|
|
|
Проголосуйте за это произведение |
Рассказы
15 марта
2019 года
А в Скандинавии опять идут дожди…
(рассказ)
Эпиграф:
-
Ёжик – птица гордая. Пока не дашь пинка, не полетит!
–
(
русское народное наблюдение)
Утром третьего июля профессор филологического
факультета педагогического института Кузявников
Иван
Аркадьевич пришёл в ЖЭК (или как он сегодня
называется?).
Третий месяц батарея течёт, сказал он грустно.
Поимейте же совесть. Сколько ж можно?
На него посмотрели. Во взгляде он отчётливо
прочитал: скока мона, стока и нуна.
Ишь, сопля какая тут нашлася. Ещё спрашивает,
наглец.
Словами ему так, конечно, не сказали. Дураки они, что ли, чтобы так вот, открытым текстом! Но
подумали. Это наверняка. А сказали другое.
Вы из какой квартеры-то,
спросили его вроде бы даже участливо (а там хрен их разберёт – участливо или
согласно занимаемой должности?). Кузявников
назвал.
Ладно, сказали. Придёт сантехник. Только уж если мы к вам с такой участностью, то и вы к нам, так сказать, проявите и с
любезностью. Короче: надо лекцию прочитать в нашем красном
уголке.
Какую лекцию, не понял Кузявников.
(Он вообще по жизни тугодум. Туго соображает. Такая у него особенность
мышления. Хотя чего удивительного? Профессор же. Не сантехник. И не
техник-сан.
И вообще, не японец. Он в Мытищах родился. Не на острое Кюрасао.
Может, отсюда все его и беды. Из этих самых, трым-тым-тым-тым-тым,
Мытищ.).
Жэковские хмыкнули. «Какую лекцию»… Какие лекции
вы
в своём «педе» читаете? По средневековому
фольклору
скандинавских стран, ответил Кузявников. Он пока
ещё
понять ничего не мог. Я же сказал: туго доходит. Только по прошествии
процесса
осмысления. И согласно занимаемой профессорской
должности.
Вот её и прочитайте, услышал в ответ. Про
фольклор.
И ихних викингов. У ваших студентов сейчас каникулы, делать вам всё
равно нечего (сказали не «нечего», а «не х…». Впрочем, ладно. Как сказали –
так
и сказали. Не будем уточнять. Чтобы его лишний не обидеть. Он и так по жизни
глубоко обиженный.).
Так что будьте уж так любезны, гражданин профессор. Осчастливьте
познаниями.
А кому читать-то, задал Кузявников
очередной, совершенно глупый вопрос
(Нет, вы только посмотрите! Вы только гляньте,
какой он любопытный! Всё ему надо знать! Кому нана,
тому и нуна! Вот какие вредоносные нынче пошли
профессоры! Гаже студентов, честное слово!).
Проживающим на территории обслуживания
предоставления коммунальных услуг, услышал в ответ. А также придворовых
территорий нашего жилищного управления.
И
не извольте беспокоиться. Люди придут, в основном, почтенные. В основном,
уже
на пенсии. Им уже всё равно чего слушать. И кого. И зачем. И накой. И даже за каким.
Хе-хе, хихикнул Кузявников
и тут же почувствовал на себе строгий взгляд. Взгляд был без всякого
«хе-хе».
Взгляд был с конкретным вопросом - «чего смешного? Чего ты здеся
расхихикался?».
Вы серьёзно, спросил Кузявников.
Совершенно, ответили ему. Мы на работе не шуткуем.
Для шуткования мы пользуем другие места. И дырки.
Которые более к шуткованию располагающие. И
полагающие. А в чём дело-то?
Э-э-э-э,
заблеял Кузявников. Поймите меня, э-э-э-э,
правильно. Я очень, э-э-э-э-э-э, сомневаюсь, что,
э-э-э-э-э, средневековый скандинавский фольклор будет
интересен, э-э-э-э-э, озвученному вами
контингенту.
А вы не сомневайтесь, заверили его. Вы идите по
жизни твёрдыми в своих убедительных в
решимости
и трезвости шагами. Со с твёрдым со
взором в несгибаемых глазах. И несокрушимой правотой в закаменевшем от
ярости
взгляде. Понятно?
Понятно, но… А зачем, задал он, наконец, самый
главный во всём этом дурдомистом разговоре вопрос.
Зачем нужно, чтобы прочитал? Какой в этом сакраментально-сермяжный смысл?
Какие,
так сказать, пиа десидериа
(благие намерения)?
Вы не особенно-то тута, моментально построжали тоном
собеседники. У себя на кафедре нецензурщиной
выражайтесь.
Там хоть об забор! А здесь – культурное учреждение. И мы никому не позволим!
Со
всей решительностью! А то взяли, понимаешь, моду…. А лекция затем, что у нас
в
плане на текущий месяц – культурно-массовое мероприятие. Проживающие массы
нужно планово окультурить. А то такими и останутся. В своём первобытном,
тоись, состоянии.
Чёрти что, пробормотал сражённый услышанным
профессор. Это ж при Советской власти было! Все эти совершенно нелепые,
совершенно казённые мероприятия! Но те времена уже давно прошли. Её, слава
Богу, нет уже сто лет.
Не сто, а тридцать семь, напомнили ему с
лёгкой укоризной (дескать, эх, профессор! Какой
ты
на … (матерное слово)… профессор! Элементарного посчитать не можешь! А ещё
шляпу носишь, профессор! Ботинки не зашнуровываешь! Сопли об штору
вытираешь! В
школе по арихметике-то, небось, двойка
была?).
Ну, тридцать восемь, согласился Кузявников.
Но ведь всё это в прошлом.
Мы не знаем, чего было в прошлом, услышал ответ.
Мы
живём настоящим и будущим. И директивами, которые нам спускают – и подняли
кверху глаза. Показали этим направлением глаз, откуда куда, чего, как и с
какою
силою спускают.
Понимаю-понимаю, пробормотал Кузявников. Но… У вас батарея текёть,
перебили его вопросом. Текёть, кивнул профессор.
Течёть. С мягким знаком. Уже третий месяц. Вот
то-то и оно, услышал довольное. Лекция завтра в
семнадцать ноль-ноль. В красном уголке. Трибуну и графин мы обеспечим. Какой
графин, вконец растерялся Кузявников. С водою,
услышал в ответ. Которая аж два о. Вдруг жажда замучит. Испить захочите. Стакан у вас свой будет или нам обеспечить?
Иван Аркадьевич вышел из ЖЭКа
и посмотрел на небо. Небо было чистым и солнечным. Да, лето, подумал Кузявников. Надо сегодня на «фазенду» съездить. Полить
огурцы и хрен. А то засохнут на хрен. Чай, не в Скандинавии живём. Это там
через день - дожди. И ихний шведский социализьм. Через мягкий знак.
|
Проголосуйте за это произведение |
