Проголосуйте за это произведение |
Рассказы, 23 января 2008
Лошадиный
друг
Его посадили за стол
Григория в обед. Пожилой мужчина, пробывший здесь четыре недели, уехал к
двенадцатичасовому поезду, и на освободившееся место заведующая столовой
привела новенького. Он был высокого роста, но худой. Продолговатое лицо
заканчивалось снизу массивным подбородком, который к тому же неестественно
делился еле заметным шрамом на две части. Несмотря на пожилой возраст волосы
на
голове были смолисто черными, без единой сединки. Из глубоких глазниц
смотрели
пытливые глаза. Под длинным и узким носом вытянулись в два шнурка тонкие
губы.
Их концы приподнимались чуточку вверх, и от этого казалось, что он
улыбается.
Пиджак висел на худых плечах, брюки казались тоже не по размеру свободными,
и
если не ремень, то они упали бы.
Он приветливо
поздоровался
и сел. Нас снова за столом стало шестеро. Мы ждали пока официантка привезет
на
тележке первое блюдо. В столовой слышался легкий и монотонный шум. Смешалось
все: негромкий разговор соседей, стук ложек, скрежет двигающихся стульев,
доносившееся через открытые окна щебетанье птиц, и скрип колесиков на
тележках,
которыми официантки развозили обед.
За столом Григория
сидели
только мужчины. Двое долечивались после операций и приходили в столовую на
костылях. Они занимали места с краю, где был маленький проход, и где можно
было
отставить в сторону костыли. Один пенсионер болел ревматизмом. Когда он
тянулся
рукой за хлебом, видны были опухшие суставы пальцев. Он неуверенно держал
ложку
или вилку в руках и Григорий боялся, что они когда-нибудь выпадут у него из
рук. Напротив, у главного прохода, сидел земляк Григория. Он был лет на
десять
старше и попал в эту клинику после сердечного инфаркта. Звали его
Вильгельмом,
хотя раньше до Германии он был Василием. Когда земляки оставались вдвоем,
они
говорили по-русски. Отводили, как говорится, душу. Но в присутствии
посторонних
старались говорить только по-немецки. Вот и сейчас, в ожидании обеда, они
обменивались короткими фразами на немецком языке.
-- Что было сегодня? --
спросил Григорий.
-- Рано утром визит к
врачу, потом массаж и перед обедом солевая ванна.
-- Дождался вчера
телефонного звонка?
-- Да. В девять часов
вечера жена позвонила. Может быть, приедет в эту
субботу.
-- Что сказал
врач?
-- Как обычно: избегать
стрессов и физических нагрузок, больше гулять на свежем воздухе. Вот, приеду
после курорта домой, выйду на работу и скажу шефу, чтобы диван для меня в
бюро
приготовил, -- с грустной улыбкой сказал Вильгельм.
Григорий видел, как
новенький, сидевший по левую руку от его земляка, с интересом прислушивался
к
их беседе и поэтому перестал говорить. Подкатилась тележка с первым блюдом.
Официантка
заученными движениями расставила тарелки с супом перед каждым из сидящих и
перешла к другому столу. Следом за ней другая молодая девушка уже катила
тележку со вторым блюдом.
Когда подали десерт,
все
расслабились. Двое с костылями начали свой вечный спор о политике. Один из
них
был за социалистов, другой -- член христианской партии. Ревматик завел
оживленный разговор с женщиной, сидевшей за соседним столом. Он развернулся
к
ней и видно было, что ему сидеть неудобно, но чем только не пожертвуешь ради
удовольствия поговорить с симпатичной женщиной. Земляки обсуждали вчерашний
телевизионный фильм. Новенький снова внимательно прислушивался к их
разговору.
Когда Григорий замолчал и наступила короткая пауза в разговоре, он спросил:
-- Вы из Югославии или
румыны?
-- Нет, -- удивленно
ответил Григорий.
-- Турки,
итальянцы?
-- Нет. А почему вы
думаете, что я турок или итальянец?
-- Акцент иностранца.
-- Я немец, -- с
некоторым
раздражением сказал Григорий.
Новенький с деланным удивлением и насмешливо
посмотрел на него.
-- Немцы разговаривают
без
акцента.
-- Я немец из России.
Из
бывшего Советского Союза.
-- А, так бы сразу и
сказали, что вы русский, -- с каким-то пренебрежением проговорил
новенький.
-- Я не русский, я
немец, --
поправил его Григорий.
-- Но вы же из
России?
-- Да. Я российский
немец,
но не русский. И не был им никогда.
-- Ладно, ладно, не
обижайтесь -- сказал новенький, хитровато улыбнулся и обратился к соседу: --
Интересно, из России, говорит с акцентом, а называет себя
немцем?
Сосед недовольно глянул на него и
ответил:
-- Историю надо знать.
В
России немцы тоже жили. Да и сейчас живут.
Новенький, довольный тем, что завел соседей,
начал
поедать свой пудинг.
Григорий уже понял, что
новенький знает историю российских немцев. Он встречал не раз таких типов,
любивших тонко поиздеваться над переселенцами, у которых на первых порах
действительно были трудности с языком. Особенно обидно было ему за
старичков,
которые иногда говорили даже лучше местных немцев. Наивно считая, что
говорят
только по-немецки, они вставляли в свои предложения русские, украинские или
казахские слова и удивлялись тому, что их не всегда понимают. С другой
стороны,
старички, привыкшие в своих семьях говорить внятно и четко выговаривать
каждую
букву, не понимали местных немцев, в словах которых исчезла буква "р", и
в
предложениях появилось много незнакомых иностранных
слов.
Обед закончился. Зал
пустел. Земляки тоже вышли из-за стола. Вильгельму нужно после обеда еще на
процедуры, а Григорий был свободен и мог что-нибудь предпринять. Курортный
городок находился в теплой зоне и его окружала красивая природа. Местность
славилась виноградниками и добротным вином. Виноградные ряды тянулись на
несколько километров вдоль пешеходных дорожек. Только изредка появится
небольшая рощица, где в тени деревьев на специально поставленных скамейках
можно было отдохнуть. В летнее время на дорогах было много велосипедистов.
Григорий брал пару раз велосипед напрокат, но пешие прогулки ему нравились
больше. Он часто ходил по тропе, которая шла вдоль канала. Откуда брало свое
начало и куда в конце концов убегало быстрое течение, Григорий не знал. По
одну
сторону канала стояли курортные корпуса, по другую -- парк с дворцом
культуры,
площадка для мини гольфа и ботанический сад. Там, где кончалась курортная
зона,
кончался и парк. Дальше по обе стороны канала на необработанных полях росла
в
изобилии трава и кустарники. Иногда с пологого холма сбегали вниз
виноградные
ряды. В двух километрах от курортного городка, за маленькой крестьянской
деревушкой, на берегу канала находилось небольшое уютное кафе, где Григорий
отдыхал и позволял себе выпить кружку легкого пива.
Новенький вышел ему
наперерез по дорожке, идущей от ботанического сада. Он широко улыбнулся и
помахал рукой, предлагая подождать.
-- Извините за мои
вопросы
во время обеда. Я же шутил.
-- Ничего, ничего. Мы
--
переселенцы -- к таким шуткам постепенно привыкаем.
-- Нет, серьезно,
простите.
Григорий промолчал. Новенький пристроился рядом
и
пошел в том же направлении.
-- Хорошие здесь места,
--
сказал он, видимо, чтобы начать снова разговор.
--
Да.
-- Долго еще вам здесь
оставаться?
-- Через два дня
уезжаю.
-- Не хотите продлить
еще
на одну неделю?
-- Нет. Домой
хочу.
Чувствуя, что Григорий отвечает с неохотой и
желая
разрядить натянутость, новенький протянул ему руку.
-- Я -- Гельмут
Пашке.
Григорий пожал его руку, назвал свое имя, но
фамилию называть не стал.
-- Конечно же, я знаю
про
российских немце. У меня в конюшне работает один
переселенец.
-- И как? Хорошо
работает?
-- Как
все.
-- А что, у вас много
работников?
-- Да нет. Двое
всего.
--
Переселенцы?
-- Один, а второй --
мой
свояк.
-- Большая у вас
конюшня?
-- Десять моих лошадей
и
двадцать чужих.
-- Как это --
чужих?
-- Не каждый же может
себе
позволить хорошего коня дома держать. У меня построены специальные боксы для
лошадей, есть площадки для их выездки. Я заготавливаю достаточно корма на
зиму,
мои работники ухаживают за ними.
-- Выгодное
дело?
-- Да как сказать?
Концы с
концами сводим. Но если жена не работала бы, трудно было
бы.
-- А где жена
работает?
-- В Ландратсамте.[1]
Они шли минут пять молча. Антипатия Григория к
новенькому прошла, но и на интенсивный разговор он не был настроен.
Показался
мост через канал и за ним дома крестьянского села. Струящийся вдоль канала
ветерок принес оттуда неназойливый запах молочной фермы. За селом по холму
вдоль виноградных рядов двигался трактор. От канала он казался совсем
маленьким
и звука мотора не было слышно. По небу проплывали небольшие лохматые облака.
Когда в их просветах появлялось солнце, становилось жарко. У моста канал
сужался. Две бетонные глыбы перекрывали воду и от этого ее течение резко
ускорялось. Григорий и Гельмут постояли несколько минут на мосту, наблюдая,
как
сердито пенится вода, ударившись о бетонную преграду, как разлетаются
разноцветные брызги в разные стороны, и как за бетонными блоками под
образовавшимся водопадом вымывается из ямки песок.
-- Пойдемте дальше. Там
за
поворотом, через двести метров кафе, можно будет жажду утолить, -- предложил
Григорий.
-- С
удовольствием.
Возле кафе стоял старый
запыленный "Опель". Они вошли в двери. Из-за плотных кремовых штор на
окнах
внутри было сумрачно, но достаточно светло. Через приоткрытые окна веял
сквознячок. Они сели у окна. Приветливая хозяйка сказала: "Одну
минутку", --
и продолжила разговор с крупным и высоким мужчиной. Он спрашивал женщину о
чем-то своим грубым басовитым голосом, она отвечала мягким и низким альтом.
Мужчина громко поблагодарил женщину и вышел. Было слышно, как на улице
хлопнула
дверца, завелся мотор, с подозрительным скрежетом включилась коробка
передач, и
под колесами зашуршала щебенка.
Хозяйка знала Григория
и,
приветливо улыбаясь, подошла к столу. Григорий заказал радлер[2],
а его попутчик кружку пива. Их обслужили быстро и они минут пять молча
наслаждались пивом.
-- Откуда вы приехали?
--
спросил Гельмут, и поставил наполовину пустую кружку на
стол.
-- Из
Казахстана.
-- А где
это?
-- Средняя Азия.
Граничит
с Уралом, Сибирью, Алтаем. В общем, большая республика. А откуда ваш
работник
приехал?
-- Из Сибири. Он там
тоже
на конезаводе работал. Я поэтому и взял его к себе. Разбирается в лошадях.
Вот,
оставил конюшню на него и на свояка. Надеюсь, все будет в порядке. Я еще ни
разу дольше, чем на неделю не уезжал. А тут на целых три недели. Долго без
своих лошадей не могу. Скучаю. Они же тоже, как люди, с разными характерами.
Одна молодая кобылица любит жеребцов задевать. Постоянно их провоцирует.
Когда
выпущу лошадей из конюшни в поле, что только она не вытворяет. Еще есть один
старый конь -- Архор. Тот, как монах, серьезный и строгий. Всегда особняком
держится. Чужих к себе не подпускает. Сейчас я на скачки его уже не беру, а
когда он молодой был, много призовых денег мне привез. Как человек обижался,
если кто-нибудь на скачках вперед него приходил к финишу.
Гельмут, забыв о пиве, рассказывал о лошадях,
как
о живых людях. Григорию казалось даже, что Гельмуту было неважно, слушает
его
кто-нибудь или нет. Он наслаждался рассказом о лошадях и от удовольствия
даже
прикрыл глаза.
Григорий допил радлер.
Было интересно слушать влюбленного в лошадей попутчика, но и сидеть здесь в
кафе долго не собирался. Выбрав момент, когда Гельмут сделал паузу, он
сказал:
-- Господин Пашке,
давайте
выйдем на улицу.
Гельмут вздрогнул и встряхнул головой, как
будто
освобождаясь от наваждения.
-- Конечно, конечно, --
поспешно проговорил он и отхлебнул из кружки большой глоток пива. --Пойдемте
на
улицу. Погода хорошая.
Он допил пиво и рассчитавшись вышел следом за
Григорием на улицу.
Обратно они шли уже по
другой стороне канала. Там, где виноградные ряды спускались к дороге, была
тропинка ведущая на вершину холма. Григорий часто поднимался по этой
тропинке
наверх, где была небольшая площадка. Здесь росли несколько лип и в их тени
на
скамейке было хорошо отдыхать. Отсюда открывался красивый вид на южную
сторону
городка и на ровные ряды виноградных плантаций.
Возле одного
крестьянского
хутора на зеленом холме, обрамленном виноградными рядами, паслись несколько
лошадей. Гельмут приложил ладонь козырьком к глазам, прикрываясь от
солнечных
лучей, пробивающихся сквозь листву лип.
-- Хорошие лошади!
Пойдемте туда. Я хочу их поближе рассмотреть.
-- Нет, господин Пашке,
у
меня мало времени. Мне скоро должны звонить.
-- Жаль. Я позже схожу
туда.
Он продолжал смотреть в
ту
сторону, а Григорий наблюдал, как вдоль рядов винограда шел трактор с
навешанным оборудованием. Трактор, видимо, обрабатывал будущий урожай
какой-то
химической жидкостью, потому что за ним в лучах солнца время от времени
появлялась еле заметная цветная радуга.
-- Вы тоже любите водку
пить? -- спросил неожиданно Гельмут.
От такого вопроса
Григорию
стало вдруг скучно. Для него этот вопрос всегда был банальным и примитивным.
И
задавался он, как правило, людьми, знающих что либо о немцах-переселенцах из
России только понаслышке.
-- А ваш работник пьет
много? -- не отвечая на вопрос, в свою очередь спросил
Григорий.
-- Он любит выпить.
-- И на работе
пьет?
-- Нет, на работе он не
пьет. Я знаю, что он может много выпить. Мы устраиваем по праздникам
небольшие
застолья.
-- А ваш свояк не
пьет?
-- Пьет. Но он
предпочитает пиво.
-- Он на работе тоже не
пьет?
-- Пиво пьет. У него
всегда бутылка пива наготове стоит.
-- Значит, по вашему,
напившийся пива работник -- это нормально, а выпить водки по случаю
праздника --
ненормально?
-- Ну зачем так сразу.
Мой
свояк же пьёт на работе только пиво. Вы же не хотите сказать, что русские
мало
пьют? В нашем городе есть места, где русаки собираются и пьют. Настоящие
алкоголики.
Григория этот разговор
начал раздражать, но ему хотелось бы уже выяснить все до конца.
-- Да, действительно
есть
такие. Они чаще всего на виду и многие считают их за представителей немцев
из
России. Настоящих переселенцев вы там не найдете. Немцам из России некогда
рассиживаться в скверах и у подъездов. Они работают. Зарабатывают деньги для
своей фамилии. Примечательно, что вы не единственный, кто формирует свое
представление о нас на примере этих алкоголиков. И ещё, я попросил бы вас не
смешивать русских с российскими немцами. Хотя и русские не заслуживают того,
чтобы их всех подряд причисляли к алкоголикам.
-- Да, да, пускай будет
по
вашему, -- с каким-то скрытым сарказмом и некоторым превосходством сказал
Гельмут. -- А насчет того, что я пользуюсь нетипичным примером, вы не правы.
Моя жена работает в Ландратсамте. Отвечает за работу с молодежью. Вы
представить себе не можете, сколько наркоманов и пьяниц среди
них?!
-- Вы считаете, что вся
молодежь из числа переселенцев занимаются наркоманией и
пьянством?
-- Не все. Но во всяком
случае, большинство.
Последняя фраза вывела
Григория окончательно из себя. Он встал со скамейки и возмущенно
заговорил:
-- Мне ясно, что за
работа
у вашей жены. Она сидит в бюро, а к ней полиция или молодежная организация
направляет трудных ребят для работы с ними. В принципе, кроме этих трудных
ребят других молодых людей она не видит. Отсюда и представление о
переселенческой молодежи, как о преступниках и наркоманах. Я бы посоветовал
вашей жене, да и вам тоже, выйти из бюро и побывать на заводах, в учебных
заведениях, в спортивных организациях, где заняты настоящим делом
подавляющее
большинство, я повторяю, подавляющее большинство молодежи. И знаете что,
такие
типы, как вы, даже и не будут искать положительных людей. Представление о
том,
что среди переселенцев только плохие люди, прекрасно укладывается в вашу
концепцию.
И если вам попадаются обратные примеры, то вы их просто напросто не
замечаете.
Вам их невыгодно замечать. Слава Богу, что таких людей, как вы, не так уж и
много в Германии. Мне жаль тех ребят, которые вынуждены идти на беседу к
вашей
жене. С такими представлениями, как у нее, лучше заняться
собаководством.
Окончательно вышедший
из
себя, Григорий развернулся и пошел вниз по склону к каналу. Послеобеденный
отдых был окончательно испорчен. Надо же было этого типа посадить к нему за
стол. Григорий пожалел, что показал соседу по столу это маленькое и уютное
кафе. Он заходил в него каждый день во время своих прогулок. Если этот тип
после обеда тоже повадится ходить в кафе, то по-настоящему уже не отдохнешь.
Вечером Григорий
постарался как можно быстрее проглотить свой ужин и выйти из-за стола.
Доедая
ужин, он услышал, как Гельмут начал разговор с социал- демократом о
политике,
но вслушиваться в разговор не имел никакого желания. Вильгельм пытался ему
что-то сказать, но Григорий махнул рукой, и поспешил из-за стола на
улицу.
В этих местах вечера
были
прекрасны. Особенно хорошо было в ясную безоблачную погоду. В такой вечер
Григорий шел за город, где на самой высокой горе находилась небольшая роща.
Здесь росли березы, липы и несколько развесистых дубов. Гора возвышалась над
городом и над всей округой, и присев на одну из скамеек можно было
одновременно
любоваться и погружающимся в сумрак курортным городком, и бескрайними
виноградными плантациями, и расположенными тут и там крестьянскими
деревушками.
В ту сторону, где находилась Франция, заходило солнце. Опускаясь все ниже,
оно
постепенно меняло свой цвет, превращаясь сначала из ярко-желтого в
оранжевый, а
потом в оранжево-красный. Наверху горы было еще светло, а внизу между
холмами
начинало темнеть и по сельским дорогам ехали трактора или машины с
зажженными
фарами. Было интересно одновременно наблюдать за садившимся солнцем и за
тем,
как внизу сгущалась темнота и зажигались гирлянды огней в городе и в
маленьких
деревушках.
Возвращался к своему
курортному корпусу Григорий, когда солнце окончательно ушло за горизонт. У
входа в здание стояли отдыхающие. Некоторые из них курили и дым от их
сигарет
замысловатыми фигурами тянулся вверх к светящимся фонарям. Вынужденный
бросить
курить Вильгельм был тоже здесь. Он приходил сюда, чтобы подышать этим дымом
и
хотя бы на ненадолго избавиться от постоянной тяги к
никотину.
-- Ты почему так быстро
ушел? -- спросил он подошедшего Григория.
-- Я не хотел, чтобы
этот
идиот начал мне снова свои примитивные вопросы
задавать.
-- Ну и хорошо сделал.
Этот новенький начал политиков грязью поливать. Ты бы видел, как Эрнст из
себя
вышел. Мне кажется, он пошел к заведующей столовой с просьбой, чтобы ему
дали
место за другим столом.
Утром за столом их
осталось четверо. Пашке принес с собой на тарелочке несколько кусков
колбасы,
сыр и белую булочку, потом сходил за кофе, и невозмутимо поедал свой
завтрак.
Казалось, он и не заметил, что его вчерашний оппонент отсутствует. За два
стола
от них сидели двое пожилых турка. Они разговаривали друг с другом на своем
языке. Пашке несколько раз вытягивал шею, пытаясь увидеть говорящих, а потом
обратился к ревматику:
-- Неужели нельзя в
общественном месте говорить на немецком языке!?
Ревматик мельком глянул
на
Гельмута и нехотя спросил:
-- Вам мешает их
разговор?
-- Да нет. Но надо же
уважать окружающих.
-- Мне они не
мешают.
-- Понаехали тут
всякие...! -- зло проговорил Гельмут
Ревматик допил чай и решительно встал из за
стола.
До появления новенького после еды никто не торопился покидать стол. Как
правило,
начинался разговор на какую-нибудь тему. Но сейчас каждый торопился быстрее
управиться с завтраком и исчезнуть. Григорий и Вильгельм тоже поспешно
допили
кофе и вышли на улицу. Оставалось еще время до процедур и они прогуливались
по
аллее, наслаждаясь свежестью утра. Возвращаясь к своему корпусу, они увидели
Пашке. Тот стоял возле красочно оформленной открытой кареты и любовно
поглаживал морду запряженной в нее лошади. На козлах сидел одетый в
старинную
одежду королевского кучера хозяин кареты, который зарабатывал себе деньги,
катая на карете отдыхающих. Кучер и Пашке мирно беседовали. Григорий и
Вильгельм прошли мимо и поспешили к кабинетам на
процедуры.
Григорию не повезло. Он
оказался в одном кабинете с Гельмутом. Сестра одела ему пояс, подвязала в
нужных местах руки и ноги и оставила лежать на растяжках. Рядом оказался в
таком же положении Гельмут. Раньше Григорий на такой процедуре охотно
разговаривал с соседом. Разговор крутился вокруг болезней и на другие темы
не
переходил. Сейчас же Григорий отвернулся в другую сторону и наблюдал, как за
несколько метров от него на одной из кушеток сестра показывала женщине
гимнастические упражнения.
-- Ездили вы уже после
переезда в Германию назад в Россию? -- неожиданно спросил
Пашке.
-- Да. Я был там дважды
в
отпуске, -- нехотя ответил Григорий.
-- У вас остались там
еще
родные?
-- Нет. Вся родня
здесь.
Ездил к друзьям.
-- Я тоже хочу
когда-нибудь туда поехать. Мой двоюродный брат был три года назад на
Байкале.
Очень много рассказывал о тех местах. Говорит, красиво там. Он мне
рассказывал
про реку Ангару. У меня как раз одна лошадь ожеребилась, так я назвал
жеребёнка
Ангарой. Я вам про нее уже рассказывал. Ей сейчас три года. Не может на
месте
стоять, вся в движении. Начинаю ее постепенно объезжать. Наверное, буду ее
как
скаковую лошадь готовить. В моей конюшне есть несколько скаковых лошадей, но
из
этой выйдет что-то особенное.
Он опять сел на свой
конек, но Григорий не стал его прерывать. Пусть лучше рассказывает о
лошадях,
чем будет приставать со своими глупыми вопросами. Через двадцать минут
пришла
медсестра, освободила от растяжек и Григорий, тепло попрощавшись с ней, поспешил в другой
кабинет
на массаж. Это был его последний день. Назавтра уже заказан билет на поезд и
ему хотелось, чтобы день закончился как можно быстрее.
С Пашке он столкнулся
еще
раз. Они оказались в одном и том же маленьком бассейне на водной процедуре.
Уже
после водной гимнастики и теплого душа они одевались в
раздевалке.
-- Вы все еще
обижаетесь
на меня?
-- Уже нет. Врач на
больного не обижается.
Григорий постарался
перевести как можно точнее русскую пословицу, но Гельмут, похоже, эту фразу
не
понял. Он совершенно некстати ответил:
-- Да, что мне может
врач
сказать. Мой радикулит так просто не лечится.
Григорий засмеялся и
спросил:
-- Ваш родственник,
который ездил по туристической путевке в Россию, только о природе
рассказывал?
Про людей, живущих там, он ничего не рассказывал?
--
Нет.
-- А жаль. В России
живут
не только, как вы считаете, одни алкоголики, там живут прекрасные
люди.
-- Ну извините, если я
вас
чем-то обидел.
-- Как у вас просто
получается. Сначала в душу плюнуть, а потом извиниться. А впрочем, мне все
равно, что вы о нас -- переселенцах из России --
думаете.
Пашке пытался что-то
ответить, но Григорий не стал его слушать и вышел из раздевалки.
Остаток дня он снова
гулял. Хотелось в последний раз пойти в кафе, но из-за опаски, что
столкнется с
Гельмутом, ограничился прогулками вдоль виноградных рядов. Виноград уже
начал
набирать свою силу и гроздья наливались краской. Под вечер он вместе с
Вильгельмом пошел в город, где в маленьком винном погребке попробовал
несколько
сортов вин. Вильгельм выпил немного вина и перешел на соки, а Григорий после
пятого или шестого сорта захмелел. С помощью своего земляка он добрался до
комнаты
в лечебном корпусе, с трудом разделся и, свалившись на койку, мгновенно
заснул.
Утром, после завтрака,
Григорий попрощался с ревматиком, отметил в регистратуре свой отъезд и
прихватив из номера чемодан и сумку ждал на крыльце курортную машину,
которая должна
была отвезти его на вокзал. Помогал ему опустить вещи с этажа Вильгельм. Они
попрощались и земляк ушел на процедуры.
Пашке объявился перед
Григорием неожиданно. Видимо он вышел из боковых дверей, которые вели
напрямую
к бассейну. Гельмут, доброжелательно улыбаясь, протянул Григорию
руку.
-- Досвидания, --
сказал
он по-русски, коверкая это прекрасное слово.
-- Auf Wiedersehen[3],
-- подчеркнуто по-немецки ответил ему Григорий.
Гельмут уже хотел войти
в
двери. Григорий не выдержал и придержал его за локоть.
-- Гоподин Пашке, это
хорошо, что вы так любите лошадей. Но людей тоже надо любить. Нет, даже
необязательно их любить, достаточно с уважением относиться к людям,
независимо
от того, какой они национальности и на каком языке они
разговаривают.
Гельмут непонимающе
глянул
на Григория и ответив: "Ja, ja, schon Gut[4]",
поспешно вошел в здание.
Подъехала машина,
водитель
помог загрузить вещи и через полчаса Григорий был на вокзале. Он уже
пожалел,
что остановил на крыльце Пашке. Такие типы были ему знакомы. В своем мнении
они
утверждаются один раз и навсегда, и переубедить их практически невозможно. К
счастью, таких людей было немного. На фирме, где работал Григорий,
большинство
коллег относились к нему с уважением. Их не беспокоил его акцент. С таким же
уважением
они относились к остальным коллегам: к туркам, итальянцам, африканцам -- ко
всем, независимо от национальности и места рождения. Конечно, были и здесь
идиоты, которые по-прежнему считали себя исключительными людьми и боролись
за
чистоту расы. Они обижались, когда их называли расистами или нацистами. Их
было
единицы среди нормального большинства. Но ведь и в других странах тоже есть
такие же идиоты.
Соседи по дому у Григория тоже были в основном
местные немцы. От них он тоже не слышал обидного слова в свой адрес.
Григорий
уже заранее радовался тому, как он будет рассказывать господину Яну --
соседу
по лестничной площадке -- о курортном лечении, как фрау Отт с первого этажа
будет снова жаловаться на плохую уборку подъезда, как будут ему улыбаться
играющие
вместе брат и сестра из турецкой семьи в соседнем подъезде, как будет
делиться
радостью по случаю победы своей любимой футбольной команды румын из первого
подъезда, как приветливо будет ему махать из машины итальянец, сын которого
играет в одной футбольной команде с его сыном, как поздно вечером позвонит
бывший сослуживец -- еврей, живущий в Израиле, и будет рассказывать о
беспокойной жизни на прифронтовой полосе.
Подошла электричка. Григорий нашел свободное
место
в вагоне второго класса, и, когда поезд тронулся, закрыл глаза и унесся
мыслями
к своей семье.
[1] Районный совет
[2] пиво, смешанное с лимонадом, за счет
чего
процент алкоголя снижается вдвое.
[3] Досвидания
[4] да, да, хорошо
Проголосуйте за это произведение |
Обрати внимание на шероховатости в самом первом абзаце, они рассеивают внимание читателя и портят общее впечатление. Оборудование на сельхозмашинах не бывает "навешенным", оно навесное. А в данном случае было проще написать "распылитель". Есть так же мелки погрешности в пунктуации. С уважением, Э. В.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Уважаемый Валдемар, спасибо за хороший искренний рассказ. Он написан со вниманием к человеческим характерам и красоте природы. Но вот вопрос, а что, действительно исчезла буква "р" в произношении местных немцев? Имеется в виду буква "r"? А то ведь здесь дети изучают немецкий язык, стараются произносят отчётливо все буквы. Мне нравится, как внучка произносит эту букву, и я радуюсь за её произношение. И что же, она может встретить в Германии непонимание?
|
|
|
|
|
|