Рассказы, 22 апреля 2008 года

Ночной транзит

- Надоело всё! - Я с треском захлопнул за собой дверь и сбежал по лестнице

вниз.

Отчего я так взъярился?! С утра было плохое настроение. На фирме дела шли плохо. Все ждали, что вот-вот начнутся увольнения. По дороге домой решил срезать угол, заехал в пешеходную зону и получил штраф за превышение скорости. Возле дома не оказалось мест для парковки. Пришлось парковаться на следующей улице. Полез в багажник за курткой, отвлекся, оставил лежать ключи внутри и захлопнул крышку. Надо слесаря вызывать. Тоже влетит в копеечку. Естественно, без ключа не мог в подъезд попасть, а звонок был недели две как сломан. Ждал полчаса, пока сосед не вышел. Жена, рассчитывавшая вечером на машину, сказала несколько, в общем-то, не обидных и справедливых слов, но я, обозленный на всё и всех, грубо ответил ей. Так, слово за слово, расскандалились.

Я стоял на тротуаре у подъезда и размышлял, куда бы податься. Мои неудачи, похоже, еще не кончились. Ключей, само собой, ни от дома, ни от машины не было. Бумажник с деньгами тоже остался дома. Куда без денег и без ключей? Недалеко есть кафе, но там бесплатно пиво не дают. Черт, сегодня же лига чемпионов. Поехать к Максуту? Это турецкая забегаловка. Там есть телевизор и пиво в долг наливают. У Максута хороший повар на кухне. Можно будет перекусить. Вот только придется на трамвае ехать, а на проезд даже цента нет.

На улице начали зажигаться фонари. Выпавший прошедшей ночью снег за день расстаял и расплылся лужами. Начало подмораживать и кое-где образовался гололед. Прохожие спешили. Я мешал им. Один из них задел меня плечом и я, отступив в сторону, влез левой ступней в наполненную водой ямку.

- Нельзя ли поосторожней?!- зло сказал я прохожему, но он никак не отреагировал на мои слова.

Мне хотелось от души нагрубить ему, но сдержался. Оскорбление может мне дорого стоить, а я сегодня уже достаточно скассировал счетов. Мокрая нога начала мерзнуть. Не хватало еще простуду получить! Я стряхнул остатки воды с туфли и пошел к трамвайной остановке. Чувствовал я себя мерзко. К тому же хотелось есть. Никому не советую на голодный желудок с женой скандалить. Проходя мимо своей машины, еще раз, на всякий случай, обошел ее в надежде, что, может быть, ключи лежат не в багажнике, а валяются на асфальте. Бесполезно. Ключи, конечно же, в багажнике.

На трамвайной остановке было пусто. Одинокий фонарь загадочным светом освещал рекламный щит, с которого жизнерадостная женщина приглашала играть в лото. Спасибо. Несколько раз уже сегодня выиграл. В ожидании трамвая я присел на сырую скамейку и привалился спиной к стеклянной перегородке. Воздух был насыщен сыростью до такой степени, что, казалось, вода висела в воздухе. У проехавшей мимо машины равномерно работали стеклоочистители. Ее заднее и боковые стекла запотели и было трудно определить, кто сидит внутри. Исчезнув за поворотом, машина забрала все звуки с собой, и наступила тишина. Это было неестественно и вызывало тревогу в душе. Мозг, привыкший к городскому шуму, хаотично искал его. Я прислушивался: не закричит ли где-нибудь ворона или блудливый кот, не польется ли из открытого окна музыка, не послышится ли чей-то разговор. Я чувствовал себя на дне океана и расплывчатая реклама на соседнем доме казалась мне проплывающим мимо загадочным морским существом. Заскрежетало железо, показались огни, и моя душа облегченно вздохнула. Через запотевшие окна подъезжавшего трамвая видны были силуэты людей, проталкивающихся к выходу. Номер было трудно прочитать, но все равно, подождав, пока выйдет последний пассажир, я вошел в него. По расписанию должен быть мой рейс. Хотя, какая разница, куда ехать?! Лишь бы подальше от дома, от глупого скандала, от вечных забот, от телевизора, от денежных счетов и проблем. Сев на свободное место посередине трамвая, огляделся. Вокруг сидели и стояли усталые, измученные сыростью и городским шумом пассажиры. Рядом со мной сидела женщина. Я чувствовал на себе пристальный взгляд и боялся повернуться в ее сторону. Может быть, она догадывается, что у меня нет проездного? Мне хотелось встать и перейти в другое место, но ее рука легко прикоснулась к моей куртке.

- Здравствуй,- сказала она.

Я узнал этот голос.

- Здравствуй,- ответил я и посмотрел на нее.

Как в далекой молодости, учащенно забилось сердце и сперло дыхание. Я любил ее когда-то. Она мало изменилась. Та же тонкость и воздушность лица, тот же охватывающий и согревающий взгляд, та же непослушная челка и та же одобряющая и понимающая улыбка. На ее руках лежал ребенок. Его глаза были широко открыты и по-взрослому смотрели на меня.

- Чей это ребенок?

- Наш. Это тот ребенок, который не родился.

- Почему ты сделала аборт?

- А что мне оставалось делать? С тобой все было так неясно.

- Я же хотел перейти к тебе жить. Если бы ты согласилась выйти за меня замуж, я разошелся бы с женой.

- Нет. У нас все равно ничего не вышло бы.

- Почему?

- Если бы ты действительно любил меня, то не спрашивал, расходиться тебе с женой или нет. В тот вечер, когда ты спросил меня об этом, я окончательно поняла, что ты никуда от нее не уйдешь. Когда любят по-настоящему, таких вопросов не задают.

Я вспомнил тот день, когда однажды вечером приехал к ней. Она лежала на диване, укрывшись серым пледом. И под цвет пледа были ее руки и лицо. Усталые глаза виновато смотрели на меня, как бы моля прощения за убийство нашего совместного ребенка. Я ругал ее последними словами, я плакал от обиды, а в подсознании расплывалась мысль, приносящая мне облегчение: 222Слава богу, не надо будет на ней жениться из-за того, что у нее будет от меня ребенок222. Прошло много лет с тех пор, но только сейчас я почувствовал себя соучастником убийства.

- Может быть, я был неправ. Действительно был тогда на распутье. Я любил свою жену и без тебя не мог. Зачем ты сделала аборт. Если бы родила, все было бы по другому.

- Кто знает?- она мгновение помолчала и спросила: - Счастлив ты сейчас?

Я задумался. Счастлив ли я? Наверное, да. Я люблю жену и знаю, что она меня тоже любит. У меня хорошие дети. Денег не хватает, но не в деньгах же счастье... Угнетают серые будни, но и в серых буднях есть светлые часы радости. Хорошего и светлого все равно больше, чем плохого.

- По всякому бывает. Бывают дни, когда я безгранично счастлив, бывает, что в петлю готов влезть.

- Я тоже, в общем-то, счастлива. У меня хороший и внимательный муж. Мы любим друг друга. У детей тоже все складывается прекрасно. Наверное, правильно, что судьба распорядилась так нами.

- Да. Ты права.

Я успокоился. Волнение прошло. От рядом сидящей женщины веяло каким-то холодком. Я посмотрел на нее внимательней. Нет, больше она меня не волновала. Она была чужая. Как хорошо, что дома ждет меня женщина, которую я люблю, от которой исходит тепло, которая родила мне детей, которая любит меня.

Пассажирка, сидевшая рядом со мной, смотрела в окно трамвая и слегка улыбалась. Нам было раньше хорошо вместе, но мы не были созданы друг для друга. Наверное, надо сказать ей спасибо за то, что она не удержала меня тогда.

- Спасибо,- сказал я.

Она улыбнулась мне, поднялась с места и пошла к выходу. На ее руках ребенка уже не было. За стеклом трамвая, в свете фонарей летела птица с глазами маленького ребенка, но и она исчезла в ночи.

Сквозь толпу пассажиров пробирался к свободному месту военный. На нем были одеты старого фасона китель без погон и брюки-галифе, лоснившиеся на заднице и коленях. На военной фуражке блестела начищенная кокарда, надломанный козырек прикрывал один глаз. На его груди поблескивало несколько медалей и орден 222Красной звезды222. Я молил бога, чтобы он не сел рядом со мной, но ветеран, сказав 222Подвинься222, плюхнулся на свободное место возле меня. Его правая нога до конца не сгибалась и он вынужден был выставить ее в проход. Левая ладонь, на которой не хватало трех пальцев, лежала на колене и слегка подрагивала. Сердце мое учащенно билось и в такт ему, как ночные взрывы бомб, врывался свет уличных фонарей в окна трамвая.

Он работал в котельной треста, а я был инспектором по кадрам. Как ветерана войны его приглашали на все торжественные собрания треста. Два раза в год- в День Советской Армии и в День Победы- ему вручали дорогие подарки. Несколько раз в году у него были запои. Он неделями не выходил на работу, но ему прощали прогулы. У него были жена и дети, но они давно с ним не жили. Изредка у него в квартире появлялась женщина, но долго не выдерживала и исчезала. Пьяный, он часто приходил в трест и ругался матом на всех подряд. Кто-нибудь вызывал слесарей из ЖЭКа и его уводили домой. Чаще всего он шел в мой кабинет и начинал меня обзывать.

- Немец поганый, - кричал он злобно,- не добил я вас в свое время. Фашист. Я пашу лопатой, а ты штаны протираешь. В Сибири, на Колыме твое место.

Я был единственный немец в конторе треста и он, по-видимому, не мог простить, что немец сидит в кабинете, а ему, инвалиду войны, победителю, приходится ворочать лопатой уголь. Поначалу, когда слышал пьяный голос в коридоре, я приглашал кочегара в свой кабинет и пытался успокоить, но этим только еще больше его распалял. Мои аргументы о том, что я не из тех немцев, с которыми он воевал, им не воспринимались. Для него давно и бесповоротно все немцы были фашистами, значит, врагами. Позже, когда уехал из тех мест, он приходил ко мне ночами и во сне я слышал его маты, видел его озлобленные глаза, которые готовы были меня испепелить. После таких снов я чувствовал себя мерзко и виновато. Хотя так и не мог понять, в чем же был виноват перед ним.

И вот теперь он сидел рядом со мной и хмуро смотрел в затылок сидящего впереди пассажира. Я боялся повернуть голову в его сторону, я боялся даже пошевелиться. Во мне снова вырастало чувство вины перед ним, но в чем мне каяться, не знал.

- Здравствуй, молодой человек.

Голос его был необыкновенно мягким и приветливым. Ветеран был трезв и мои нервы, натянутые страхом, стали расслабляться.

- Здравствуйте, Иван Поликарпович.

- Как живется тебе здесь, в чужой стране?

- Я не в чужой стране. Я на своей исторической Родине.

- А раньше твоей родиной был Союз, или точнее, Казахстан.

В его голосе сквозил сарказм. Я хотел сказать ему что-нибудь грубое, но боялся спровоцировать на ответную грубость.

- Родина-это понятие не географическое, это понятие внутренней причастности к какому-то определенному месту. Человек рождается в одном месте, но живет в другом, умирает в третьем. Так вот, где его родина? Там, где родился, там, где жил, или там, где умер?

222Какой высокий слог и как неумно сказано...222- эта мысль пунктиром прошла через мозг, оценивая вслух произнесенные слова так, как будто они были сказаны кем-то посторонним.

- А ты вслушайся в слово 222родился222. Слово 222Родина222 одного корня со словом 222родился222 и этим все сказано.

- Может быть, вы правы. Но для меня и, думаю, для многих это не так однозначно. Там, где я родился, могилы моего отца, дедушки и бабушки. Родители моего отца лежат на кладбищах на Волге. Мои прапрапредки - выходцы отсюда, с этих мест, где я сейчас живу. Исторически моя родина здесь, физиологически- там, в Казахстане.

- Ну и где ж она, твоя Родина?

- Пока еще не знаю. Многие из тех, кто переехал сюда, ищут ответа на этот вопрос. Те, кто уже нашел ответ, нашли и душевный покой.

Я замолчал. Мне не хотелось больше говорить об этом. Я давно мучаюсь этим вопросом, но к дискуссии на эту тему был не готов. Мне почему-то было больно об этом говорить и, чтобы поменять тему разговора, я спросил ветерана:

- Вы по-прежнему считаете меня своим врагом?

- Тебя лично - нет, а немцев - да.

- Немцы - это народ. Как может целый народ быть перед вами виноватым?

- Если бы не немцы, не просидел бы я пять лет в окопах, не потерял бы полруки, не был бы инвалидом, не пил бы запоями. Был бы учителем или агрономом, а может быть, сидел бы, как ты, в отделе кадров.

Мне хотелось с ним поспорить на тему, кто виноват, но вспомнил, что раньше он моих аргументов все равно не воспринимал. Я и сам теперь не знал, кто был виноват в той войне. Раньше было все ясно. С одной стороны были фашисты, с другой стороны народ - освободитель.

- Кто больше виноват в том, что была война, это еще вопрос? Гитлер, конечно же, идиот, но он такой же идиот, как Сталин.

- Для меня Сталин не идиот. Не заводи меня,- рука ветерана нервно затряслась на колене.- Для тебя он тоже когда-то не был идиотом. С его именем я шел в атаку.

- С его именем и к стенке ставили.

- Раз ставили к стенке, значить заслуживали.

Это был аргумент КГБ и он был, как аксиома, которая не требует доказательств. Для него, ветерана, было все просто: раз осудили или приговорили к расстрелу, значит заслужил. Судьи всегда правы.

- Я воевал против немцев, и они остались навсегда моими врагами,- сказал ветеран.- Может быть, кому-то легко дружить с врагами, но мне этого никогда не понять.

- По вашей логике, мне надо вечно ненавидеть русских. За то, что моих предков выселяли из домов, за то, что убивали голодом и каторжным трудом в чужих краях, за то, что расселяли их за тысячи километров друг от друга и десятилетиями не давали встретиться родным... Нет, я никогда не считал русских моими врагами. Коллективной вины нет. За каждым преступлением стоят конкретные люди. Это может быть один человек, могут быть и тысячи, но целый народ обвинить в коллективном преступлении- тоже своего рода преступление. Потому, что каждая вина требует наказания. И если народ виноват, то должны быть наказаны солдаты, воевавшие на фронте, их жены, работающие в тылу, их дети, играющие с куклами и машинками, их внуки, не видевшие в лицо своих дедушек-солдат, правнуки, которым в конечном итоге до лампочки, какой национальности их сосед.

Ветеран не перебивал меня. Раньше он не слышал моих аргументов. Он не хотел их слышать и сейчас. Я знал: эта ненависть будет тлеть в нем всегда. И я по-прежнему буду просыпаться ночами с чувством вины перед ним и перед теми, кто давно уже умер.

Трамвай остановился. Ветеран встал, протянул мне свою беспалую руку и пошел к выходу. Пассажиры вежливо уступали дорогу хромающему старику в военной одежде.

Снова равномерно стучали на стыках трамвайные колеса. По проходу, рассталкивая людей, шел в мою сторону мужчина. Его лицо было обрамлено кучерявыми бакенбардами. Одет он был во все черное. На голове сидел высокий цилиндр, такой, какие носили еще в позапрошлом столетии. Вместо пальто на нем была широкая накидка из плотной шерстяной ткани. Обернутый вокруг шеи платок был ярко красного цвета. Он сел рядом со мной и вопросительно уставился на меня.

- Вы меня не узнаете?- спросил он.

- Нет. Кого-то вы мне напоминаете, но вспомнить не могу... Что за маскарад?

- Это не маскарад,- улыбнулся мужчина.- Это привычная одежда моего времени. Я - Лео Таксиль. Журналист и писатель.

Какой Таксиль?! Он же жил сто лет назад. 222Шут в накидке222,- подумал я и отвернулся к окну. Я читал 222Забавное евангелие222 и 222Забавную библию222. Помню, как прочитав эти книги, вооруженный до зубов неотразимыми фактами и убежденный атеист, пошел к моим глубоко верующим деду с бабкой в надежде сделать и их атеистами. Дискуссии не получилось. Дед сказал мне: 222Ты еще сопляк со мной на эту тему спорить. Я верю в Бога и меня уже поздно переубеждать. Но даже дело не в Боге. Есть он или нет его - об этом спорили всегда. Я лично его не видел. Но главное в том, что во мне есть вера. А вот есть ли вера в тебе?! Иди, читай свои книги. Вырастешь и начнешь своим умом жить, тогда поговорим222. Я стал взрослым и считаю, что живу своим умом, но по-прежнему не готов к дискуссии с ним. Дед давно умер. Он был прав. Человек должен во что-то верить. Трудно без веры. Особенно трудно, если всю жизнь во что-то веришь, но в конце-концов оказывается, что ты верил в утопию, в неосуществимую мечту, в призрак. Дед не стал со мной спорить, потому что ему этот спор был не нужен. Мои убедительные аргументы, вычитанные из книг, его ни в чем не убеждали. Он просто верил. И сейчас я знаю, эта вера помогала ему жить.

Я повернулся к моему соседу. Мужчина в цилиндре задумчиво смотрел вперед, где шевелились спины пассажиров. Скрежетало железо колес, мелькали силуэты домов на улице, прерывисто мигали запыленные лампочки под крышей трамвая.

- В каком спектакле вы играете?- спросил я мужчину.

Он сухо и негромко засмеялся.

- Мой спектакль уже давно закончился.

- Как называется спектакль?

- 222Поиск истины222. Я играл в нем всю жизнь.

- Кто автор?

- В этом спектакле каждый сам себе автор и режиссер.

- Это снова что-то из модернового искусства?

- Нет. Это жизнь.

Я принюхался, пытаясь учуять запах алкоголя от соседа. Он был трезв. Что за бред он несет? Я вгляделся в него. Он действительно был похож на автора книг, которые в юности с интересом прочитал. Книги забылись, но портрет автора остался в памяти. Мне почему-то захотелось поверить, что этот мужчина в маскарадном костюме- Лео Таксиль.

- Вы действительно Таксиль? Автор 222Забавного евангелия222 и 222Забавной библии222?

- ... и многих других книг. В одних книгах я отвергал веру в бога, а в других призывал верить в него. Меня принимал с объятиями римский Папа и он же проклял меня.

- Ну и как вы считаете, есть Бог? Был ли на самом деле Иисус?

- Не знаю...

- Зачем же вы так уверенно утверждали, что их не было?!

- Я ни кого и ни в чем не убеждал. Я просто сомневался. И Библия и Евангелие своими противоречиями вызывали во мне сомнения.

- Эти древние книги писали люди, а людям присуще ошибаться.

- Не надо мне об этом говорить. Я сам много раз ошибался.

Он уставился в окно. Взгляд его скользил мимо меня и был пуст. Руки нервно сжимались в кулаки и расжимались.

- Я не чувствую себя в чем-то виноватым перед человечеством,- снова заговорил Таксиль.- Это же не вина писателя, если он в чем-то сомневается? Я сомневался. Я искал истину. Я рассказал людям о своих сомнениях. Я ни в чем не раскаиваюсь.- Он больно схватил мою руку повыше локтя.- Если бы люди ни в чем не сомневались, не искали бы истины, человечество так и осталось бы в каменном веке.

Журналист встал, ухватился одной рукой за трамвайную перекладину, другой приподнял цилиндр над головой.

- Прощайте, юноша. Ищите истину, сомневайтесь. Меня, кстати, зовут не Лео, а Габриэль.

Он шел к выходу трамвая. Люди уступали ему дорогу. Его черная накидка от сквозняка взлетала над плечами и длинными заостренными концами прощально махала оставшимся пассажирам.

Я встал. Мне хотелось вырваться из этого трамвая прошлого, но он шел, не останавливаясь. Угрюмо смотрели пассажиры в черные окна. Иногда мелькал свет фонаря на улице и тогда по лицам людей пробегало светлое облачко. На сиденье против двери сидела старая -престарая женщина. Перед нею стояла стянутая железными обручами невысокая конусообразная кадушка для сбивания масла. В отверстии крышки торчал деревянный шток. Женщина равномерно поднимала и опускала его, и в том месте, где шток входил в крышку кадушки, образовался маленький белый рант сметаны. Женщина приветливо улыбалась мне.

- Kind, komm mal zu mir, - сказала она родным голосом.

Я подошел к ней, опустился на корточки и положил голову на ее мягкие колени.

- Бабушка, как хорошо, что вы здесь. Я всегда ждал, что вы когда-нибудь вернетесь ко мне.

Она продолжала равномерно работать правой рукой, а левой ладонью поглаживала мою голову и от этого разливалось тепло и покой по всему телу. Я подставил палец к штоку в том месте, где он входил в отверстие крышки. Палец покрылся густым слоем сметаны, которую я тут же языком слизнул.

- Бабушка, вам хорошо там, наверху?

- Ja, doch, mein Kind. Mir ist gut.

Моя бабушка уже лет пятнадцать как умерла. Она запомнилась сидящей на табурете у нагретой солнцем стены дома. Когда-то розовые и пухлые щеки с годами стали дряблыми и бледными, сморщенные руки лежали покойно на коленях, но от нее по-прежнему веяло теплом, домашним свежеиспеченным хлебом и нежностью. В редкие приезды в село я в первую очередь шел к ней, целовал ее изборожденную морщинами щеку, прижимался к ней и несколько секунд наслаждался запахом моего детства и домашнего уюта. Она осталась в памяти как рубец от осколка детства. Когда я вспоминаю ее, вспоминается запах хлеба, только что вынутого из печи, отражение солнца в наполненных водой ведрах, крик петуха на навозной куче и нежные слова 222Mein Kind.. Она с сильным немецким акцентом спросила меня:

- Что тебя мучит, сынок? Почему ты такой усталый?

- Работа, бабушка, тяжелая. Проблем много....

- Проблемы себе создаем мы сами и, рано или поздно, они решаются.

- Да, это так.

Она была права. Я встал с корточек и присел возле нее на сиденье. Люди, толпившиеся вокруг, не обращали внимания ни на престарелую женщину, ни на кадку в ее ногах, ни на равномерный стук штока. Трамвай уносился в ночь, и пассажиры вздрагивали прическами на рельсовых стыках.

- Бабушка, были вы когда-нибудь по-настоящему счастливы?

Этот вопрос мучил меня в детстве, но я никак не мог осмелиться его задать. Мне казалось, что, прожив всю жизнь в деревне, она ничего хорошего не видела. Она не была у моря, она не видела больших городов, она не гуляла в хвойном лесу, она не летала в самолете, она не знала других стран. Её мир состоял из нашей улицы, соседей, наполненного внуками дома, жаркой печки, огорода с аккуратными грядками помидоров, огурцов и картошки. Бабушка, не переставая сбивать масло, улыбнулась мне.

- Mein Kind. Я была очень счастлива. Дай бог всем такими счастливыми быть. Я была счастлива, когда провожала твоего дедушку на работу и когда он приходил, пропахший углем и железом, из кузницы домой. Я была счастлива, когда рождались внуки, когда они начинали говорить, когда топали ножками. Я была счастлива, когда весной наступало тепло и всходила дружно рассада в огороде. Я была счастлива, когда осенью погреб наполнялся картошкой и арбузами, когда засаливали в бочках капусту и огурцы. Я была счастлива, когда зимой вынимали из коптилки прокопченное сало. Я была счастлива, когда длинными зимними вечерами ко мне приходили внуки, делали уроки или читали книги и я, сидя рядом, вязала им носки.

- Бабушка, ну это же не то. Я же не об этом счастье. Я о большом настоящем счастье.

Старая женщина мелко и заразительно засмеялась, отчего мне тоже стало смешно. Я почувствовал себя идиотом, но это идиотство было мне приятно.

- Schatz, это было мое самое большое счастье - жить рядом с вами, заботиться о вас, наслаждаться солнцем и луной, зимним холодом и летней жарой. Я была рада каждому маленькому счастью.

- Но вы же голодали, вас выгнали из собственного дома, дедушка много лет ни за что сидел в тюрьме.

- Я помню об этом, сынок. Когда думаю о моем доме на Волге, я говорю себе, какое счастье, что мы остались живы в то трудное время. Когда думаю о голоде, я вспоминаю, какое счастье было варить яйца от своих кур, доить снова свою корову, варить картошку со своего огорода. Когда я думаю о твоем дважды сидевшем в тюрьме дедушке, вспоминаю его возвращение домой. Я была тогда особенно счастлива от сознания, что несмотря на годы разлуки, он продолжал любить меня. Я ничего не забыла, сынок. Нельзя прошлое забыть и не надо его забывать. Если нет прошлого, то и нет настоящего счастья.

Бабушка замолчала и сосредоточенно работала маслобойкой. На ее лице застыла чуть заметная улыбка, и губы шевелились, выговаривая какие-то ей одной слышные слова. Видимо, она вспоминала что-то хорошее. Как измерить человеческое счастье, подумал я? Для моей бабушки предел счастья был ее дом, ее семья. Для другого счастье- это теплая Испания или солнечная Италия. Некоторым для счастья нужен партнер, другой счастлив в одиночестве. Счастье персонально и индивидуально. Спасибо, бабушка, что ты мне открыла глаза на то, как можно быть счастливым. Надо не проходить мимо маленького счастья, не брезговать крупинками счастья, и тогда из этих маленьких камешек вырастет большая и цветная мозаика счастья. Я чувствовал, что вот сейчас, как когда-то в детстве, увижу мою мозаику, нужно только заглянуть в трубку, которую подарил мне на рождество отец. Но чья-то рука убрала от моих глаз калейдоскоп и затрясла мое плечо.

- Гражданин, проснитесь, ваш билет, пожалуйста.

Я с трудом пришел в себя и поднял голову. Возле меня стоял контролер. Мелькнула мысль 222Куда я еду?222. Вспомнилась цепь сегодняшних неудач. Вот оно, продолжение. Трамвай тормозил, подъезжая к остановке. Я встал с места и чуть не плача сказал:

- У меня ни цента в кармане. И кажется, я сел не в тот трамвай. Если вы разрешите, я выйду и пойду назад пешком.

Контролер был молод. Мой потерянный вид, видимо, вызвал в нем какие-то чувства. И пассажиры вокруг с пониманием улыбались мне и выглядели уже не так угрюмо и устало.

- Хорошо. Вы можете идти,- сказал контролер и забыл обо мне.

Я вышел из трамвая и пошел по направлению к дому. Странно, я думал, что уже уехал черт знает куда, но на самом деле проехал всего две остановки. Наступала ночь и становилось холодней. Туман сел и фонари светились, окруженные фиолетовыми кругами. Дома и деревья обрели свою резкость и буквы неоновых реклам читались без напряжения. Почувствовав, как в меня через мокрую ногу вползает холод, я прибавил шагу. У моей машины возился двоюродный брат жены. Он работает слесарем в автомобильной фирме. Поздоровавшись со мной, он сказал:

- Иди домой. Твоя уже беспокоится, куда ты пропал. Ключи от машины заброшу в почтовый ящик.

Возле входных дверей возился мастер по дому.

- Почему раньше не сообщили, что звонок не работает?- спросил он меня с упреком.

Я не знал, что ему ответить и, проскользнув мимо него, стал подниматься в квартиру. Дверь открыла жена. Она приветливо улыбалась мне. На кухне пахло чем-то вкусным. В зале приглушенно работал телевизор и меня наполняло счастье вновь обретенного покоя.

Проголосуйте за это произведение

Что говорят об этом в Дискуссионном клубе?

280918  2008-04-22 21:12:44 В. Эйснер - Валдемар! Рад видеть твой зрелый рассказ в "РП"! Мне кажется, это лучшее, что ты написал. Нет стилистических спотыков, нет грехов против русского синтаксиса, так досаждавших при чтении твоих вещей. Но главное - ты стал сух, лаконичен и... дерзок. Не боишься сложных проблем и даже дискуссии на такую вечную тему как индивидуальное человеческое счастье С новой ступенькой тебя! К сожалению, утерял твой имэйл. Мой - eis_w@rambler.ru Буду рад, если отзовёшься.

280953  2008-04-24 14:11:24 Адольфовна - Тёплый, добрый рассказ. Выписала несколько фраз, на которых хотелось бы заострить внимание. Если бы люди ни в чем не сомневались, не искали бы истины, человечество так и осталось бы в каменном веке. Мне казалось, что, прожив всю жизнь в деревне, бабушка ничего хорошего не видела. Она не была у моря, она не видела больших городов, она не гуляла в хвойном лесу, она не летала в самолете, она не знала других стран. Её мир состоял из нашей улицы, соседей, наполненного внуками дома, жаркой печки, огорода с аккуратными грядками помидоров, огурцов и картошки╩ и вывод: ╚Счастье персонально и индивидуально╩. ╚Спотыки╩, выражаясь словами уважаемого Эйснера, встречаются, но они не умаляют глубины текста.

281005  2008-04-28 12:30:37 Борис Тропин - Рассказ порадовал - современен, прост и динамичен, выдержан в едином стиле, что очень подходит к данной фактуре. Вдвойне радует стремление автора к осмыслению болевых точек в истории двух народов. Когда-нибудь вся эта наша общая история уляжется на одной странице, но это должны быть звенящие, чистые и честные строки, а не пропаганда чего бы то ни было. Хотелось бы!Кое-что здесь и от нас зависит. Автору - успехов и дальнейшего восхождения! В правильный трамвай сели, дорогой товарищ!

281195  2008-05-08 21:03:31 Валдемар Люфт - Большое спасибо за проявленное внимание к рассказу. Владимир, ты не первый, кто заметил что у меня улучшился синтаксис. Наверное, это естественный процесс. Я долго не писал, старался быстрее выучить немецкий язык, и когда опять начал писать, то оказался в плену немецкой грамматики. Отсюда перелетыглаголов на не положенные места и странные стилистические обороты. И от этого уже совсем на 100% не избавиться. Как-то у меня была короткая полемика с Ларисой Щиголь-зам.гл. редактора журнала "Зарубежные записки" Я посетовал на то, что с именами публикуемых в журнале авторов мне тяжело тягаться. Сначала меня неправильно поняли. Но когда пояснил, что имел ввиду то, что по сравнению с авторами, живущими в Москве, Петербурге, европейских больших городах, где культурная жизнь бьет ключом, мне, живущему в провинциальном нем. городке, конечно же труднее. Она мне тогда ответила:"...Вы просто подвиг совершаете, пиша по-русски... Даже в обыкновенной среднерусской деревне Вам было бы на порядок легче - там хоть и не высокоинтеллектуальная, но все же правильная и богатая русская речь..." Так что от "спотыков" не гарантирую, но приложу все усилия. И Адольфовне и Борису Тропинину большое спасибо за поддержку.

281247  2008-05-11 11:12:58 Валдемар Люфт - Уважаемый Борис Тропин, извините меня за то, что я переврал Вашу фамилию. Видимо,это произошло совершенно случайно, а, может быть, впомнилась фамилия друга моего детства. С уважением В. Люфт

281268  2008-05-12 16:15:55 Максим - Осторожно подошёл к серьёзным темам

281330  2008-05-13 18:40:45 Алла Попова - Изящная и честная проза, и глубокая. Спасибо за рассказ. Удач Вам и вдохновения, уважаемый Валдемар!

Copyright (c) "Русский переплет"