Живите в радости!

(рассказ)

Любочка Свиристелкина терпеть не могла дружков своего дяди, Прохора Поликарповича.

– Пьянь на пьяни, – выговаривала она откровенно и беспощадно-прямолинейно. Причём говорила это как будто бы в никуда, как будто бы в пространство, но всегда в присутствии самого дяди. То есть, получалось, что адресуются эти беспощадные слова вроде бы ему – а вроде бы и не ему. Вроде бы всему земному шару.

– Я прямо удивляюсь: сколько же можно жрать эту водку! – продолжала она этот свой пафосный патетизм.

– Скока мона, стока и нуна, – не выдерживал дядя. В отличие от племянницы, он произносил ответ без всяких вывертов и без всякого пространства. То есть, прямо в лицо заявительнице.

– И как только печёнки у них не отвалются! – вроде бы не обращая внимания на дядин бубнёж, продолжала демонстрировать своё благородное негодование Любочка. – У нормальных людей давно бы случился алкогольный цирроз с совершенно летальным исходом, а этих ни одна холера не берёт! Удивительно!

Прохор Поликарпович темнел лицом. Циррозная перспектива не озлобляла, но угнетала.

– «Мои друзья хоть не в болонии, зато не тащут из семьи!», - отвечал он словами известной песни, ставшей народной мудростью. И тут же расшифровывал:

– На свои квасют. Потому что зарабатывают. Честным трудом. В отличие от кое-кого, не будем тыкать конкретно пальцем а кто.

Любочка в ответ вспыхивала всей своей широкой мордой. Это был явный намёк на то, что она уже третий год сидит дома (якобы с ребёнком), а ейный бывший супруг Васька, с которым она рассталась на почве взаимных непониманий в вопросах зарабатывания денег, алиментов не платит. Поскольку постоянной работы не имеет, перебивается калымами и, скотина такая, таким положением своего социального статуса даже весьма доволен. Прохор Поликарпович периодически встречал его в привокзальной пивной и поначалу даже хотел пощупать бывшему родственнику его всегда довольную морду. Но отчего-то передумал и даже с ним подружился, что, конечно, стало известно Любочке, у которой повсюду были свои тайные осведомители.

– И чего с того? – нависала она над дядей беспощадным коршуном.

– Чего с чего? – притворялся тот тёплой ватной фуфайкой.

– С намёков ваших ехидненьких!

Прохор Поликарпович понимал, что спектакль в очередной раз не удался.

– А того! – рявкал он, отбрасывая условности.- Работать надо, а не ж.пу наедать на папиной и маминой шеях!

– Я с ребёнком сижу! – тут же начинала визжать Любочка.

– Твой ребёнок скоро уже курить начнёт! – приводил убедительный контраргумент Прохор Поликарпович. – Хрен ли с ним сидеть! Тебе сколько раз предлагали его в садик отдать!

… нет, до рукопашных не доходило. Хотя подступало близко к тому. Даже очень близко. Можно сказать, к самой грани.

– Ты в нашу жизнь не лезь! – выговаривала Прохору Поликарповичу сестра его родная, Груня. – Уж как-нибудь сами разберёмся. Без сопливых, – и не выдерживала, шмыгала своим широченным, похожим на утиный, носом.

– Да облокотились вы мне все тыщу лет с вашею жизнию! – отвечал Прохор Поликарпович. – Если уж на то пошло, то она меня первая заводит. Мать-героиня, мля.

– Прошк! – рявкала Груня, сморкнувшись в передник.

– Чего Прошк, чего! Вы с Ванькой ломаетесь, как эти…, а эта… толстож.пая взгромоздилась вам на хребты, сидит, ножками болтает! Был бы наш батя жив, он бы вам, недотёпам, показал! Враз бы научил Родину любить!

В конце сентября Любочка в очередной раз продемонстрировала домашним своё истинное своенравное лицо: привела в дом какого-то невзрачного паренька с большим чемоданом, сказала: знакомьтесь, это Вовик. Мы будем вместе жить. И увела Вовика в свою комнату.

Любочкины родители сначала растерялись, похлопали своими гляделками (дескать, вот тебе и па дэ па! Вовик! Очень приятно! И кто он такой по занятию труда? Может, передовик производства, а может, наоборот, беглый каторжник!), но возражать не стали: Любочка была уже достаточно половозрелой (чуть было не написал – девушкой) и нрав имела крутой. Опять же не последним аргументом был внучек Васятка. Ради Васятки стоило молчать в тряпочку и молча привечать всяких-разных вовиков с ихними вовиковыми чемоданами.

Прошла неделя, другая, месяц.

– Как зятёк-то? – интересовались у Груни товарки.

– Хороший, – преувеличенно бодро отвечала Груня. – Культурный. Матом не ругается. Мой дурак ему выпить предложил, а он ничего не ответил. Только заржал.

– Расписываться-то собираются? – напирали товарки на самое проблемное.

– Пока нет. Любочка говорит: надо присмотреться друг к другу. Обтереться жизнью. Куда торопиться-то?

– Ну да, ну да.., - кивали товарки. – Значит, так, без росписи сожительствуют.

Груня темнела лицом. Товарки прикусывали языки. Догадливые женщины!

– А Прошка как? – задавали следующий злободневный вопрос.

– А чего ему, пьянчужке? – вроде бы беззаботно веселела Груня.

– Алкоголики-то к нему шляются?

– Шляются. Любочка ругается. Она к этому занятию такая чувствительная!

– А Прошка чего?

– Ничего. Обзывается разными… выразительными словами. Говорит: я кого хочу, того и имею полное право пускать на свою жилищную площадь.

– Ну да, ну да.., – опять кивали товарки. – Конечно, имеет. Жениться-то не собирается?

– Да куда ему жениться! – всплескивала руками Груня. – Пьянчужка чёртов! У него ж, небось, для женитьбы ничего уже в портках и не шевелится!

И женщины в ответ заливались радостным и совершенно беззаботным смехом, словно они сами только что счастливо избежали печально-трагической участи стать невестами Прохора Поликарповича. Вместе с ним смеялась и Груня, что, конечно, совершенно не характеризовало её с положительной стороны.

Проголосуйте
за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"
Продажа копии наручных часов известных марок. Куплю копии наручных часов известных марок.