ушла два дня тому назад в 9 часов утра с двумя неизвестными, приехавшими к ней, и вызвавшими ее на разговор. И что вблизи урочища Восочево, около которого мы жили, найден труп неизвестной женщины.

 

Меня вызвала милиция для проведения судебно-медицинского осмотра. Мы немедленно пошли в Брагин, и в милиции нашли одежду и кольцо Веры Михайловны. Все вещи были окровавленные, но мы их с несомненностью опознали. Мне сказали, что тело предано земле после осмотра фельдшера.

 

На основании вызова милиции я стал добиваться эксгумации тела. Я действительно получил предписание следователя провести осмотр тела, что и было мной выполнено.

 

ПЯТЕЦКИЙ: О смерти Веры Михайловны Вы или кто-либо другой написали членам ордена, уехавшим за границу?

 

СМИРНОВ: Нет. Насколько мне известно, никто этого не делал.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Вы решили после смерти Веры Михайловны стать руководителем коллектива?

 

СМИРНОВ: Я считал себя обязанным продолжить дело, начатое Верой Михайловной. К этому присоединился и Слюнкин, и мать убитой, Екатерина Юлиановна Турцевич.

 

Через неделю после погребения Веры Михайловны приехали супруги Волобуевы, Мария Павловна и Михаил Григорьевич. Оба они согласились с нами и мы образовали коллектив, в который и вошли все названные лица. Центром и руководителем оказался я. Я назвал коллектив "Гармахис". Это название мы обсуждали с Верой Михайловной.

 

Через некоторое время, примерно 20 августа у меня был обыск, и меня арестовали. Кроме меня и всех названных лиц, были арестованы брат Екатерины Юлиановны Турцевич - Аркадий Юлианович и учитель брагинской школы Максим. Его фамилию и отчество я забыл. Нас продержали около четырех дней, а потом отправили в Речицу, и там продержали еще некоторое время. Примерно через две недели нас освободили.

 

К декабрю 1921 года я решил перебраться в Киев, где Волобуев мог устроиться в школу. Они с женой уехали раньше, а затем в январе 1922 года уехали из Брагина Слюнкин и я. Турцевич осталась на месте - она служила в брагинской школе. Мы же, Слюнкин и я, отправились в село Козленичи, где проживает моя мать. Там я пробыл около трех недель, после чего отправился в Киев.

 

ПЯТЕЦКИЙ: В Киеве Вам удалось устроиться на работу?

 

СМИРНОВ: В Киеве я получил довольно скоро место ординатора, а через год ассистента при клинике нервных болезней Киевского медицинского института, где и служу сейчас.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Устроившись в Киеве, Вы стали создавать свой коллектив?

 

СМИРНОВ: В 1922 году я сначала сделал попытку устроить коллектив в усадьбе, что оставалась как надел семьи матери. То есть, мать, семья моего брата Олега и я. Эта попытка потерпела неудачу, и я обратил свое внимание на Киев, где устроил коллектив.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Перечислите членов коллектива.

 

СМИРНОВ: Первое время в коллектив принимались новые люди, а в последние годы почти никого не принимали, и состав коллектива остался статичен.

 

В коллективе были, а потом ушли: Николай Боровский, Вера Павловская, Мария Зелионко, Сергей... не помню фамилию, Никита Разгильдеев, Владимир Ковалевский, Борис Романовский, Мария Ливанова-Романовская, Александра Андреевская, Мария Волобуева.

 

В настоящее время в коллектив входят: Борис и Олег Смирновы, Александр Слюнкин, Михаил Волобуев, Мария Асмус, Ирина Смирнова, Александр Лисенко, Людмила Волобуева, Екатерина Лисенко, Петр Журавский, Нина Журавская, Татиана Лисенко, Екатерина Турцевич, Евгения Враженко, Клавдия Ковалевская, Николай Новицкий.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Какая была цель создания коллектива в Киеве?

 

СМИРНОВ: Организация "Гармахис" это объединение людей, стремящихся развить свои психические силы, чтобы быть наиболее истинными членами человеческого общества. Признавая, что в основе жизни человека лежит динамическая идея, в древности символизируемая как Адам Кадмон, организация "Гармахис" признает единство всех людей в одном коллективе-личности. Выявление жизни этого коллектива-личности, Адама Кадмона, и является высшей целью организации.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Каким образом осуществлялась вербовка новых членов коллектива?

 

СМИРНОВ: В коллективе "Гармахис" вербовка членов происходит так: в коллектив могут вступать все, для кого приемлемы положения Книги Входа. Книга читается желающему вступить, с предупреждением о трудностях начинаемого дела. Книга Входа "подписывается". Это означает, что желающий служить на отдельном листе пишет формулу принятия положений Книги Входа. Это есть формальное принятие, после чего в условленное время совершается краткое мистическое принятие.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Что это за мистическое принятие?

 

СМИРНОВ: Читается какая либо из молитв, принятых в братстве. После чего, вступающий считается братом на степени рассмотрения, то есть он может знакомиться с укладом жизни и взглядами организации. В случае ухода листок с подписью ушедшего разрывается и порывается связь с ушедшим. При этом не дается имени для нововступившего брата. Вступивший дает обещание, не говорить о круге, ни во время пребывания в нем, ни по уходе из него, без разрешения братьев.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Какое значение имеет ритуал для жизни коллектива?

 

СМИРНОВ: Ритуальная форма жизни коллектива, по моему мнению, как руководителя, очень важна. Я считаю, что одной материальной стороны для строительства коллектива "Гармахис" мало. В людях существует стремление к духовной основе и оправданию своего существования. А раз существует такое стремление, то оно должно быть выражено формой. Историческая традиция человечества выработала такую форму как ритуал, где ритм духовной жизни выражается в форме жеста, цвета, и т.д.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Какие формы организационные и политические должен был принять "Гармахис"? В какой мере это осуществлялось?

 

СМИРНОВ: "Гармахис", как то подчеркивает Книга Входа, стоял вне политики и рассматривал себя, как организацию общественно-духовную. Естественно, будучи организацией в принципе частную собственность, "Гармахис" стремился воспитать в своей среде людей способных активно бороться против собственности в самом широком ее понимании. Рассматривая себя как целостный организм, "Гармахис" вырабатывал в среде своей принцип построения организма индивидуального. Центром являлся руководитель, магистр "Гармахиса", в котором братья признавали своего духовного руководителя. А в силу этого признавали и руководителя всей жизни коллектива, указания которого выполнялись не в силу вынуждения, а в силу свободного признания их справедливости.

 

Как орган вспомогательный существовал и совет старших братьев, достаточно идейных, чтобы не ставить свои интересы как тормоз коллективным. Такова форма и принцип организации коллектива. В виду малочисленности членов коллектива дальнейшего развития эти формы не получили.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Чем объясняется та суетливость, которая наблюдалась в коллективе в апреле этого года и чем она вызвана?

 

СМИРНОВ: Эта суетливость объясняется тем, что я предложил всем членам коллектива, живущим в квартире . 4, составить отдельную общину (коммуну) ввиду того, что находил, что они недостаточно активны в деле добывания средств к существованию. Я предложил желающим войти в эту новую общину и устроить ее в материальном смысле как они находят нужным. Это вызвало много разговоров и обсуждений среди членов коллектива. В общину вошли живущие в квартире . 4, то есть Журавские, Лисенки, Волобуевы.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Чем объясняется постоянное подозрительность в среде членов коллектива?

 

СМИРНОВ: Члены коллектива жили замкнутой своей жизнью. Не желали навлекать у других какие-либо подозрения к участникам коллектива, с одной стороны. С другой стороны, не желали привлекать постороннее внимание к некоторым особенностям обстановке жилья: черный столик, книги с мантрамами для ритуалов, символы креста на черном фоне. Все эти вещи, естественно, возбуждали бы сторонние толки, сплетни, которых без того циркулировало немало. Могли возникнуть вопросы, что также считалось нежелательным ввиду слабого стремления к пропаганде своих идей таким путем. Идеи нужно пропагандировать научно-общественной работой или иной какой-нибудь, но без введения специфических понятий и терминов коллектива.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Дайте характеристику членов коллектива.

 

СМИРНОВ: 1) Смирнов Борис - руководитель коллектива и его организатор. 2) Смирнов Олег - врач. Старший брат коллектива. 3) Слюнкин Александр - безработный, студент - старший брат коллектива. 4) Волобуев Михаил - метеоролог в Бортничах - старший брат коллектива. 5) Асмус - безработная, сестра средней степени. 6) Смирнова Екатерина - служит в институте имени Лисенко и музыкальном техникуме, пианистка - сестра средней степени. 7) Лисенко Татиана - служит в Ленгородке - младшая сестра коллектива. 8) Журавский Петр - служит в музее - младший брат коллектива. 9) Журавская Нина - служит в Укрмете - младшая сестра коллектива. 10) Лисенко Александр - служит в водомерах - младший брат коллектива. 11) Лисенко Екатерина - безработная - младшая сестра коллектива. 12) Волобуева Людмила - безработная - младшая сестра коллектива. 13) Ковалевская Клавдия - безработная - младшая сестра. 14) Враженко Евгения - учительница - младшая сестра. 15) Турцевич Екатерина - на деле инвалид труда - младшая сестра.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Каковы Ваши взаимоотношения с гражданином Журавским? В какой мере он информировал Вас о своей работе, выполняя Вашу просьбу освещения вашей деятельности перед органами Г.П.У?

 

СМИРНОВ: Гражданин Журавский вошел в наш коллектив после смерти девочки его жены, Нины Петровны. Под впечатлением этой смерти у него возникли искания о смысле смерти, жизни и прочее. После многократных бесед на соответствующие темы, я предложил ознакомиться ему с жизнью коллектива, прочел Книгу Входа. Он согласился принять участие в жизни коллектива. Таким образом, он стал членом коллектива и остается им до настоящего времени.

 

С течением времени у него появилось стремление распространить наш опыт и искания как передовые идеи. Для начала он решил обсудить наши проблемы с официальными государственными органами, чтобы к нашему коллективу не относились с предубеждением. Он видел смысл познакомить наш коллектив со своими товарищами по партии, а также осветить наши идеи и стремления перед ГПУ.

 

В связи с этим я предложил Журавскому найти связь и возможность это сделать, предполагая, что это ему, как человеку партийному, не представит особых затруднений. Он нашел мой совет подходящим и наметил два пути. Первый, принять активное участие в агитпропе и там найти возможность говорить о нас. Второй, воспользоваться знакомствами с другими членами партии и непосредственно говорить с работниками ГПУ.

 

Как работник антирелигиозного отдела агитпропа он бывал, кажется по поручению отдела или самостоятельно, на кружковых собраниях теософов, о чем говорил со мной. Он рассказывал о разговорах среди теософов, касавшихся так или иначе нашего коллектива, ибо, несмотря на мое старание не возбуждать внимания или сплетен, среди теософов всегда ходили всякие слухи о нас.

 

Желая более активно принять участие в деле, я сам также собрался читать лекции в кружке антирелигиозной пропаганды. Я намечал тогда лекции по специальности - рефлексология и физиология нервной системы. Этот кружок должен был организоваться при музее. Раз, два или три я бывал на организационных собраниях кружка в агитпропе. Я дал свою программу и прочее, но почему-то это дело распалось, а я уже не делал попыток сблизиться с агитпропом.

 

Журавский же продолжал иметь там связи, знакомился для этого с соответствующей литературой, главным образом по сектантству и теософии, бывал на собраниях теософов. Затем, в связи с тем, что он почувствовал шаткость своего положения в партии, неудачей организации лекций в музее и прочее, он как-то вяло стал к этому относиться и под конец забросил дело совсем.

 

На мои вопросы о том, что говорил ли он кому-либо в ГПУ о нас, он отвечал отрицательно, ссылаясь на то, что не находил подходящей возможности.

 

ПЯТЕЦКИЙ: В какой мере Журавский в бытность его директором музея способствовал устройству собраний в помещении музея? Сколько раз вы там собирались для собеседований по антирелигиозной пропаганде?

 

СМИРНОВ: В музее я не принимал участия в антирелигиозных собраниях, но там бывали лекции, устраиваемые агитпропом. Сам я бывал только на организационных собраниях агитпропа, а не на публичных. Журавский хотел по моему импульсу организовать кружок или школу по антирелигиозной пропаганде при музее. По идее это должна была быть школа с упором на твердый научный фундамент. Были приглашены биологи, химики, экономисты Киева, чтобы вместе разработать этот вопрос.

 

Решено было устроить систематические курсы по намеченной заранее и утвержденной программе. Кто-то из приглашенных лекторов такие курсы проводил, но кто и сколько раз я теперь вспомнить не могу.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Каково участие Журавского в ордене теперь?

 

СМИРНОВ: До настоящего времени Журавский остался членом нашего коллектива, братом младшей степени. Активности особой не проявляет, так как по характеру своему это человек довольно пассивный. В виду коллективного найма квартиры . 4, он является представителем квартиры в домоуправлении. Еще он выполняет чисто коммунальные работы, занимается дровами, водой и прочим. Кроме этого, он интересуется математикой и астрономией, чему уделял много времени этой зимой.

 

ПЯТЕЦКИЙ: Последний вопрос. Как Вы относитесь к Советской власти?

 

СМИРНОВ: Я признаю Советскую власть и считаю ее в корне правильной. Я признаю цель, поставленную Соввластью - интернациональный коммунизм. Вижу свою идейную согласованность с этой задачей. Считаю область политики - не своей областью работы и поэтому никогда не делал попыток активного участия в ней, но считаю, что доказал своей работой как профессионал с марта 1919 года, то есть с первого вступления Соввласти в Сосницкий уезд, что могу работать как общественный и профессиональный работник на пользу Соввласти. В этом смысле особенно считаю свою педагогическую работу в Киевском медицинском институте.

 

Такими были показания Бориса Леонидовича Смирнова на допросах по 21 июня 1927 года.

 

Опять не видно следов масонской организации. Также, нет никаких признаний в участии или организации убийства жены Крамаренко. Конечно, не каждый сознается в своих преступлениях, но откуда тогда взялись обвинения, попавшие в заключение следствия? Может быть, из показаний других соучастников, свидетелей, или доносов? Ничего подобного в деле нет. Нет документов! А без каких-либо документов можно фантазировать бесконечно.

 

Как показано в деле, вместе с Борисом Леонидовичем Смирновым был арестован Михаил Григорьевич Волобуев. В момент ареста он ночевал в квартире, где был Смирнов. Ну ладно, ночевал не в квартире . 4, а в квартире . 3, дети мешали спать. Почему же из 17 человек коллектива "Гармахис" арестовали только двоих, на которых завели дело.

 

Может быть, были арестованы и другие члены коллектива, причем они проходили по другим делам? Нигде упоминаний об этом нет. Судили не организацию, а только двоих. Причем, эти двое проходили по одному делу. Может быть, что-то особенное было в показаниях Михаила Волобуева?

 

Показания Волобуева - резкие, конкретные и категоричные. Они совсем не похожи на многословные рассуждения Смирнова. Показаний немного, их можно привести полностью.

 

"Ни в какой масонской ложе я не состоял и не состою, а следовательно и степени там иметь не могу. Если же касаться братства Гармахис, то в нем я занимаю степень Адепта. Во главе нашего братства состоит Смирнов Б.Л. Вне Киева ни с кем не связан. Обогащения себя (подразумеваю) в научном, нравственном и философском отношении. Вне советской власти я (себя) не мыслю (в) СССР и не хочу иной власти, считая наиболее совершенной формой правления Советскую власть.

Собираемся мы по воскресеньям для молитвы, а проповедей никто не читает. Так как наше содружество состоит из родственников почти, то зачем его регистрировать.

Братья Смирновы Борис и Олег, последний со своей семьей, я со своей семьей, Лисенко Александр с семьей, Журавский с семьей, старуха Турцевич и гр. Слюнкин.

Мы живем коммуной, а следовательно наши средства состоят из заработков всех, больше никаких доходов не имеем.

Ночевал в ночь с 14 на 15 июня в квартире . 3 потому, что дети, которые в моей комнате 2, очень кричали не давали спать, а комната внизу была свободной. Кроме того, находясь в родственных отношениях с Б.Л. Смирновым, я часто оставался у него, т.к. в этом не находил ничего неестественного.

По нашему содружеству взаимоотношения братские.

К какому-либо иному ордену или содружеству и пр. я не причислен.

Разветвлений нашего содружества нет."

 

И второй протокол допроса.

 

"Существование пишущей машинки объясняю я следующим образом. Моя первая супруга Мария Павловна урожденная Хартко служила в министерстве торгу и промысловости. Поскольку средства были невелики, то она брала на дом переводить уставы различных торговых организаций с русского на украинский, и печатала их в не служебное время в канцеляриях. Потом, собравши некоторое количество денег, она купила машинку Континенталь и продолжила эту работу уже на дому. Кроме того и при жизни Мария Павловна печатала "разъяснения", краткие заметки Бориса Леонидовича Смирнова на религиозно- философские темы.

 

После ея смерти на машинке печатала главным образом Ковалевская Клавдия Николаевна научные статьи Бориса Леонидовича, и опять же его "разъяснения", а также и научные статьи Олега Леонидовича.

В отсутствие Клавдии Николаевны печатала уже мало умеющая печатать Асмус Мария Сергеевна.

Так называемые разъяснения распространялись только среди членов нашего круга и за пределы его не распространялись.

Особую активность в апреле месяце объясняю временем года: подготовлении к Пасхе, почему каждую неделю происходили молитвенные собрания.

Кроме того в апреле месяце произошло разделение нашей коммуны на две части: 1) Состоящую из старых членов круга: Б.Л. Смирнова, О.Л. Смирнова, Волобуева М.Г., Слюнкина А.Л., Асмус М.С., Смирновой Е.А., Турцевич Е.И. 2) Лисенко А.Э., Лисенко Т.Н., Лисенко Е.Э., Волобуевой Л.Э., Журавского П.А., Журавской Н.П. более молодых.

Причем второй группе предложено было существовать на свои средства, т.к. до сих пор существовало не совсем нормальное положение, а именно: на меньшую половину работавших приходилась большая половина не работавших.

Что касается Журавского Петра Алек., то знаю, что он должен был осведомлять Гос. Полит. Упр. о нас, но подробностей не знаю, т.к. это было предложено ему Борисом Леонидовичем Смирновым.

 

В коммуне существовал прежде всего принцип братства и обращались мы как брат с братом. Существовали также и супружеские отношения, как например между мной и моей супругой Людмилой Эрастовной, О.Л. Смирнова и Екатериной Аркадьевной Лисенко, Александром Эрастовичем и Татьяной Николаевной.

При обращении друг к другу говорили "брат" и, в зависимости старшинства по духу, "дорогой", "достойный" и "почтенный" братья.

Братство Гармахис было основано в Брагине в 20-м году: 1) Умершей Турцевич Верой Михайловной, 2) Борисом Леонидовичем Смирновым, 3) Слюнкиным Александром Эммануиловичем. Спустя полторы - две недели приехал и я со своей супругой Марией Павловной.

Цели и задачи мы преследовали: Работу над собой в смысле исправления своих недостатков, ознакомление с религией и философией и развитие интеллекта - ознакомление с научными дисциплинами..."

 

(Дальше по тексту перечисляются все братья с указанием степени и оккультного имени. Волобуев нарушает важный оккультный принцип - нельзя разглашать посторонним оккультные имена, особенно живых людей).

 

"Ритуал.

В ритуале активно принимали участие руководитель и 2 или 3 сослужащих.

Руководитель имел одежды: белую сутану, плащ красный и нагрудный знак 6-конечной звезды.

Сослужащие: белая сутана и зеленые плащи.

Служение состояло из (чтения) отрывков Нового и Ветхого Завета, отрывков из "Бхагават-Гиты", "Голоса Безмолвия" и наших специальных молитв и мантрамов.

Другая группа - все остальные братья, как присутствующие - молящиеся.

Перед ними всегда висел крест с пеликаном.

Во время служения всегда бывали курения ароматом - ладан, смирна и мирра.

Братья в церковь не ходят".

 

Как видно из показаний Волобуева, никакой политики не было. Был таинственный и непонятный ритуал, который можно было принять за масонский. О деятельности коллектива в ГПУ так и не сообщили. А раз не сообщили, то и нечего было упоминать о таких намерениях. Неубедительно это звучало. Зарегистрировать коммуну тоже не собирались. Все держали в секрете, вызывая всевозможные слухи. Здесь речь идет только об организационных ошибках. Не умел Смирнов организовать работу подобно Крамаренко, за то и поплатился. Возникли конфликты в коллективе, в котором часть людей жила за счет других. Возможно, кто-то и обиделся.

 

Что же оставалось решить следствию? Отпустить всех и закрыть дело? А как на это посмотрит начальство? Оставалось только сделать пугалом Смирнова и примерно его наказать. Провести ряд профилактических мер, чтобы другим неповадно было. Для этого и решили отправить Смирнова в ссылку. Роль Волобуева в этом деле осталась невыяснена, учитывая то, что не трогали других членов коллектива. Возможно, припугнули и простили.

 

В целом, поступили достаточно гуманно. Посмотрим, что было решено.

 

Волобуев

 

Пишет заявление на имя следователя Пятецкого:

"Обязанный своей подпиской о невыезде из Киева, я потеряю службу, а следовательно и средства существования, почему прошу разрешить мне уехать в гор. Ромны на место моей службы.

При чем обязуюсь из Ромен не выезжать до тех пор пока вы не найдете нужным снять с меня подписку".

 

Пятецкий пишет: "предоставить возможность разрешить ему выехать в Ромны". Волобуеву выехать разрешают.

 

В августе Волобуев проходит медицинское освидетельствование. По результатам освидетельствования находят, что у Волобуева отсутствует правая почка, он нуждается в постоянном врачебном контроле, диете, и прочем. Следовать на север не может.

 

Согласно постановлению от 6 января 1928 года, Волобуева М.Г. лишают права проживания в Москве, Ленинграде, Ростове на Дону, означенных губерниях и Украине сроком на три года. По амнистии 6.11.27 года срок наказания был сокращен на одну четверть.

 

8 мая 1930 года Волобуеву было разрешено проживание по всей территории СССР.

 

Смирнов

 

Отпущен на свободу с подпиской о невыезде.

 

В августе проходит медицинское освидетельствование. Страдает неврастенией и пороком сердца. Следовать на север может.

 

Согласно постановлению от 6 января 1928 года, Смирнова Б.Л. высылают в Маробласть сроком на три года с момента постановления. Срок был сокращен на четверть по амнистии.

 

По истечении срока ссылки в марте 1930 года было направлено донесение в Москву следующего содержания:

 

"Сообщаем для сведения, что СМИРНОВУ Борису Леонидовичу приват-доценту Киевского университета, сосланному постановлением Коллегии 6 января 28 года - за создание общественных оккультных организаций и провоцирование органов ОГПУ в г.Киеве - срок ссылки кончается 6 апреля сего года.

За время пребывания в ссылке, СМИРНОВ в антисоветской деятельности замечен не был.

Из ссыльных имел связь с д-ром ПРЕОБРАЖЕНСКИМ, баптистом МАЙЕР и с б. белогвардейцем КНЯГИНИНЫМ.

Своих массонских убеждений он не изменил".

 

Постановлением 8 мая 1930 года Смирнова лишили права проживания в Московской, Ленинградской обл., СКК, Дагестане и УССР с прикреплением к определенному местожительству, сроком на три года.

 

Смирнов до 8 июня 1933 года находился в городе Йошкар-Ола Марийской области, после чего ему было разрешено свободное проживание по СССР. О выбранном местожительстве нужно было сообщить соответствующему ПП ОГПУ для взятия на учет и дальнейшей аг/проработки.

 

Дальнейшие события жизни Бориса Леонидовича Смирнова уже хорошо известны по многим статьям и воспоминаниям. Его "дух пламенеющий" проявился в плодотворной научной работе. Он прошел путь до академика Туркменской АССР, специалиста-нейрохирурга, автора многих научных трудов.

 

Еще более он прославился как первый переводчик индийского эпоса "Махабхарата" с санскрита. До него переводы на русский язык делались только с немецких и английских переводов. Но все это уже хорошо известно, чтобы здесь в очередной раз об этом повторять.

 

Владимир Николаевич Горинович

 

Поздняя весна в боярском лесу так же прекрасна, как и ранняя. Солнце уже хорошо прогрело землю на открытых лужайках, и они покрылись длинными стеблями травы, пробившейся через опавшие листья. Проснулись пчелы и шмели и с радостным жужжанием приступили к поиску нектара с первых весенних цветов. В тени леса еще сыро. Пахнет прелыми листьями и воздух еще прохладный. Но и здесь торопливо пробивается жизнь к солнечным лучам.

 

Я шел через лес и искал полянки, где уже появилась трава "сон". Так называла эти цветы Нина Семеновна, жена Владимира Николаевича. Я не знал названия этих цветов, которые почему-то называли сон-травой. Они напоминали мне фиолетовые колокольчики с желтым сердечком. Я собрал небольшой букет для Нины Семеновны и через час уже вышел к забирским озерам.

 

На дальних берегах озер прогуливались цапли. На открытой местности было жарко как летом. Я подошел к дому Владимира Николаевича. Мы обменялись приветствиями и поговорили о погоде и всяких житейских пустяках. Позанимавшись немного вопросами оккультизма и философии с Владимиром Николаевичем, я попросил его рассказать о своей жизни. С историей "Гисбара" я достаточно познакомился, удовлетворив свое первоначальное любопытство, и меня теперь интересовала история жизни Владимира Николаевича, которая для меня представлялась наполненной приключениями и многими загадочными событиями.

 

Как раз представился подходящий случай. Владимир Николаевич держал в руке кусочек плотной бумаги желтоватого цвета.

 

- Знаете, что это за бумага? - спросил он меня. Я пожал плечами, бумага тоньше картона, но плотная.

 

- Это бумага для слепых. На ней выдавливаются точки в специальной комбинации по шрифту Брайля. Точки выдавливаются с изнанки и на верхней части листа образуются выступы. Слепые касаются рукой этих выступов и таким образом могут читать текст. А Вы знаете, что я научился впервые читать по книгам для слепых?

 

- А почему так необычно Вы учились читать?

 

- Читать меня научил мой отец, который был слепым. Я Вам рассказывал его историю?

 

Я попросил Владимира Николаевича рассказать эту историю, даже не подозревая, насколько она оказалась интересной.

Отца Владимира Николаевича звали Николай Елисеевич Горинович. Однажды на улице он встретил одного своего случайного знакомого, с которым не виделся уже долгое время. То был ещё молодой человек, похожий на студента и, как сам он объяснил, бывший ссыльный, будто бы за какое-то политическое дело и теперь по манифесту возвратившийся назад с тем, чтобы поступить в Киевский университет. Он начал расспрашивать Николая Елисеевича, не знает ли он кого-нибудь из Киевских социалистов, но Николай Елисеевич не имел представлений об этих людях.

Вскоре этот молодой человек куда-то уехал из Киева, и Николай Елисеевич, встретив его на улице через некоторое время, обрадовался ему как хорошему знакомому. Молодой человек сообщил Николаю Елисеевичу, что он только недавно появился в Киеве, и ищет себе квартиру. Николай Елисеевич предложил помочь ему, и, хорошо зная эту местность, быстро нашёл подходящую. Его удивило то обстоятельство, что при найме квартиры его знакомый предупреждал хозяйку, что у него часто бывают гости, бывает шумно и прочее. Николаю Елисеевичу показалось странным это, потому что в первую встречу на улице тот сказал, что у него нет знакомых в Киеве. Наняв квартиру, молодой человек попросил Николая Елисеевича помочь перевезти ему и его спутницам их вещи, которые находились в гостинице, на что тот с готовностью согласился. При перевозке Николай Елисеевич среди других вещей заметил массу всякого рода одежды, как крестьянского, так и немецкого платья. По дороге молодой человек рассказал, что он нашёл, наконец, то, чего искал, а именно знакомство с политическими, и объяснил, что народные костюмы нужны его новым товарищам при их экскурсиях в народ. Эти люди называли себя социалистами.

Николай Елисеевич через некоторое время вынужден был уйти из дому, поскольку поссорился со своими родителями из-за своих неудач в учебе и трудоустройстве. Кроме этого вскоре умер его отец, то есть дед Владимира Николаевича, от чахотки. Его знакомый молодой человек, узнав об этом, предложил поселиться вместе на снимаемой квартире.

Оказалось, что на квартире поселилась коммуна социалистов, а молодой человек был распорядителем этой конспиративной квартиры. Николай Елисеевич, не имевший прежде почти никакого представления о социализме, вскоре очень увлекся жизнью своих новых друзей. Об их делах и задачах социалистов он узнал больше из нескольких подпольных книг, которые прочитал. О своих личных взглядах и убеждениях социалисты говорили вообще мало. Средств материальных у его новых товарищей было, по-видимому, очень мало, хотя каждый из членов коммуны отдавал добровольно все, что имел на общую пользу. Жили все бедно, пользуясь необходимым для жизни, но все были очень обыкновенно веселы и довольны, обращались друг с другом просто, как товарищи или близкие родные. Некоторые из них были очень симпатичные и идеальные молодые люди, глубоко верующие в осуществление своих иллюзий, словом, были люди очень хорошие и искренние, но чересчур увлекающиеся, а потому и очень односторонние в своих взглядах. Жизнь в коммуне ему понравилась, а некоторых товарищей он полюбил так, что долго с удовольствием о них вспоминал.

Социалисты под видом рабочих ходили в народ с целью пропаганды. По примеру их и Николай Елисеевич странствовал два раза по Киевской губернии. Он подробно рассказывал об этих своих экскурсиях в народ. Ходил он вместе с одним из товарищей, но оба раза они мало пропагандировали, главным образом по неопытности и неведению в своем деле. Во время своего второго путешествия в народ они оба были арестованы и под конвоем отправлены в Киевскую тюрьму. Здесь, на допросах, не желая выдать своих товарищей, Николай Елисеевич не давал никаких показаний.

Впрочем, как рассказывал он, никто из допрашивавших его товарищей прокурора в этот раз не запугивали его никакими угрозами. Напротив, жалели его, понимая и вполне веря тому, что попал он к социалистам совершенно случайно. После трёх- четырёх месячного строгого одиночного заключения на Николая Елисеевича вдруг напала страшная тоска вообще и в особенности тоска по своей матери. До сих пор мать его не имела о нем никаких сведений и не знала, где он находится. Сам он в первое время своего тюремного заключения не хотел с нею видеться, хотя власти и предлагали это ему. Теперь же он просил свидания с ней, которое сразу и было ему предоставлено. Мать пришла к нему с его младшей сестрой, гимназисткой Ольгой. Николаю Елисеевичу было горько от того, что матери пришлось под старость зарабатывать пропитание себе и своим малым детям тяжелым трудом сестры милосердия. Невыразимо было жаль младших братьев и сестренку.

Тогда он принял решение любой ценой получить свободу, чтобы иметь возможность работать и помогать своему семейству. Он написал в жандармское управление, что желает чистосердечно сознаться по своему делу. И действительно, когда через несколько дней его вызвали к допросу в присутствии нескольких членов прокуратуры и тайной полиции, он объявил все, что знал, не скрывая ничего, о чем его ни спрашивали. При этом, Николай Елисеевич очень повредил своими показаниями социалистам. Через несколько месяцев после этого он получил свободу.

Только с получением свободы понял Николай Елисеевич всю глупость и нечестность своего поступка. Он жестоко ошибся, рассчитывая, что с получением свободы может заняться каким-нибудь делом, иметь возможность помогать своей матери. Все его документы остались при делах жандармского управления, и ему выдали из того же управления вид на жительство, в котором значилось, что он находится под строжайшим надзором полиции. Благодаря этому, так называемому в народе "волчьему паспорту", Николай Елисеевич по выходе из тюрьмы оказался в условиях еще худших, что это было до знакомства его с социалистами. Работы он себе нигде найти не мог, и страшно бедствовал и голодал иногда буквально несколько дней сряду. Пробовал он и трудом чернорабочего найти себе пропитание, и на завод поступал учеником, но долго нигде не мог оставаться. Например, на механическом заводе, куда он поступил учеником с жалованьем пяти рублей в месяц на всем своем, постоянная жизнь впроголодь при 12-ти часовом труде не позволила ему продолжать работу, хотя она ему и очень нравилась, как всякая другая физическая работа. Подходящего же для себя места он нигде занять не мог, потому, что, находясь под судом, он везде получал отказ.

Таким образом, прошел целый год после его освобождения, в течение которого он не имел никакого общения с социалистами и ни разу не виделся ни с кем из них. Под конец этого года он, наконец, получил где-то в Волынской губернии частное место домашнего учителя, но вскоре должен был по требованию правительства возвратиться в Киев, где началось судебное следствие по делу "распространения преступной пропаганды в России", и Николая Елисеевича вызвали в качестве обвиняемого. То была весна 1876 года, год его совершеннолетия. По прибытии в Киев опять началась жизнь впроголодь. К тому же судебный следователь, производивший следствие был далеко не так добр и снисходителен, как товарищ прокурора, который допрашивал при дознании. Этот следователь очень придирался к Николаю Елисеевичу, навязывал ему дела, о которых тот ничего не знал, и вообще был с ним очень строг, несмотря на искреннее сознание Николая Елисеевича во всем.

Опасаясь, что следователь, не доверяя ему, может арестовать его, Николай Елисеевич задумал бежать за границу, в Болгарию, где в то время шло восстание, и поступить там волонтером в ряды повстанцев. В это же время он встретил двух из своих товарищей по гимназии, которые тоже были знакомы с социалистами. Они взялись помочь ему устроить бегство и, дав ему адрес и условный пароль к одному военному фельдшеру в Елисаветграде (Кировограде) Херсонской губернии, направили его туда, откуда этот фельдшер должен был помочь ему пробраться дальше до Одессы, а там уже за границу.

Не подозревая никакого злого умысла со стороны своих товарищей, Николай Елисеевич, распродав свое скудное имущество, отправился в Елисаветград, простившись раньше со своей матерью, которая, понимая его безвыходное положение, одобрила это намерение и даже благословила его на волонтерскую службу. В Елисаветграде, отыскав квартиру фельдшера Майданского, он к своему великому изумлению, узнал, что здесь в Елисаветграде, находится целая коммуна социалистов, о существовании которой товарищи умышленно ничего не сообщили ему. Уйти из Елисаветграда он не мог, не имея при себе ни копейки, да и без паспорта опасно было двигаться дальше, а киевские товарищи уверили его, что в Елисаветграде очень легко можно достать паспорт (фальшивый, конечно). Майданский обещал достать паспорт и приютил Николая Елисеевича пока у себя, хотя относился к нему как-то не совсем доверчиво. Через несколько дней Майданский привел к Николаю Елисеевичу какого-то молодого человека, который, как он объяснил, интересуется социальными вопросами и желает познакомиться с политическим.

Взглянув на своего нового знакомого, Николай Елисеевич узнал в нем своего товарища по гимназии Льва Дейча, который не сразу в этом признался, назвав себя какой-то другой фамилией. Дейч предложил свою помощь для поездки в Одессу, куда будто бы и он собирался ехать. Желая поскорее выбраться из Елисаветграда и боясь преследования полиции, Николай Елисеевич с радостью согласился на это предложение. Все это время Дейч рассказывал ему о своей нелегальной жизни, старался, как можно больше расположить к себе его доверие, что ему вполне удалось. По пути в Одессу Дейч познакомил Николая Елисеевича с одним харьковским студентом, который ехал тоже из Елисаветграда и будто только сейчас, случайно встретился с ними.

Дальше поехали они вместе. На одной из станций Николай Елисеевич увидел Дейча, разговаривающего с какой-то дамой, и узнал в ней одну из Киевских социалисток по фамилии Брешко-Брешковская. Приехали они в Одессу ночью.

Лучше будет привести подлинный рассказ Николая Елисеевича, который он изложил в своих воспоминаниях, записанных старшей сестрой Владимира Николаевича, Верой Николаевной в 1912 году.

"В Одессу приехали мы 10-го июня в десять часов вечера и по совету Дейча, высадились не на пассажирском, а на товарном вокзале, где было мало освещения, и стоял всего один жандарм; на пассажирском же вокзале, где было много полиции, нас, по его мнению, могли арестовать. Выйдя из вагона на плохо освещенную платформу вокзала, Дейч оставил меня, и подошёл к господину, по-видимому, встретившему нас, в котором я тот час же узнал одного из товарищей по Киевской коммуне Якова Стефановича. Сказав с Дейчем несколько слов, Стефанович прошел мимо меня, и я расслышал, как он сказал Дейчу два слова: "Он самый". Я понял, что слова эти на мой счет, и почувствовал, что против меня затевается нечто недоброе; но последовавшие после этого события произошли так быстро, что я не мог и опомниться, не только разобраться во всем этом. Я увидел, как Стефанович под руку с киевской дамой, приехавшей в одном поезде с нами, пошел вперед, за ними последовал харьковский студент, я и Дейч в арьергарде. Дейч был вооружен и еще дорогой показывал мне револьвер и патроны и говорил, что в случае ареста он будет стрелять. Мне сказали, что мы идем ночевать в безопасное место к одному из известных мне по имени социалистов. Была очень темная ночь, когда я, в буквальном смысле конвоируемый харьковским студентом и Дейчем, вышел на плохо освещенную улицу какого-то предместья Одессы, а потом мы вышли на какую-то большую и совершенно темную площадь. В Одессе я был впервые, и город мне был совершенно не знаком. Стефанович со своей дамой куда-то скрылся, но когда мы прошли по площади некоторое расстояние, он показался один без дамы (узнал я его по светлым панталонам, которые были на нем) и, сделав возле нас полукруг, он подбежал к студенту сзади и сбил с него фуражку. "Что тебе надо?" крикнул на него тот. "Я хотел папироску закурить", пропищал Стефанович, очевидно умышленно измененным голосом, и опять исчез во мраке ночи. Я спросил, что это значит, и студент ответил мне, что это один из одесских хулиганов, которых здесь множество. Но не прошли мы и нескольких шагов после этого, как харьковский студент сбил с меня шляпу, и вместе с этим посыпались удары какого-то тупого оружия. Дейч в это время зажимал мне рот и приказывал мне не кричать. Ошеломленный ударами по голове и сбитый с ног на землю, я потерял силу, но сознание ни на минуту не оставляло меня, и мысли работали с изумительною быстротою. Я слишком уважал социалистов, чтобы мог считать их способными на такого рода поступок со мною. Самое худшее, что я ожидал от них, когда действительно иду ночевать к ним, что они потребуют от меня отчета в моих действиях против них, и в таком случае я надеялся, что они выслушают причины и обстоятельства, заставившие меня изменить им и даже повредить своими показаниям. Итак, я лежал на земле, и удары продолжали на меня сыпаться, причиняя мне не столько физических, сколько нравственных страданий. Операция производилась молча, так как ни я, ни они не произносили не слова. Наконец я спросил их..: "За что?". "Шпион", прошептал Дейч, и эти слова, и незаслуженная обида поразили меня окончательно. Сначала мне очень хотелось крикнуть, что они врут, но, рассудив, что это будет бесполезно, я продолжал молчать, приготовясь к смерти, в скором наступлении которой я не сомневался. Мне ужасно жаль было расставаться с жизнью. Я положительным образом не верил ни в то, что загробное или сверхъестественное существует. Затем мои страдания сделались невыносимыми, и я коротким "Скорее" попросил своих мучителей закончить их дело. "Скорее", приказал студент Дейчу, и я приготовился умереть, ожидая выстрела или удара кинжала. Но вместо выстрела хлопнула пробка, и Дейч стал лить мне на голову какую-то едкую жидкость с сильным запахом, и я понял, что со мной делается что-то ужаснее смерти. Затем, ударив меня еще несколько раз по голове, харьковский студент и Дейч бежали, считая меня, вероятно, мертвым. Я лежал на боку и, приподнявшись на правом локте, видел, как убегали они, а перед ними Стефанович в белых панталонах со своей дамой, которая, вероятно, присутствовала при операции, но которых я раньше не заметил. Первые несколько минут я не чувствовал никакой боли и поэтому продолжал лежать спокойно или, вернее, замер в ожидании чего-то ужасного. Сознания, повторяю, я не терял ни на одну секунду и только очень ослабел. Вдруг я почувствовал отчаянную жгучую боль во всей голове, как будто она попала в пылающий огонь. Тут я вскочил на ноги, начал срывать с себя одежду, пропитанную кислотой, бегать по площади и кричать, взывая о помощи. На мой крик сбежался народ с фонарями и пришел городовой. Он отвел меня в полицейский участок, где я объяснил, что я - сбежавший из Киева политический преступник, что я оглушен и облит кислотой напавшими на меня неизвестными людьми. Выдать злоумышленников я не хотел, но руководили мною в этом не любовь к ним или жалость, а своего рода месть и желание доказать, что я совсем не то, за что они меня принимали. Из полиции меня тот час же отправили в больницу, по прибытии в которую я навсегда потерял зрение. На утро полицией, на месте преступления, была найдена пустая склянка из-под серной кислоты и записка со словами: "Такая участь шпиону!".

В то же утро в больницу явились судебный пристав с товарищем прокурора и жандармский офицер и начали мучить бедного пострадавшего допросами. При первых допросах он продолжал утверждать, что на жизнь его сделали покушение неизвестные лица, но следователи не верили тому и каждый день беспокоили его новыми допросами.

Николай Елисеевич очень просил их не сообщать о нем его родным, но через несколько дней ему вдруг прочитали записку от матери, в которой она советовала ему выдать негодяев. Узнав, что матери все известно, он разрыдался, этим воспользовался следователь и выпытал у него все, что ему было надо. Вследствие этого показания в Елисаветграде были произведены несколько арестов, но главные виновники - Дейч, Стефанович и харьковский студент успели скрыться, и были арестованы гораздо позже. Дальнейшее следствие раскрыло, что социалисты при появлении Николая Елисеевича в Елисавтграде собрали совещание, на котором было решено убить его, так как они приняли его за шпиона.

Николай Елисеевич Горинович провел в Одесской больнице в страшных мучениях, как физических, так и нравственных, год и четыре месяца. Потом он был вызван в Петербург, где начался большой политический процесс. Мать же его, которая собиралась перевестись из Киева в Одессу, чтобы самой ухаживать за больным, слепым калекой-сыном, не смогла исполнить своего желания. С открытием турецкой войны ей нельзя было оставить военного госпиталя, в котором она служила. Вскоре она, заразившись от пленных турок пятнистым тифом, умерла, так и не увидевшись больше с сыном. В это время Николай Елисеевич находился уже в Петербурге, куда его вызвали из Одессы, когда начался большой политический процесс, известный под названием "Процесс ста девяносто трех" (по числу подсудимых).

Николай Елисеевич, в числе других обвиняемых, был тоже привлечен к ответственности. В Петербурге ему пришлось круто. Его перемещали из одной больницы в другую, и только тут он понял и пережил с особенной силой весь ужас своего положения, одинокого, никому не нужного и обременяющего других слепого калеки. Вскоре открылась сессия суда в особом присутствии сената по делу "распространение преступной пропаганды в империи". Несколько раз Николая Елисеевича возили на суд, но он был так удручен от всей души, до того упал духом, что совершенно безучастно относился к своей судьбе и к решению суда. Скоро, однако, его перестали беспокоить и, как объяснял Николай Елисеевич: "они приняли меня, вероятно, за идиота потому, что я совершенно безучастно относился ко всему и на все вопросы почти ничего не отвечал".

Вскоре после его обращения, ему было объявлено решение суда, по которому он приговаривался за свое государственное преступление к лишению всех прав и к ссылке в Сибирь. Суд предоставил это на усмотрение Государя Александра III, который, как сказано, было в указе, понял, что обвиняемый и без того был слишком сильно наказан, и помиловал его совершенно.

В больнице за ним ухаживала медсестра Екатерина Розумовская. Вскоре они поженились и у них родились восемь детей. Николай Елисеевич последние годы своей жизни прожил в состоянии бодрости духа, интересовался событиями жизни, много читал. Любил детей и уделял им много внимания. Лицо Николая Елисеевича было закрыто черным платком. Сохранилась фотография того времени, где он сфотографирован с женой.

Последнего предсмертного рассказа Николая Елисеевича в январе 1912 года, который продолжался 15 дней при петербуржце толстовце Беневском, Вера Николаевна не слышала. В эти 15 дней, под конец рассказа, Николай Елисеевич Горинович впервые сообщал (так как обещал не говорить об этом до смерти), что: "в бытность его в Констанце, приезжал к нему Стефанович, валялся у него в ногах и просил простить, так как выдал организацию социалистов он, Стефанович, а на Николая Елисеевича свернул, чтоб отвести от себя подозрения товарищей, и с той же целью организовал неудавшееся убийство".

Владимир Николаевич задумался о чем то и замолчал. Мне пришла мысль, насколько повторяются события в жизни поколений. Владимир Николаевич тоже оказался в коммуне, в которой также произошли трагические события. А полиция и суд во времена Николая Елисеевича были ничуть не лучше, чем во времена Владимира Николаевича.

История с отцом Владимира Николаевича оставила след в литературе и попала в ряд книг и периодических изданий. Одну из книг мне показал Владимир Николаевич.

Вот как это сюжет описывался в этой книге:

"Сумеречная тень пала на Яблонского, он ощущал кожей, нутром, бессонными ночами являлся Горинович. Яблонский наяву видел Гориновича. Яблонский видел фотографию: не лицо, а сплошная язва, рубцы, незрячие вытекшие глаза. (Гориновича подозревали в предательстве подпольного кружка. Мстители настигли его где-то в тупике, на каких-то запасных путях, у пустых товарных вагонов. Когда он упал, на него плеснули соляной кислотою, чтобы полиция не опознала труп. Но то был не труп. Горинович выжил. Выжил и остался слепым уродом. Фотографию Гориновича инспектор Судейкин любил, как бы нечаянно сунуть арестованным революционерам. Стращал: ну, хорошо-с, мы тебя, батенька, выпустим, а вослед шпионом ославим, со шпионом-то ваш брат, гляди, чего производит.) Бессонными ночами к Яблонскому словно бы приходил на свидание этот Горинович. Склонялся к подушке, шевелил лоскутьями губ. Яблонский вскакивал, пил водку. Но водка не заглушала в его мозгу методический постук адской машины"

(Из романа Ю. Давыдова "Глухая пора листопада", книга 1, "Молодая гвардия", 1968, Москва)

Не правда ли, замечательная тема для остросюжетных романов? Однако, это были реальные события.

Поскольку, я уже расспрашивал Владимира Николаевича о годах, проведенных в ордене "Гисбар", то я попросил его рассказать о событиях после распада ордена в 1920 году.

- После распада ордена "Гисбар" произошло разделение на две группы, - начал я формулировать вопрос, - одна из которых эмигрировала в Ташкент, а вторая присоединилась к вдове Крамаренко...?

Владимир Николаевич уже понял вопрос, не дожидаясь пока я его задал. Он продолжил рассказ о событиях в "Гисбаре" и о том, что произошло позже.

Часть "гисбаритов" приняла решение уехать в Житомир на заработки. Работали они на сборе смолы, и жили коммуной. Вот почему Владимир Николаевич не оказался среди членов "Гармахис", возглавляемого Смирновым. Трудно сказать, то ли Владимир Николаевич был более способным конспиратором, то ли в его коммуне решили не увлекаться ритуалом.

Владимир Николаевич был совсем другим человеком. Он был моложе Смирнова почти на десять лет, и по характеру своему не был похож на кабинетного ученого. Он был находчив, изобретателен, активен и энергичен. Горинович охотно брался за любое практическое дело, то ли это было ремесло, которое он быстро усваивал, то ли профессия, требующая основательной подготовки. Он брался за любую работу с увлечением и доводил ее до поразительного совершенства. Он способен был переделать любой станок, заставив его работать совершенно иначе. Причем, получив неожиданные результаты, он радовался как ребенок. Я бы характеризовал Владимира Николаевича как новатора производства и изобретателя.

Коммуна, в которой работал Владимир Николаевич со своими товарищами, также продолжала изучать оккультизм, но делала это осторожно, незаметно. Поэтому, они не давали поводов для сплетен. Владимир Николаевич часто любил повторять фразу: "Никогда не вступайте ни в какие организации, и никогда ни под чем не подписывайтесь". Эту фразу ему сказал кто-то из знакомых оккультистов и фраза Владимиру Николаевичу понравилась.

Товарищи Владимира Николаевича поддерживали связи с некоторыми из знакомых оккультистов. Однажды к ним приехал представитель одного из оккультных орденов и привез рукописный вариант книги Владимира Шмакова "Законы синархии". Об этой книге только слышали, но самой книги не видел никто. Всем хорошо была известна первая книга Шмакова "Священная книга Тота или Великие арканы Таро". Вторую книгу Шмакова "Пневматология" Владимир Николаевич видел в 1922 году в библиотеке Киевского университета. Теперь же, приехавший оккультист, самодовольно показывал "Законы синархии" в рукописном варианте. Он заявил, что книгу можно посмотреть, но утром он должен уехать и забрать книгу с собой. Его накормили и уложили спать, а книгу разделили на 18 частей (по числу членов коммуны), и за одну ночь переписали. Утром книгу вручили приехавшему оккультисту.

Жизнь в коммуне была наполнена интересными делами. Люди жили дружно. Владимир Николаевич познакомился с Ниной Семеновной Гаевской, и в 1924 году они поженились. Нина Семеновна происходила из дворянского рода, была очень образованным человеком. Меня всегда восхищали ее энциклопедические познания. Она хорошо владела несколькими иностранными языками. Она была в числе первых студенток юридического факультета Киевского университета. Именно первых, поскольку до этого на юридический факультет женщин не принимали. При таких обширных познаниях и богатом жизненном опыте, она в общении напоминала 18-летнюю девушку, полную энергии и энтузиазма. Ей все было в жизни интересно. Я помню, когда в возрасте 89 лет, почти ничего не видя и не слыша, она вспоминала все названия птиц на нескольких языках. Я доставал на полке словари и проверял ее. Жаль, что я не знал иностранные языки как она, я не мог даже правильно прочесть нужное слово.

Этот год определил дальнейшую судьбу Владимира Николаевича и Нины Семеновны. На призыв государства наладить народное образование они сразу же откликнулись. Это была ни какая-нибудь разнарядка из райкома или комсомольская путевка. Они сознательно сделали свой выбор, и выбор был совсем не легкий. Выбрать самое глухое село и организовать там сельскую школу - это был поступок, на который решился бы не всякий. Опытные оккультисты, Владимир Николаевич и Нина Семеновна не пытались устроиться на тепленькое местечко где-нибудь в Киеве, хотя их уровень культуры и образования был достаточно высоким. "Дух пламенеющий", воспитанный в них, позвал их на трудный и благородный путь.

Учебников еще не было, но Гориновичей эти трудности не пугали. Они сами составили азбуку, нарисовали картинки. Все учебники и наглядные пособия они изготавливали сами. Я даже немного завидую их первым ученикам, мне бы таких учителей в школе, хотя о своей первой учительнице я могу сказать только хорошее. Но мне тоже очень повезло, Гориновичи все равно стали моими учителями, хотя я уже был выпускным студентом.

Я уже рассказывал о том, как Владимир Николаевич изготовил проекционный фонарь и слайды для школьников. Слава о нем распространилась далеко за пределы села Забирье. Созданная им школа фактически до начала войны считалась лучшей в районе.

- Боярка прославилась в советской литературе благодаря роману Николая Островского "Как закалялась сталь". Вам известно как все было на самом деле? - спросил я у Владимира Николаевича только из любопытства, его же не было в то время в Боярке.

Оказалось, что Владимир Николаевич очень хорошо изучил историю этих мест, составил подробные карты, расспросил участников событий. Здесь он также проявил свою способность докапываться до сути дела. К нему часто приезжали корреспонденты газет, которым он все подробно рассказывал и показывал. Часто оказывалось, что в газеты попадала совсем не та информация. К сожалению, часто встречаются журналисты, которые уже с готовой статьей приезжают "отметиться" к очевидцам, а потом в газеты попадает все та же шаблонная информация, но уже с ссылкой на показания очевидцев. Почему так происходит, я не знаю. Виноваты редакторы или сами журналисты, но честно признаюсь, журналистов я не люблю.

Я всегда доверял информации с места событий, а не официальным источникам. Может быть, этому я научился у Владимира Николаевича, а может быть и всегда таким был. Вот, сам увижу, услышу, проверю - тогда и поверю. Лучше поговорить с местным жителем, чем читать газеты.

Когда в 1918 году Украина была оккупирована немцами, то в Забирье против них действовало шестеро партизан. Наиболее активным из них был В.Приходько. Он выходил с винтовкой на Брест-Литовское шоссе и из кустов убивал поодиночке немецких солдат. В эти дни в Забирье прибыл немецкий офицер с деньщиком, который ходил по селу и фотографировал окрестности. Все шестеро партизан спрятались в овраге возле болота, и когда немцы уже выходили из села, партизаны их расстреляли. Трупы обоих немцев закопали в селе на огороде и до вечера танцевали гопак на их могиле. На следующий день большой отряд немцев окружил село и начал сгонять всех жителей в церковь. Немцы побили шомполами 400 жителей, требуя выдать партизан, но партизаны успели убежать из села.

В 1919 году Петлюра на несколько часов захватил власть в Киеве, но был изгнан деникинцами. Петлюровцы пришли в село Забирье и мобилизовали в свою армию 130 жителей. Один из жителей вспоминал, как в село пришли петлюровцы и начали разыскивать евреев. Жители помогли евреям спрятаться. Например, кузнеца Янкеля переодели в крестьянскую одежду и поставили косить траву вместе с другими. Петлюровцы заинтересовались Янкелем, но забирцы объяснили, что это глухонемой и слабоумный житель.

Когда село заняли деникинцы забирский священник, которого жители называли "Пузатый", демонстративно дружески принимал у себя офицеров, угощал их за своим столом, чем возмутил ограбленных деникинцами односельчан. Один из жителей написал на дощечке записку, где угрожал священнику расправой над ним и его семьей, если до вечера он не уедет из села. Внизу дощечки он поставил подпись "Атаман Чеснок", и подложил дощечку священнику под окно. Перепуганный священник в тот же день уехал с деникинцами на их броневике. Этот житель рассказал об этом случае Владимиру Николаевичу в 1929 году. Точно такая же записка упоминается Николаем Островским в романе "Как закалялась сталь", когда кто-то из бандитов подбрасывает ее комсомольцам.

В октябре 1919 года Красная армия прошла с боями от Ирпенского фронта через село, и вытеснила деникинцев за лес. Через несколько дней в село ворвался карательный отряд генерала Шкуро, который устроил жестокую расправу, расстреляв активистов и забрав у жителей ценные вещи, одежду и скот.

Что же касается строительства знаменитой узкоколейки, то существует несколько версий ее местонахождения, поскольку архивных данных не сохранилось, а может быть, и вообще не было. Владимир Николаевич собрал информацию на основе рассказов участников строительства из села Забирье, начертил подробный план, который и был использован для установки памятного камня и фрагмента узкоколейки, а позже и монумент.

 

Вот некоторые из воспоминаний:

 

"Вскоре после того, как прогнали деникинцев, с ноября 1919 года начали валить лес в квартале над оврагом, тогда он назывался тринадцатым. Нас из Забирья было 22 трудармейца. Были у нас удостоверения от Железнокома. Руководил нами десятник Литвиненко, родом из Боярки. Он был старше нас, было ему тогда 25 лет. Платили нам тканями, солью, крупой, мукой. Когда село заняли поляки, на две или три недели, мы прекратили работу, а как поляков выгнали, опять валили лес все лето аж до зимы.

В Боярке возле железнодорожного переезда был паровозо- поворотный круг, возле лесных складов напротив почты. Там была каменная площадка, на которой разгружали вагоны. От нее в 1920 году и начали строить узкоколейку прямо к яру вблизи Забирья, где мы валили лес.

Как выпал снег, наемные работники начали строить мост через овраг. Сначала настелили низкий мост, немного больше метра в высоту, а позже построили высокий мост. От него и возили лес лошадьми на вагонетках до Боярской станции.

 

Летом 1921 года мост через овраг уже был готов. Руководил работами тогда уже Амосов, командир полка, который тут же и жил - возле пруда в хате Приходько, а штаб был в Крюковщине. Мы были у него как трудармия, выполняли саперные работы - окопы копали, устанавливали военные заграждения. За дамбой, в хате Семена Совы, жили три не забирских трудармейца - Андрей Рогожанов и еще двое, которые делали укрепления под командованием Амосова. У них же в хате был склад инструментов. Зимой, когда лежал глубокий снег, наскочила на эту хату какая-то банда, может быть Гайового, позабирали пилы, а одного из тех трудармейцев, Захарку, раздетого и босого, бандиты водили по селу аж на Макаровщину, потом отпустили..."

 

"Вот здесь, где теперь машины переезжают, была через мост узкоколейка, шла по этой стороне оврага аж до кустарника возле брода, возле Атамановой Крутой горы. Я работал там в ноябре двадцатого года, резал толстые девятиаршинные колоды на полметровые куски - их кололи на дрова для паровозов. Я резал одной пилой с Павлом, там такой молодой рабочий у комсомольцев каким-то начальником был... Как же его фамилия была? Забыл... Стойте, вспомнил: Корчагин! А еще работал с нами и совсем молодой комсомолец по имени Николай Островский. Павел Корчагин был лет на шесть его старше".

 

Один из жителей села вспоминал, что в 1923 году жил в тех местах и пас корову недалеко от села Малютинка. Там была заброшенная узкоколейка, которая доходила до речки. Вместе с другими ребятами пастухами он катался на вагонетках с горы вниз к речке. Вагонетки были железными с ручным тормозом. На гору они толкали вагонетку все вместе, а вниз к речке она катилась сама, нужно было тормозить.

 

Так что легендарная узкоколейка просуществовала всего два года после строительства. Забирские жители разбирали вагонетки и приносили их в кузницу. Там из отдельных частей делали детали для плугов и другой техники. В некоторых домах почти до 70-х годов сохранились плоские рейки, которыми подпирали потолки домов.

Существует версия, что узкоколеек было две или три, чтобы доставлять древесину с разных кварталов леса.

 

- А с 1924 года Вы были только школьным учителем? - спросил я Владимира Николаевича.

 

- Приходилось заниматься всякими делами. Например, летом 1929 года, когда я еще был заведующим школой, меня приняли в сельскохозяйственную артель и выбрали председателем правления. Приходилось отстаивать права колхозников на землю, разбираться с Райземотделом, оформлять различные документы.

 

Владимир Николаевич рассказал, что с 1919 по 1923 годы селом фактически руководил священник Нестеренко, в недавнем прошлом белогвардейский офицер. Дьячком у него был также бывший белый офицер Семко. Председателем сельсовета, бывший фельдфебель или старшина забирского петлюровского отряда.

 

Священник Нестеренко, чтобы не потерять церковную землю, договорился с богатыми жителями села, входившими в церковный совет, организовать фиктивную сельскохозяйственную артель. При этом церковная земля стала артельной, которую обрабатывали прихожане "за отпущение грехов", а урожай, как и раньше, шел церкви, то есть священнику. Артель зарегистрировали, получили печать, а чтобы замылить глаза, приписали к артели несколько бедняцких семей. Сельский активист Титаренко тогда был председателем Райземотдела. Он разоблачил все эти хитрости священника и провел общее собрание артели, на котором всех исключили из артели всех богачей - членов церковного совета. Так появился в Забирье первый колхоз в 1921 году. Артели принадлежала лишь бывшая земля священника и несколько небольших участков земли разбросанных на большой территории. Все это нужно было перепланировать.

 

Много было всяких трудностей. Особенно после большого пожара 1923 года, когда сгорело за каких-нибудь полтора часа более 400 домов. После этого многие жители села, включая Титаренко, покинули эти земли, и переселились в Херсонскую область, а некоторые уехали даже на Урал и Амур.

 

После этого артель фактически распалась. Было много проблем с перераспределением земли, особенно когда село переподчинили другому району, и на землю начали претендовать другие артели. Было предложено перевести участки за 6 километров на безводные земли. Кроме того, колхозником пришлось бы переносить свои дома на новое место, и т.п. Такие условия жизни были невыносимые, и колхозники начали покидать артель. Осталось только шесть семей. Тогда и попросили Владимира Николаевича помочь отстоять интересы жителей.

 

Владимир Николаевич добился решения Райземотдела, согласно которому поле артели должны были перенести ближе к селу на более плодородные земли богачей. При выполнении этого решения оказалось, что наиболее плодородная земля состоятельных жителей в списках значилась как неудобные озера, а площадь лугов была на пятнадцать процентов больше, чем указывалось в документах. Тогда все выявленные излишки земель были присоединены к артели. Богатые жители начали этому решению препятствовать, и пришлось обращаться в суд. Суд решил вопрос в пользу артели. После этого только стало возможным провести нормальное землеустройство.

 

Наконец, жизнь артели наладилась. Артель приобрела сельхозтехнику, а учет выполненных работ проводился четко в присутствии всех членов артели. Члены артели стали по контракту получать ежемесячно по 20 кг муки на каждого едока и дефицитную в то время ткань на одежду. В Забирье впервые открылись детские ясли. В артель начали вступать новые люди, а также вернулись с Херсонщины многие переселенцы. Решил также вернуться в артель и уехавший вначале Титаренко, но забирские кулаки, действия которых он в свое время разоблачил, подослали к нему убийцу, застрелившего Титаренко из обреза. Убийцу задержали, судили и расстреляли.

 

В артель прибывали все новые люди, и началось массовое вступление жителей в колхоз. Владимир Николаевич, после успешного устройства дел артели, решил основное время посвятить школе, и передал дела артели новому председателю. Односельчане попросили его продолжить помогать артели, и он остался там бессменным казначеем, председателем ревизионных комиссий в колхозе, в сельсовете, в кооперации аж до 1939 года.

 

Меня все интересовал вопрос, как Владимир Николаевич применял свои оккультные навыки. Ведь для работы в артели и колхозе достаточно было только быть грамотным человеком. Приходилось ли ему с времен "Гисбара" проявлять полученные знания, или он забросил свои прежние занятия.

 

Владимир Николаевич не совсем понял, что меня интересует, и стал мне опять рассказывать о преподавании в школе, об уроках физики, оборудование для которых приходилось изготавливать самостоятельно из подручных средств. Тогда я напомнил ему о психологической и физической подготовке, технике дыхания, тренировках в сосредоточении, и т.д.

 

Владимир Николаевич усмехнулся и сказал, что все это ему пригодилось гораздо позже на войне. Хотя иногда его способности его выручали. Например, во время голода 1932 и 1933 годов, Владимир Николаевич, когда его особенно мучил голод, представлял себе, что кушает вареники со сметаной. Он настолько сосредотачивался на этом, что чувствовал себя сытым длительное время. Один из его знакомых оккультистов был в восторге от этой идеи, но предупредил Владимира Николаевича, что это может вредно отразиться на здоровье. Начинает выделяться желудочный сок при пустом желудке.

 

Когда началась война, Владимир Николаевич ушел добровольцем на фронт. Воевал он в составе 6-й армии в 987 стрелковом полку наводчиком ручного пулемета. Бойцам его подразделения было не понятно, почему человек с высшим образованием, к тому же обладающий реальными практическими знаниями не стал офицером - командующим взводом или ротой, но Владимир Николаевич только отшучивался.

 

Как же он применял свои знания? Если человек умеет прекрасно ориентироваться на местности по звездам или по другим признакам, то это не вызывает удивления. Сельский житель, лесник или даже охотник вполне справляется с этими задачами. А что можно подумать о человеке, который практически всегда может предсказать начало немецкого наступления или обстрела позиций советских войск? Откуда он это может знать?

 

- На самом деле все очень просто, - сказал Владимир Николаевич. Немцы очень любили всякие символы. Немецкие военные поклонялись Марсу - богу войны. В оккультной традиции каждому дню недели соответствовала определенная планета. Например, Марсу соответствовал вторник. Каждый час тоже соответствовал определенной планете. Во вторник, час Марса начинался с полуночи, потом был час Меркурия, и т.д. Легко было вычислить, когда начинался в текущий день час Марса. Обычно в это время начинался обстрел или наступление.

 

Некоторые события своей фронтовой жизни Владимир Николаевич записал. Я привожу эти воспоминания по тексту оригинала.

 

"06.07.1941 года явился на мобилизацию в г. Васильков, но г. Васильков заняли фашисты. Мобилизован в селе Вильшанка 15.07.1941г. вместе с янковичанами и гвоздовцами. Оттуда, зайдя в Янковичи, шли 15 суток маршевой ротой до поселка Орехово возле Запорожья.

 

Был зачислен в 6-ю армию, (командующий армии Буденный, 987 пехотный полк, II батальон, 6-я рота, (командир роты ст. лейтенант Храмов, политрук Пастушенко), в I взвод, (командир ст. лейтенант Мельниченко). Исполнял обязанности помощника командира взвода, проводил стрелковые занятия, помогал выпускать "Боевой листок" (рукописную газету). Заболел воспалением среднего уха, совершенно оглох, поэтому приказом по полку был отстранен от строевых занятий, назначен наводчиком ручного пулемета (РПД-1) . ПГ-516.

 

После месяца подготовки полк начал по ночам переходить по направлению к Днепропетровску. Меня перевели во II взвод (командир ст. лейтенант Спасов). 1 сентября 1941 года вступил в бой под Новомосковском. В самом начале боя тяжело ранило РПД-2. Заменившего его другого бойца - Никитенко - убило. 6-я рота начала отступать по направлению к городу. Тогда политрук Пастушенко сел сам, посадил меня с пулеметом на артиллерийский передок, перегнал отступающую роту и приказал прекратить отступление. Рота вернулась в бой. Прекратила движение роты вперед "артиллерийская завеса". Согласно предписанию тактики, я перебежал с пулеметом вперед и оказался отрезанным от роты, которая опять отступила к городу. Обстрел продолжался долго, снаряды рвались у меня за спиной.

 

Когда обстрел прекратился, я отыскал в стороне лежавшую в окопах "сборную" воинскую часть и попросил разрешения у командира присоединиться. "Вон ваша 6-я рота отступает!" - указал тот. - "В том-то и дело, что я не хочу отступать". - "Тогда присоединяйтесь". Эта часть начала продвигаться вперед и опять встретила "артиллерийскую завесу". Опять я перебежал ее вперед и опять оказался отрезанным от остальных. Обстрел продолжался долго, меня засыпало землей, разбило осколком флягу с водой. Уже в темноте я с пулеметом и с двумя кассетами дисков пошел по аллее искать своих.

 

Присоединился к пулеметному взводу, перед тем побывавшему в боях в Финляндии. Мне назначили в качестве РПД-2 эстонца, его в бою 3-го сентября тяжело ранило. Перед тем легко ранило меня: осколком мины в правую сторону черепа (над ухом) и в колено правой ноги - в санчасти определили "слепое пулевое ранение". Часа два я оставался у пулемета, но поднять пулемет, из-за раны в голове, не мог. Два зенитчика, у которых в бою была разбита зенитка, попросили дать пострелять "хорошей машинкой". РПД-2 взялся подносить им кассеты, тут его и ранило в пах. Зенитчики унесли пулемет вперед, куда двигался весь пулеметный взвод. Я попытался отползти назад (встать не давала сведенная раненая нога), но через несколько метров ползком что-то в ноге (в нижней части голени) хрустнуло, и я смог идти.

 

По дороге подобрал самозаряжающуюся винтовку Токарева. В карманах у меня было 250 патронов (подбирал для пулемета - обычные и с желтыми головками - "тяжелые"). До санчасти надо было пройти около 5 км. Недалеко от передовой врач смазал мне рану на голове йодом, сказал: "Пустяк", а рану в колено посчитал "серьезней". Потом встретился мне командир II взвода Спасов и привел меня в санчасть. Там я поел, сидя провел ночь, утром меня отвезли в госпиталь в Павлограде, а 5 сентября поездом отвезли в Ростов - на проспекте Буденного в бывшей гостинице "Ростов" госпиталь . 616, сперва в 732 (?), потом 735 палате (на седьмом этаже), там докторша вынула у меня из твердых оболочек мозга осколок мины - кубик 4 мм. Три мелких (с просяное зерно) осколочка вышли сами в конце ноября, когда я уже был в строевой части 3-го стрелкового полка. Осколка в ноге не нашли, так как на рентгене просвечивали только колено. Лечили горячими ваннами и электродушем.

 

В октябре 1941 года госпиталь срочно эвакуировался на Кавказ, для всех не хватило мест в поезде. Мне выдали на руки документы, историю болезни, рентгенограммы и предложили самому устроиться в какой-нибудь поезд, идущий в тыл. Так я попал в Сталинград, в госпиталь, помещавшийся в здании Партинститута. В начале ноября этот госпиталь был перегружен вновь поступавшими из района боев тяжело раненными. Поэтому несколько человек с еще не вполне зажившими ранами, но могущих держаться на ногах, в том числе и полуглухого меня, направили в расположенный в поселке Белая Калитва 3-й стрелковый пехотный полк, 218-й моторизованной дивизии. Он был там на доформировании после больших потерь в окружении под Чехоградом.

 

Был писарем-чертежником, картографом. Ноябрь 1942 - январь 1943 - полк двигался с боями на запад. Рубежовка(?), Черваневка, Сербиновка (на юге осталась Камышевка), Персияновка, Иванодарьевка, свиноферма, станицы - Венгеровка, Яма (на реке Бахмутке), Укрепленная, с. Михайловка и ряд сел до Кирово-конечная. Переведен во 2-й эшелон. 15 мая 1942 года - Горское, Горское - Ивановское, отступили Миллерово, 90 км восточнее Миллерово - комполка застрелили. Инженер полка Буртовский (жена жила в Москве). Командир саперного взвода - Гриценко. Командир отделения - Владимир Шевченко. Писарь инженера полка (денщик) - Кузьмин, родом из станицы Вешенской, (откуда Шолохов), до войны дорожный мастер. Командир транспортной роты Болеслав Болеславович Чижевский, его жена - фельдшер роты, с ними 9-ти летний сын. Около 15 июля 1942 года ехали вместе в пароконном экипаже, которым управлял азербайджанец-доброволец, 72 лет. Артиллерийским снарядом все разорваны в куски, остались только обе лошади. Видел - писарь штаба полка Лохман".

 

Именно тогда, 15 июля 1942 года, при выполнении боевого задания, Владимир Николаевич оказался в глубоком тылу противника и был взят в плен немцами, в 90 км восточнее г. Миллерово, в то время, как немецкие части вышли на берег Волги. С двумя бойцами он ехал в кузове грузовой машины, когда они попали под обстрел. Водитель был убит, и машина потеряла управление. Бойцы выпрыгнули на ходу, а Владимир Николаевич из-за раненой ноги выпрыгнуть не успел. Когда он наконец выбрался из кювета, его захватили немцы.

 

Так он попал в лагерь военнопленных . 387, г. Сталино, где находился с августа 1942 г. по февраль 1943 г. В лагере он заболел сыпным тифом, и был помещен в госпиталь для военнопленных. После тифа у него началось осложнение - склероз мозговых сосудов и нарушение функций органов равновесия. Это были последствия ранения в голову.

 

В это время он и проявил свою тренированность. Лежа на койке, он отключал сознание. Оккультисты называют это явление экстериоризацией или "выходом астрального тела". В таком состоянии Владимир Николаевич мог находиться несколько часов. При этом состоянии его не мучила боль. Врач обратил внимание на то, что Владимир Николаевич находился в этом состоянии около четырех часов, и подумал, что это клиническая смерть. Врач распорядился, чтобы санитары вынесли умершего больного. Когда санитары дотронулись до Владимира Николаевича, он внезапно сел на койке. Санитары испугались, а растерянный врач сказал, что это агония и такие случаи бывают. "Подождите немного", - сказал врач, - "он сейчас скончается". Тогда Владимир Николаевич встал и пошел в туалет. Он чувствовал, что его качает из стороны в сторону, как будто одна часть его тела пытается вывалиться в сторону. Он ощущал озноб и слабость. Он зашел к медсестре, чтобы попросить ее сделать ему укол камфары. Она страшно испугалась, так как уже знала, что Владимир Николаевич умер. Она не могла успокоиться, и Владимир Николаевич сам сделал себе укол.

 

20 мая 1943 г. Владимира Николаевича выписали из госпиталя в почти инвалидном состоянии, и оставили при транзитном лагере . 182, где он работал на кухне и писал вывески. При отступлении немцев его перевозили сначала в Румынию, потом в Венгрию. Там он попадает вместе с другими русскими военнопленными в армейский конный завод . 690, который перемещается сначала в Словакию, потом в чешский город Жатеч. На конном заводе Владимир Николаевич занимался изготовлением щеток из конского волоса. Еще ему поручили красить автомобили. Владимир Николаевич так их покрасил, что при движении автоколонны самолеты могли заметить опознавательные знаки.

 

За несколько дней до капитуляции немцы этого конезавода решили перевезти всех пленных в г. Ауэрбах, вблизи г. Нюрнберга. По дороге колонну начали обстреливать с воздуха, и Владимир Николаевич сбежал. Он двигался в расположение советских войск и вскоре до них добрался. У него не было при себе никаких документов, и одет он был в старую немецкую рабочую одежду. Ему нечем было подтвердить свой рассказ о том, что с ним произошло. Заниматься его делом времени не было и его 20 декабря 1945 г. отправили в г. Ошецы, потом в Брандербургскую крепость, где он работал библиотекарем чертежником, пока не прибудут на него документы.

 

Наконец, появился следователь, который начал заниматься делом Владимира Николаевича. Занимался допросами следователь непрофессионально. Он ударил Владимира Николаевича по лицу. Владимир Николаевич посмотрел на следователя и у того пошла носом кровь. Владимир Николаевич поинтересовался, хорошо ли следователь себя чувствует. Тот испуганно посмотрел на Владимира Николаевича и отказался вести его дело. Во всяком случае, Владимир Николаевич больше его не видел. Что-то все-таки произошло, то ли следователь рассказал о случившемся, то ли сказал что-то другое, но Владимиром Николаевичем решили заняться серьезно. Его не били, но проводили круглосуточные допросы, не давая ему спать. Следователи менялись, установив дежурства по очереди. Они молча сидели, а когда чувствовали, что допрашиваемый начинает засыпать, задавали вопросы.

 

Владимиру Николаевичу удавалось спать, он применял свои знания и хорошую тренировку. Он сидел, забросив ногу за ногу, и качал носком ботинка. В этот момент он и спал. Его когда-то научил этому приему один знакомый телеграфист. Допросы ни к чему не привели. Владимир Николаевич не был немецким шпионом или диверсантом, а был только военнопленным. Да и зачем было тратить на него столько времени? Владимир Николаевич пытался понять, почему следователям так нужно было его в чем-то обвинить. Один из следователей очень интересовался отцом Владимира Николаевича и все его расспрашивал о подробностях истории, которая произошла с Николаем Елисеевичем. Его заинтересовала фамилия Горинович. Возможно, этот следователь был сыном одного из покушавшихся. Уж не родственник самого Льва Дейча? А Дейч сделал неплохую карьеру революционера, сначала социалист, потом меньшевик, а после - заслуженный человек, теоретик марксизма и автор научных трудов. Вот как переплетаются судьбы людей. Других объяснений не было.

 

Следствие не могло тянуться бесконечно. Владимир Николаевич написал прошение вернуть его на Родину. Следователь ухмыльнулся: "На Родину, так на Родину". После чего на пароходе "Родина" Владимир Николаевич был направлен в фильтрационный лагерь. В мае 1946 г. он попадает в окрестности Владивостока, потом в бухту Находка.

 

Находясь в лагере, Владимир Николаевич 17 октября 1946 г. ложится в госпиталь СВИТЛ МВД СССР с абсцессом на спине, осложнившимся миокардитом и ухудшением мозговой болезни - последствием старого ранения в голову. Рядом на койке лежал больной воспалением легких и жаловался, что не может дышать, задыхается. Владимир Николаевич посоветовал ему не дышать. Больной обиделся, но понял, что имел в виду Владимир Николаевич. Дышать нужно было редко и неглубоко, так болезнь переносилась легче.

 

Дело Владимира Николаевича было явно сфальсифицировано, но заинтересовало кого-то из высокого начальства. Очевидно, опять привлекла внимание фамилия Горинович. Предполагают, что делом заинтересовался лично Лев Шейнин, популярный в то время писатель детективных рассказов. Шейнин работал в Прокуратуре СССР, вел большие дела, в частности допрашивал убийцу Кирова, а сразу после войны занимался документами для Нюрнбергского процесса. Жаль, что нет возможности познакомиться с делом Владимира Николаевича, остаются только туманные предположения. Кто знает, что произошло на самом деле, но в результате пересмотра дела 10 апреля 1947 г., решением комиссии МВД Владимир Николаевич был освобожден из лагеря и направлен по месту жительства в г. Киев.

 

Владимир Николаевич вернулся в родное село к своей семье уже в июне 1947 г. Нина Семеновна была заведующей школой, но Владимира Николаевича к работе в школе не допустили. Он устроился бухгалтером в детдоме соседнего села Жорновка. Работал он там всего один месяц с августа по сентябрь 1947 г., но по своим убеждениям не мог примириться с тем, что в детдоме обворовывали детей погибших на войне; рассчитался и поступил на Киевский шлифовально-полировальный завод учеником шлифовщика. К работе приступил, как всегда, с увлечением. Стал улучшать производительность и качество шлифовальных станков, каждый раз придумывая какие-нибудь приспособления. Газета "Вечерний Киев" в . 156 от 04.07.55 г. поместила статью "Мастер шлифовки". Отмечено, что у В. Н. Гориновича - "золотые руки, он не только высококвалифицированный шлифовальщик и абразивщик, но и отличный каменотес, чудный мастер резки текстов и орнаментов на камне". Владимир Николаевич обрабатывал плиты, которые были установлены на памятнике Николаю Щорса в Киеве, делал надписи на памятниках погибшим воинам села Забирье, установил и надписал памятный камень в долине Надсона возле Боярки.

 

Когда в 1961 г. Владимир Николаевич вышел на пенсию, то его активная жизнь только продолжилась. Его "дух пламенеющий" был неукротим и требовал активной деятельности. Он вернулся к своим занятиям философией, увлекся квантовой механикой, читал научную литературу. Захотелось ему придумать азбуку, которая могла использоваться для изготовления надписей на камне. Так появились его знаменитые "палочки", над усовершенствованием которых он долго работал.

 

В конце 1960 года в газете "Правда" появилась статья об академике Борисе Леонидовиче Смирнове из Ашхабада, который занимался переводами "Махабхараты" с языка санскрит. Сын Владимира Николаевича - Михаил решил написать Смирнову письмо, где рассказал немного о своем отце и поинтересовался, не были ли они знакомы по Киеву. Через некоторое время Владимир Николаевич получил от Смирнова письмо, после которого завязалась активная переписка старых друзей. Смирнов прислал Владимиру Николаевичу изданные тома "Махабхараты", санскритские словари и учебники. Владимир Николаевич с энтузиазмом взялся за изучение языка. В дальнейших письмах все чаще стали появляться варианты переводов санскритских текстов, и постепенно письма стали напоминать деловую переписку специалистов по санскриту.

 

В письмах они старались не касаться вопросов былой киевской жизни, но по отдельным намекам, понимали, о чем идет речь. Вскоре к Владимиру Николаевичу началось паломничество любителей оккультизма и йоги, всем хотелось узнать сокровенные тайны. Йога вошла в моду. Появилось большое количество фотокопий книг на различные мистические темы, и молодые ребята, начитавшись этих книг, приезжали с вопросами к Владимиру Николаевичу. Ему приходилось тщательно полировать мозги сильно зачитанным любителям мистики. При этом, он любил показывать многим письмо Смирнова, в котором тот изложил свое мировоззрение. Это письмо называлось "письмо летчику". Смирнову многие писали письма, и он на них отвечал. Копия одного из ответов и стало впоследствии называться "письмо летчику".

 

"Это письмо Глебу Ивановичу Лукову от 24. 05. 61г.

Он действительно работал инженером в Жуковском, на каких-то авиационных предприятиях (КБ). Поэтому, наверное, и летчик.

 

Перечитал Ваши письма. Они заставили меня задуматься и насторожиться. Меня остановили Ваши слова в письме от 24/II о том, что Вы берете от Патанджали "рациональное зерно", а мистическую шелуху о внутреннем "Я" (адхьятман) отбрасываете.

К сожалению, эту мысль в той или иной формулировке приходится слышать весьма часто. Чтобы не идти далеко, сошлюсь хотя бы на Петрова, излагающего приёмы хатха-йоги; изложение его вполне грамотное. Видимо ему была доступна достаточно широкая литература по вопросу. Но у меня, при встрече с такими явлениями, как работа Петрова, возникает недоуменный вопрос: и чего человек привязывает себя к тому, с чем по существу не согласен?

Мало ли есть всяких систем гимнастики, которые можно принять целиком, без "двойной бухгалтерии" - от шведской до джиу-джитсу. Чем проработанней система, тем органичней спайка её членов. Хатха-йога вовсе не в том, чтобы энное количество минут простоять на голове, а потом завязать себя в узел. Хатха-йога требует от упражняющегося умения владеть пранами, тем, что современная физиология называет "токами действия", то есть требует умения создавать и распределять кортико-висцеральные и висцеро-кортикальные рефлексы. Павлов показал, что существуют так называемые цепные рефлексы, начинающиеся безусловным корковым рефлексом, за которым следует ряд кортико-висцеральных рефлексов, с начальным кортико-висцеральным рефлексом выдыхания-вдыхания.

Цепь дыхательных рефлексов теснейшим образом связана с цепью кортико-сердечных рефлексов, не подчиненных нашей воле. Их можно подчинить своей воле, разрабатывая полупроизвольные дыхательные рефлексы.

(К слову, видимо я недостаточно четко выразился в прошлом письме о задержке дыхания в любой стадии; я вовсе не отрицал этой задержки, но лишь упомянул о ключевом моменте, на котором, обычно, не останавливаются - допускаю, что даже умышленно. Задержку нужно совершать, не допуская возникновения положительного давления, крайне вредно сказывающегося на легких и на сосудах, особенно - венах. Это значит, что задержку надо производить напряжением вдыхательной аппаратуры. Контроль производится так: при произвольной игре голосовыми связками - раскрывании их и смыкании - столб воздуха в лёгких не должен колебаться. Трудно изложить это дело в кратком письме, но главное я сказал).

Все изложенное требует знания и понимания учения о "внутреннем атмане" или "адхьятмане", без этого сущность йогических упражнений остаётся закрытой и такую гимнастику можно назвать и статической и йогической и ещё как-нибудь. Вы пишете, что занялись медитацией по формулам Рамачараки.

- И охота Вам в этой бизнесменовской грязи возиться?! Вы даёте формулы: "Я отрицаю Власть людей. Я утверждаю мою реальность, силу и господство над всем этим". Кто же этот "я", о котором так настойчиво говорят формулы? Чью реальность они утверждают? Чем это "я" реальнее адхьятмана (мистического) Патанджали, Шри Кришны (ср. Бхагавадгита, конец VII, начало VIII главы)? Кто дал ему право "стоять выше всего этого"? Уж не американская ли содержательница весёлой дачи для всех достигших йогинов, мистер Аткинсон-Рамачарака, провозвестница краджа-йоги? А что, если эта самая Рамачарака да продала господину Кеннеди-Моргану-Рокфеллеру все свои лучшие секреты, а на базар вынесла обгрызочки? Лет полтораста (или полтора десятка? - старческая память путает) тому назад, было, говорят, два таких "сверх Я" - барон Мюнхгаузен уверяет, что лично видел два хвоста после того, как "сверх Я" съели друг друга. Оно, конечно, всяко бывает, даже и что немецкий барон не соврёт. А всё же лучше расспросить Твардовского - он парень свой, и точно знает, не соврет:

 

"Как грозный дух он был над нами

. . .

"Уже и сам себя нередко

Он в третьем называл лице

. . .

Он сам от плоти стариковской

Себя отдельно созерцал"

 

И это "реальное Я"? Навеки утвержденная власть? А не мистическая ли это пустота тьмы кромешной, то есть запредельной? Саша знает достоверно:

 

"...та старушка

Подобрала свои ключи....

Вступила в комнату без стука,

Едва заметный знак дала -

И удалилась прочь наука,

Старушке этой сдав дела".

 

Вы скажете - старик заврался, бормочет какую-то несусветную околесину, - рациональная шелуха на нерациональном зерне или рациональное зерно в нерациональной шелухе... Что там в поле? - Кто их знает, пень иль волк? Но каждый всё-таки считает нужным окститься, прошептать с детства затвержённый заговор "Бабы Дробачки": "Чур, чур, аминь, аминь, рассыпся!" А для чего? Амка, что ли, по ночам скалит зубы?

Вы спросите, - для чего эта батарея тяжёлых орудий по воробьям? - Не совсем так. И не по воробьям, а по дичи крупнее, и не из тяжёлых орудий, а скажем, из пулемёта. "Немудрые презирают ничтожный источник - начало великих рек" - так говорит Восток. Не знаю, партийный ли Вы или нет. Вероятно "да", но это внешнее, а потому несущественно, особенно перед очистительной бурей предстоящего съезда. А вот коммунист ли Вы я и не спрашиваю, раз Вы русский и гражданин Советского Союза. Эти две предпосылки предполагают третью. Говорю о себе: я не партийный, но почёл бы оскорблением, если бы кто выразил мне сомнение в искренности моих коммунистических убеждений.

И когда я слышу от Вас, советского летчика, ошибочные, по моему крайнему разумению, высказывания, я не считаю себя вправе отмолчаться в сторонке:  - моя хата с краю.... Не примите эти строки за наставление, хотя мне в этом году  исполняется 70 лет. Стиль нашей беседы товарищеский, так я, по крайней мере,  слышу.

У нас теперь йога в моде, особенно подкрепляется она всякими слушками о чудесах,  которые кому-то, как-то были показаны, продемонстрированы.  К системе, её уразумению надо подходить путями, указываемыми творцом (или творцами)  системы и дать критику её изнутри, с её позиций. Критика с позиций внеположных  разбираемой системе неизбежно носит характер насилья и догматизма.

Так вот, для нас, коммунистов, в том широком смысле, который определён выше,  не может служить мерилом подлое, воровское "Я" господ Аткинсонов, хотя бы и в  костюме йога, обитающего "беспрестанно налево от Ливерпуль". Аткинсон  советует беспрестанно повторять: "Я - центр Вселенной. Я центр силы. Я центр власти",  а пока я повторяю это, как тетерев на току, он, конечно сам не веря этому вздору, уже  успел вытянуть из моего кармана полтинник за свою книжонку: - "Жита по зёрнышку  - горы наношены" - "Детишкам на молочишко хватит".  Вздор, господин Аткинсон, ведь это же бизнес!

Другой такой господин писал книгу:  "для всех и не для кого" о "белокурой бестии". Но был он честнее, а потому не только  сам угодил в сумасшедший дом, но чтобы демонстративней было, поволок своего бесноватого последователя, фюрера таких же бесноватых.  Всех этих "единственно реальных Я" не существует. Так говорит мудрость древней Индии.  А сегодняшний социолог докажет, что это "просто эмпирическое я" без общества есть чистейшая  иллюзия.

Индивидуум и общество есть неразрывная, целостная диалектическая пара, совместно- развивающаяся, как оплодотворенное яйцо, а розно - неизбежно погибающая. Научно доказано, что ребёнок, развивающийся вне человеческого общества в первые два-три  года своей жизни (такие ребята наблюдались - украденные зверями) уже теряют свою   потенцию стать личностью, индивидуальностью и остаются на уровне особей - самцов и  самок. Но что такое общество без индивидуумов его образующих? - Фикция. А с  индивидуумами? - "Выдумка оголтелых коммунистов", как стараются внушить  нашим хлыщам сопливым те юберменши.

Дескать, выше вас, бумажника  и печати вашего папеньки, ничего нет. Человечество де дошло до предела,  до абстракционизма в науке и искусстве и каждый на своей ракете летит в  ночь своей неповторимой, неисследимой индивидуальности, летит "в звёзды  врезываясь", потому, видите ли, что новоявленный Заратустра вопит из  сумасшедшего дома: "Nacht ist es und im Nachte springen lauter  alle hoch( )ternde Brunnen!" - врут они все, врут и знают, что врут! А у нас ясно и без всяких колебаний и неоспоримо: долг перед Отчизной  выше индивидуума. Не всякий может повторить подвиг Матросова, Зои,  Олега, Ковпака, взрослой и молодой гвардии вообще, но всякий знает, где Правда и если я не могу повторить их подвига, то хотя бы не буду выкручиваться  пустословием "философских сентенций" о "высшем, неповторимом праве свободной,  самоутверждённой личности". Нет, над этой "правдой" разлагающегося Запада  ("четырёхдневен и смердит"), высоко над нею в поднебесье, на горе стоит  правда святых и мучеников и тех, что назвал я и миллионов тех, кого  не назвал и назвать не могу.

Я предпочитаю сидеть у ног того древнего мудреца, пока не пойму,  - что это за "Я", о котором тот говорит, вернее, вещает. А от этой западной  макулатуры - подальше! Я не говорю, что там всё только макулатура,  или что там нет высокоавторитетных специалистов по йоге, о которой очень  мало знают у нас и, к сожалению, главным образом через макулатуру.

Вот, написал Вам письмо, а можно сказать целую статью, о которой  Вы и не спрашивали, быть-может Вам и неинтересную. Пусть так.  Это ответ не только Вам. Простите, коль Вам он не нужен.  Всего доброго.  С сердечным приветом.  Думаю, что в ближайшие 5-6 недель выйдет "Мокшадхарма",  надеюсь выслать её Вам".

 

"Железная цепь его стала золотою"

 

"Все течет, все изменяется". Это древнее высказывание невозможно опровергнуть. Как бы мы ни оценивали события, которые когда-то произошли, или происходят сейчас, мы будем оценивать их субъективно. Наши оценки событий тоже меняются, хотя события происходят вне всяких оценок. Может быть, не нужно их оценивать вообще, а постараться их понять. События, действия и поступки можно наблюдать и даже анализировать. Не подвергая их собственной оценке, можно их описать, разложить по пунктам, этапам, отрезкам времени. Пытаясь понять эти события, мы в какой-то момент начинаем их оценивать, не задумываясь о том, что уже совершаем ошибку. Оценка поставлена, урок окончен, тема закрыта.

 

А как быть с пониманием конкретного человека? Вот мы его оценили по внешнему виду, поступкам, мнениям окружающих. А можно ли его понять? Хорошо быть писателем. Можно придумать характер, слова, поведение. Хорошему писателю это легко дается, характеры и типажи создаются такими, что запоминаются надолго. Но, в любом случае это абстракции, типажи, характеры, за которыми и человека не видно. А если описать реального человека, то останется ли он реальным или превратится в характер, персонаж. А вот, понятен он нам, этот реальный человек, или нет? Если мы его оценили уже, то у нас осталась только одна из проекций. Прошло время, человек изменился. Нужно опять оценивать? Какое-то проклятие размерности с примесью большой неопределенности.

 

Учеников, студентов можно оценить по успеваемости. Специалиста по квалификации, спортсмена по результатам, и т.д. Пишущего эти строки можно оценить по качеству текста. Сколько допущено ошибок, интересно читать или нет, и т.п. А насколько можно понять человека? Что он хотел сказать или сделать, к чему стремился? Сейчас многие любят оценивать Ленина или Сталина. Целая армия комментаторов, политологов, историков трудится. Все оценивают. Все ищут лысину, сросшиеся пальцы, кем у кого бабушка была, сколько было жен и детей, что с ними произошло. А понятны эти люди? Кто их понял? А почему они свою жизнь посвятили идее? Получили они результаты, которые хотели получить? Я не берусь их оценивать. Мне важнее понять. Поэтому я стремлюсь к собственному пониманию, а не к оценкам комментаторов. Каждый футбольный болельщик может долго оценивать правильность игры футболиста или судейства. На то и футбол. Лучше пусть болельщик сам выйдет на поле и покажет, как нужно играть.

 

Мне реально удалось непродолжительное время общаться с Владимиром Николаевичем, и я до сих пор не могу точно сказать, понял я его или нет. Он в жизни встречался со многими людьми, которые давали ему ту или иную оценку. Некоторые из оценок были просто смешные, но все зависит от уровня понимания.

 

Владимир Николаевич рассказывал, как в забирском магазине покупал кофе в зернах. Продавщица долго ему объясняла, что это не фасоль. Она думала, что Владимир Николаевич ошибся, и решила его предупредить. Ей не могло придти в голову, что кому-то в селе понадобился кофе.

 

Владимир Николаевич показал своему внуку, какой он нашел красивый цветок. При этом он сказал, показывая на цветок: "Смотри, как улыбается". Внук посмотрел на цветок и сказал: "Ну и что? Обыкновенный бурьян". Владимир Николаевич написал в своей тетрадке: "Слова, способные погасить солнце... "обыкновенный бурьян".

 

Одним из друзей Владимира Николаевича был московский ботаник и почвовед Леонид Николаевич Соболев. Однажды, Соболев пожаловался Владимиру Николаевичу на автора научной статьи, который опубликовал идею Соболева под своим именем. Владимир Николаевич поинтересовался, не исказил ли автор статьи идею. "В том то и дело, что напечатано слово в слово" - возмутился Соболев. Владимир Николаевич обрадовался и сказал, что это очень хорошо. Соболев совсем разозлился: "Так что же здесь хорошего?". Владимир Николаевич стал объяснять, что если бы автор опубликовал ошибочные данные или неправильную идею, это было бы плохо. А если хорошая идея обнародована, то это хорошо.

 

Однажды один из забирских евреев подвозил Владимира Николаевича на своей бричке. Зная, что Владимир Николаевич когда-то занимался оккультизмом, еврей спросил, не знает ли Владимир Николаевич Каббалу.

- Изучал, - ответил Владимир Николаевич.

- А правда, что хороший каббалист может кому угодно доказать, что бог есть? А после того, как это признают, тут же доказать, что бога нет?

- Попробую, - сказал Владимир Николаевич, и за несколько минут пути он изложил свои соображения.

В следующий раз еврей ехал по дороге на бричке с каким-то своим знакомым. Повстречав на дороге Владимира Николаевича, он тут же закричал: "О, это великий ребе. Он мне доказал, что бог есть. А когда я ему поверил, тут же доказал, что его нет". Еврей попросил своего знакомого пересесть, и предложил подвезти Владимира Николаевича, усадив его на удобное место рядом с собой.

 

Можно много приводить примеров и даже анекдотов про Владимира Николаевича. В каждом случае он проявлял какую-то грань своего характера. Понимали его окружающие или нет? Для одних он был учителем, для других отцом и дедушкой. Для Крамаренко, Смирнова, Анохина - братом. Так они обращались друг к другу. Было в них нечто общее, и это был "дух пламенеющий". В этом была основа взаимопонимания, и этой основой они хотели объять окружающих людей. Среди членов ордена "Гисбар" были разные люди. Некоторые из них понимали эту основу, другие не понимали. Жизнь у них складывалась по-разному. После распада ордена каждый пошел своим путем. У некоторых путь оказался коротким, у других длинным. Крамаренко и Анохин умерли в 1920 году, но их "дух пламенеющий" продолжал существовать долго. Иногда его проявления были заметны, иногда нет.

 

Борис Леонидович Смирнов прославился больше всех, он стал одним из основоположников йоги в Советском Союзе. В предисловии ко второму изданию его переводов "Махабхараты" было написано: "Титанический труд Б. Л. Смирнова, который, казалось бы, по плечу лишь целому коллективу, был встречен с большим интересом специалистами и широким кругом читателей Советского Союза и Индии. Особое внимание привлекли выпуск второй, содержащий признанную жемчужину философской мысли древней Индии - "Бхагавадгиту", и выпуск седьмой, в котором Б. Л. Смирнов с точки зрения современной нейровегетологии оценивает систему йогической гимнастики, вызывающую сейчас повышенный интерес. Примечательно, что этот научный подвиг совершил врач по профессии, основатель неврологии и нейрохирургии в Туркменской республике. Все эти книги он издал, будучи уже тяжело больным".

 

Не сказано только, что первое издание переводов "Махабхараты" было выпущено за свои деньги. Огромную помощь в издании оказывал его ученик - Юрий Михайлович Волобуев - сын Михаила Волобуева, арестованного вместе с Борисом Леонидовичем. Борис Леонидович относился к Юрию, как к собственному сыну. Он с гордостью писал Владимиру Николаевичу, что без помощи Юры у него бы ничего не получилось. Юрий Михайлович также делал великолепные рисунки для этого уникального издания.

 

В статье о Б.Л.Смирнове из журнала "Наука и жизнь" рассказывается о разрушительном ашхабадском землетрясении 1948 года: "Вдвоем они вытащили Людмилу Эрастовну из-под обломков, привели в чувство. Борис Леонидович сказал: - Юра, беги к друзьям, собирай тех, кто жив, на площадь Карла Маркса - там организуем госпиталь. А я сейчас... И он полез куда-то под обрушившуюся крышу, за рукописью своих переводов.

В ту же ночь на центральной площади Ашхабада Смирнов и его товарищи-врачи устроили на скорую руку госпиталь. Зажгли костры, кипятили в ведрах воду, накрыли простынями обеденные столы и приступили к работе. Борис Леонидович оперировал черепные ранения. Другие ампутировали конечности. Свет факелов и костров освещал жуткую картину: сотни лежащих вповалку людей, фигуры врачей, склонившиеся над столами... Ни в какой статистике нет, сколько за эти дни и ночи было сделано Борисом Леонидовичем операций, скольких он спас от смерти! И разве один этот эпизод из жизни Смирнова - не подвиг?"

 

Вот еще фрагмент статьи о Борисе Леонидовиче:

 

"Начиная с середины 50-х годов прошлого века, на прилавках книжных магазинов Ашхабада стали появляться редкостные новинки - серия книг древнеиндийского героического эпоса "Махабхарата", бесценный подарок для книголюбов. В выходных данных изданий, в числе прочей информации, сообщалось, что перевод с санскрита осуществлён академиком Академии наук Туркменистана Б.Л.Смирновым. Непосвящённому читателю это имя, набранное на титульном листе мелким шрифтом, ни о чём не говорило. Ну, поработал учёный-ориенталист с подстрочником, литературно его оформив, что в этом особенного? И лишь немногие знали тогда, что перевод текста принадлежит не филологу, не лингвисту и даже не учёному-востоковеду, а профессору медицины, известному нейрохирургу Борису Леонидовичу Смирнову.

 

Отец будущего переводчика "Махабхараты" был земским врачом. Двое из четырёх его сыновей уже пошли по стопам родителя, готовился к этому и третий, Борис, только что с золотой медалью окончивший киевскую гимназию. Примечательная деталь: его однокашником по гимназии был Михаил Булгаков, тоже избравший поначалу профессию врача и даже немного поработавший в этой области, пока не сменил окончательно скальпель на перо, из-под которого со временем вышли "Мастер и Маргарита". Страстным любителем литературы был и Борис Смирнов. Однажды в одном из книжных магазинов Киева его внимание привлёк одиноко стоявший на полке словарь санскритского языка. Он полистал книгу и тут же её купил. Это было в далёком 1908 году.

 

Чем было объяснить столь экзотический выбор? Что это: случайное приобретение, осуждённое пылиться в книжном шкафу? Да, случай имел место, если иметь в виду ту ситуацию, когда книга оказалась в нужное время в нужном месте. Дело было в другом, в том, что его всегда манило всё новое, неизведанное, как влекут к себе путешественников и мореплавателей ещё не открытые страны и острова. Такими островами были для Бориса Смирнова иностранные языки. К тому времени он уже знал польский, немецкий, английский, французский языки, латынь. Впоследствии выучил древнееврейский. Но это будет потом, а пока студент-медик принялся углублённо изучать санскрит, поражаясь его богатству и разнообразию. Со словарём он не расставался в академии, не оставил изучение санскрита и в годы Первой мировой войны, будучи полковым врачом. Уже тогда, оперируя раненых солдат, Борис Леонидович начал собирать материал по черепно-мозговым травмам. Накопленный опыт сослужил ему хорошую службу, когда годы спустя он обратился к нейрохирургии - новому направлению в медицине, которое очень его интересовало.

 

В 1935 году Бориса Леонидовича Смирнова приглашают в Ашхабад, на должность научного сотрудника Туркменского института неврологии и физиотерапии. Именно на годы, проведённые в Туркменистане, (а Борис Леонидович прожил здесь всю оставшуюся жизнь) приходится расцвет его творческих сил. Он много, увлеченно и напряжённо работает. Поле деятельности огромное, причём в различных областях медицины - курортология, неврология, патологическая анатомия. Именно здесь Борис Леонидович приступает и к нейрохирургической практике, к которой шёл долгие годы.

 

Нейрохирургия была тогда самой малоизученной областью медицины. Первым в Туркменистане он стал делать сложные операции на мозге, возвращая здоровье сотням людей. Первым в СССР Борис Леонидович сделал в Ашхабадской клинике сложнейшую операцию на позвоночнике. В годы Великой Отечественной войны он спасал жизнь раненым солдатам, направленным на лечение в Ашхабад. Его можно с полным правом назвать основателем неврологии и нейрохирургии в Туркменистане. Здесь он защитил докторскую диссертацию, стал академиком, главным нейрохирургом Минздрава Туркменистана. А, главное, всей душой полюбил эту землю, свой маленький уютный дом в самом центре Ашхабада, клинику, в которой трудился, кафедру в Туркменском государственном медицинском институте, на которой преподавал. От добра добра не ищут. Поэтому, когда в 1944 году ему предложили возглавить кафедру нейрохирургии Киевского института усовершенствования врачей, он отказался и остался в Ашхабаде.

 

За сутки Борис Леонидович проживал как бы две жизни. Первая, дневная, была отдана медицине, но наступал вечер и профессор с головой погружался в другую жизнь, не менее интересную и насыщенную. Две с половиной тысячи лет назад индийцы начали складывать "Махабхарату" - вдохновенную песнь разуму, государственной мудрости, историю философии. Мысль прочитать в оригинале одну из величайших книг мира не оставляла Бориса Леонидовича с того дня, когда в его руках оказался словарь санскритского языка. Но прежде чем приступить к переводу "Махабхараты" он долгие годы корпел над словарями и учебниками, прочитал горы литературы по истории Индии, её культуре и философии. Ведь "Махабхарата" - это не только литературное произведение, это, прежде всего, произведение философское, своеобразный кодекс морально-этических норм, вошедших в народное сознание.

 

Ещё двадцать три года ушло на перевод первой книги "Махабхараты". Почему так долго? С самого начала Борис Леонидович поставил перед собой задачу делать не подстрочный, а литературный перевод, чтобы верно передать не только смысл и ритм, но и внутреннюю музыку санскритского письма. При этом надо учесть, что переводчик не имел специального лингвистического и философского образования. Санскрит - один из труднейших языков. Его словарь насчитывает 48 звуков. Как правило, "Махабхарату" переводили на другие языки с уже существовавших переводов на английском и немецком языках. Смирнов начал с оригинала. Всего, из восемнадцати книг "Махабхараты", им было переведено десять, причём наиболее значимых частей эпоса. Особое место среди них занимает "Бхагавадгита". Это особо чтимая книга, к ней обращаются все философские школы современной Индии. Следует отметить, что помимо перевода, Борис Леонидович каждую книгу снабдил примечаниями к тексту и толковым словарём.

 

Работа над переводами требовала не только времени, но и колоссального терпения и упорства. После дня, проведенного за операционным столом, после лекций в институте сосредоточенность давалась нелегко. Но такой роскоши, как расслабленность, Борис Леонидович себе не позволял, понимая, что стоит только сделать поблажку раз-другой и вся работа завязнет. Неимоверная сила духа и воли двигали этим маленьким, щуплым человеком, глядя на которого думалось: в чём только душа держится! И ещё мужество, без которого он не смог бы сделать и сотой доли того, что успел сделать. О его личном мужестве говорит такой факт. В трагическую ночь с 5 на 6 октября 1948 года Борис Леонидович, как обычно, сидел над рукописями "Махабхараты", когда раздался гул, земля вздрогнула, и город погрузился во тьму. Борис Леонидович оказался под обломками, но когда его стали откапывать, сказал: "У меня ещё есть воздух, помогите жене". Выбравшись из-под обломков, он побежал в клинику, куда стали доставлять первых раненых, и встал у операционного стола, которым служила дверь чьего-то разрушенного дома. Лишь на вторые сутки профессор еле-еле добрёл до своего дома, от которого осталась груда кирпичей. Взял лопату и стал разгребать завалы. А потом ещё трое суток бессменно оперировал в палаточном госпитале, разбитом на центральной площади Ашхабада. Большая часть рукописей "Махабхараты" погибла во время землетрясения и их пришлось восстанавливать заново.

 

Латинская пословица гласит: "Торопись медленно". В том смысле, что всегда успевает тот, кто никуда не спешит. Борис Леонидович работал так, будто перед ним была вечность. А срок, отмеренный ему, был не таким уж большим. В 1956 году болезнь сердца вынудила его уйти на пенсию. Вести занятия на кафедре он уже не мог, да и от операций пришлось отказаться - трудно стало выдерживать огромное ежедневное напряжение сил. Тяжёлая болезнь подкосила профессора, но не сломила.

 

Работу над "Махабхаратой" он не оставил, отдавая ей теперь всё внимание. Последние семь книг Борис Леонидович перевел уже будучи прикованным к постели. Ежедневно, как было заведено много лет назад, он садился к столу, а если не мог, то лёжа в постели обкладывался словарями, надевал на руку трикотажную перчатку (кровь, с трудом проходя через поражённое сердце, плохо согревало тело) и продолжал сосредоточенно переносить на бумагу затейливые сюжеты сказаний и легенд древних индийских мудрецов. Часть работы брали на себя самые близкие его люди - жена Людмила Эрастовна печатала текст переводов, её сестра Анна Эрастовна вела переписку (письма Борису Леонидовичу приходили пачками), а приёмный сын Юрий Михайлович Волобуев, тоже нейрохирург, кандидат медицинских наук, делал иллюстрации к книге. Они же подготовили к изданию текст последней, десятой книги, которую не успел закончить Борис Леонидович.

 

За годы жизни в Туркменистане под руководством Бориса Леонидовича Смирнова сотрудники Туркменского государственного медицинского института успешно защитили 15 кандидатских диссертаций. Им написано свыше 70 научных работ по краевой патологии, курортологии, нейрохирургии, патологической анатомии, анатомии вен, воспитана целая плеяда замечательных нейрохирургов. И проделан великий труд, начавшийся с однажды купленного словаря санскритского языка.

 

Именно "смирновские" переводы "Махабхараты", давно уже ставшие библиографической редкостью, вошли в мегатомное издание "Библиотека всемирной литературы". Переводы встретили многочисленные восторженные отклики как со стороны учёных-индологов, так и в самой Индии. В одном из писем к Борису Леонидовичу российских санскритологов есть такие слова: "То, что вы сделали, мог выполнить только коллектив". Он же, выкраивая из своего плотного рабочего графика свободное время, просиживая ночами над рукописями, не ждал и не искал награды за свой труд: всю многолетнюю переводческую работу Борис Леонидович выполнил безвозмездно. В конце жизни Борис Леонидович Смирнов был принят в Союз писателей СССР, что стало признанием его профессионализма не только в медицине, но и в литературе, редкого сочетания таланта врача с талантом учёного-филолога. Как всё это удалось одному человеку? Очень просто. С самой ранней юности Борис Леонидович Смирнов следовал железному принципу: взялся за дело - доведи его до конца. А его жизненной позицией было: "Учиться и работать пока бьется сердце".

 

 

Вот такой материал можно найти в Интернет. И это не единственная публикация. Во всех этих публикациях повторяется одна и та же мысль - переводчик "Махабхараты", нейрохирург. Оценка заслуг.

 

Понимали Б.Л. Смирнова окружавшие его "йоги"? Они приехали к нему в дом после его смерти и разграбили его архив. Юрий Михайлович Волобуев был потрясен смертью учителя, и ему было не до формальностей. Он был сам прекрасным человеком, ученым, врачом. Воевал в десантных войсках.

 

Переписка Владимира Николаевича Гориновича с Борисом Леонидовичем продолжалась до самой кончины Бориса Леонидовича в 1967 году. Восемнадцать писем Смирнова опубликованы внуком Гориновича в Интернете.

 

Александр Константинович Анохин - один из основоположников русского скаутизма. На сайте ассоциации русских скаутов указано, что он погиб в ЧК. Не знаю, как отнесутся скауты к тому, что их основоположник был сам чекистом. Оценят по своему, но поймут ли его? Скорее всего, произойдет то же, что и всегда. Притянут удобную для себя информацию, выбросят слова из песни, придумают новые слова. Это их право. Пусть остается для них легендой.

 

Как любил повторять Владимир Николаевич древнее изречение: "Кто не хочет быть обманутым, тот не будет обманутым". Скаутам захочется возвеличить белое движение, Колчака и других генералов, но при этом они не вспомнят о выдающихся царских генералах Брусилове, Духонине, и других, кто пошел за красными. Оценки есть, понимания нет. Поэтому Анохин для них останется героем скаутизма, уничтоженным чекистами. Смирнов будет возвеличиваться русскими йогами за свои заслуги, а его "письмо летчику" они забудут. Впрочем, у Смирнова в письмах упоминается и об агни-йоге в трудах Елены Ивановны Рерих. Смирнов дает этому творчеству нелестную характеристику, и об этом постараются не вспомнить. О Крамаренко вообще ничего не известно, хотя его "дух пламенеющий" не угас и еще проявится.

 

На днях я познакомился с женщиной, бабушка которой была в кругу Крамаренко и даже была в него влюблена. Это было ее личной трагедией, поскольку Крамаренко был женат и имел дочку. Эта женщина не помнит в деталях рассказы бабушки. Бабушка боялась много рассказывать, да и внучка была юной. Сохранилась у нее фотография Крамаренко в гробу, причем плохого качества. Надо же, чтобы именно сейчас, когда я пишу эти строки, мне попалась эта фотография. Мистика? Возможно. Все это ярлыки, можно всему придумать название. Дух Крамаренко и его братьев по ордену проявляется и будет проявляться по каким-то своим законам. Где-то найдутся люди, слышавшие о нем, появятся фотографии, бумаги из архивов, и т.п. Придет время, и что-нибудь проявится в жизни.

 

Владимир Николаевич рассказывал, как его знакомые оккультисты предсказывали события его жизни. Знакомый астролог просчитал все события, но Владимир Николаевич считал, что все происходило совсем иначе. Линия жизни у Владимира Николаевича имела разрыв в возрасте около сорока лет. Знакомый хиромант сказал, что это несущественно, и своим ногтем соединил ее. Шутка? Может быть. Но ведь во время войны у Владимира Николаевича случались опасные ситуации как раз в этом возрасте. Я не берусь давать оценку происходившим событиям, но ведь происходит в жизни что-то, чего мы не замечаем, и это, происходящее, часто находится за пределами нашего понимания.

 

Владимир Николаевич говорил, что знает, когда он умрет. В нашу последнюю встречу я приехал в Забирье за несколько дней до его дня рождения. Я его поздравил с наступающим днем рождения, а он в шутливой форме сделал мне замечание, что поздравлять с днем рождения накануне нельзя, это плохая примета. Но тут же сказал: "Не обижайтесь. Я знаю, когда я умру". Через две - три недели мне сообщили, что Владимир Николаевич умер. Это произошло 15 февраля 1979 года. Я поехал на похороны с двумя его знакомыми. Мы шли через Боярский лес, и подошли к камню возле Долины Надсона. Камень оказался расколотым.

 

Нина Семеновна рассказала, что Владимир Николаевич привел в порядок свои записки и тетрадки, написал свою последнюю записку, простился с ней, лег и умер.

 

Вот, что было написано в записке:

 

"Не говори никому,

Что у него

Плох вкус,

Неверно мышление.

Не такое как надо обращение с людьми.

 

Бытием сознание наслаждается

Счастье присуще сознанию

Оно ощущается всем существом в каждом случае

Повышения полноты его контакта

С беспредельным бытием"

 

Теософское имя - Алсион.

 

Это - своего рода завещание.

 

Нина Семеновна прожила в Забирье до лета 1987 года. Она старательно старалась давать объяснения, чтобы заменить Владимира Николаевича. Она рассказала, что внезапно к ней приехал незнакомый человек, и спросил про Владимира Николаевича. Узнав, что тот умер, он уехал. Сразу же после его отъезда расколовшийся камень возле Долины Надсона был скреплен цементом и установлен так, как был установлен первоначально. Больше этого человека никто не видел.

 

Когда умерла Нина Семеновна, то на сосне-верблюде была отпилена часть раздвоенного ствола. Другие сосны Долины верблюдов продолжали расти в своем первоначальном виде.

 

Все, что было связано с Владимиром Николаевичем и Ниной Семеновной стало частью истории Забирья, и никогда не распространялось дальше этого села. Архив записок Владимира Николаевича, посвященный истории села Забирье частично был сдан в библиотеку имени Вернадского, а часть архива вошла в фонды Боярского краеведческого музея. В Забирской школе в одной из комнат был создан краеведческий музей, где разместилась часть архива Владимира Николаевича с экспонатами его микроскопов и телескопов. Одна из новых улиц села Забирье была названа улицей Гориновича.

 

Что же объединяло этих людей - Гориновича, Крамаренко, Анохина, Смирнова - которые всю жизнь искали истину? Что это за "дух пламенеющий"? Я не берусь давать этому оценку. Оценка - это конец, смерть, штамп, печать. А понимание и стремление к нему - это путь, движение, развитие.

 

Вместо ответа на этот вопрос я предпочитаю привести короткое произведение Рабиндраната Тагора, которое так любил читать наизусть Владимир Николаевич. Он читал это произведение очень выразительно, волнение охватывало его и на глазах выступали слезы. Он читал именно этот текст по изданию Валентина Португалова, Москва 1915 год. Сборник "Садовник. Лирика любви и жизни" (текст . 66, стр. 102). Других переводов этого текста Владимир Николаевич не любил.

 

"Безумный скиталец искал того камня, что превращает все в золото. Он телом был, как тень, сожженный солнцем, с пыльными и спутанными космами волос, с губами, стиснутыми так же крепко, как его замкнутое сердце; глаза его горели, как фонарик светляка, когда он ищет самку.

 

Беспредельный океан ревел перед ним.

 

Говорливые волны говорили беспечно о скрытых сокровищах, смеясь над невеждой, который не может понять, что они говорят.

 

Быть может, у него уж не было надежды, но он об отдыхе не думал, он искал, ибо искать, - уж стало его жизнью.

 

Так океан всегда вздымает свои руки к небесам, стремясь к тому, чего нельзя достать.

 

Так звезды вечно ходят и все делают круги, идя к тому, чего нельзя достигнуть.

 

Так точно на пустынном берегу безумец с пыльными кудрями все рыскал, все искал камня, что превращает все в золото.

 

Как то пришел деревенский мальчик и спросил: "Скажи-ка, где ты раздобыл эту золотую цепь, которой ты опоясан?"

 

Вскочил безумец, - в самом деле, железная цепь его стала золотою! То не был сон, он только не заметил, как свершилось превращенье.

 

Дико потряс он головой: как же так он добился успеха, сам не зная о том?

 

Вошло уже в привычку: поднимет камешек, притронется им к цепи и отбросит, не взглянув, произошло ли превращенье; так и нашел безумец свой камень, что превращает все в золото, и его потерял".