Юрий Михайлов - постоянный автор журнала "Русский переплёт", ровесник Победы, член союза писателей России, работал в газетах и журналах, создавал и руководил Пресс-службой Кабинета Министров СССР, государственный советник РФ. Вышли в свет десять художественных книг, его повести и рассказы публикуют сетевые и бумажные литжурналы, лауреат нескольких российских и международных литературных премий. По итогам читательского голосования в "РП" его рассказы лидируют в 2014-2016гг.

Небольшую повесть "Дорога в один конец" автор закончил в октябре с.г., рукопись сразу предоставил журналу "Русский переплёт".

Читайте окончание повести | Начало

 

 

Дорога в один конец

Часть II

 

Глава 1.

 

Застолье оказалось шумным, хотя и не хмельным: старший сын Степана Петровича Кирьянова, несколько лет назад утопленного зэками в заливе, Владимир, не любил бражничать, всей семьёй собирались у него только по большим праздникам да в день похорон отца. Несмотря на туманные перспективы пионерлагеря, он не выпускал из рук инструменты: чинил тесовую обшивку на столовой, детских корпусах, смастерил закрытый ангар для парусных ЯЛов, как мог берёг самодельный причал от наступающих с фактории гигантских льдин, которые во время приливов поднимались, крошились на торосы, стремились с уходящей водой проскочить узким горлом мимо острова, куда до сих пор по старой отцовской привычке на всё лето вывозят овец, и мыса с деревянным посеревшим от времени крестом, с серой песчаной землёй, поросшей вечным иван-чаем и пресноводной осокой, появившейся здесь недавно, видимо, занесённой дикими утками. При взгляде с моря чудилось, что могила Кирьянова-старшего покоится на мощных тёмно-зелёных кронах вековых сосен, медленно раскачивающихся от ветров с залива.

Курсанты мореходки, утомлённые переходом, перегрузили свои пожитки с "Формозы" и, учитывая, что по ночам из Арктики всё ещё задувает студёный "норд", разместились временно в одном из натопленных до жары корпусов. Все спали, словно убитые. Константину Смирнову, как директору летней базы флотилии, положен был дом финский постройки, принадлежавший его однофамильцу - Виктору Сергеевичу Смирнову-старшему, бывшему когда-то начальником пионерлагеря. Константин тогда работал у него заместителем, они дружили все последние годы. Вторую половину постройки, со всеми санитарными удобствами, в отличие от других домов, выделили Диане Иосифовне, той самой сотруднице юротдела, которую привёз сюда тот же Смирнов-старший, нынешний генеральный директор рыбокомбината, герой труда и депутат Верховного Совета. А сам он и сопровождающие его лица разместились на ночлег в доме Владимира, предварительно напарившись в бане с купанием в заливе при температуре воды 12, а то и меньше, градусов.

Константин не стал ни париться, ни купаться, извинившись, отправился проверить детей и командиров взводов, тоже разместившихся в спальном корпусе. Диана попросила забрать её с собой: днём не успела толком рассмотреть территорию нынешней базы флотилии.

- Давайте пройдём вдоль забора, - сказал Константин, осмелевший до того, что начал разглядывать женщину. На ней безупречно сидел брючный костюм тёмно-синего цвета: светло-розовая блузка и бордовые туфли с высокими каблуками гармонировали с коричневыми глазами и алыми губами на белом лице, со смоляными волосами, собранными на затылке в тугой узел. Нос прямой, симметричный лбу и несколько впалым щекам, чуточку длинноват, но заметно это, когда посмотришь на женщину в профиль, - надо зайти домой, поменяю вам обувь на кеды: здесь в таких туфлях не пройти. Тем более, вы моя соседка, Диана Иосифовна...

- Мы, конечно, не пили на брудершафт, но, наверное, имеем уже право перейти на "ты", - голос у женщины низкий, грудной с едва уловимой хрипотцой, глаза смеются. Она протягивает Константину руку, ждёт помощи, чтобы пройти довольно приличный участок дороги, присыпанной мелким морским песком, - и зовите меня Дина... Дина Вострецова, вдова, бывшая жена командира подводной лодки, ныне мать-одиночка, воспитывающая семилетнего сына, Ивана.

- Я знаю, мне про вас рассказал Виктор Сергеевич...

- И мне про вас много чего рассказывал ваш старинный товарищ... Рада знакомству. Завтра, как юрист, я ознакомлю вас с документами по летней базе отдыха, сделаем опись имущества, вы подпишите бумаги и расстанемся мы, скорее всего, навсегда... А сегодня - не будем потчевать друг друга юридическими штампами. Смотрите, какой чудесный вечер, какие белые ночи... Боже мой, я сто лет не была на природе, - Дина доверчиво облокотилась на руку Константина, старалась аккуратно ступать по песчаной дороге, приближающей их к дому на самом берегу залива.

"Как хороша эта женщина, как свежо её дыхание, как вызывающе сексуален её голос, - думал Константин, стараясь подстроиться под шаг напарницы, - боже мой, как она мне нравится... Только всё это пустое... Видимо, она моя ровесница, не боится говорить о сыне, но знает, знает себе цену. Наверное, Смирнов рассказал ей и о моих мытарствах, пиках без взлётов, гранях самоубийства. Ладно, провожу её к Бараньему лбу, постоим на памятном камне до захода солнца..." А вслух сказал:

- Дина, у меня кеды сорок второго размера, но мы набьём в носки тряпок, думаю, не свалятся с ног. Да и спешить нам некуда, целая ночь впереди... Свожу вас на место трагической гибели Степана Петровича, расскажу о нашем житье-бытье в те далёкие пионерские годы.

- Меня Смирнов предупредил о морском песке, рассказывал о Бараньем лбе, о том, как погиб в заливе хороший человек... - она долго молчала, продолжая идти, опираясь на руку Кости, - так что - запасную обувь я прихватила с собой. Откройте мне дверь, ключ я положила под коврик, - - женщина тихо засмеялась, вспомнив, видимо, о чём-то своём, в которое никого не хотела впускать.

Мужчина легко вбежал на четыре ступеньки крыльца, поднял край подножного коврика, достал ключ и открыл скрипучую дверь. Повернулся к женщине, серые глаза светились счастьем, лицом, окаймлённым русой, с первыми сединами, короткой бородой, он чуточку походил на Хемингуэя. Сказал пересохшими от волнения губами:

- Проходи, Дина... Я подожду тебя на своей половине. А ключи мы прячем на придверной перекладине, справа, в уголочке, ха-ха-хаии... - засмеялся Константин, помогая женщине подняться на ступеньки.

- У меня есть походная кофеварка, - сказала просто, как заядлая туристка, Дина, - мы обязательно заварим кофе, как вернёмся с залива...

- Не боитесь пить на ночь? - мужчина посмотрел на часы, - скоро полночь, надо спешить, иначе не увидим, как солнце буквально падает в залив. Чтобы через два часа снова подняться над горизонтом. Удивительное время... Скорее даже безвременье, космическое какое-то, когда кажется, что сбудутся все планы и мечты, какие загадаешь.

- Вы тоже загадывали, стоя с любимой девушкой на каменном плато? Как вы его называете: Бараний лоб... - вдруг спросила женщина и оборвала фразу на полуслове, увидев как тень пробежала по лицу мужчины, он повернул голову к двери, взмахнул рукой, приглашая Дину в жилище. Она, подчиняясь его воле, медленно переступила порог, не оглядываясь пошла внутрь скромно обставленных двух комнат, кухоньки и туалета с умывальником. Константин резко закрыл дверь, развернулся и буквально побежал на свою половину дома.

 

***

 

Такое же белесое, как и в тот памятный ранний июнь, солнце, ещё не потемневшее и не остывшее от вечерней прохлады залива, подбиралось к горбатым вершинам острова, подцепило раз-два верхушки елей и сосен и буквально плюхнулось в воду.

- Боже мой, - вскрикнула Дина, - это совсем не похоже на южный закат. Там буйство красок, медленное опускание раскалённого диска в огненную дорожку на море, минута-другая... И полная чернильная темнота. Здесь же - белый шар докатился до острова и, подпрыгивая на верхушках деревьев, скакнул в залив. Светло, словно днём, правда, сзади на нас наползает какая-то серая масса...

- Это ночь идёт с востока, чтобы чуть позже, именно оттуда, снова выпустить солнце на свободу, - сказал Константин, стоя рядом с женщиной и чувствуя прикосновение её плеча. Они переоделись: он в тренировочный костюм и кеды, она - в серые спортивного кроя брюки, свитер с высоким воротником, на ногах - парусиновые синие туфли без каблуков.

- Фу, Норд! Свои... - от забора, перекрывающего подходы к пионерлагерю со стороны нефтехранилища, разросшегося за эти годы, полузакрытого от посторонних глаз новыми посадками сосен и елей, с гигантской бетонной рукой, уходящей в залив, к которой причаливали танкеры мелкого и среднего тоннажа, бежала крупная собака: шерсть на шее вздыблена, зубы оскалены, тёмно-стальные бока заметно поднимаются и опускаются в такт прыжкам. Но чем ближе оставалось до белого скального каскада, уходящего в воду, на вершине которого стояли Дина и Константин, тем медленнее шаг пса, на Бараний лоб он вошёл уже степенной и неспешной поступью, направился сначала к мужчине, обнюхал ноги, лизнул опущенную руку, подсунул голову под ладонь - ждал ласки, почёсывания загривка.

- Здравствуй, Нордик, - в горле у Кости запершило, - это ты, старый дружище... Боже, как ты похож - на того, первого Нордика, который бросился спасать Степана Петровича и чуть сам не утонул, - мужчина присел на корточки, обнял собаку, которая снисходительно терпела все эти неположенные для вожака стаи шалости.

- Добрый вечер, ещё раз, - сказал, быстро взобравшийся по пологим уступам на вершину камня, Владимир, - да, это третий Нордик, внук папиной собаки... Первого мы схоронили рядом с могилой отца, второй, чуя смерть, ушёл от нас сам, ночью, так и не нашли его, думаю, поплыл помирать на остров и утонул, не хватило уже сил. А этот - из нашей же стаи, только мама у него - городская, не таёжная, вот поэтому так и любит ласки и почёсывания, ха-ха-хаи, - засмеялся хозяин собаки.

- Красивое имя - Норд, мужественное, северное, - вставила, наконец, словечко и Дина, отошедшая от испуга, - но, уж, очень большой и страшный пёс у вас, Владимир. Есть в нём что-то холодное, - жестокое...

- Мы в чемпионы не лезем, некогда нам, - ответил хозяин Нордика, - но недавно я ездил в - Финляндию, в Рованиеми, мой сосед с комбината провёл меня ассистентом судьи на выставке северных собак... Что вам сказать: мой Норд покраше и посильнее будет лаек из Скандинавии. Но собаками надо серьёзно заниматься, не на выселках жить...

- А можно, Владимир, нашу базу назвать "Норд", а лучше "Нордик"? - в глазах Дины забегали озорные огоньки, - мы, конечно, везде, как положено, проверим, чтобы накладок не было с товарными знаками и т.д., но, в принципе, для детишек, связавших судьбу с северным морем, подойдёт такое название - "Нордик"?

- Красиво, безусловно подойдёт! Я только "за"... - хозяин собаки сиял от радости: имя его верного пса будет в названии морской флотилии, пусть потешной, пусть детской, но с настоящим пароходом, парусными шлюпками и причалом. Вечером в баньке Смирнов-старший разговорился о будущем: мечтает бетонный причал соорудить, дорогу до станции протянуть, построить котельную и паровое отопление завести в жилые корпуса, столовую и клуб. Вот тогда и о круглогодичном отдыхе детей здесь можно сказать, кому следует.

Со стороны залива вдруг подул довольно прохладный ветер, с горизонта из-за мелких островов стали наступать рваные облака, над факторией, всегда первой принимавшей штормовые удары с моря, зависла роящаяся и набухающая грязно-серая туча. Владимир посмотрел на стороны горизонта, заметил:

- Видимо, гроза будет, но почему ветер холодный - непонятно, лето ведь на дворе... Вот, матушка-природа, вот, Арктика: только что солнце шпарило и вдруг снег пошёл. Идите поскорее домой, - обратился он к собеседникам, - может, успеете до шторма добежать...

- А ты? - спросил Константин, - наши уже спят?

- Угомонились: напарились, накупались в заливе, спят на втором этаже сарая, на сене попросили расстелить им постель... Проход меж корпусами помнишь? - спросил Владимир, - вот, прямо туда, и тропинкой по берегу чешите, путь втрое сократите...

Константин крепко взял Дину за руку выше локтя, подстроил под неё свой шаг, и они помчались к третьему корпусу, боясь одного: как бы не поскользнуться на валуне, не свалиться в воду. На берег уже пошла заметная волна, белые гребешки подпрыгивали до "пионерских скворечников", так дети окрестили летние туалеты, расположившиеся в море, в пяти метрах от берега, и куда вели настилы из специально неструганных досок. Кстати, там больше всего ловилось бычков и прибрежной наваги, а один мальчишка вдруг вытащил почти метровую зубатку. Вот было крика и воплей, полкорпуса детей сбежалось посмотреть диковинную рыбину.

Они успели заскочить под навес финского домика, Константин открыл ключом дверь, Дина смотрела на крупные капли дождя, барабанившие по шиферной крыше. Мужчина не торопил женщину, не мешал ей подумать: стоит ли заходить в чужую половину жилища, хотя и существовало объяснение такому поступку - дождь разошёлся не на шутку. Дина вдруг подняла рукава на свитере, подставила голые руки под дождь, набрала воду в ладошки и потом выплеснула её на лицо. Проделала эту несложную операцию несколько раз, естественно, замочив и голову, и свитер на груди и плечах. "Вот теперь можно точно заходить в дом... - улыбался Костя проделке женщины, - надо вытереться, может, даже поменять одежду..."

И чтобы больше не испытывать судьбу, он первым пошёл в комнату. Дина осторожно, на полшага отставая, плелась сзади. Но входную дверь успела закрыть, прежде чем мужчина прижал её к груди. Константин до того изголодался по женщине в годичной командировке в море, до того выздоровел от горя и неудач на всех фронтах своей жизни, что просто терял контроль над ситуацией. Мудрая Дина стала мягко и умело помогать ему: их стоны и вскрики слышала то ли весенняя, то ли летняя северная гроза, глуша человеческие голоса сильными раскатами грома и барабанной дробью по стеклам умытых потоками воды окон...

 

 

Глава 2.

 

В ту ночь Константин почти не спал. Гроза промчалась, ветер угнал грязно-серые тучи и стих вслед за растаявшим между небом и землёй ливнем, успевшим уложить до восхода солнца всю травяную поросль. Это потом, через час-два, в его лучах мелко-мелко задрожат белые головки солнцелюбивой ромашки, вздрогнут ростки высохшей от влаги осоки, поднимутся вверх, потемнеют до зелёного цвета бледные стебельки тимофеевки, давая отдых в полёте диким пчёлам и голубым стрекозам. Лучи света крепли, пробиваясь в комнату сквозь синие сатиновые занавески с рисунками ландышей с белыми распустившимися бубенцами. "Незатейливо, но красиво, - думал Константин, глядя на окна и боясь пошевелиться, чтобы не потревожить голову Дины, лежащую на его руке. Тёмные волосы разметались по подушке, щекотали ему нос, рукой он осторожно отодвинул их и поцеловал женщину в висок, - такая строгая, независимая, а на самом деле - беззащитная девочка..." Как будто в подтверждение его слов, Дина повернулась на бок и буквально засунула лицо подмышку мужчине.

"Как же хорошо мне, давно, с детства, не было так хорошо, когда ощущение счастья приходило с поцелуем мамы, с забитого гола в футболе, с пойманной рыбины, полученной пятёрки и похвалы учительницы... - Костя любил рассуждать сам с собой, не спеша, докапываясь до сути того или иного явления или состояния души. Вот и сегодня он понимал, что такой ночи не должно было быть, по определению, он не заслужил любви этой красивой, зрелой, самостоятельной женщины. Она случайно наткнулась на него, вновь вставшего на ноги мужчину, вспомнившего своим натренированным когда-то в погранотряде телом всю прелесть нагруженных мышц, ясность мозга и здоровое биение сердца. Всё вернулось к нему: теперь он нужен этой женщине, детям, тем мальчишкам, многие из которых своей жизнью потянули бы на жизнь героев страшных рассказов Эдгара По.

Дина попросила, прежде, чем забылась глубоким сном, разбудить её за час-полтора до общего подъёма. Костя завёл будильник на наручных часах на шесть утра, зная, что с пяти на кухню заступает наряд дежурных поваров, что Владимир в шесть делает обход территории вместе с Нордом, в семь - полуторка поедет на базу за продуктами, в восемь (может, сегодня подольше дадим детям поспать, переход выдался непростым) - общий подъём. Тихо переговариваясь, в столовую протопал дежурный наряд, чуть позже заполошно закричали чайки, разместившиеся на ночь на водонапорной башне и вспугнутые Нордиком (он делает это каждое утро). Мужчина понял: надо будить соседку, любовницу (как ещё можно назвать её?), красивую молодую женщину, уютно спящую рядом с ним. Но он почему-то боялся даже подумать о том, что может назвать Дину любимой женщиной: он боялся за судьбу её и сына, за себя, за свои слабые гены. Пока он знал лишь одно: второго предательства любимого человека он не выдержит...

- Дина, пора вставать, до общего подъёма - меньше полутора часов... - Константин гладил волосы женщины, старался подсунуть ладонь под её щёку. Она открыла глаза, удлинившиеся ото сна к вискам, положила руку на лоб, прошептала:

- Как хорошо с тобой... Я навсегда запомню эту ночь. Всё-всё, я решила: ты будешь моим, только моим...

Мужчина улыбался, в его глазах не было ни превосходства от своей значимости, ни зазнайства от похвалы красивой и опытной женщины. Он смотрел на неё глазами ребёнка, тихого, доверчивого и счастливого. Она немного громче добавила:

- Прости, несу чушь, это - от счастья, которое переполняет меня... Как же давно я ждала именно тебя, ты даже не представляешь, как ты нужен мне, именно сейчас.

- И я счастлив... Только я не верю своему счастью, у меня такое ощущение, что ты приснилась мне, вспорхнёшь и улетишь, больше я тебя никогда не увижу...

- Обними меня, крепко, дай я зароюсь в тебя, вольюсь в твою плоть, стану одним целым с тобой... - женщина не могла остановиться, спешила сказать самые главные для неё слова, - после гибели мужа прошло столько лет, всё бывало и у меня, я живой человек, но мне никогда не было так светло и спокойно, как сейчас... Ты - чистый родник, Костя, с живой водой. Я только прикоснулась к этой жизни, запомни, только прикоснулась, пугливая, одинокая, потерянная, несбывшаяся...

Мужчина обнял женщину, долго держал её губы в своих, сладкая истома пронзила их тела, они улетели далеко-далеко...

 

***

 

Константин вызывал у Дины двоякое чувство: она видела в нём сильного, крепкого духом и телом мужчину, без пафоса и чиновничьей демагогии любящего детей. Просто потому, что дети - больше, чем обычные люди, их надо любить, понимать, прощать им шалости, не бояться контролировать их, но, одновременно, с заботой и радостью идти с ними по жизни. С другой стороны, она ощущала, как настороженно, с боязнью и опаской, её новый знакомый относится к жизни, проявлению чувств, всем видом выражая недоверие ко всему, что может коснуться его личной жизни. Два человека уживались нём: один - воспитатель, педагог, за которым идут дети и который от общения с ними обретает счастье, второй - рефлексирующий, почти сломленный жизнью мужчина, постоянно ожидающий удара судьбы исподтишка.

Она многое узнала о Косте от Смирнова-старшего, который искренне полюбил его, как талантливого воспитателя пионерского лагеря. Тогда старшему вожатому всего-то исполнилось двадцать три, до диплома - два года учёбы, но Виктор Сергеевич уже взял его на заметку, как человека, который может ему пригодиться. Дина была в курсе: личная жизнь у парня не сложилась, он вынужден уйти в никуда, оставить своё любимое детище - мореходную школу. Она плохо относилась к человеческой слабости, связанной с алкоголем, но омерзения это явление не вызывало: отец вечерами мог выпить несколько рюмок коньяка, не раз они с дядей Витей буквально напивались, но это ни на ком и ни на чём не отражалось, кроме их голов. По утрам - минеральная вода, аспирин, контрастный душ, крепкий кофе. Таков был ритуал: никаких похмелий, никаких проблем, до вечера - свободен.

Она верила Смирнову-старшему, утверждавшему, что человек сам может побороть свой недуг, но надо, чтобы создались условия: появилось то, что ему просто нельзя терять. Главное - это любовь, потом деньги, но пущенные в дело, с комфортной, размеренной и устроенной жизнью, чтобы вино стояло в домашнем баре, а хозяин знал, что его норма - "от и до" и ни грамма больше. Виктор Сергеевич верил в то, о чём говорил: среди его друзей - немало преуспевающих, высокого полёта людей, которым он помог незаметно для посторонних глаз выкарабкаться из ямы, обрести себя. Это и партийные бонзы, и генералы-адмиралы, чиновники и крупные хозяйственники. Одно условие, но непременное: их жены не должны быть набитыми дурами, бегающими по парткомам-месткомам-товарищеским судам во имя спасения семьи...

"Как быть с Константином? - думала даже во сне Дина, - что это страсть, минутный порыв? Хорошо, можно и так, тогда нет проблем, разъехались, забыли, счастье мимолётно, вдруг, даже встретимся когда-нибудь снова, ещё и ещё раз... Никаких трагедий, обязательств, нам хорошо - и это главное". Но что-то не позволяло ей пройти мимо этого человек. - Для себя она оценивала такое поведение, как предательство, поскольку - чувствовала, как буквально преобразился мужчина, как счастьем светятся его глаза, как он тянется к ней, веря в любовь с первого взгляда. "Влюблённость - ещё не любовь... А ты-то как оцениваешь своё поведение? - задавала она этот вопрос не раз, но пока не находила на него ответа, - тебе хорошо с ним, он твой идеальный партнёр. А если - срыв, у тебя сын, он всё видит, всё понимает, какой пример будет для него?"

Константин смотрел на неё, не отрывая взгляда, трико перетягивало его талию, ей приятно было видеть, как мышцы к плечам мужчины легли в ровный треугольник, убегают к круглому подбородку, покрытому короткой бородой. Он не мешал Дине одеться, потом, понимая её состояние, выглянул в приоткрытую входную дверь, сказал:

- Вот и кончился праздник... Мой праздник. Мне ничего не надо от тебя, только иногда позволь видеться. Я, кажется, влюбился, как мальчишка...

- Вот мои телефоны, последние - домашний и дачный... Сюда приехать я уже не смогу, но тебе надо будет выбраться в город, подписать документы... Сегодня мы, конечно, не успеем сделать всё до конца. Звони, мы обязательно увидимся. Даже если переедем с сыном на лето на водохранилище, - она прижалась к его голой груди, поцеловала в губы и как-то боком выскользнула в приоткрытую дверь. Перешла на свою половину дома, собрала вещи, долго стояла у потёртого по краям зеркала, смотрела на бледное лицо, прежде, чем приступила к макияжу.

 

***

 

Курсантами занимались командиры взводов, Виктор Никитин и капитан "Формозы" устроили уборку судна, ребятам пришлось переодеться в рабочую робу. Константин и два члена комиссии из гор- и райисполкома ходили под руководством Дианы Иосифовны по территории, составляли опись имущества, передаваемую на баланс летней флотилии. Потом к ним подключились Владимир и его жена, которая помогала вести хозяйство и вещевой склад. Дело пошло быстрее, но все прекрасно понимали, к обеду, как поставил задачу Смирнов-старший, документация не будет готова. "Ну, и чёрт с ней, - подумала Диана Иосифовна, - один чинуша заупрямился, а мы все на цирлах бегаем. Пусть местные чиновники побегают, перепроверят всё, перешлют нам. Хоть какая-то ответственность будет и на них, а не на одном Константине..."

 

 

Глава 3.

 

"Он раздражён, так сильно раздражён, что специально молчит, боясь выдать своё состояние, - думала Диана, притулившись в уголке между задней дверцей и креслом водителя чёрной "Волги" с номерным знаком "00-13", - депутату верховного совета, конечно, положено иметь номер на машине, следующий после первого секретаря обкома партии и председателя облисполкома: "00-01" или "00-02". И то здесь можно ещё поспорить, кто важнее по иерархической лестнице... Но это же Смирнов-старший, вот, он какой, будет ездить на "чёртовой дюжине", - она украдкой глянула на соседа справа, увидела смеющиеся глаза: он почти полностью повернулся к ней, заговорил так тихло, что голос едва слышался из-за шума мотора:

- Думал, мы всё успеем сегодня. А ты полную инвентаризацию затеяла, кто же сможет такое хозяйство за день обсчитать?

- Виктор Сергеевич, уважая тебя, Константин, подпишет любые бумаги, любые ценности, не видя их, повесит на себя... А ты завтра уедешь в столицу, не дай бог, пожар или наводнение, элементарное крупное хищение сотворят, с него же спросят на полную катушку. Тебе ли этого не знать? - Диана разволновалась, глаза блестели, стали ещё темнее, на бледных щеках выступили красные пятна.

- Чтой-то ты не в себе, юрист, почитай, с юности не видел тебя такой заведённой, - в голосе мужчины появились игривые нотки.

- Так ты сам и виноват... - включилась в игру молодая женщина, - ещё задолго до встречи, заочно, влюбил меня в своего протеже. А теперь издеваешься и удивляешься моей горячности? - Диана делала вид, что кровно обижена словами старого товарища, которого она помнила с детства. С её отцом, Иосифом Наумовичем Блехманом, они заканчивали одну мореходку, только Смирнов, боясь провала на экзаменах, выбрал стопроцентно проходной факультет: рыбное хозяйство, который вечно штормило из-за недобора. А Блехман стал специалистом - механиком. Хорошим специалистом, даже очень, но в то время ещё помнили - борьбу с космополитами, дело врачей, поэтому звучная фамилия позволила ему дорасти - только до механика портофлота.

Виктор, по сути своей, - проныра, обладал десятками нужных связей, дружил с людьми, которые почему-то уже на второй день знакомства становились обязанными ему по гроб жизни. Оказавшись далеко не случайно "главным завхозом" рыбокомбината, обладающим монополией на поставки деликатесов, он не забывал старых надёжных товарищей: подсунул Блехмана на должность главного инженера. Долго во всех инстанциях скрипело колесо согласования, но вдруг кандидатуру поддержала академик и северянка Софья Моисеевна С. и утверждение состоялось. Как выяснилось позже, к ней на дачу прорвался Смирнов, попросту говоря, перелез через забор, не был изгнан и даже познакомился там с известным детским писателем. "От чёрной икры ещё никто не отказался", - ещё раз убедил всех в этой формуле Виктор Сергеевич.

Жизнь Дианы и всей семьи заметно, даже, можно сказать, в корне, изменилась. Вскоре они получили большую квартиру в кирпичном доме, построили дачу на водохранилище, друзья из таможни помогли пригнать машину из-за границы. И самое поразительное, что случилось в их жизни: буквально через пару лет коллегия министерства, похоже, на волне позитивных изменений в обществе, утвердило Блехмана главным инженером всего рыбопромышленного главка. Он стал самым большим начальником Смирнова, но оставался и самым верным и преданным его другом.

Диана училась на юридическом факультете университета, на преддипломную практику попала в военную прокуратуру, где и познакомилась с молодым командиром подлодки, проходившем свидетелем по факту трагической гибели двоих моряков. Капитан второго ранка Геннадий Вострецов в неполные сорок лет был холост, умел ухаживать за женщинами, чему способствовали крупные денежные вознаграждения, получаемые им за службу подо льдами Ледовитого океана. Родители и ахнуть не успели, как узнали о беременности Дианы. Вызвали на совет Смирнова, тот обещал встретиться с офицером, поговорить по душам.

Плавание продолжалось почти три месяца, лодка ушла так экстренно, что экипаж собирали в авральном порядке. В общем, поволновались и Блехманы, и Виктор Сергеевич, и все, кроме самой Дианы: она уже мечтала, как будет любить сына (хотя точно не знали, кто родится) от любимого человека. Наконец, пришла информация: лодка возвращается, экипаж наполовину уходит в отпуска, в том числе, и Вострецов. Смирнов тайно провёл последний раунд переговоров с отцом Дианы. Выпили больше бутылки коньяка, Иосиф расплакался, но уже не так волнуясь за судьбу дочери: внука они поднимут и сами. Шёпотом сказал прямо в ухо другу о страшной тайне семьи:

- Диана - не кровная дочь... Мы взяли её из дома малютки. Мать от неё отказалась, а у нас не могло быть детей... Понимаешь ситуацию, Вить... Так что, если этот козёл в погонах будет залупаться, ты понимаешь, о чём я хочу сказать, можешь ему заявить: Дина - русская, даже стопроцентно хохлушка...

- Подожди, Иосиф, бред несёшь! А кто тогда Леонид, разве не брат её?

- Брат, но он от родственников из еврейской семьи нам передан...

- Забудь! Глупость это... Пусть она идёт по жизни, как Диана Иосифовна и никак иначе...

 

***

 

Первое, что сделал командир подлодки, вернувшейся из похода, разыскал Диану и сделал ей предложение, от которого та не смогла отказываться, потому что сильно любила его. Потом, узнав о будущем ребёнке, комсостав субмарины пил три дня, благо уже начался их официальный отпуск. Свадьбу сыграли в кафе и как ни уговаривали родители Дианы переселиться к ним, молодожёны поселились на военной базе в офицерском общежитии гостиного типа. Ещё через пять месяцев родился Иван Геннадьевич Вострецов, почти четыре кило весом, спокойный, даже флегматичный, но весьма прожорливый ребёнок. Подкармливать его мама стала на четвёртом месяце: смесями, кефиром, малыш любил сосать хлебный мякиш или печенье, размоченные в марле.

Походы кораблей никто не отменял, по 5-6 месяцев в году семья Вострецовых оставалась без отца. На этот период Диана вместе с Иваном переселялась к родителям: деду с бабушкой казалось, что этот удивительный праздник - сон вдруг возьмёт и кончится, и они больше не увидят дочку и внука. Они так спешили любить, так оберегали их, что даже Виктор Сергеевич иногда уговаривал их остепениться, не тонуть в своих чувствах.

...Вести по военной базе разносятся молниеносно: первым пришло сообщение, что лодка не выходит на связь. Ждали два дня, командиры наверху специально задерживали информацию, надеясь, что это - локальное ЧП и команда спасётся вся. Диана созвонилась с подругами - женами офицеров, оставила сына на бабушку, примчалась в посёлок. Там все уже знали: часть подводников, во главе с командиром, погибли. Диану оберегали, долго не решались смотреть ей в глаза. Она пошла к адмиралу, тот сказал:

- Держись, девочка... Твой муж геройски погиб, спасая экипаж. Береги сына.

Потом было построение флотилии, венки, море цветов, закрытые гробы с заживо сгоревшими подводниками... Диане вручили коробочку с орденом Мужества и золотые погоны уже со звёздочками капитана первого ранга, которые муж, уходя в поход, не успел получить. "Как жить дальше, что делать? - думала она, прижимая сына к груди, - Ивану - второй год, он ведь и знать не будет своего отца, только по фотографиям запомнит его на всю оставшуюся жизнь. И что мне делать в двадцать три года, одинокой женщине?"

В ситуацию вмешался дядя Витя Смирнов, тут же предложил три места работы: естественно, рыбокомбинат, административное управление, адвокатская контора, где командовал его старинный друг, и юротдел облиспокома. С учётом малыша в семье все проголосовали за исполком, за стабильность, за чёткий график работы с 9-00 до 18-00.

Неработающая бабушка, Роза Львовна, пригласила няню с безупречными рекомендациям, сама с Иваном занималась языками, с пяти лет повела внука в бассейн и на фигурное катание. Мальчик ровно и спокойно относился ко всем причудам бабули, тихонько подтрунивал над ней, но любил её искренне и нежно. Наверное, даже больше, чем родную маму. С дедом вечерами они резались в шахматы, с няней - в лото, по-тихому, на деньги. В школу он пришёл подготовленным настолько, что почти год ничего не делал в классе, подсказывал ребятам ответы на вопросы, на переменках проводил мини-турниры по шашкам, весной с пацанами играл в футбол.

В какой-то период жизни Диана поняла, что она, в принципе, и не нужна сыну: на него вполне хватало нерастраченной любви и энергии её родителей. Поступила в заочную аспирантуру, к концу пятого года довольно спокойной, но методичной и организованной работы над диссертацией, вышла на её защиту. Банкеты пришлось устраивать дважды: в университете и с коллегами по юротделу. Незадолго до тридцатилетия её утвердили главным юрисконсультом, что приравнивалось к должности начальника отдела. Для женщины - потрясающая карьера, тем более, в юротделе облисполкома только мужчины были начальниками.

Несколько раз отец, видимо, по поручению матери, заводил с ней разговоры о замужестве, но понимания у них не получалось, Диана замыкалась, говорила, что ей некогда, что и так хорошо устроена в жизни. Целовала отца, тот успокаивался, выпивал за мирное сосуществование рюмку-две французского коньяка и потом успокаивал на какое-то время мать, которая не спорила с мужем, понимая, что плетью обуха, увы, не перешибёшь. Она подключила тяжёлую артиллерию: упросила дядю Витю Смирнова подыскать дочери стоящего супруга. Тот начал издалека: каждое совместное застолье интересно, с юмором и ностальгией рассказывал о пионерском лагере, о детях, пионервожатых, о Степане Петровиче, завхозе, о расконвоированных зэках, которые жестоко убили его. Всё чаще стало всплывать имя однофамильца Смирнова - Константина, педагога от бога, по словам Виктора Сергеевича, талантливого человека. Смирнов старший вспомнил случай:

- Знаете, как он усмирил почти три сотни глоток, орущих за приёмом пищи. Принёс из радиоуза в столовую старый - престарый магнитофон и сказал, что он включён, пишет всех, без исключения, потом, говорит, мы его прослушаем, отряд, ведущий себя тише всех, будет награждён переходящими гюйсом и вымпелом с учебного парусника "Товарищ". Тишина установилась через несколько минут и не прекращалась все сорок дней пионерской смены. Правда, первый отряд "поржал" втихаря над малышнёй, но секрета старшего вожатого выдавать не стал... За негласный уговор они первыми получали добавки на кухне.

Потом дядя Витя долго молчал о Константине, Диана как-то даже спросила, что он поделывает сейчас. Смирнов-старший зло сказал:

- Плохо всё: я уже говорил, они давно не живут с женой, та ошиблась в человеке, который получает мизерную зарплату и не может содержать семью даже без детей. Я нашёл его в порту, почти спившегося, буду лечить...

- Как ты себе представляешь эту процедуру, Виктор? - брови Розы Львовны вскинулись вверх, на лицо упала маска презрения.

- Очень просто, Роза! Как тайно вылечил в Ленинграде двух директоров плавбаз, как поднял на ноги нашего местного замечательного поэта, слава богу, в столицу взяли работать, в литературный журнал... Талантливые люди ранимы, как дети, их любить надо, беречь, я уж не говорю о материальном достатке, тогда их не потянет на водку. А это может сделать кто? Правильно киваешь головой, Дина, только семья: умная жена обязательно сделает талантливого мужа гением.

Потом Диана услышала от отца, что Смирнов-младший сам победил себя, уже год плавает в море, принимает экзамены у выпускников заочной школы моряков. Весной, перед восьмое марта, Виктор Сергеевич пришёл к застолью с фотографиями, на них - построение курсантов мореходной школы, которая перешла в юридическое подчинение комбината, в центре фото показал человека в форме капитана дальнего плавания: выше среднего роста, широкоплечего, с короткой полукруглой бородой. Ну, точно, а-ля Хемингуэй...

- Женился? - спросил Иосиф друга.

- Как чёрт от ладана бежит от женщин, - улыбаясь парировал Смирнов-старший, - вот ищу ему жену... А к лету назначу его директором летней базы флотилии, сделаю самым главным в юношеской мореходной школе и поплывём на своём судне к могиле Степана Петровича. Там не забалуешь! Только небо, только ветер, только радость впереди... - вдруг он заорал модную ныне песню из кинофильма для подростков "Приключения электроника".

- Возьми меня с собой, Виктор Сергеевич, сто лет не была на природе, - сказала Диана и почему-то засмущалась.

- Просить хотел даже, дорогая Дина: подготовь все документы для внесения в реестр летней базы ЮМШ, директором впиши Смирнова-младшего... А я соответствующий приказ выпущу заранее, оденем Костю в широкие лампасы, чем не флотский адмирал? Договорились? Вот и хорошо, будешь готова, звони...

 

***

 

На границе с городом, где остановился транспорт председателей гор- и райисполкомов, директора рыбзавода - филиала рыбокомбината, Виктор Сергеевич вышел из машины, помог выйти Диане Иосифовне, стал прощаться с каждым из сопровождающих за руку. Обращаясь ко - всем сказал:

- Спасибо, что съездили со мной. Но, думаю, и для вас полезно было увидеть всё собственными глазами. Фонды, статью расходов, деньги, по-русски говоря, я уже нашёл. До зимы - за вами котельная и дорога. Тепло пустим к следующему сезону вместе с бетонным причалом на несколько судов одновременно. За мной - капремонт больницы в городе и новая школа на полтыщи детей в посёлке нефтебазы... Идёт сделка? Я ещё никого и никогда не подводил! Смотрите, и вы не подведите меня... Женя, - обратился он к директору рыбзавода, - с тебя особый спрос, всё будет заведено на тебя. Выдюжишь, не переживай, вот эти ребята помогут, - кивнул он в строну чиновников.

Обнялись, на прощанье, машина Смирнова с места взяла приличную скорость. Ехать им до дома среди набирающих зелень сопок, разливов пресных озёр, соединяющихся узкими быстрыми протоками с морским заливом, куда на нерест заходит полутораметровая красавица - сёмга, чуть больше трёх часов...

 

 

Глава 4.

 

- Где отдохнём, Дина: на базе, возле озера, или заедем к учёным в академгородок, у них хороший гостевой дом, прекрасная кухня в ресторане? - спросил Виктор Сергеевич и как-то необычно посмотрел на женщину.

- Лучше, наверное, на базе... А там можно прилично поесть? Думаю, на озере управимся быстрее, без церемоний и светской болтовни. А трёп, дядя Витя, утомляет, - Дина не поняла взгляда Смирнова-старшего, думала в этот момент сначала о Константине, о его поцелуях, таких долгих и пьянящих, потом образ мужчины легко заполнил Иван, сын улыбался и как будто говорил, что соскучился без мамы.

- Желание красивой женщины - закон... Но мне так хотелось пообщаться с умными людьми... - Смирнов был огорчён решением Дины и не скрывал разочарования в её выборе.

- Ничего, в другой раз. А так мы много быстрее доберёмся до дома: я соскучилась по Ивану...

- На озеро! - громко, будто скомандовал Смирнов водителю, - заскочи на минуту в посёлок, купи свежей сёмги, хотя, я думаю, нас встретят ухой, всяко уж, сварили. Эх, порыбачить бы, но спиннингом за час не управишься, удовольствие не получишь... Ладно, оставим до следующего раза.

Шофёр знал, где в посёлке свернуть в узкий проулочек, остановился у добротного дома синего цвета, выскочил из машины и уже через 3-4 минуты протянул хозяину метровую рыбину, аккуратно упакованную в целлофановый пакет.

- Ну, и что мне с ней делать, в руках держать? - спросил с некоторым раздражением Смирнов.

- Хорошо, положим на пол, - отпарировал водитель, забрал рыбину и небрежно бросил её под переднее сиденье, справа от себя.

На базе отдыха машину встречали двое мужчин в финских куртках с капюшонами, будто на улице осень или льёт дождь. Смирнов вышел из салона, пожал им руки, спросил:

- Вы куда, на рыбалку собрались?

- Как вы приказали, а нам передали... - ответил тот мужчина, что постарше и повыше ростом, - можно со спиннингом, а лучше на катере верши и сеточку проверить, думаю, трёх - четырёх сёмужек точно соберём. Ох, какие они красавицы, минимум, по метру, а то и больше. Не стыдно домой будет привезти, свежачок, опять же...

- Придётся отложить, сами промышляйте, - сказал хозяин, - я вот привёз с посёлка, нам хватит. А вы уху сварганили? -

- Обижаете, Виктор Сергеевич! Вы для нас такой гость, такой гость...

- Да, ладно, не переборщай. У меня соседка строгая, из исполкома, не любит эти штучки-дрючки. Домой мы спешим, семеро деток у нас по лавкам... - Смирнов явно дурачился, подтрунивая над Диной, - скажи лучше, где принять душ, отдохнуть часик перед обедом?

- Есть "люкс", лично ваш, так сказать, - директор базы понизил голос до шёпота, - несколько одноместных номеров, вполне приличных, со всеми удобствами. В вашем номере накрыт стол, опиритив, так сказать...

 

- Ну, ты грамотей! Аперитив, во-первых, из военных, что ли? И что там намешали, во-вторых?

- Обижаете, товарищ Смирнов. Наш буфетчик занял втрое место в городском конкурсе... К нему молодёжь специально приезжает по вечерам со всей округи. А сам я - подполковник запаса, на соседнем аэродроме служил, правда, в наземных службах.

- Интендант, стало быть. Тогда не зря тебя на нашу базу отдыха поставили директором. Я рад, что специальности совпали: и армейская, и гражданская. Сверим время: через час встречайте нас... Да, мне под уху водку, даме - белое, сухое. Я правильно говорю, Диана Иосифовна? - та, самостоятельно выйдя из машины, кивнула, не удостоив мужчин вниманием.

Директор проводил их до "люкса", рукой показал на одноместный номер, расположенный напротив, наклонил голову и тут же удалился, будто испарился из коридора.

- Пойдём, девочка моя, по бокалу "опиритива" примем, ха-ха-хии, - громко засмеялся Смирнов, - отдышимся, и я уйду в одноместный, а ты - отдохни здесь немного.

Дина хотела что-то сказать, но в последний момент передумала, открыла дверь, тяжёлую, из струганных досок карельской берёзы с красивым распилом по годовым кольцам. Люксовый номер из двух небольших комнат и санузла венчал накрытый на две персоны стол, заставленный ананасами, нарезанными в мелких тарелках, горками яблок и апельсинов в хрустальных вазах, коробками дорогих шоколадных конфет, похоже, Куйбышевской кондитерской фабрики, победительницы всесоюзного соцсоревнования. Напротив стульев на столе - два фужера с наполненной жидкостью, с трубочками и дольками лимона по краям. Виктор Сергеевич не стал садиться на стул, поднял фужер, сказал:

- За тебя, Дина! Ты покорила меня, как женщина... Наконец-то, я могу сказать: все годы я любил тебя, как дочь, с сегодняшнего дня - хочу любить, как женщину... Я - Смирнов-старший и мне уже шестьдесят, но посмотрим, кто окажется предпочтительнее...

"Он ревнует, дядя Витя - ревнует, - Дина не верила своим ушам и глазам, - ангел-хранитель нашей семьи, вырастивший двоих сыновей и больше десяти лет ухаживающий за собственной - женой, больной диабетом, инвалидом, он всегда любил меня и Лёньку, как своих родных детей. И вот взбунтовался, хотя сам заочно и приручал меня к Константину. Заревновал..." - и именно в этот момент женщине вдруг стало как-то неприятно не только слышать, но даже видеть Смирнова-старшего.

- Виктор Сергеевич, дядя Витя, что вы говорите? - она сказала так тихо, что едва сама услышала свой голос. Хотя он прекрасно расслышал её, но, похоже, принял решение и его взгляд выражал ту же решительность с налётом эдакой подростковой наглости. "Неужели попытается насиловать меня? - от этих мыслей стало невероятно стыдно за ситуацию, которая назревала, - надо сказать ему о возможных последствиях... Да нет, просто бред какой-то... Он старый, всего лишь хорохорящийся мужик, сейчас всё пройдёт, тестостерон успокоится и ему будет страшно за свои минутные слабости..."

Смирнов снял лёгкую куртку - ветровку, повесил её на стул, начал пить содержимое фужера, закусывая кусочком ананаса и конфетой из коробки.

- Виктор Сергеевич, я вам, как юрист, скажу: насилие над любой женщиной недопустимо... - и было непонятно, то ли смеётся Дина, то ли говорит серьёзно.

- Ах, вот как ты заговорила! - Смирнов недобро посмотрел на Дину, - вот твоя благодарность за всё хорошее, что я сделал для семьи... Бережёшь себя для потенциального алкаша?! А не кажется ли тебе, что ты должна разумно смотреть на жизнь, а не только на свои страсти-мордасти? - он опять пригубил фужер, но стал пить жадно, пока не осушил его до дна. Помолчал, на женщину взглянул момилётно, заговорил тише, но отрывистее:

- Пришла пора, и я хочу сказать... Я прошу тебя приехать ко мне в столицу, в министерство... Я сделаю тебя членом коллегии, известным и уважаемым человеком... Только бы ты была рядом. А жить и наслаждаться жизнью, помимо меня, можешь, с кем угодно... - Смирнов-старший долго молчал, но, подняв руку в предупредительном жесте, просил Дину не мешать ему высказаться до конца, - ты же знаешь, я не смогу бросить больную жену, но я не могу не видеть и тебя рядом. Ты для меня всё: молодость, утешение в минуты желаний, моя радость и счастье, любовь и гордость на ближайшие десятилетия. Неужели ты этого не понимаешь и откажешь мне в столь малой просьбе?

- Виктор Сергеевич, - у Дины почти остановилось дыхание, но она постаралась справиться со спазмом горла, продолжила ровным голосом, - я прошу вас одуматься... Я приму ваши извинения и постараюсь забыть этот разговор, как страшный сон. Вы меня перепутали с кем-то, видимо, с содержанкой в семье преуспевающего члена социалистического общества. В вашем сценарии не хватает одной, но самой главной детали: любви...

Теперь уже Дина подняла в предупредительном жесте руку, желая высказаться до конца. Она взяла второй фужер, сделала несколько небольших глотков, поняла, что это мартини с водкой. "Ну и ладно, с водкой даже лучше", - подумала секунду-другую и сказала:

- Если я полюблю Константина, сумевшего самостоятельно справиться со своим недугом, я всё сделаю, чтобы он был счастлив и независим ни от кого... Он сказал, что влюбился в меня, как мальчишка. Я верю ему, потому что сама, как старшеклассница, влюбилась в него. Хотя я понимаю, я всё понимаю... Вы, конечно, после нашего разговора, уже не утвердите его руководителем флотилии, изгоните из вашей жизни, и он опять окажется у края пропасти... Только знайте: я буду рядом, не дам ему упасть. И поверьте, вполне можно прожить без вас: есть заочная школа моряков, техникумы и училища, куда берут преподавать без учёной степени, сотни мужчин работают в средних школах и счастливы этой жизнью... Так что, дорогой Виктор Сергеевич, мы не пропадём, потому что нас будет трое: я, Константин и Иван, мой сын...

Смирнов молчал, не спеша, надел ветровку, поправил отодвинутый от стола стул, пошёл к двери. Положил руку на литой набалдашник, но не поворачивал его, как будто ждал ещё одной реплики, как ему казалось, финальной. Но паузу не смог выдержать, повернулся к Дине, заговорил несколько сбивчиво:

- Прости, меня, я не со зла... Потерял голову, когда мне передали, что ты, ты - моя Диана, осталась ночевать в комнате приблудного... Без имени, без звания... Нет, ты права: я не просто уважал его, как педагога, я даже полюбил его в то памятное лето... Но я никогда не смогу поставить вас рядом, положить на одну чашу весов. Никогда, как бы я ни старался это сделать, хотя, признаюсь, я хотел тебе семейного счастья... Значит, понял я ночью, бродя возле вашего дома, мне надо выбирать: ты или он...

- И вы выбрали: Диану - в содержанки, Константина - в яму, в пропасть! Эх, Виктор Сергеевич, не ожидала от вас такого отношения: ведь вы мне были даже больше, чем мой родной отец...

Женщина заплакала, слёзы так обильно побежали из глаз, что она не смогла удержать их своим маленьким кружевным платочком. Мужчина стоял понурый, стал вдруг меньше ростом, куда-то исчезли его лоск и важная осанка. Смирнов сделал несколько шагов к Дине, доставая на ходу из кармана брюк большой зелёный в жёлтую клетку платок, начал вытирать лицо своей любимицы. В полголоса приговаривал:

- Не плачь... Никуда я не дену твоего Константина, на кого оставлю флотилию на всё лето, и кто со следующей весны будет руководить ею круглогодично? Кто?! Я не знаю такого человека... По крайней мере, сейчас и в обозримом будущем. Всё, успокойся, приведи себя в порядок, через полчаса я зайду за тобой... Пойдём есть уху, как в старые добрые времена, под водочку и солёный огурчик. Эх, жалко Иосифа, твоего отца, нет с нами, как мы с ним после баньки любим есть сёмужью уху. До истомы, до изнеможения напаримся и в холодную воду залива, а потом - за миску горячей, обжигающей губы, ухи.

За стенкой "люкса" кто-то разбивал бильярдные шары, громко и заразительно хохотал. Наверное, водитель Смирнова резался на деньги с директором базы отдыха.

 

 

Глава 5.

 

С курсантами мореходной школы - проще: жизнь протекает по ранее установленному распорядку. В столовой тишина, разговоров почти не слышно. В поварское окно видны те же женщины, что работали и в пионерлагере, во главе с тётей Шурой. Она не то, чтобы постарела, стала чуть меньше ростом, заметно похудела, но такая же доброжелательная и разговорчивая. Константина обняла, поцеловала, сказала:

- Вот, Господь дал, ещё раз свиделись, Костик... Вспоминала ребятишек каждую весну, но никто не звал, не вспоминал про меня. И вдруг понадобилась, Владимир приехал, но от внуков увёз... Ну, ничего, они на выходные будут приезжать, здесь недалеко.

В зале, похожем на солдатскую столовку, решили поставить финскую гофрированную перегородку, чтобы отделить пустующее пространство. И вообще много чего успели рабочие завода завести в пищеблок, смонтировать к приезду мальчишек: стационарные холодильные установки, две картофелечистки-автоматы, котлы с индивидуальным подогревом, плиты для жарки мясных блюд... Но старый ледник решили не рушить: лёд заготовили на заливе с зимы, в нём лучше всего хранится свежая рыба и молочные продукты.

От печек пока рано отказываться, дрова продолжали завозить грузовыми машинами со станции, хотя всем уже было известно о строительстве собственной котельной и о паровом отоплении в корпусах и в клубе. Баню на сто человек, с парилкой, решили строить тоже заново, а бригада плотников одновременно подбирала брёвна и тёс для нового корабля на площадке общих построений. Сразу же после отъезда большого начальства Константин отправился на нефтебазу: хотел познакомиться с руководителями, предложить им мест двадцать для пацанов, не уехавших отдыхать на юг. Разговорились о дороге до станции: начальник нефтебазы, в прошлом военный строитель в звании полковника, худощавый, будто прокалённый на солнце, таджик - Холик Абдуназарович, сказал, что у них есть дорожники, они возьмутся за проектирование и подготовку документов, подумал минуту и добавил с уверенностью в голосе:

- Согласуете с райисполкомом, возьмёмся, в порядке шефской помощи, и за само строительство. У нас такая техника, что городу и не снилась...

Константин буквально убегал в работу: иначе невыносимо жить, не видя, только вспоминая Дину. Во вторую половину дома, где останавливалась женщина, поселился капитан учебного судна "Формоза" Геннадий Николаевич Орликов, пятидесятилетний язвенник, списанный по болезни с действующих судов. Лет пять назад его перевели на ремзавод для швартовки судов, встающих в док. На побережье глушь и дичь, до города больше сотни километров, одна дорога сквозь сопки, ни свернуть влево - вправо, ни проехать окольными путями. Посёлочек маленький, две улицы, покрытые тесовым тротуаром, продуктовый магазин, что-то типа клуба, где крутят фильмы. Рабочие, в основном, с судоверфи, трудились вахтовым методом: два месяца через два, жили в благоустроенных общежитиях, естественно, без жён и семей. Самое надёжное сообщение - по заливу, но тогда приходилось огибать по воде пару сотен километров земли с выходом на небольшой участок в открытое море.

Все эти подробности из своей жизни разговорчивый капитан рассказал Константину вечером, когда зашёл к нему, на правах соседа, с двумя поллитровками в целлофановом пакете, чёрным хлебом, плавленым сырком "Дружба" и банкой почему-то каспийской кильки. Директор флотилии не стал прогонять соседа, от водки отказался, но часик всё же решил послушать человека, от которого зависела судьба ста юнморов, отправляющихся в скором времени под его началом в залив или даже в море. Орликов за час спокойно уговорил пол-литра, съел почти весь хлеб, сырок и полбанки кильки. Сидел как огурчик, поглядывал на вторую бутылку водки, но его смущало, что начальник не пьёт, только слушает. Понял, что надо закругляться, сказал на прощанье:

- За полгода я на ремдоке вылечился от язвы, правда, пил "сучок", каждый божий день, но не больше полбутылки. Вот, хочешь верь, Костя, хочешь нет: приехал в объединённую больничку, лёг на обследование, а врачи не верят мне, ищут язву... Но в море всё же не пустили, определили в порт. А ведь я БМРТ командовал, минизаводом в океане, эх, судьба, злодейка...

- Геннадий Николаевич, у нас - дети, вы понимаете, что здесь вообще сухой закон. А вы ведь должны идти с ними в открытое море, таковы условия практики...

- Кость, подожди, дорогой, ты за кого меня принимаешь? За алкаша, что ли, какого-то? Я тебе рассказал, как вылечился от болезни, а ты меня носом в дерьмо... Нехорошо, начальник, не по-честному поступаешь. Да я за неделю до выхода в море вообще ни грамма не беру в рот, у нас такие комиссии, что тебе, сухопутному, и не снились. И потом, я ведь капитан-директор всё же, да у меня на судне больше ста человек - моряков, рабочих цехов - женщин, два, а то и три десятка... А запаса алкоголя в каюте капитана, кстати, на роту хватит, мало ли, каких гостей принимать придётся, не дай бог, в чужом порту да по ремонту... Так что не переживай, начальник, стреляные мы, не подводили и не подведём. Тем более, с детьми сейчас имею дело! А вот ты от рюмки отказался - это подозрительность вызывает: чи больной, чи подлюка...

- Больной, ты прав, Геннадий Николаевич, больной... Только болезнь у меня - через душу проходит, её водкой не зальёшь. Давай спать ложиться, мне завтра рано вставать, в город ехать. И будем помнить: сухой закон во флотилии и на всей прилегающей территории, для всех. Водку забери с собой и спрячь далеко-далеко, чтобы никто не выпросил...

 

***

 

Константин снова и снова возвращался к тем суткам, которые провёл вместе с Диной. Чёрно-белый калейдоскоп, будто кто-то специально порезал киношную плёнку и подсовывает ему отдельные эпизоды. Вот они стоят на Бараньем камне, он чувствует её плечо, тёплое, упругое. Вот идут по высокой тимофеевке, густо замешанной на клевере, вдоль отремонтированного забора, он рассказывает, как к ним прорывались заключённые со строящейся нефтебазы. Вот она лежит на его руке, крепко спит, вдруг во сне залезает подмышку и щекочет своим дыханием кожу... "С ума можно сойти, - думает он, - это какая-то мука. А что это ты вдруг задёргался? Ну, была ночь, ну, понравилось ей, но ты-то что так разволновался, друг ситный? Она тебе ничего не сказала, обещала подумать, разобраться в своих чувствах, просила не гнать лошадей... Нет, это уже твоя дурь, она так не выражается... Она сказала, что наши отношения - родник живой воды, что не надо спешить..."

После визита Орликова он поздно уснул, но, на удивление, легко и рано встал, побрился, ополоснулся по пояс в заливе, в столовую не пошёл: вскипятил нагревателем чай, положил в бокал три ложки сахара, разломал пяток сушек. О Дине старался не думать: день тяжёлый, наверное, будет, директор завода обещал сходить с ним в райисполком, потолковать с чиновниками о строительстве котельной и дороги до станции.

...Водителя продуктовой машины звали Александром, его прислал завод, парень молодой, ухоженный, чисто одет в штормовку с капюшоном и тёмные парусиновые матросские брюки. "Не матерится и то уже хорошо, хотя машину, конечно, могли бы подобрать посвежее, что ли", - думал Константин, залезая в кабину. У ворот спрашивает Владимира, что надо посмотреть в магазинах. Тот уже вместе с Нордиком обошёл территорию, улыбается, глядя на начальника.

- Что лыбишься? - спросил директор флотилии, стараясь приглушить начальственные нотки в - голосе, - есть новости?

- Орликов - хорош... А ты, как огурчик, хотя он сказал, что с тобой ночь просидел...

Константин спрыгнул с подножки машины, отвёл Владимира на несколько метров, спросил:

- Сам видел или передали?

- Сам-сам, меня вахтенный с "Формозы" за полночь разбудил, сказал, что на камне сидит капитан Орликов и плачет. Говорил я с ним: он утверждает, что не хотел выпивать вторую бутылку, но ты, якобы, так его "размагнитил недоверием", что он не мог уснуть, распереживался и почти допил её до дна. Кость, ты уж, поаккуратнее с воспитательными беседами-то...

- Господи, словно дети! Володя, в баню его, отпарь, чтоб к моему приезду был, как новый. Внуши, что у нас сухой закон, что простим его на первый раз, но потом гнать будем от детей, никакой старый авторитет не поможет... Ты остаёшься за меня, хотя по рангу должен быть Никитин, но... Я ему сказал вчера, чтобы ЯЛами занялся, скоро праздник - день Нептуна, - Константин, как всегда, погладил Нордика по густому загривку, и тот от удовольствия присел на задние лапы.

 

***

 

И опять поехали, как в то лето, старой дорогой, чтобы побыстрее добраться до города. Константин понимал, что это - самообман, по сопкам с мелкой галькой и камнями на полотне скорость, в принципе, не разовьёшь. Но все считают: старой дорогой получается быстрее. Красивее, да, поскольку молодые сосенки и низкорослый можжевельник вплотную подобрались к колее, иван-чай, по наглому, пророс между колёсами, гнётся от бампера машины, но не ломается. И по склонам сопок почему-то жёлтым цветом пошла куриная слепота, на отдельных полянах забила даже мать-и-мачеху, традиционную королеву здешних мест.

Директор завода ждал Константина у центральных ворот, рядом с проходной. На Евгении Николаевиче - дорогой костюм в косой рубчик, шёлковый галстук на белой рубашке. Показал рукой на "Волгу", не дожидаясь, когда Костя заберётся назад, сел рядом с шофёром, заговорил, несколько рисуясь, как конферансье на сцене провинциального театра:

- Предрайисполкома - человек новый, мой свояк пошёл на повышение, придётся окучивать всё - заново... Но у нас есть главное: встреча с ним Виктора Сергеевича и что? Правильно, деньги! Комбинат даёт не только на строительство дороги, школу для детишек на нефтебазе построим... И это уже - не хухры-мухры.

- Я был у Холика Абдуназаровича, директора нефтебазы, - сказал несколько торопливо Константин, - он военный строитель в прошлом, намекнул, если райисполком проявит инициативу, они готовы и документацию разработать в срочном порядке, и машины выделить для стройки. У них - последнее слово техники, в области нет такой, даже у военных...

- Это хорошо, даже очень... Что же ты молчал, дорогой Костя! Думаю, исполком только "за" будет, сбросит с себя часть, да какую, забот! Но и плохо: значит, нам Смирнов на этот год фонды урежет, ремонта не сможем сделать, причал совсем прохудился, буксир хотели поменять на новый... Но ничего-ничего, мы и потерпим. Сколько мест нашим ребятишкам сможете выделить в пионерлагере?

- У нас не пионерлагерь, флотилия, летняя база отдыха мореходной школы, - заявил Константин и пожалел, что так сказал: - лицо директора напряглось, краска прилила к щекам, он, похоже, заставил себя выдержать паузу. Медленно, почти по слогам, сказал:

- Сразу после войны открыли мы здесь пионерлагерь, через него прошли-отдохнули тысячи мальчишек и девочек, многие уже сами стали бабушками и дедами, внуков хотят отправить на наш залив, а у многих и денег нету на юга летать... А вы флотилия! Закажите ещё комплекты морской формы, чтобы наша сотня детей ничем не отличалась от вашего контингента.

Костя обомлел: сто детей хотят на лето прислать им заводчане. В принципе, места хватит всем, но это уже будет разнопрофильный отдых: курсанты есть курсанты, они никогда уже не захотят измениться в сторону пионерской жизни. Да и вожатых нет, как в то лето, когда с детьми работали почти двадцать студентов. "Вот, житуха дурная, - думал он, сидя в машине и почти не слушая директора, разгорячённого творящейся несправедливостью, - тогда от зэков спасались, дыры латали, но воспитателей было пруд-пруди. Сейчас, в принципе, у нас всё есть, деньги дают, а с пацанами некому будет заниматься. А куда с ними на судне идти, только что на экскурсию к островам. А у курсантов - это жизнь будет, морская практика с системой зачётов и экзаменов. Как всё это совместить? И знает ли об этом Смирнов-старший?"

- Евгений Николаевич, конечно, дети есть дети, они одинаковые в форме или без неё... - Константин старался говорить мягко, аккуратно подбирая слова, - но надо согласовать это решение с Виктором Сергеевичем. Нужны будут кардинальные доработки в новой системе "флотилия - пионерлагерь", а главное - у нас нет вожатых... -

- Что ты из-за мелочей дёргаешься, Костя! До тебя вывозили почти по триста детей, по одному взрослому на отряд и ничего, целое лето отдыхали, да как, за милую душу. Всё остальное - завод решит в оперативном порядке, чай, не впервой. Будете сыты-довольны, даже постараемся подбросить спортивную форму, тапочки-кеды, весь спортинвентарь и костюмы для клуба. В общем, как в то ваше лето... А насчёт согласования: что я тут могу поделать? Вечером тогда собирались поехать на базу отдыха комбината, но отзвонили прямо с озера, дали отбой... Что-то произошло у нашего генерала и Дианы Иосифовны.

- А что, все собирались там заночевать? - спросил Константин и почувствовал, как к нему в душу подкрадываются тоска - и страх...

- Я и спиннинги приготовил, думал, впереди - выходные, что ни погулять-отдохнуть. Но я свяжусь со Смирновым, доложу обстановку, попрошу помощи по заводским пионерам, скажу, что с тобой, в принципе, вопрос согласован. Договорились? А с вожатыми - решим, где наша не пропадала!

 

 

Глава 6.

 

Семилетний Иван ждал возвращения мамы из командировок в предчувствии маленького счастья. Во-первых, он скучал по ней с первой минуты, как закрывалась входная дверь. Переходил с бабушкой на кухню, где окна смотрели во двор, видел, как шофёр укладывает сумку в багажник, как мама стоит у открытой двери машины, показывая, шутя, что вытирает слёзы и, наконец, садится в салон и уезжает. Во-вторых, он со следующего утра уже теребил бабушку: когда приедет мама. В-третьих, в день её приезда начинал кукситься практически без всякого повода даже от безобидной шутки деда. В-четвёртых, ждал какого-то сюрприза-подарка, который она всегда привозила. Но счастье всё же было от того, что он снова видит маму и может её целовать и крепко обнимать .

Вечером в семье не ждали возвращение Дины, внук ушёл с дедом в кровать, почитали книжку, уснул со словами: "А завтра мама приедет?"

- Будем надеяться, - ответил дед. Хотя мог с уверенностью сказать, что обязательно приедет: так, как скучала по семье, особенно, по сыну, Дина, он ещё не видел ничего подобного за свою немаленькую жизнь. В детстве она ни разу не ездила в пионерлагерь, санатории, оздоровительные лесные школы, хотя фтизиатр не раз советовал временно вывозить её с Севера. Роза Львовна собирала дочку и на два-три месяца выезжала с ней в Трускавец к младшей сестре, главврачу местного санатория. Дина даже несколько времени училась там в школе, а мама прикреплялась к минеральным ванным и источникам. Иосиф Наумович ворчал, менялся график его жизни, куда-то исчезали комфорт и сытая еда в их доме, он переставал приезжать на обеды, худел и становился раздражительным. Домработница приводила вторую помощницу, варили еду, чистили, гладили, готовили к утру рубашки-галстуки, носки, вплоть до носовых платков, но хозяин, видимо, не зная, что выбрать, уезжал на работу в старой одежде, а там у него был второй гардероб, парадный, его одевали секретари из приёмной. Вот и получалось: за всё время отсутствия жены главный инженер главка ходил в чёрном мундире с широкими золотыми нашивками на рукавах и в белоснежных шёлковых рубашках.

Несколько лет подряд вся семья вместе с Диной и её братом Лёней выезжала в Анапу, в пансионате для северян, в отдалении, чтобы не раздражать отдыхающих, стояло несколько двухэтажных коттеджей, где всё лето жили начальник главка, его заместители, а также дорогие гости из столицы. Роза Львовна не работала, могла организовать там быт по-домашнему вплоть до начала учебного года в школе. Потом дети стали студентами, стройотряды, турбазы, Лёня вообще всегда был душой компании: гитарист, певец-бард, которого знали и любили в городе, неделями не появлялся дома. А Дина, напротив, через каждые, максимум, две недели вырывалась домой, чтобы увидеть родителей, поцеловать их, понежится в лучах маминых забот. Когда погиб муж, она практически перестала общаться с людьми: близких подруг у неё не было, дом и семья стали кругом её общения. Надо заметить, поистине спасительным кругом: только мама и отец да безумно любящий сестру старший брат смогли вытащить её из жуткой депрессии, потихоньку, по шажкам вернуть к жизни.

...Входную дверь Дина открыла сама, мать и отец смотрели телевизор, Иосиф Наумович только что пригубил рюмочку коньячку, вскинул голову, увидел в проёме дочь и чуть не поперхнулся:

- Кхе-кхе, боже праведный, мама родная, кого мы видим! Не зря сегодня мне приснились птицы, это к письму, к приезду, к радости сказали на работе девочки... Дочура, кровинушка наша, уставшая, но такая же красивая и гордая, она плюнула на всех и рванула домой... Мамочка, накрывай на стол!

- Я сыта, успели заехать на базу отдыха, поели ухи из свежей сёмги... А это тебе, папочка, от Виктора Сергеевича, сегодняшний улов, - и она, открыв сумку, протяну отцу увесистый свёрток с рыбиной килограммов на пять, если не больше. Тут же спросила, - как Ваня? Спит, всё нормально, не простыл?

- В школе с пятёрками, в секцию не ходили, в связи с твоим отъездом немного куксился, я позвонила, тренер разрешил отдохнуть денёк... Сейчас чай с вареньем поставлю, - сказала мама, целуя и обнимая дочь, - ты напряжена, сутулишься, всё в порядке у тебя, никто не обидел?

- Её обидишь, юрист от Бога, за пояс любого заткнёт... - добавил отец, - Как дети на судне, дошли нормально, я узнавал, диспетчер доложил, всё в штатном расписании. Как Виктор, не петушился за ухой, хвост не распускал, в баню ходили? А уха не бывает несвежей, то будет уже рыбный суп...

- Всё это было, но без меня... Познакомилась с Константином, мы, пока баня и весь разгуляй творился, обошли территорию базы, чтобы утром поскорее составить имущественный реестр для передачи на баланс детской флотилии...

- А вот это, по-моему, Виктор зря хочет сделать, - сказал отец, - откуда у них бывали деньги, бухгалтерия - финансисты, опыт? Чем плох балансодержатель рыбзавод, ведь он же филиал комбината, так, дочка?

- Пап, ты что не знаешь дядю Витю?! Всех под себя должен подмять, чтоб самому руководить и контролировать... Я уж говорила ему, что нельзя на педагога-воспитателя вешать всё хозяйство и деньги, но пока упёрся, не отступает. Тебе надо с ним поговорить, тем более, котельную, теплоцентраль, дорогу собираются строить и одновременно обеспечивать жизнь, учёбу, практику курсантов на судне. Да и об отдыхе ста мальчишек не надо забывать.

- Как тебе Константин, показался или нет? - спросила мать, стараясь не смотреть на дочь, чтобы не выдать своего, мягко говоря, негативного восприятия нового директора детской флотилии.

- Ма, ты его не видела, а уже сложила представление о нём... А мне он понравился: на удивление крепкий, со стержнем, но очень уж доверчивый и открытый человек... Хороший специалист: дети так и тянутся к нему, поворачивают головы в его сторону, ищут взглядом, ждут слова одобрения, реагируют на его реплики, готовы идти за ним в огонь и воду...

- Вот-вот, а если он не оправдает их доверия? Это такая трагедия для неокрепших душ... Возьмёт и сломается или кто-то специально сломает его, - Роза Львовна старалась говорить помягче, чтобы не обидеть дочь. Отец посмотрел на часы, сказал, что ему рано вставать, в семь утра ведёт планёрку по всем флотам и подразделениям, извинился и ушёл спать. Мать осталась с дочерью вдвоём, спросила, без обиняков:

- Я почувствовала, что у вас что-то произошло... Ты взрослая, умная, авторитетная женщина, однако, моя дочь, которую я люблю разве что чуть меньше Ивана. Скажи, я права?

Дина молчала, стало уже неприлично молчать, сказала:

- Я, кажется, влюбилась, мама... И ночь я провела с ним. Мне было замечательно, после Геннадия я впервые почувствовала себя счастливой женщиной. Он тоже влюбился в меня, готов ждать моего решения о нашей дальнейшей судьбе. Об Иване я сказала ему, он ответил, что все годы после женитьбы ждал ребёнка, жена не хотела разводить нищету, потом были развод, падение, долгое вытягивание себя из трясины, - вдруг резко продолжила Дина, - и не надо слушать дядю Витю: он дал ему возможность устроиться на работу, - только и всего, всё остальное он сделал сам, без чьей-либо помощи... И никто его не спасал, не проявлял сверх благородство. Только сам, понимаешь, мама, какую силу воли надо иметь, если тебе даже не с кем было поговорить ни в радости, ни в горечи.

Мать встала из-за стола, подошла к дочери, прижалась к её плечу, заговорила:

- Доченька моя, тебе решать. Но знай: я так вас люблю, что жизнь за вас с Ваней положу. Можете год-два побыть в гражданском браке, квартира у тебя хорошая, а Ваня поживёт со мной и с дедом, не будет, пока окончательно не проявятся ваши чувства, мешать, считай, что он переедет в круглогодичную школу-санаторий... - она даже засмеялась от этих слов, присела рядом с дочерью на стул деда.

Женщины крепко обнялись, сидели и молчали, тихо покачиваясь из стороны в сторону в такт общего дыхания.

 

***

 

Со дня гибели мужа Дине нередко снится один и тот же сон. Его канву составляет рассказ капитана второго ранга Степана Ковалёва о том, как погиб Геннадий, с которым тот окончил военно-морское училище. Пожар на подлодке возник при выходе в море. Геннадий не должен оказаться в этом отсеке, но там был новый командир, недавно получивший назначение, разволновался, и он сам решил помочь команде. При пожаре их заблокировали в отсеке...

Ей снится чёрная, в обгоревшей окалине и саже подводная лодка, на полном ходу направляющаяся к деревянным мосткам, с которых они с ребятами прыгают в реку. "Смотрите, смотрите, - кричат мальчишки, - горящая подлодка идёт на нас!" Дина подходит к краю самодельного причала и не может оторвать глаз от лодки. На её носу стоит военный, всё ближе и отчётливее она видит его лицо, понимает, что это Геннадий. Он беспрерывно машет руками, предупреждая, что лодка врежется и в мостки, и в берег, что она погибнет, если не убежит сию же секунду. А бежать - не может, ноги не слушаются её... И вдруг лодка уходит по руслу реки влево, быстро исчезает из виду.

Дина никому не рассказывала о сне, понимая, что нагромождение картинок из детства на рассказ о гибели мужа при пожаре - плод её больного воображения. Но в конце первого года после гибели Геннадия Степан Ковалёв, ставший командиром подлодки, позвал её на небольшое судно, они плыли несколько часов по морю вдоль берега, зашли в какой-то залив, где кроме голых сопок, карликовых кустов берёзки и можжевельника, не считая буйно разросшегося иван-чая, стоящего выше деревьев, не было ничего. Серые мрачные скалы, мох, карликовые деревца и полыхающие на солнце бордовые головки иван-чая... И тучи птиц, без конца снующих в воздухе и на скалах.

Продолжая прижиматься к берегу, их катер обогнул гранитный мыс и очутился у мощного бетонного причала: военная рембаза спряталась надёжно от бурь и волн океана. Посредине залива стояла чёрная, с каким-то стальным отливом, субмарина, без опознавательных знаков она походила на призрак.

- Наша лодка, - сказал Ковалёв. Долго молчал, не глядя на жену погибшего командира, помог Дине выбраться на берег, повёл её к небольшой вышке. За ними шли трое офицеров, видимо, из экипажа лодки, но Дина их не знала в лицо. Поднявшись на площадку, поздоровались с дежурным офицером за руку, Ковалёв тихо сказал: "Это Дина, вдова Геннадия, спросит, расскажи, как это случилось..."

- Здесь ремонтируют подлодки... Смотрите, можно даже в бинокль наблюдать, - сказал офицер и подвёл Дину к устройству, напоминающему небольшой телескоп только с двумя окулярами.

Два буксира ни на минуту не отходили от подлодки. Дина посмотрела на офицера, тот сказал:

- Важно, что скажу: смотрите, это подлодка вашего мужа, она его помнит... Потом уже ничего не останется в ней от капитана первого ранга Геннадия Вострецова. Сейчас мы сделаем несколько снимков, сберегите их для сына, на память об отце...

Дина плакала, не вытирая слёз, горло сжимал спазм, платок она не доставала, голову не опускала, так и стояла возле стенки на вышке и смотрела на море, на лодку... "Последнее свидание с мужем, - думала она, - будет Ивану память на всю его жизнь. А ведь я видела во сне эту самую подводную лодку, чёрную, в сгустках сажи, которая как гигантская хищная акула наступала на меня... А Геннадий отвёл её от меня, от берега, от трагедии. Господи, он и там, в море, отвёл беду от всей команды, спас экипаж... Вот и не верь, что есть сны-провидения. Я ведь ничего не знала, а всё увидела во сне..."

 

***

 

Дину разбудил луч солнца, прорвавшийся из-за неплотно прикрытых штор на окне. В доме стояла тишина, будильник показывал начало десятого утра. "Неужели сын ещё спит? - подумала она, решая, вставать или понежится ещё немного, - надо достать из сумки спиннинговую катушку, которую купила в специальном магазинчике на базе отдыха, настоящую, японскую, с бледно-зелёной леской и набором блёсен для ловли рыбы средних размеров". Так было написано в инструкции по применению: на самом деле, коробка с блёснами напоминала набор ярких ёлочных игрушек, столько цветов и красок нет, наверное, в самой ослепительной радуге.

Дверь в спальную комнату приоткрылась, в щель пролезла голова со светлыми волосами, любопытная мордочка сына сияла. Он увидел проснувшуюся маму и буквально заверещал от радости и восторга. Бежал к кровати, придерживая на ходу сползающие пижамные брюки, бросился на матрас, пополз к подушкам и всё таки потерял штаны.

- Мама, мамочка, ты приехала! Я знал, что ты приедешь раньше... Я скучал и ждал тебя!

- Сынок, моя радость, солнышко моё! Как я соскучилась по тебе... А ты знаешь, сколько мы не виделись? Почти две ночи и два дня...

- Да, я знаю, я считал, потом покажу календарик, где я ставил отметки... Как ты долго не ехала.

- Что ты, мальчик мой, я всё бросила, всех оставила, а сама помчалась к тебе. Я так тебя люблю... Идём к сумке, я тебе настоящий сюрприз приготовила.

Дина встала, набросила на плечи халат из китайского шёлка, распахнула шторы и впервые осознала, что сегодня ей не снился страшный, выматывающий все силы сон о сгоревшей подлодке. "Вот он и отпустил меня... - сказала она себе, - будем жить дальше, сынок".

 

 

Глава 7.

 

Бравый майор в фуражке с красным околышем пересекал центральную площадь города, смотрел по сторонам: ему хотелось встретить кого-то знакомого, чтобы поход к местным властям скрасить кружкой свежего разливного пива. Он краем глаза снова посмотрел на левый погон, где красовалась новенькая большая звёздочка. "Вот и в старшие офицеры попал... А если бы академию закончил? - размышлял военный, - точно бы начальником политотдела стал. Ничего-ничего, старший инструктор - тоже приличная должность, до полковника можно дорасти..."

Навстречу майору шли двое мужчин: один в парадном костюме, в рубашке с галстуком, второй - в ветровке и парусиновых брюках. "Какое знакомое лицо у туриста, - почему-то сразу так назвал он прохожего, - я точно знаю его... Может, остановить, спросить? Кстати, тоже в исполком идут".

- Простите, на минуту задержу вас, - обратился военный к мужчинам, - вы не в пионерлагере работали несколько лет назад? - спроси он у Константина.

- Боже мой, лейтенант, простите, майор Гущин, Лев, если не ошибаюсь... - лицо Константина расплылось в улыбке.

- Так точно, майор Гущин, старший инструктор политотдела дивизии. А вы - Смирнов, однофамилец бывшего начпионерлагеря, кажется, Константин... Точно, я не мог ошибиться, настолько памятным для меня было то лето.

- В штабе служите? Как семья, дети? - спросил директор флотилии старого товарища, который вместе с солдатами спасал пионерлагерь от зэков.

- Да, мы поженились с Лилией Витольдовной, помните врача-педиатра? У нас двое детей: девочка и мальчик, уже в школу ходят...

- Ещё бы не помнить нашего принципиального доктора, - Константин, наконец, догадался обратиться к директору рыбзавода, - это наши ангелы-хранители в то памятное лето. Познакомься, Лев: Евгений Николаевич, директор завода, хозяин пионерлагеря...

Пожали друг другу руки, заводчанин спросил:

- Вы уже были на "ковре" или только собираетесь?

- Был, большое совещание прошло в исполкоме, приглашали и военных поучаствовать. А вы?

- Только идём, не опоздать бы... Давайте через час, если вы никуда не спешите, встретимся здесь же, думаю, больше нас не задержат, - сказал Евгений Николаевич, - У меня идея родилась, хочу её вам доложить, как военспецу.

Не прощались, военный пошёл к универмагу, представители пионерлагеря помчались в исполком. Пока поднимались по лестнице на второй этаж директор успел сказать:

- Кажется, Костя, я нашёл тебе вожатых, с "Зарницей" и автоматами Калашникова... Поддержи меня на встрече с твоим майором, но не проси у него ничего, мы совершим торг: поставлю их гарнизон на сверхлимитное обслуживание рыбопродукцией. Он знает, что это такое... - директор явно был рад от пришедшей ему в голову идеи.

 

***

 

Время обеденное, из трёх ресторанов в центре города два работали в режиме столовых, третий - круглосуточный, размещался на железнодорожном вокзале. Станция здесь - знаменитая, с локомотивным депо, с заменой машинистов на проходящих составах, со стоянками до получаса: ремонтные бригады обстукивали колёсные пары, проводники меняли старое постельное бельё (свой комбинат-прачечная), почтовики молниеносно разгружали-погружали мешки с письмами и посылками (хотя в столицу ежедневно ходит почтово-багажный поезд, местные зовут его "900-весёлый"). Правда, "фирменный" стоит всего четыре минуты, не зря, видимо, называют его "01".

Трое мужчин во главе с майором решили хорошо пообедать, заказали выпивки, Константин попросил две бутылки минеральной воды, зная наперёд, что его минералкой будут запивать водку. Солянка - знаменита на всю округу, а голубцы и макароны по-флотски местного шеф-повара, Кима Макаряна, приезжают отведать поклонники из соседних областей. Он служил на флоте, кормил офицерский состав, а сейчас перебрался на гражданку, фактически руководит рестораном. У него не разбавляют водку, кладут такие порции, что тарелки ломятся от гарниров, приправ и овощной нарезки. Пригородный совхоз круглый год напрямую поставляет овощи и молочную продукцию (в банках со сметаной ложка стоит, в прямом смысле этого слова), плюс свежие и сухие грибы, брусника и клюква, небольшие, но стабильные "закрутки" из местной морошки, которые идут, как морс.

Похоже, военный соскучился по товарищескому общению, не мог остановиться: говорил о семье, жене, которая временно, из-за учёбы в школе сразу двоих детей, не работает, о досрочном присвоении ему майорского звания, новой квартире и "Жигулях", которые он, наконец-то, купил, правда, пришлось одолжить у тестя часть суммы.

- Неплохо зарабатываешь, майор, - сыронизировал директор завода, но тот не понял юмора, сказал, не без гордости:

- Да, второй год содержу семью один, Лилечка, правда, поддежуривает иногда в ж/д больничке, но это копейки, так, на завтраки детишкам и на школьную форму лишь хватает...

- К нам, в медпункт приглашаю, в вечернюю смену можно дежурить, чтобы на воспитании детей не сказывалось... - директор не знал меры своей щедрости, лишь бы понравиться майору.

После третьей рюмки компания напрочь забыла, что среди них - непьющий человек, тем более, Константин регулярно поднимал тонкий стакан с водой, даже тост сказал: за память о совместной работе, о Степане Петровиче, за Советскую Армию и её доблестных солдат комендантского взвода во главе с лейтенантом, а ныне майором, Львом Гущиным.

Майор заказал макароны по-флотски с подливой, обладающей божественным запахом, а его соседи нажимали на голубцы: хороший вкус, ничего не скажешь, будто у тёти Шуры в пионерлагере ели ежи, с мясом и рисом. Евгений Николаевич понял, что наступил "момент истины", начал издалека:

- Лёв, хотел узнать, насколько ты вхож к штабному руководству? Есть одна идея, но её нужно осторожно и выгодно преподнести...

- Генерала вижу раз-два в неделю, но все вопросы докладывает ему начполитотдела, полковник Шаханов, мой непосредственный начальник, - майор помолчал, придав словам веса, - хороший мужик, фронтовик, матерщинник и любитель "газ-воды", как у нас говорят, в шутку. Что за идея?

- Нам бы хотелось повторить эксперимент десятилетней давности, только солдатиков нужно пятерых, желательно призванных из институтов и без боевых патронов, хотя и с пиротехникой для организации "Зарницы"... А генералу до доклада вашего политотдела позвонит гертруда, депутат верховного совета, гендиррыбокомбината Виктор Сергеевич Смирнов и официально попросит у него помощи в организации военно-спортивной игры "Зарница". Вы же подскажите генералу мысль: надо попросить у Смирнова сверхлимитное обслуживание военного гарнизона. Ты представляешь, что это такое? Солдатикам пойдёт рыбка первой заморозки, без дефростирования, а уж, тем более, повторного и т.д. Я всё правильно говорю, Константин?

- По первой части - всё абсолютно точно. Одна рота у нас будет морская, там штатные командиры взводов из ЮМШ... Вторая - юнармейцы, там, по идее, и будут ваши пятеро солдат вожатыми, назначим им также взрослых помощников. "Зарницу" проведём не хуже, чем в тот раз...

- Соображаю, ребятки, соображаю... - глаза у майора загорелись, до него дошло, какая выгода будет обеим сторонам: и военным, и гражданским, - а что, если и я приеду вместе с ними, по старой памяти, так сказать, возглавлю отряд юнармейцев? Ведь может полковник Шаханов пойти на этот шаг? Нет? Тогда без вопросов: у меня скоро очередной отпуск, почти два месяца, заберу Лилю, детишек и приеду к вам работать, примете?

- Не то слово, - искренне обрадовался директор завода, - жене медсанчасть оборудуем, ведь она же педиатр, будем ставку платить... А тебе, Лёв, надо пять солдатиков пробить, выцарапать, сезон уже открыт, моряки пришли на базу, а мы до сих пор заводских ребятишек не можем вывезти, вожатых нет... Давай, дорогой, постараемся. И про рыбу не забудь доложить генералу и предупреди, когда Смирнову надо будет позвонить...

Вторую бутылку водки брать не стали, лишку пить - тоже ни к чему, тем более, Льва напитали такой важной информацией, что ему не терпелось сесть за письменный стол и всё изложить в форме рапорта.

 

***

 

Через пару дней после встречи на вокзале к воротам флотилии подъехал хорошо зарекомендовавший себя в армии "УАЗик", с переднего сиденья буквально выскочил моложавый на вид офицер, сказал дежурившим морякам:

- Майор Гущин. Я к директору пионерлагеря товарищу Смирнову, по его приглашению. Со мной жена и дети-школьники.

Двое курсантов, встретивших майора, открыли калитку, пригласили военного и его семью подождать на скамейках, тут же появился посыльный с повязкой на рукаве, с казал, что командующий флотилией - на занятиях, ему уже доложили, через несколько минут будет здесь. Гущину явно понравились такой порядок и дисциплина, спросил:

- А как связь осуществляете?

- Своя транзисторная радиостанция, у нас целый взвод учится на радистов... - ответил, не задумываясь курсант.

- Да, брат, это серьёзный подход... - заулыбался майор, увидев, что через футбольное поле спешит Константин.

- Так ты - командующий, оказывается, едрёна корень, а я и не знал, на "ты" с тобой да так вот запросто... - они обнялись, на скамейке сидели Лилия Витольдовна и аккуратные в одежде, светлоголовые, очень похожие на маму, ребята: девочка постарше и мальчик, но разница в годах у них - небольшая. Константин поздоровался за руку с врачом, наклонился к детишкам, узнал, как их зовут.

- Вот решили вспомнить молодость, - сказала жена майора, - нам Лев такие тайны открыл... Но это потом, сначала вы пообщайтесь. Нам можно в гостевой домик зайти, умыться и т.д.?

- Конечно, вас проводят, - сказал Константин, - компот и печенье, по старой памяти, на кухне, всё у той же тёти Шуры...

- Кость, скажи, как тебя по отчеству-то величать? Во, дела, умудрился месяц прожил у вас, ни разу по отчеству тебя не назвал... - майор был явно смущён.

- Иваныч я, Константин Иванович Смирнов... Пойдём до причала, там у воды и поговорим, мешать не будут...

- А ведь я с тем Смирновым тоже на причале вёл разговоры, вспомнил даже, где... И собака была, такая большая, страшная, с головой медведя, а как звали её, забыл...

- Норд, теперь у сына Степана Петровича третий по счёту Норд, правда, второй пропал совсем молодым, - сказал Костя и грустинка пробежала в его глазах.

- Хорошие люди, запомнился мне Степан Петрович, отважный мужик, с ним можно идти в разведку. Надо бы помянуть его на могиле, но я понял ты не пьёшь, дружище...

- Жизнь ломала, Лёва, луче не искушать судьбу... За мной больше сотни ребят, целая флотилия.

- Дак, ты форму что ли носишь?

- Да, на параде надену... По вашим меркам, ношу форму контр-адмирала, с широкой золотой лентой и маленькими довесками на рукавах.

- Ни хрена себе, брат... Простите, товарищ адмирал. Поздравляю, Константин Иванович, и уважаю...

- Не бери в голову? Какие новости?

- Дурачкам всегда везёт: ни хрена не понимаю в воспитании пионерии, но оказывается, на этот счёт есть решение Москвы, с военных там чуть ли не первый спрос за "Зарницу" и прочее. Генерал после доклада Шаханова подскочил почти до потолка, наверное, от радости, что такая работа сама в руки идёт. Так что, спасибо, за рыбу директору завода, конечно, но есть дела поважнее желудка. В общем, приказ командира дивизии подписан, меня - старшим к вам на всё лето, а в отпуск, извинившись, отправят только осенью, ха-ха-хии, - он от души рассмеялся, - со мной будут пять солдат срочной службы, все призваны в армию из институтов и один с высшим образованием, правда, агроном. Лилю привёз сегодня по её просьбе, так она вдруг разволновалась... Я ведь здесь её полюбил, понимаешь меня?

"Понимаю, - хотел сказать Константин, думая о Дине, - где она, как поживает, как же я скучаю по ней... Может, вечером на нефтебазу сходить, позвонить через приёмную Холика Абдуназаровича. Кстати, узнаю, когда уезжают Гущины, попрошу, чтобы подбросили до посёлка. Давно собирался засечь время, сколько уходит на дорогу в оба конца, если пешком топать..." Он молча похлопал майора по плечу, показал на тропинку, ведущую к могиле Степана Петровича, где в ногах был захоронен и его пёс - Нордик.

У ЯЛов, едва заметно покачивающихся на воде без паруса, курсантов уже не осталось, умчались на футбольное поле. Недалёко от Константина стоял дежурный с повязкой на рукаве, хотел пригласить командира и гостя в столовую, где их ждала с компотом тётя Шура.

- Будем, чуть позже, - сказал Константин мальчишке, - мы только зайдём на могилу Степана Петровича. Передай: с нами - доктор и двое детишек...

 

 

Глава 8.

 

Виктор Сергеевич с верхней площадки здания вокзала посмотрел на перрон, сразу понял: спецвагон, принадлежащий начальнику железной дороги, не прицеплен, обычно его ставили вторым от локомотива. "Значит, поедем всем колхозом, в СВ, с общими кормёжками и загулом... - он решил проститься со своим заместителем и младшим сыном, курсантом мореходки, напросившемся на проводы, не спускаясь к вагонам, - но несколько минут надо обождать, пусть партийные функционеры проторят дорожку, потом и мне можно появиться. Значит, два купе займёт хозяин - первый обкома партии (дай бог, чтобы без жены, только с помощником), поскромнее разместится - облисполком, в двухместном, но один, потом, обычно, мне дают место, как депутату и члену ЦК, хорошо бы никого не подселяли, отоспаться хочется... Потом, потом - суп с котом: командующий флотом - адмирал, академик, член президиума РАН, строитель - Влад, депутат, кстати, хороший мужик, умница-хитрец, всем с подрядом мозги запудрил, а не дали бы денег и стоял бы со своими мёртвыми домами, как это у всех творится в первый, а то и второй кварталы года... Начальник нашего главка, обычно, летает самолётами, ему сутки отсыпаться под стук колёс - преступление, за это время вылавливают тысячи тонн рыбы, выпускают десятки тысяч банок консервов... По дороге подсядут коренные жители Севера - оленевод и охотник с побережья океана, а ещё - гендир горного комбината, крупнейшего в мире. Вот таким, примерно, составом и пойдёт до столицы наш вагон".

Смирнов любил и не любил такие проводы: когда с семьёй выезжал на юг, его разогревал общий подъём и настрой, провожающие - самые близкие из родни и друзья, традиционное "Шампанское" в купе, поцелуи, лица в окнах вагона, махание рук и даже слёзы, будто расстаются на веки-вечные... А не любил, до сведённых скул, фальшь проводов областных начальников, елейные рожи вторых и третьих лиц, которым позволили приложиться к ручке, последние "умные замечания и напутствия" остающимся на хозяйстве заместителям, шутки и анекдоты с козлиной бородой, которыми сыпали, чтобы скрасить долгие и скучные минуты прощания, допущенные к "телу" скоморохи из театра или филармонии.

Вспомнился недавний случай с рассказанным анекдотом. Редактор облгазеты якобы из столицы привёз свежий анекдот про Чапаева. Журналист он никакой, заведовал пропагандой и агитацией, рос да рос потихоньку, сам не заметил, как газету возглавил, хотя в слове "впрочем" делал четыре ошибки. Да и с юмором у него - беда. Расплылся в улыбке, начал:

- Петька прибегает, кричит:

- Василий Иванович! Гольфстрим замёрз!

- Сколько вам говорить: евреев в разведку не посылать!

Надо было случиться: в это время с первым лицом области разговаривал директор крупнейшего не только у нас, в мире, горнорудного комбината с ярко выраженной фамилией. Он, конечно, головы не повернул в сторону рассказчика, но умолк на полуслове. Первый обкома сказал, обращаясь к руководителю газеты:

- Яков Моисеич, а вы кто по национальности, финн или из коренных народов Севера будете?

Все поняли, отмашка дана: так громко здесь давно не смеялись, хлопали редактора Рутберга, по спине, признавая его своим парнем: "А ты, оказывается, финн, Яша, ну, лопарь! Похож!"

...Смирнов пожал руку заместителю, обнял, чмокнул в щёку сына, сказал почти в ухо: "Помогай маме, следи за домом..." и пошёл по ступенькам к перрону, неся в руке вместительную сумку из тёмно-коричневой натуральной кожи. "Вот так и бывает: позавчера чуть не поссорились с Диной, выходной проторчал на производстве, переругался с вечной дурилкой Женькой с филиала (детей ему надо срочно вывозить в пионерлагерь!), а сегодня уже еду в Москву"...

 

***

 

Снова невольно вспомнил воскресную планёрку. Несмотря на выходной, звонки шли потоком: это время он отводил филиалам на побережье и рыбакколхозартелям, представителям шумливого и немного беспардонного народа. Планёрка (по радиосвязи) назначена на десять утра, хозяин успел пройти основными цехами комбината, вышел на причальную линию, поздоровался за руку с капитаном-директором плавбазы, отцом главной героини фильма "Кавказская пленница". Тот пригласил на коньячок, Смирнов ответил известными словами: "Шампанское по утрам пьют либо аристократы, либо..." Знакомый ответил: "Вольному воля, спасённому рай", - добавил, - спасибо, что простоя не делаете". Виктор Сергеевич улыбнулся, довольный: "Вашими молитвами! Стараемся..."

Сопровождающую его свиту отправил в административный корпус, сам остановился у пустующего от разгрузки места на причале, стал втягивать лёгкими терпкий запах йода, перебиваемый древесиной и мазутом. Но водорослями пахло сильнее, видимо, ночью штормило - отголоски волн в открытом море. На противоположном берегу залива, от прибрежной линии и до средины сопок, тянулись горизонтальные улочки с редкими домами частного сектора, с одноэтажными магазинчиками, выкрашенными синей краской, со складскими тёмно-коричневыми бараками для хранения деревянной тары. Отдельно хранились желтовато-ржавые бочки, уложенные в ровные, расставленные в шахматном порядке, стеллажи.

"Сто лет не был в этом хозяйстве, надо на днях подскочить, посмотреть, как там народ себя чувствует, - подумал Смирнов, не глядя на часы, знал, что есть в запасе время и продолжал стоять у причальной стенки, - ах ты, моя Дина-Дина... Вот и не моя оказалась. Что же ты хотел, сам отдал её Константину, а теперь что? Ревнуешь? Точно влюбился, старый дурак, как мальчишка, часа не можешь прожить, чтобы не вспомнить о ней... Может, просто страсть, тоска по молодому упругому телу? Тогда нет проблем, такие молодайки найдутся, что ухайдакают за ночь."

Виктор Сергеевич понимал, что встреча Дины с Константином, о которой ему доложил в ту же ночь, сразу после грозы, сторож с какой-то незапоминающейся фамилией (то ли Кайтонен, то ли Хилтунен) и который работал на рыбзаводе, стала для него спусковым механизмом. Он вышел со двора Владимира, протопал по доскам деревянного причала, остановился у дома, в котором прожил десять лет назад целое лето. Ничего не изменилось, думал он, только двухкомнатная пристройка появилась, в которой они и могут находиться, чтобы создать иллюзию пустого помещения на директорской половине.

Смирнов-старший осознавал, что его нынешнее состояние смахивает на паранойю, но ничего не мог поделать с собой. Ему казалось, что у него отнимают что-то родное, лично ему принадлежащее, которое он растил, любил и обожал без малого тридцать лет. Считал, что эта женщина, по праву, принадлежит только ему, а потом он уже решит, что с ней делать. Так он жил последние десятилетия, уверенный, что может и должен иметь всё самое лучшее и дорогое. В том числе и любимую женщину.

Хотя Дина довольно долго была исключением: дочь ближайшего друга он считал своим третьим ребёнком, помогал так, что сыновья, зачастую, не получали столько заботы и внимания. Всё правильно: девочке надо намного больше ласки, тепла, уверенности в том, что есть человек, который защитит её, никогда не предаст и не бросит. Странное дело: Смирнов не ревновал её к подводнику, переживал за её будущее, волновался за рождение Ивана, буквально тащил Дину на себе после гибели мужа, занял её работой, помог с диссертацией, был опорой и поддержкой.

Почему-то активничал, устраивая знакомство незамужней женщины с директором мореходной школы и создавая у себя в уме образ идеальной семьи, где способный воспитатель детей в паре с умной женой становится талантливым педагогом - учёным и практиком. И вот через несколько лет, по воле судеб, встреча мужчины и женщины состоялась, они остались только вдвоём... Надо бы радоваться случившемуся, а Смирнов-старший умирал от ревности и тоски. И в голове билась лишь одна мысль: "Я заберу её в Москву, она будет со мной. Неправда, от столицы ещё никто не отказывался: другая жизнь, другие возможности..."

Посыльный стоял на приличном расстоянии, боясь приблизиться к Виктору Сергеевичу, громко сказал:

- Товарищ Смирнов, главный инженер просил передать: "Планёрку без вас начинать?"

- Нет. Беги и скажи: я иду, - ответил гендиректор, ещё раз посмотрел на зелёные в серых проплешинах сопки на противоположном берегу залива, ещё раз сказал себе: "Я заберу её в Москву!".

 

***

 

Заместитель Смирнова успел шепнуть ему: "Евгений Николаевич просил дать слово, что-то срочное по летнему отдыху детей..."

- Да, Евгений, слушаю тебя, - Смирнов говорил ровным тихим голосом.

- Виктор Сергеевич, здравствуйте! Докладываю: бумаги по детской морской базе получены, визы гор- и райначальства имеются, разрешите Константину на день подъехать к вам, чтобы всё подписать и поставить вашу и облисполкома печати. Это первое. Втрое: прошу разрешения через три-четыре дня вывезти в наш бывший пионерлагерь сто ребятишек - детей рабочих и служащих рыбзавода. С Константином детально обсуди ситуацию, вожатыми генерал нашей дивизии выделил пять солдат и майора Гущина, того самого, который работал тогда в пионерлагере. Кстати, все солдатики - с неоконченным и с высшим образованием. Костя предлагает два отряда сформировать: морской и юнармейский. Места хватит, питанием и всем необходимым завод обеспечит. Прошу вас утвердить данное предложение...

Долго молчал Виктор Сергеевич, присутствующие на планёрке - его заместители, начальники служб и производств знали: ничего хорошего такое молчание не сулит. Наконец, тем же тихим ровным голосом он заговорил:

- Евгений Николаевич, десять лет ты молчал, ни разу после того трагического лета не просил разрешения снова открыть пионерлагерь. Меня несколько лет не было на комбинате, если я тебе вдруг мешал, связывал руки, мог бы воспользоваться этой ситуацией. Нет, ты не считал проблему детского отдыха актуальной, как-нибудь, с миру по нитке, по чуть-чуть в другие пионерлагеря сколько-то детишек пристроить... Хотя мне последние годы твои рабочие всю плешь проели: как да когда возьмётесь за детей наших. Вот, приняли, наконец, решение: создавать стационар на месте пионерлагеря, с котельной, с отоплением, с причалом и дорогой до станции. Чтобы сильно не мешали строителям и в помощь им, перебазировали туда далеко не в полном составе мореходную школу, всего сто человек. Короче, есть чем занят именно столько подростков. У нас всего год с небольшим времени, в следующий сезон должны открыть стационарную морскую базу для, минимум, двухсот подростков. И тут вдруг ты, как чёрт из табакерки... - Смирнов умолк. Молчал Евгений Николаевич, опустили головы к зелёному сукну на столе присутствующие на планёрке. Продолжился разговор уже на повышенных тонах:

- Слушай сюда: никакой самодеятельности, никаких заездов! Под твою личную ответственность! Из малообеспеченных семей можешь собрать десятка два детишек. Пусть Константин их оденет, пристроит во взводах, будет незаметно... Проверю позже, как пойдут дела, к середине июля решим дополнительно, будет ли второй заезд. Всё по этому вопросу! Без обсуждения и демагогии! Побережье, рыбакколхозартели, слушаю, только по очереди и о том, что не могут решить мои заместители.

 

***

 

"Что за жизнь?! - продолжал размышлять Смирнов, спустившись с лестницы на перрон и направляясь к спецвагону, - а кому-то нравится. Ничего, думаю, сегодня-завтра скажут, когда устраивать проводы, покажут кабинет первого замминистра, может, даже представят аппарату министерства. А Сушков - качается, думаю, не только из-за возраста меня подселяют к нему, похоже, генпрокуратура вовсю раскопки ведёт, просто до северного бассейна, наверное, ещё не добрались. Слава богу, я никак не замешан здесь. А кто из наших? Начальник главка, но мне от него никаких команд не было, никому и ничего не отгружали, по крайней мере, последние полгода - год..."

До купе руководителя партии, размещённого в центре вагона, он не дошёл, проводница открыла ему вторую по счёту дверь, улыбаясь, сказала:

- Вы один поедете, располагайтесь. Зовут меня Галина, есть свежие газеты. Чай, а потом и ужин, будут чуть позже.

 

 

Глава 9.

 

Майор Гущин и его жена, Лилия, прошли территорией пионерлагеря, двое детишек - впереди них успевали заскочить во все двери старых корпусов, облазить качающийся от времени корабль с выцветшей, едва читаемой белой краской надписью: "Юный рыбак", террасу клуба с ошкуренными досками, подготовленными для покраски. Всё так интересно, напоминает о чьей-то бурной жизни с горнами, пионерскими маршами и песнями, футболом и купанием в море. Лев снял форму, в длинных чёрных сатиновых трусах, благо на Бараньем камне - никого, осторожно зашёл в воду. Дочка и сын - за ним, стоят по колено и стараются устроить отцу холодный душ.

- Лиля, помнишь, как мы здесь сидели белыми ночами? - кричал, скорее от дикого холода, чем от нахлынувших чувств, майор, плавая пока небольшими кругами рядом с едва прогретым на солнце каменным плато, - мы здесь и поцеловались, первый раз...

- Папа, вылезай, окоченеешь, - закричала дочка, - и ещё раз поцелуйтесь с мамой, прямо на камне...

-Тили-тили тесто, жених и невеста, - подхватил вопли сестры мальчишка, - тили-тили тесто...

Лилия заботливо вытерла узким походным полотенцем худое жилистое тело майора, который был ниже её почти на целую голову, сказала:

- Помнишь, как мой папа говорил на свадьбе? Целуйтесь где угодно, лишь бы вам хотелось это сделать...

- Витольд Каземирович - мудрейший человек... Но все Вышинские, как поляки, оказывается, были с перчиком... Зачем он в США уехал? Чуть всю карьеру мне не загубил... Прости, Лиличка, все мужики у вас - придурковатые...

- Даже спорить не буду! Но таковы поляки, гордая нация...

- Ой, ой, ой... Держите меня! Нация...

- Мамочка, папа, опять вы за поляков ссоритесь, - вмешалась в разговор дочка.

Спор тут же утих, Лиля с Лёвой демонстративно поцеловались. По тропинке от третьего - "взрослого корпуса" на плато поднимался Константин. Он слышал часть разговора и видел поцелуй майора и доктора, но решил сделать вид, что не заметил реплику их дочери, неестественно бодрым голосом заговорил:

- Захотелось узнать, не подбросите ли меня до нефтебазы, надо в город позвонить по срочным делам? И когда мне быть готовым?

- Мы тебя и до города подбросим, - сказал майор, - и в гости к нам приглашаем, переночуешь, поешь Лилиного домашнего борща, хотя и тётя Шура отменно готовит... Правда, Лилечка?

- Конечно, Костя, - тут же отреагировала доктор, - будете знать, где мы живём, ключ дадим запасной, мало ли, надо будет приехать к начальству или задержаться в городе по какой-то причине, - она лукаво улыбнулась.

- Спасибо, думаю, не потребуется, не до того сейчас... А на выходной как-нибудь съездим все вместе. Сейчас курсанты пообедают, приглашаю вас в столовую, отдохните в гостевом доме, а там видно будет...

- Надо обстоятельно поговорить по всем вопросам второго, юнармейского отряда, - сказал майор, - мне предстоит разработать инструкции для солдат - вожатых по взводам, общее руководство отрядом, в общем, начать и кончить... А когда Евгений Николаевич собирается вывозить детей?

- Пока не знаю. Я просил его согласовать со Смирновым и тогда примем решение: он по отправке (всё же сто детишек), мы - по приёмке здесь. Хотя у нас всё готово, только кубрики в корпусах протопить и продукты на двести человек завести.

- Всё понял, - чётко, по-военному, закончил майор, - надо до конца рабочего дня успеть к телефону директора. Водителя покормим?

- Лев, подобных вопросов не должно быть. Ты теперь мой заместитель, сам принимай решения. Конечно покормим...

 

***

 

После обеда дети майора успели час поспать в гостевом доме, потом умылись прямо в заливе, намочили рукава одежды, за что им обоим досталось от строгого отца. Все, вместе с Константином, переодетым в ветровку, парусиновые брюки и кеды, направились к тёте Шуре на полдник: пили чай с домашним печеньем, не могли удержаться, чтобы не съесть по парочке свежих поджаренных сырников. Из-за стола - еле выбрались.

- Ничего-ничего, - утешала повариха отца семейства, - по дороге сбегаете в кустики, посикаете, сейчас тихо на дороге... Но зато сытые поедете домой.

Дочка прижалась к маме на заднем сиденье, мальчика посадил на колени отец. Тот прилип к окну, смотрел на дорогу, которая петляла по сосновому мелколесью: мелькнули два блюдца озёр с пресной водой, хотя они и были соединены с заливом, но здесь водилась пресноводная рыба - плотва, уклейки, окушки и даже щурята... Видимо, утки переносят рыбью икру, а подземные каналы сообщения с морем не изучены, во всяком случае, морская рыба здесь никогда не попадалась. При всех ухабах и оползнях неремонтируемой за последние десять лет дороги до станции доехали за двадцать минут. Костя попросил высадить его, до нефтебазы собирался дойти пешком. Солдат получил от майора незаметный тычок в бок, не повернув головы, поехал к высоким металлическим воротам, видимым за полтора-два километра от станционных путей.

- Мне зайти с тобой? - спросил Лев.

- Нет-нет, я хорошо знаю Холика Абдуназаровича, нет проблем... - Сказал Константин. У ворот вышел из машины, попрощался с семейством майора, добавил:

- Держи связь с директором завода, Лев, со мной - по рации. Ждём продуктов, с запасом, дня на два-три. Продублируй, если вдруг я сейчас не застану Евгения, заскочи к нему завтра, на всякий случай. И день прибытия нужен. Лучше бы автобусы наняли, надо-то всего три штуки, не больше... - и не оборачиваясь, прошёл к КПП (контрольно- пропускной пункт).

Начальник базы был на территории, завприёмной - Светлана, хорошо знала пионерлагерь, его начальника, тут же вызвала заводскую телефонистку, передала трубку Константину. Голос Евгения Николаевича прорывался сквозь помехи на линии:

- Кость, дело дрянь... Для меня, детей, их родителей - рабочих. Смирнов категорически запретил вывозить смену в сто человек, только по пять пацанов из малоимущих семей разместить во взводах, чтобы растворить их в общей массе. Итого двадцать мальчишек я могу привезти... Это несправедливо, Костя, нечестно, в конце-то концов! Это наш, родной пионерлагерь, мы здесь с войны отдыхали... Впрочем, о чём я? Повторяюсь, сам себя завожу. Ты дай мне подумать, собраться с духом. Ты знаешь, не сегодня-завтра Смирнов уедет в столицу, первым замминистра будет. Что это значит? Не до нас ему будет: перед ним сотни таких предприятий, как моё, десятки тысяч работников... Надо проявить твёрдость духа, принять решение нам самим и вывезти детей... Документы на морскую базу готовы, приезжай завтра ко мне, я созвонюсь с Дианой Иосифовной, с главным инженером комбината, пока Смирнов в столице, мы успеем ввести тебя в должность. И тогда я с тобой заключу соглашение: ты мне разрешишь привезти сто детишек, обеспечишь им отдых на территории морской флотилии. Для Смирнова я буду недосягаем (пусть останусь эдаким дурачком - недотёпой), а дело сделаем и уволить меня будет не за что... А, Кость, подумай до завтра? И приезжай: я тебя с оказией заброшу в облцетр.

Константин хотел спросить: "А я останусь козлом отпущения?", но не стал задавать этого вопроса. Он понимал, что должность директора завода - это не опереточная флотилия, как у него, хотя он и числился в кадрах как директор центра по подготовке специалистов рыбной промышленности. Так было положено для реестра, чтобы платить зарплату и немаленькую: он приравнен к начальнику службы. Но форма и прочая атрибутика, он знал, это - "потешные войска": уйдёт Смирнов, придёт новый директор и разгонит их всех за пять минут не только с флотилией, ЮМШ, но самим центром.

- Утром будь на связи, - сказал директор,- а я постараюсь договориться с оформлением документов... Выедешь ко мне с продуктовой машиной.

 

***

 

Светлана поняла, что Константин просит соединить с домашним телефоном, когда пошли гудки, она вышла из приёмной, сказав, что будет в соседнем кабинете.

Дина молчала. Телефонистка на другом конце провода сказала, что можно повторить звонок через полчаса. "Есть другой номер?" - вдруг спросила, видимо, посочувствовав Константину. Не надеясь застать Дину на работе, он всё же продиктовал её служебный телефон. Опять долгое молчание. И тогда назвал квартиру её родителей.

Ответила Роза Львовна. Голос ровный, но надменный: она давненько не общалась с телефонистками межгорода. Константин несколько смутился, но успел проговорить:

- Извините за беспокойство, здравствуйте. Это Константин Смирнов из детской флотилии, с Беломорья. Диана Иосифовна дала мне, на всякий случай, этот телефон, если будет срочная информация...

- Здравствуйте, молодой человек. У Дианы есть собственная квартира, здесь она - любимая дочь и гостья. Обещала сегодня заехать, но когда - не ведаю. Что ей передать?

- У нас нет телефонной связи, звоню с соседней станции, за пять километров от нас. Если можно, передайте: я завтра привезу документы на подпись, должен вручить их лично Диане...

- Всё? Эту информацию нетрудно запомнить... А вы в курсе, молодой человек, что Виктор Сергеевич уехал, минимум, на неделю в Москву? Ведь кто-то должен подписать документы вместо него? - спросила Роза Львовна, но по интонации Константин почувствовал, что разговор пора заканчивать.

- Спасибо вам, ещё раз извините, что побеспокоил. Все разговоры с ним вёл Евгений Николаевич, директор рыбзавода. До свиданья... Да, вот - главное: передайте, что я её очень люблю... - вдруг выпалил Константин и умолк.

- Хм-хм, однако, молодой человек... - донеслось с противоположного конца трубки, - оказывается, вы смелый человек. Никак не могу сообразить, чего больше в вашем поступке: отчаяния или циничной наглости?

...Он первым положил трубку, подошёл к гигантскому окну в приёмной, стал смотреть на залив, где два буксира-трудяги подтягивали танкер средних размеров к рукаву - причалу. Справа, прямо из-за мысочка полуострова, выглядывал из зелени третий корпус пионерлагеря, белел какой-то неестественной мраморной белизной Бараний лоб, а забор, построенный Степаном Петровичем и солдатиками, выглядел игрушечным загоном для домашних животных. Белая красавица "Формоза" стояла на внутреннем рейде прямо посредине фактории: судну удобнее находиться на относительном просторе, чем выдерживать приливы и отливы у старого покосившегося причала. "Дина, моя милая дорогая Дина, - думал Константин, - мне совсем не стыдно перед родителями за слова и за поступок, к которому я был не готов, но так уж получилось... Я, действительно, очень тебя - люблю..."

 

 

Глава 10.

 

Хлопоты первых дней жизни ста юнморов, недосыпы, нервное напряжение, реакция Смирнова-старшего, связанная с созданием второго отряда, игра "под дурачка" директора рыбзавода вымотали Константина настолько, что большую половину дороги в облцентр он проспал. Водитель не первый раз ехал по трассе, вёл машину профессионально, уважительно относясь к пассажиру, хотя до того он никогда и никого кроме охранника не брал в кабину. Груз - специальный, именовался - балычные изделия, к нему погрузили пару сотен банок с красной икрой. Директор сам провожал машину, сказал, что поездка внеплановая, о ней никто не знает, поэтому обойдётесь без охранника, но предупредил всё же: будьте осторожны.

Города с дорожными знаками ГАИ водитель боялся настолько, что без обсуждения маршрута сразу подъехал знакомыми улицами к воротам комбината. Но попрощались тепло, прежде, чем он заспешил въехать на охраняемую территорию. Сказал лишь: "Рисковали, чай, тут не одна сотня тысяч рубликов заложена... Но директору виднее, особый, значит, ты человек Костя, если он мне вместо охранника впервые всучил пистолет и тебя..."

Общежитие располагалось, в принципе, недалеко от проходной: надо подняться в сопки, на второй ярус застроек, где шлакозасыпные двухэтажные бараки, правда, с туалетами и душевыми кабинами внутри помещения и огромными кухнями на семь-восемь газовых плит, создавали какой-никакой домашний уют. В комнате Константина кроме узкой военной койки, тумбочки, столика для двоих с двумя же стульями и большого гвоздя, вбитого с внутренней стороны двери с вешалками для костюма, пальто и куртки, ничего не было. Он ещё в дороге решил всё же надеть сравнительно недавно купленный тёмно-синий костюм с рубашкой и галстуком, черные осенние ботинки-сапожки с молнией и муляжными шнурками, выбрать, по погоде, пальто или финскую куртку с капюшоном. Евгений Николаевич при прощании рассказал, как добраться до "бюро пропусков" исполкома, где ожидает заказанный на Костю пропуск, и номер кабинета Дианы Иосифовны. После такой информации лишних вопросов не задают: значит, с ней созванивались и его ждут.

 

***

 

Коридор длиннющий, стены светло-кофейного цвета, через каждые пять-шесть метров, слева и справа, двери, встречаются двойные, с фамилиями хозяев на латунных табличках, прибитых рядом на стенку. Увидел знакомую надпись: "Главный консультант - начальник юридического отдела облисполкома тов. Вострецова Д.В." Константин автоматически поправил галстук (пальто снял в гардеробе), собрался с духом и постучал в дверь. Кабинет ответил неприветливой тишиной. "Приехали, - подумал он, - куда мне деваться и скоро ли вернётся хозяйка?" Мимо проходила молодая симпатичная женщина, посмотрела на посетителя, сказала, притормозив движение на секунду: "Видела её в буфете, пройдите в холл в центре коридора, там кресла, подождёте минут пять..."

Костя не успел поблагодарить, как говорившая с ним сотрудница скрылась в соседнем кабинете. Он ещё минуту-другую, переминаясь с ноги на ногу, постоял у двери и поплёлся к центру коридора.

- Стоять! Ни с места! - к кабинету почти бежала Дина. - Так и знала, что прозеваю тебя из-за чёртового обеда... Но столовая закроется через полчаса, а дома у меня - шаром покати, - в руках она держала солидный пакет, видимо, с продуктами и полуфабрикатами, - здравствуй, Костя!

Он почувствовал что-то такое родное в знакомом голосе, уловил эти низкие тона, наполненные чувствами, ожиданием, страстью, что не медля ни секунды прямо в коридоре обнял женщину, прижал её голову к груди, стал целовать глаза, щёки, наконец, добрался до губ, которые ответили поцелуем. Она прошептала, оторвавшись от его губ:

- Я на работе, увидят... Неприлично так-то себя вести.

- А я - твой родственник, сто лет тебя не видел... - тоже шёпотом сказал он и засмеялся счастливым смехом.

Дверь открывали вдвоём, ключ оставили снаружи, почти одновременно вошли в широкую дверь. Константин заговорил первым:

- Боженька свидетель, как я скучал и как я тебя люблю, Дина...

Она закрыла ладошкой, узкой, тёплой, его рот, ответила:

- Мне уже передали твои слова о любви... Мама, конечно, пережила минуты ревности, но поняла позже, что только мужчина может так сильно и проникновенно сказать о любви. Это её слова, а я маме верю больше, чем себе... И я поняла, что полюбила тебя... Давай присядем, переведём дух. Я не могла найти места после вчерашнего звонка Евгения, практически не спала, так, какое-то полузабытье, представляла, как ты трясёшься почему-то на грузовой машине... - она продолжала говорить, успевая разложить содержимое пакета в стенку - холодильник, выдвинуть стулья у приставного столика, прижатого к большому письменному столу из дубового шпона, тёплого светлого цвета, силой усадила мужчину и сама села рядом. На большом столе зазвонил телефон. Дина бросила:

- Ничего, подождут... Я ещё не вернулась с обеда.

Константин смотрел на неё, не мог наглядеться, добровольно молчал, потому что ему страшно хотелось слушать её голос, просто слушать, не вдаваясь в смысл произносимых слов. "Она точно сказала, что полюбила меня тоже, - дошло, наконец, до него, - по-лю-би-ла! Полю-била! Мне больше ничего не надо. Какие-то бумаги, выезды-приезды гостей, директорские должности, карьера, какая-то имущественная ответственность... Всё потом, когда-нибудь. Сейчас главное - она меня любит... Значит, она меня любит!"

- Ты ведь без обеда... Я сделаю чай, у меня есть батон белого хлеба и много-много всякой колбасы, накормлю тебя хотя бы бутербродами. А вечером - устроим пир горой с фаршированным перцем и жареной сёмгой. Мне принесли рыбину на пять кило, не поверишь, какая она большая и красивая - Дина не сказала, что сёмгу при прощании передал Смирнов-старший, когда возвращались из пионерлагеря и когда он понял, что его не пригласят на ужин в квартиру молодой женщины. Рыбу она передала родителям, но те, заморозив, снова засунули её в холодильник дочери, - но сначала давай закончим работу с бумагами. Я покажу тебе, как оформить доверенности, где надо расписаться, лично тебе, чтобы позже я всё заверила у нотариуса...

Дина опять промолчала, не стала говорить любимому человеку, что Смирнов запретил своему заму подписывать документы на создание базы отдыха для курсантов ЮМШ и утверждение Константина директором. Он не отказался от своих слов, "просто решил ещё немного подумать до возвращения из столицы". Но он не знал, что "придурковатый" Евгений, получив подписи местных властей, вышлет Константина с оказией в облцентр. "Пусть будет так, - думала Дина, - пусть весь пакет хранится у меня, со всеми печатями и визами... Но останется, правда, главное: милость хозяина на открытие базы или он намеренно сожжёт все мосты... А Костя, что Костя, в любом случае, вернётся к детям и вместе с директором рыбзавода они потихоньку начнут с дороги ли, с причала на заливе или с котельной перестраивать жизнь бывшего пионерлагеря. Даже если не будет подписано никаких бумаг, комбинат и завод до конца лета должны обеспечить жизнь и безопасность, как минимум, ста юнморяков. С этим не шутят: Смирнов лучше нас всех понимает, сам работал когда-то директором пионерлагеря".

 

***

 

Они ехали по городу на служебной "Волге", в которую Дина загрузила пакеты с едой, какую-то сумку с одеждой и Константина, а документы, естественно, оставила на хранение у себя в сейфе. Район застройки, который прозвали в народе "дворянское гнездо"и где исполком давал жильё своим сотрудникам, он знал хорошо: рядом, в подвале кирпичного дома, размещалась ЮМШ. Строители обустроили микрорайон, сравняв с землёй старые бараки, отсюда открывался прекрасный вид на залив, на суда, стоящие на рейде, но из-за выступа сопки почти не было видно причалов с суетой катеров и буксиров, с разгрузкой и погрузкой работяг - траулеров, с непрестанно передвигающимися по рельсам гигантскими портовыми кранами и железнодорожными вагонами-рефрижераторами.

- А сына нет дома? - спросил, в первую очередь, Константин, когда они подошли к двери квартиры на пятом этаже, - я хотел с ним познакомиться...

- Он у мамы, до выходных два дня, придётся потерпеть, чтобы не срывать его из секции плавания и специальной шахматной школы... Иван такой умный, взрослый и большой, что мне иногда кажется, он не мой сын, не могла я такого родить... Я вас обязательно познакомлю, но, видимо, уже в другой приезд. Или мы вдруг выберемся с ним к тебе, приедем на несколько дней, пусть посмотрит, как живут юные моряки.

Константин дал Дине возможность закрыть дверь, снял с неё плащ тёмно-василькового цвета, который очень гармонировал с её карими глазами и буквально смоляными волосами, начал целовать шею, щеки, нос, добрался до губ, шептал что-то ласковое, бесконечно повторяя: "Люблю, любовь, любимая..." Дина поняла, что ужин откладывается на неопределённое время по независящим от хозяйки проблемам, обвила шею мужчины руками, буквально повисла на нём.

Он взял её на руки, умело, легко, зашагал по холлу, догадавшись, что спальня - в дальней комнате. Положил на широкую светлого дерева кровать и стал как-то неуверенно и неумело расстёгивать пуговицы на её деловом костюме. Она встала, буквально сбросила одежду и бельё, помогла раздеться ему, вдруг запутавшемуся в костюме, рубашке и трусах. Дальше наступил рай, если такой вообще существует... Дина давно не была так счастлива, так благодарна человеку, который не просто говорил слова любви: он любил её каждой клеткой мускулистого тела, позволяя чувствовать свою причастность к совсем ещё недавно чужой и вдруг ставшей такой родной человеческой жизни.

Она гладила волосы на его голове, потом затихала на мускулистой руке, мимолётом, вскользь, целовала щёки и лоб, всё же давая ему возможность отдохнуть от их ненасытной любви. Но Константин вдруг стряхивал дрёму, снова и снова ласкал Дину руками, губами, всем своим горячим молодым телом. И они снова улетали...

Проснулись почти одновременно, монитор на телевизоре показывал почти десять часов вечера. Дина заулыбалась, вспомнив, что обещала накормить своего мужчину шикарным ужином. Спросила:

- Начнём готовку? Мне нужно около часа времени, но сёмгу лучше оставить на завтра, поедим фаршированный перец из нашего буфета... Ты будешь белое или красное вино?

- Мне лучше не экспериментировать, - сказал Константин, глядя прямо в глаза Дине, - да, я знаю свою норму, могу контролировать себя, но у меня есть ты и это намного лучше любого вина. А ты, пожалуйста, выпей, сними усталость, не отказывай себе в удовольствии, тем более, меня ты ничем не обидишь и не ущемишь моё мужское самолюбие...

- Хорошо-то как, мне больше достанется, - пошутила Дина, встала и голая прошла к бару, вмонтированному, похоже, в румынскую стенку, светлую, под цвет кровати. Она достала начатую бутылку - сухого красного бордо, налила полфужера и с явным удовольствием сделала несколько глотков. Повернулась к Константину, всё ещё лежащему на кровати, увидела, какими влюблёнными глазами он смотрит на неё, снова заулыбалась, почувствовав, как не только тепло от вина проникает в тело: её всю наполняет чувство счастья, восторга и радости за обретённую любовь. Она поставила фужер на приставную тумбочку и буквально нырнула к Константину под одеяло. Целовала его тело, добралась до лица, буквально прошептала в ухо:

- Боже мой, как я люблю тебя... Как я счастлива, мой самый дорогой, любимый человек. Никому я тебя не отдам: ни начальникам, ни карьеристам, ни подлецам... Я всё сделаю, чтобы ты был счастлив. Рожу тебе девочку... и ещё мальчика. Мы будем самой счастливой семьёй на долгие годы, навсегда.

Мужчина повернул голову к окну, занимающему полстены, спрятал лицо в разметавшихся по кровати волосах женщины и старался не дышать, чтобы она не услышала спазмы, сжимающие горло, а главное, не увидела слёз, буквально заполнивших глаза и бегущих по щеке к уху и дальше - на подушку. Это были слёзы радости, той радости, которая не могла удержаться в его душе и выплеснулась наружу.

 

***

 

Глубокой ночью, часов около четырёх, Константин, посмотрев на спящую Дину, встал с кровати, подошёл к окну, тихо, по миллиметру, раздвинул одну из штор и замер, буквально остолбенев от увиденного: в лучах восходящего солнца кружились крупные, абсолютной белизны, снежинки. "Вот и новый год в июне... Но это, наверное, всё же к счастью, к новой жизни, к обновлению", - думал он, разглядывая миллионы беспрерывно кружащихся мохнатых парашютиков.

 

 

Глава 11.

 

Шофёр с рыбзавода, боясь города, умчался назад той же ночью, когда Константин в квартире Дины стоял у окна и обалдевший смотрел на снежную метель в июне. Снежинки искрились в лучах солнца, практически незаходящего на ночь за сопки. Наступил период отпусков, начался поголовный выезд на юг жителей, которые буквально забили не только поезда, самолёты, в пятеро увеличившие пассажиропоток, но и автобусы межгорода работали с максимальной загрузкой: билеты разобраны, как минимум, на полтора месяца вперёд.

Дина видела, как мрачнеет любимый человека, мучаясь от неопределённости и чувствуя ответственность за оставленных в пионерлагере детей, хотела сначала успокоить его, сказав, что там есть начальник ЮМШ Никитин, Кирьянов, завхоз, не даст ему задурить, есть, наконец, начальник практики - капитан "Формозы" Орликов. Но он ничего не хотел слышать, твердил, что дети без дела и присмотра - страшная вещь, сродни самоубийцам. Тем более, кругом вода, станция с - поездами и незакрытыми от посторонних путями. И ещё она понимала: если сейчас скажет, что документы о создании базы детской флотилии и приказ о назначении Константина не будут подписаны до возвращения из столицы Смирнова-старшего, то добьёт его окончательно. Поэтому молчала. Наконец, приняли такое решение: Дина достанет бронь исполкома на ближайший поезд, а документы на комбинате и в исполкоме подпишет сама, спецсвязью переправит копии Евгению Николаевичу на завод и в местную власть.

Они не стали спускаться на перрон, попрощались на боковой безлюдной площадке возле вокзала, долго стояли, прижавшись друг к другу, молчали. Наконец, Константин, обхватив голову женщины ладонями и глядя ей в глаза, сказал:

- Я умру без тебя... Второй раз не рождаются... Да мне это и не нужно будет...

Дина смотрела на его обветренное бородатое лицо, видела боль и тоску в глазах и ничего не могла ответить. Ей казалось, что она не сможет выразить свою любовь словами и что любить можно не только ушами. И всё же сказала:

- Неужели ты не чувствуешь мою любовь к тебе? Ты можешь вообще никуда сейчас не ехать, оставайся у меня... Пока нет документов о твоём назначении - мы начнём новую жизнь, с чистого листа. Я возьму отпуск, улетим втроём на юг: ты, я и Иван, тёплое море и солнце, мама и отец прилетят чуть позже... Господи, как все будут рады! Осенью сыграем свадьбу, только для своих родных и друзей... Пойдёшь в школу, педагоги везде нужны, какие проблемы, откроешь свой морской кружок, я видела шикарные модели кораблей на выставке...

Теперь уже Константин осторожно прикрыл ей рот кончиками пальцев, улыбнулся, как бы подытожил разговор:

- Я люблю тебя больше, чем саму жизнь. Это главное. Но мне сейчас надо увидеть детей, убедиться, что у них всё в порядке. А потом уже будем принимать только наши решения. Согласна? Целуй Ивана, расскажи ему обо мне... - он поднял воротник куртки и направился к перрону.

 

***

 

Обычный дополнительный поезд, плацкартный вагон, место у Константина недалеко от туалета, на боковой полке. В Беломорье прибывают на рассвете, ночью всё же можно вздремнуть, чтобы не потерять день приезда. Многие пассажиры не стали тратить время на ужин, разобрали постели, угомонили детей и сами, утомлённые проводами, засопели. В четырёхместном купе напротив Константина уже дулись в карты. Он сразу понял: трое картёжников-кидал обыгрывают одного лоха. Мужичок вылетел из-за столика настолько быстро, что его никто и не заметил из пассажиров. А Костя раздумывал: стоит ли разводить канитель с постелью, не проще ли эти четыре часа подремать, сидя на скамье.

Картёжники вышли на промысел: делали всё тихо, но нагло и профессионально, буквально через полчаса уже вели двоих любителей "подкидного дурачка" из соседних вагонов. Проводница в заботах, будто порхает по вагону, не видит костиных соседей, мало ли, кто чем занимается в поезде, ну, играют, никому не мешают и то хорошо. С парочкой любителей карт они провозились немного дольше, даже выходили покурить в тамбур. За стеклянной перегородкой он увидел, как двое рассовывали, видимо, запасную колоду в рукава одежды, в незаметные для простого глаза кармашки на пиджаках.

...Константин несколько раз засыпал, забившись в угол сиденья, дремал на руках, сложенных на приставном столике. В этой самой удобной для сна позе он проспал больше часа. Проснулся от разговора на повышенных тонах, увидел, как молодой, видимо, штурман в морской форме с нашивками на рукавах пытался что-то доказать сплочённому коллективу картёжников. Костя посмотрел на часы, порадовался, что до его станции оставалось меньше часа езды. "Хорошо, что с собой нет никаких вещей, - подумал он, - одна сумка из болоньей ткани, в которую Дина набила бутербродов, уложила китайский термос с чаем. Сейчас уже не стоит её распаковывать, на станции поем основательно, пока дождусь автобуса до завода".

Моряк прихватил одного из картёжников за грудки, почти кричал:

- Ах вы, подлецы, картами обменивались, я видел весь ваш мухлёж... Верните деньги по-хорошему, я играл честно, верните деньги... Хуже будет, щас на вас братву натравлю. С траловым флотом нельзя шутить, сотрём вас в порошок!

Удары посыпались на его голову со всех сторон, трое шулеров били парня с азартом, свалили с ног, буквально запинали его под приставной столик, за которым сидел Константин. Он не удержался, оттолкнул одного картёжника да так сильно, что тот, ударившись головой о железную ступеньку верхней полки, свалился на пол без движения. Один из них, похоже, старший, вынул финку, пошёл на Костю. Он пытался открыть дверь в туалет, тщетно, её закрыли или проводница, или кто-то из пассажиров. Взмах рукой и финка врезалась в картонную перегородку между двух купе: Костя в последнюю секунду едва успел увернуться, но удар в челюсть мужика успел сделать, того развернуло на месте, он крякнул, но на ногах устоял. "Ясно, от следующего удара мне не увернуться, надо выскакивать в тамбур, - лихорадочно оценивал ситуацию горе-защитник моряка, - дорогу к купе проводницы закрыл второй картёжник..." У него в руках оказалась заточка из напильника.

Константин выскочил в тамбур, хотел заблокировать дверь, не успел, бандит подсунул ногу, уцепился рукой за косяк. И всё время тыкал ножом в дверной проём, страшно матерясь и рыча, словно сумасшедший пёс. Костя чуть приоткрыл дверь, собрал все силы и так двинул ею по косяку, что картёжник завизжал от боли, медленно сползая на пол, наконец, заорал:

- Ты - труп! Я тебя прикончу, с***... Порежу на ремни, паскуда!

На дверь уже напирали оба преступника, но полностью открыть не могли, поскольку один из них сидел в проёме, загородив проход. Константин дёрнул ручку двери, ведущей в следующий вагон, та медленно стала открываться. "Боженька, помоги, неужели открыта..." - в его голове лихорадочно пронеслась мысль о спасении. Он вытянул дверь на себя, отчётливо видя, как на самом малом ходу поезд огибает пути какой-то станции, на которой не собирался останавливаться.

Входные двери следующего, купейного, вагона открылись беспрепятственно. Дверь проводника - почти распахнута, на двух полках спали мужчины, на нижний - в форме проводника. Константин закричал:

- Проводник, проснись, в соседнем вагоне картёжники устроили поножовщину! Щас будут здесь... Гонятся за мной!

- Кто, зачем картёжники здесь? - мужчина в форме соображал быстрее, чем говорил. Его руки уже тянулись к местной рации, - щас вызовем милиционера... Сань, а Сань проснись, - толкнул он соседа на верхней полке, - Ирка, сучка, всё-таки пригрела картёжников... Они уже с ножами бегают, вот пассажира надо спасать!

Второй проводник оказался на удивление маленьким мужичонкой, выпрыгнувшим из-под одеяла в трусах и майке и что-то бормотавшим себе под нос. Он стал торопливо одевать форменные брюки, рубашку и френч. Со связью - не ладилось, кажется, рация даже не включилась. Проводник сказал, торопливо:

- Беги в последнее купе, там Степан должен быть, тряхни его хорошенько! - и вышел в коридор, освободив проход напарнику. Затем рукой резко затолкнул Константина в освободившееся купе, - сиди тут, не высовывайся, я попробую разобраться, - и, захлопнув дверь, провернул ключ в замочной скважине. Костя буквально упал на полку, увидел на столике начатую бутылку с этикеткой минеральной воды, жадно глотнул содержимое из горлышка и только тогда понял, что это водка. Закашлялся, его замутило, но всё же загасил в себе рвотные позывы, отдышался. В коридоре кто-то разговаривал на повышенных тонах, слов невозможно понять, но крик стоял приличный. Повернулась рукоятка, дверь открылась, раздался зычный голос:

- Выходи на опознание! - в купе заглянула большая голова в милицейской фуражке, - я тебе говорю, выходи!

Константин увидел живописную картину: один картёжник лежал со связанными руками на полу, в грудь второго лежащего упиралось колено старшины милиции. "Как он умудрился из такой позы открыть дверь в купе, заглянуть и отдать команду, уму непостижимо", - подумал пострадавший, пробираясь в коридор сквозь лежащих мужиков.

- Узнаёшь их? - спросил строгим голосом милиционер, - они в карты играли с пассажирами? - и, ухватив старшего из игроков за жидкие волосики, повернул его голову к Константину.

- Они, - сказал Костя, - у них финка была и заточка... Надо проверить моряка в том вагоне, жив ли, его запинали под боковое сиденье, на меня махали ножом, еле увернулся...

- Врёт, падла! Это его финка, - завопил картёжник, - нас хотел замочить, деньги требовал с нас, мирных пассажиров, едущих с заработков... Он нас подчистую ограбил, все деньги забрал: и у нас, и у морячка.

- Так, интересно... - сказал старшина, снял фуражку, протянул её проводнику, зашедшему в купе и опустившемуся на полку, чтобы отдышаться, - значит, говоришь, это он... - посмотрел на Костю, - обчистил вас, стал деньги выбивать, угрожая холодным оружием? А моряк кто, где он?

- В соседнем вагоне, - сказал шулер, - он его под сиденье загнал, бил ногами. Вон, бугай какой, одного работягу из нашей бригады трахнул головой о металлическую ступеньку, тот до сих пор лежит без движения...

- Что ты мелешь, скотина?! - глаза Константина сузились до щёлочек, - где финка твоя, посмотрите, на ней его одного отпечатки пальцев. И у второго заточка в руках была, из напильника сделанная... Куда ты её дел?

- Так, Михалыч, - обратился милиционер к проводнику, - ты сходи в тот вагон, посмотри всё визуально, найди моряка, приведи сюда, если он сможет идти... Узнай, кто валяется на полу без сознания. А ты, Саня, помоги мне этих работяг обыскать... Ты, - обратился он к Косте, - пройди в купе, сидеть тихо, дёрнешься, я тебя пристрелю... Шайка-лейка, все - одного поля ягода.

- Товарищ старшина, я пограничник в прошлом, старший сержант запаса, - заговорил Константин, - работаю сейчас директором пионерлагеря здесь, недалеко, рядом с нефтебазой... Её начальник, Холик Абдуназарович, может подтвердить мои слова. А директор местного рыбзавода, Евгений Николаевич, своим приказом назначал меня в пионерлагерь... Вы проверьте, пока мы не проехали нашу станцию.

Милиционер дрогнул: то ли он был здешний, приставленный к поезду на этом отрезке пути, а значит, знал упомянутые фамилии, то ли так убедительно говорил Костя, но уже спокойнее сказал:

- Михалыч, - обратился он к проводнику, - вызывай наряд милиции с узловой станции, пусть ждут у твоего вагона. Да, опера попроси, надо место происшествия осмотреть, - и он решительно набросил удавку на руки старшего картёжника, - вот так-то - будет надёжнее.

Вдвоём с Саней они затащили картёжников в купе, где Михалыч уже разговаривал с дежурной по станции.

- Следите за ними, - сказал старшина, - если что, бейте по башке тяжёлым предметом... А мне надо срочно место происшествия осмотреть. Ты, пограничник, пойдёшь со мной. И не вздумай шутить, второй раз предупреждать не буду, пристрелю...

- Да что же это такое: то картёжники угрожали убийством, то вы, старшина, пистолетом пугаете... Я на Даманском воевал, повидал на своём веку пуль. А уж с этой шпаной как-нибудь справился бы!

Константин шёл впереди милиционера, двери между вагонами были открыты настежь, на его месте сидел моряк, обхватив голову руками. Напротив его, между нижними полками, лежал всё ещё без сознания, третий картёжник.

- Говорить можешь? - спросил старшина, - моряк с печки бряк...

Тот опустил руки, посмотрел на Константина, на милиционера, потом перевёл взгляд на лежащего на полу мужчину, сказал:

- Могу... Только я его не убивал... Это они хотели меня забить до смерти, отобрали три тысячи, все отпускные деньги... А этот парень помочь мне хотел. Они и его хотели убить...

- А кто же двинул лежачего? - спросил старшина и начал проверять пульс на его шее, - дышит, подлец...

- Значит, я, - достаточно спокойно сказал моряк, - оттолкнул его, когда они напали на меня, он ударился головой...

- Ты подтверждаешь, погранец?

- Не видел деталей, - процедил медленно, стараясь скрыть волнение, Константин, - тут приличная куча мала была. Но то, что у них - финка и заточка, своими глазами видел. Они бы здесь ни один труп оставили...

- Докуда едешь? - спросил его милиционер.

- До этой, узловой станции...

- Отлично! А тебе, морячок, придётся выйти вместе с нами... Ты один? А, ты говорил, с семьёй... Давай собирай всех и пойдём на выход... Деньги хочешь вернуть, отпуск-то только начался, как отдыхать будешь? Значит, только мы можем у картёжников забрать деньги... Ну, а то, что от жены получишь, мама не горюй, сам виноват.

 

***

В конце рабочего дня Константин встретился с директором рыбзавода, тот ждал его в кабинете. Нервничал, курил в затяжку, выпуская дым изо рта и ноздрей, словно Змей Горыныч в мультфильме. Заговорил нервно, но в глаза Косте не смотрел:

- Милиция меня терзает, просит подтвердить твои полномочия, как директора пионерлагеря... Что за хреновина с тобой стряслась?

- Длинная история... Слава богу, спасли несколько человек от смертельной поножовщины в вагоне. Разобрались в линейном отделе милиции, мне спасибо сказали, отпустили, теперь только что разве на суд вызовут повесткой.

- Не стоило меня впутывать в такие истории... И что вы не можете без ЧП? Как и десять лет назад, с войной и стрельбой...

- Евгений Николаевич, Степан Петрович по-другому думал, за детей жизнь свою отдал...

- А ты меня поучи, поучи! И впредь, никогда не попрекай меня смертью сторожа пионерлагеря. У нас с ним - разные жизни... А ты вот почитай, тебя касается, - и протянул Константину белый лист бумаги с большими красными буквами наверху: "Правительственная телеграмма", ниже, справа, обычным шрифтом - фио директора. "Текст наклеен полосками, - подумал Костя, - как телеграмму из гражданской войны получил". Начал читать про себя: "Приказом по заводу проведи Никитина директором пионерлагеря. Никаких флотилий до моего приезда(воск.) Строительство начинай с дороги, деньги я выделил. Причал и котельную будет строить городское СМУ. На обратном пути заеду, подпишу с городом и районом все документы, подготовь, согласуй. Запомни на будущее: реконструкция объекта, именуемого пионерлагерь для детей, обойдётся в разы дешевле. Отвечаешь лично за каждого ребёнка. Смирнову К.И. можешь предложить должность замдиректора пионерлагеря. Смирнов В.С.

 

 

Глава 12.

 

Переночевав на вокзале, Константин позавтракал в круглосуточно работающем ресторане макаронами по-флотски с вкусно пахнущей подливой и горой свежих овощей и отправился на торговую базу, где отоваривается машина из пионерлагеря. Водителя нашёл быстро, тот сегодня прорвался в число первых прибывших, заканчивал загрузку борта. Спросил у парня:

- Помощь нужна?

- Вовремя вы успели, - ответил тот, - собирался пораньше выехать назад, заходила тётя Шура, сказала, что продуктов всего на два обеда осталось...

- А кто же следит за порядком, разве Владимир на замдиректора по хозчасти?

- Дык, они поцапались с Никитиным, тот, вроде, удалил его из начальников.

Константин не стал затевать неприятный разговор, который явно не нравился и водителю. Уточнил лишь:

- Сразу едем или есть поручения, куда-то заехать?

- Есть, новая докторша список оставила, надо бы на аптечный склад заехать, но я без неё боюсь, напортачу... Лучше дождусь, когда она приедет, тогда и получим...

- А они с майором ещё не приехали, солдат не привезли?

- Пока нет, но дома для их проживания и для солдат уже подготовил дядя Володя...

- Как едем, по старой дороге или...?

- Пойдём по трассе, вдвое быстрее получается!

Давно не ездил по ней Константин, пожалуй, с того лета, как схоронили Степана Петровича. Он смотрел на встречный транспорт, переводил взгляд на мелколесье и кустарники на обочине дороги, думал, неспешно перебирая в памяти картины прошлого и пережитые недавно, когда уезжал от Дины. О ней он думал постоянно, особенно сейчас, когда его так унизил в своей телеграмме Смирнов. "Может, и надо было уехать с ней на море... Я официально числюсь замдиректора ЮМШ, на комбинате получаю зарплату, ношу морской китель, сдам в кадры бумажку на отпуск и до свидания, до конца лета... Даже заявление об уходе пока не надо писать. Да и деньги за официальный отпуск не помешали бы: Дина, Иван, я - недёшево обойдётся жизнь на море, даже в частном секторе..."

Шлагбаум через железнодорожные пути, как обычно, был закрыт, станция дымила походными кухнями, которые стояли закреплёнными на платформах воинского эшелона. Между вагонами бегали солдаты, где-то работала, видимо, походная радиостанция: её хозяин имел неплохой вкус, крутил "Рио-Риту", "Tango libera", "Брызги шампанского"... Константин вышел из машины, остановился у домика, разместившегося слева от шлагбаума, поздоровался с высокой статной женщиной, опоясанной широким солдатским ремнём с засунутыми за него жёлтыми и красными флажками. Она вскользь глянула на него, сказала низким, похоже, прокуренным голосом:

- Вот черти зелёные, кашу решили поесть, а до того прошёл сигнал: "Закрыть шлагбаум!". Теперь хоть тресни, пока не отменят команду сверху, будем стоять... Щас, позвоню на нефтебазу: у них поважнее командир, может отменить любую команду...

- Да, кто вам разрешит, это же военные! - сказал Константин.

- Они на привале, може, ещё час-два простоят с кашей-то, а людям - ехати надо, вам к детишкам, с нефтебазы, вон, уже три машины стоят, четвёртая, "скорая" - на подходе. Непорядок это, - и ушла в домик, плотно закрыв за собой входную дверь.

Костя облокотился на мигающую красным огоньком полосатую руку шлагбаума, наслаждался мелодией "Утомлённое солнце", несущейся из громкоговорителя, смотрел на десятки гигантских резервуаров, поставленных в шахматном порядке на песчаном берегу залива, сквозь них просвечивала голубая вода, зеленел на мысочке сосновый лес, спрятавший в своей кроне строения пионерлагеря. "Ещё чуть-чуть... И всё уйдёт, останутся дети, их здоровье, занятия с ними, спокойная, размеренная и предсказуемая жизнь... - снова думал он о предстоящих встречах в пионерлагере, - только в этом можно найти счастье: никаких потрясений, всё расписано, спланировано, детям некогда уходить с территории, иначе они могут пропустить что-то самое интересное. Неужели так трудно жить по этим банальным педагогическим правилам? Что за склоки, перетягивание каната, подставы и чёрте что... Знает ли Никитин о телеграмме Смирнова? Думаю, знает, директор уже успел переговорить с ним по рации... Ну, и чёрт с ними, был я замом, им и останусь. Надо с майором Гущиным выкручиваться: не сегодня-завтра он приедет с пятью солдатиками, женой и двумя детьми. Но я не услышал от директора завода желания вывезти ещё сто детишек, создать юнармейский отряд. Боится, панически трусит перед Смирновым... Как же быть?"

Кто-то отключил мигающие красные глаза на переезде, руки шлагбаума встали свечками, давая машинам возможность беспрепятственного проезда. Из домика вышла дежурная, помахала жёлтым флажком и первой пошла машина "скорой", за ней потянулся остальной транспорт. Костя успел сказать женщине "спасибо", прыгнул в приоткрытую водителем дверь, машина, урча на ухабах, направилась к пионерлагерю.

 

***

 

"Вот здесь Витас прибил зарвавшегося зэка, - вспоминал он, глядя на дорогу и переживая вместе с водителем за все ямы, старые и новые, образовавшиеся за последние годы, - щас будет поворот, поляна, слева выплывет блюдо первого озера. Опа, что тут делают дети? С кем они, где взрослый человек, комвзвода?"

Водитель интуитивно понял воспитателя, резко затормозил, будто зная, что дети сейчас бросятся врассыпную. Так и случилось: они стали хватать морскую робу, не одеваясь, голыми побежали в сосновый лес, близко подошедший к берегу озера. В воде остались трое подростков, на песке тлел небольшой костёрчик, шесть веток воткнутых в дёрн, которым было обложено костровище, держали небольших белых рыбин, похоже, плотвичек.

- Вы чьи, братцы-кролики? - спросил Константин, - как вы сюда, на запрещённую территорию, попали? Вам что, морского залива не хватает? Вы что, не знаете: здесь дно не могут измерить, такая глубина, а воронки - брёвна, как спички, засасывают? Господи, позор на вас смотреть: одевайтесь, дорога рядом, а если бы девчонки шли или ехали на машине? Не стыдно было вам?

Видимо, старший из курсантов, торопливо одел брюки, тельняшку, обул кеды, почти строевым шагом подошёл к Косте, громко сказал:

- Курсанты третьего взвода в количестве семи человек закончили наряд по кухне, пришли на озеро... - помолчал, подумал, продолжил рапорт, - чтоб, значит, помыться, почиститься, ну, значит, отдохнуть немного...

- А где командир взвода?

- Так, нет его, значит...

- А кто же вас отпустил сюда?

- Так, тётя Шура сказала, чтобы мы немножко отдохнули за хорошую работу, рыбёшку половили, ну, и ополоснулись, заодно...

- Здорово у вас получается. Вместо того, чтобы доложить комвзвода об окончании дежурства и попросить разрешения на купание вы по команде тёти Шуры, которую я очень люблю, тайно - за ворота, ловите рыбку, костерок разожгли и приступили к водным процедурам...

Константин посмотрел на водителя машины, махнул ему рукой, чтобы тот ехал на разгрузку, потом повернулся к детям, сказал:

- Давайте присядем, не пропадать же рыбе жареной, одевайтесь, не спеша, и поговорим заодно. А куда остальные-то сиганули, забор кругом?

- Ой, да ладно, - сказал один из курсантов, - его перемахнуть запросто можно... Или подкоп сделать: это только сверху дёрн лежит, копни и песок пойдёт, а в нём хоть метровую дыру можно сделать...

- Хорошее наблюдение, спасибо, за зоркий глаз, - похвалил курсанта Константин, - придётся укреплять забор. А вы слышали, как его строили наши ребята и солдатики десять лет назад?

- Нет, конечно, кто же нам расскажет, если мы только родились в то время?

- Хорошо, делите рыбу на всех, а я пока расскажу вам эту историю...

Константин без подробностей, но живо поведал, как осадили пионерлагерь зэки, как они уже по наглому ходили на это озеро и могли что угодно сделать со встретившимися им ребятами из пионерлагеря, как их однажды ночью подловили у залива директор и завхоз, вооружённые охотничьими ружьями, выстояли против десяти тоже вооружённых преступников, а потом гнали их до самой строящейся нефтебазы. Тогда и начали перестраивать забор. И ничего, нормальный получился...

Из леса стали появляться курсанты, сначала двое, потом ещё двое, самых несмелых, присаживались у костра и слушали Костю. Он закончил, дети молчали, настолько поразила их эта история. И что самое удивительно: они переживали вместе с рассказчиком, это было видно по глазам, невольным вскрикам, движению голов или рук.

- Ну, все в сборе? Потом, как-нибудь, я расскажу вам, как погиб от рук бандитов Степан Петрович, наш завхоз, который тоже защищал ребят. Мы сходим на его могилу. Вы уже, конечно, видели её... Ну, подъём, отделение. Костёр заливаем водой, закладываем дёрном и пошли на дорогу. Что споём?

- "Шла с ученья третья рота"! - закричали наперебой курсанты, - нет, лучше "Чайки - в море", "Три танкиста", "С добрым утром, тётя Хава, умпа-ра-ра..." Ха-ха-ха-хииии, - разнёсся над озером озорной - смех.

- Я думаю, за этот километр до базы мы все песни как раз и споём, - Костя улыбался, чувствуя, как боль последних дней потихоньку отпускает его: дети есть дети, даже в морской форме. Они всегда были лучшим его лекарством.

 

***

 

Никитин, на взгляд Константина, внешне не изменился за те дни, что они не виделись. Но будто специально к приезду своего заместителя по ЮМШ надел форму капитана - директора с адмиральским крабом на фуражке и широкой полосой на рукавах кителя.

- Что это ты нарядился? - спросил Константин, - высоких гостей ждёшь?

- Тебя жду, друг мой, ситный... Разговаривал с Евгением Николаевичем, он предостерёг: без тебя трудно пойдёт воспитательная работа, это с одной стороны. Но есть и другая сторона этого дела: тебя не оставит в покое Смирнов-старший. Вот и думаем, как с тобой быть?

- Интересные вы с Евгением ребята... - проговорил холодно Константин, - ещё вчера ждали моего назначения на должность директора летней базы, были любезны, предупредительны... Что случилось такого, Виктор, скажи, за что меня можно вышвырнуть из жизни детища, которому я отдал больше десяти лет? Разве не я шёл навстречу Евгению с его завиральной идеей собрать за неделю сто детей и вывезти на лето к нам. Неужели он да и ты не понимаете: если бы не было флотилии, которая обжилась здесь, он бы и за квартал не смог подготовить пионерлагерь к приёму детей. И майора Гущина не было бы с солдатами... Ничего бы не было!

- Ты не понимаешь? А я тебе скажу: всё решает Смирнов, но только другой, старший... Его слово - закон! Читал телеграмму? Что тогда с нас требуешь объяснений? Если ты такой храбрый, вот и требуй объяснений с него!

- Хорошо, я понял, кто есть кто в нашем королевстве... Ты против, чтобы я оставался по-прежнему твоим замом, как в ЮМШ? Нет? Значит, и здесь будем работать, как в школе: на мне вся воспитательная часть, командиры взводов, их планы, дополняющие общий план мероприятий. Я правильно говорю? Скажи, что думает Евгений по приезду оставшихся на лето в городе детей, солдат и Лёвы Гущина (его жену, доктора, думаю, мы и так заберём, не раздумывая)?

- Ничего он сейчас не станет решать, дождётся начальника, попробует выбить у него согласие, тогда и будет видно...

- Понятно и с этим вопросом: храбрость исчезает за час до приезда начальства. А что случилось с Владимиром Кирьяновым, твоим замом по хозчасти?

- А здесь обойдёмся без тебя... Я помурыжу его с недельку, а там посмотрим, чтоб не залупался в будущем, помнил, кто начальник.

- А ты знаешь, что продуктов осталось на два обеда? И почему этим занимаются тётя Шура и водитель? Мы должны наступить на собственное горло, лишь бы ни один волос не упал с головы ребёнка. Или тогда уж точно полетят все наши головы и лампасы на твоём красивом мундире, дорогой Виктор Иванович.

- Не пугай! За себя пугайся: тебе ещё предстоит встреча со Смирновым, но только старшим...

 

 

Глава 13.

 

Виктор Сергеевич Смирнов не любил столицу. Здесь ему не везло на друзей: вуз кончал в провинции, товарищи по учёбе не протиснулись в кабинеты власти, так и остались на границах четырёх океанов, хотя трое из них доросли до руководителей главков и крупных предприятий. Его бесила прожорливость, даже алчность, московских чиновников: он вынужден был брать с собой в командировку одного, а то и двух носильщиков, которые доставляли деликатесы до кабинетов старинного особняка на одном из столичных бульваров. Причём - эти подарки делались на все государственные и отраслевой праздники, несмотря на то, что по официальной заявке туда направлялись балычная продукция, икра и всевозможные консервы.

Он не любил вспоминать, как возил подарки куратору из управления региональной отчётности министерства, как ехал на окраину города в панельную девятиэтажку улучшенной планировки, как визжала от восторга хозяйка квартиры, увидев копчёные палтус, зубатку и окунь, суетилась на кухне, тащила на большой круглый стол в "зале" из пятнадцати квадратов варёную картошку, открывала магазинные маринованные огурцы и помидоры, раскладывала на четырёхспальных тарелках по ложке зелёного подпорченного салата, горошка, почему-то консервированной кукурузы и кусочки неумело разделанной селёдки. Водка стояла, как правило, в графине, тёплая с привкусом сивушного масла. Тогда Виктор Сергеевич, как фокусник в цирке, открывал свой объёмный портфель и извлекал из него пару-тройку бутылок финской водки и безумно красивую посудину с французским "Наполеоном".

Глаза министерского куратора начинали влажнеть от умиления, он хлопал гостя по дорогому твидовому пиджаку с налокотниками, но говорил всё же наставительно:

- За что тебя любим, Сергеич, так это за умение красиво жить, можешь-можешь подать товар лицом... И угостить начальство можешь: я передам нашему командиру кое-что из твоих даров, но только так, чтоб он не зажрался, ха-ха-хи-хии, - заржал довольный шуткой куратор.

- Не переживай, у него другие источники, - сказал Смирнов, - и другие размеры поставок. А это тебе, Борис, дорогой наш, Вениаминович, как нашему куратору в планово - финансовой сфере. Ты уж нас не обижай, и мы будем исправно содержать тебя в достатке...

- За отчётность - это по моей линии, тут, надеюсь, всё будет в порядке... А вот планы, лимиты и тд. - надо кое с кем поговорить, ну, сам понимаешь, не без презентов, - куратор расплылся в улыбке.

- Не обидим, передадим вместе с нашими заявками по нашим потребностям...

- Ну, за встречу, старых, проверенных в боях друзей! - куратор махнул стопку водки, заел огурцом и начал раздирать килограммового палтуса. По рукам потёк жир. Жена отобрала у мужа рыбину, показала на тарелку с нарезанными кусочками копчёной зубатки, сказала:

- Палтусик пошлём дочке, пусть побалует детишек...

"Сколько же лицемерия, - думал Смирнов, - будто первую посылку получили. На всех сторонах горизонта стоят наши главки, и все везут и везут, шлют и шлют им дары моря... Как сыр в масле катаются и всё-то им мало, мало. Но я бы не хотел оказаться на их месте, здесь даже начальник отдела - червяк, начальник главка - куда ни шло, ну, должностёнка замминистра - интересная", - он улыбался своим мыслям, а хозяин стола представлял, чему рад провинциал: попал, мол, в гости, аж, к куратору из министерства.

Пока Виктор Сергеевич был на снабженческом посту со столицей ни разу, никаких срывов не наблюдалось: зарплату людям исправно платили, реконструкцией и расширением цехов занимались, филиалы укрепляли, собственную добычу на внутренних водоёмах увеличивали (а это - в том числе, икра, царица любых взаимоотношений). Авторитет Смирнова рос, пропорционально его должностям и общественному положению, теперь в командировках он общался, как правило, с замминистра или даже руководителем отрасли. У него просили поддержки, умоляли замолвить словечко в ЦК партии или в совмине.

 

***

 

В гостинице "Москва" у него был свой номер, где он, как депутат, мог встретиться с избирателями, журналистами, высокопоставленными гостями. За ним закреплялся референт из верховного совета для поручений, ему выделялась новая "Волга", номер-люкс в загородном закрытом пансионате, в общем, исполнялся практически любой его каприз: билеты на любой вид транспорта, vip-залы на вокзалах и в аэропортах, ложи в театрах и кино, товары из любого магазина. Он получал всё, о чем может мечтать человек.

С аппаратом ЦК парии отношения складывались непросто: по неопытности, Смирнов несколько раз допустил высказывания, которые на "ура" проходили среди депутатов и в министерстве, но здесь его явно не поняли, а один из замзаведующего отделом лёгкой и пищевой промышленности даже посоветовал ему быть поаккуратнее с высказываниями. Но давить на него никто не смел: в узком кругу знали, что его выступление на совещании в совмине поддержал сам председатель правительства, с которым позже состоялась почти часовая беседа о реорганизации отрасли. Видимо, поэтому с разрывом в один год Виктор Сергеевич стал и членом ЦК, и депутатом, а это уже - прямая дорога в министры.

В номер гостиницы позвонили поздно вечером, сказали, что на десять утра его пригласил на встречу член политбюро, секретарь ЦК партии товарищ N. Что знал Смирнов об этом человеке? Только то, что он фактически второй человек в партии, говорили, что может стать преемником генерального секретаря. Заволновался северянин, не мог сообразить, зачем он понадобился на самом верху. Первой была мысль - созвониться с руководителем обкома партии, но, подумав, остыл, сказал себе: если надо, они его и без меня предупредят, тогда он пусть сам мне звонит. Достал "кондуит" со всеми выкладками, показателями по старому году, новыми цифрами, планами, отдельной строкой выписал просьбы к "родному политбюро" (знал, что многие начальники любят, когда к ним обращаются, как к господу богу или как в последнюю инстанцию). Решил, что на встрече речь всё же пойдёт о должности первого замминистра, а к этому разговору он готов. Разделся, сходил под контрастный душ, выпил рюмку коньяка "Hennessy" и лёг спать.

Всё как обычно, длиннющие коридоры, отдельный блок с рабочим кабинетом члена политбюро: мягкие дорожки, ковры в приёмной, величиной с малое футбольное поле. За столом - почти молодой человек с военной выправкой и с говорящей фамилией - Паша Бритвин. Ровно в десять ноль-ноль он открыл широкую дверь, через минуту вышел и завёл в кабинет Смирнова.

- Здравствуйте, Виктор Сергеевич... Вот вы какой, крепкий мужик! Почему-то и представил вас таким, когда прочитал стенограмму вашей беседы с предсовмина. Дельные мысли по реорганизации отрасли, ничего не скажешь. Мы потом сделали записку для заседания политбюро, ваши предложения практически вошли в неё полностью... Почему долго мурыжили вопрос, читаю в ваших глазах? Потому что взяли все направления: и лёгкую, и текстильную, и пищевую, и местную промышленности, бытовку да и торговлю туда же отнесли. А на это нужно время, чтобы всё обдумать, взвесить, обсчитать... Тут, дорогой мой, все упомянутые министерства работали, с десяток институтов было задействовано, почти полгода госплан сводил все предложения. Все эти труды войдут в основные направления развития народнохозяйственного комплекса страны... А вот реализовывать по разделам, близким к вашему профилю, мы думаем поручить вам. Это ваш конёк - рыбное хозяйство, пищевая, лёгкая, текстильная и местная промышленности, ну, и чтоб не скучно было, включили туда же бытовку. По поводу торговли - пока нет окончательного решения, пусть депутаты выскажут своё мнение: оставлять ли за ней самостоятельное министерство.

Вошёл секретарь из приёмной, придержал дверь, в неё официантка в белом кружевном фартуке и таком же нарядном кокошнике ввезла тележку на колёсиках, сервированную, как чайный столик.

- Тебе со сливками? - спросил секретарь ЦК, - Зоя, разберись с гостем, а я на минуту, приму лекарство, - и вышел в комнату отдыха.

Чай из заварного чайника, лимоны под прозрачной плёнкой, чашки тончайшего фарфора, баночки с джемом, бутерброды с копчёной колбасой трёх сортов, сахарница в виде кремлёвской башни с уложенными в боковую нишу серебряными ложками. Под занавеской, на нижней полочке тележки, стоял пузатый чайник с кипятком из специальной обожжённой глины.

- Андрей Павлович завтракает в это время, - сказала приятным, тихим голосом официантка, - вы уж, поддержите его с бутербродами, не стесняйтесь откушать нашего хлеба...

- Спасибо, конечно, нет проблем, - растерялся Виктор Сергеевич, - а чаёк можно с лимоном? И бутерброд со свиной колбаской съем...

- Вот и хорошо, я сама вам приготовлю пока хозяин принимает лекарство, - она, не спеша, сняла плёнку с лимонов, положила пару ломтиков в пустую чашку, предназначенную для Смирнова, одновременно успевая смотреть на него глазами доброй хозяйки, на салфетке приготовила три бутерброда с разной колбасой, заметила, - а сосед ваш сам любит готовить бутерброды, - налила в чашку заварки цвета тёмного янтаря, добавила кипятку и приоткрыла крышку сахарницы, - сладкое - сами положите...

Из боковой двери вышел хозяин кабинета, свет из окон падал на его белые, как лунь, волосы, уложенные со лба к затылку, сквозь них просвечивала тёмно-красная кожа на голове, глаза потухшие, усталые, хотя только начинался рабочий день. Рот большой с толстыми губами, сложенными в улыбке. Он присел на диван, приставленный к низкому столику, явно предназначенному для чайных церемоний, расположенному в углу кабинета, жестом пригласил Смирнова, сказал:

- Вижу, освоились уже, спасибо, Зоенька, перенеси всё нам на столик, так удобнее поговорить будет, - он накладывал колбасу на куски хлеба, принял от официантки чашку с готовым чаем, без лимона, с молоком, в которую та положила один кусочек сахара, - вот так зажимают меня со сладким...

Пожелав приятного аппетита, женщина удалилась, дверь за ней прикрыл секретарь из приёмной. Больше никто за час встречи ни разу не помешал члену политбюро вести неторопливую беседу. Смирнов уяснил для себя, что на министерство его ставить не будут, понял, что старого министерства как такового и его руководителя вообще не собираются сохранять, что все полномочия перейдут к союзным республикам с приоритетом, естественно, РСФСР, у которой самая мощная промбаза, флот, освоенный мировой океан по добыче морепродуктов.

- Политбюро рекомендует вас зампредсовмина РСФСР, - сказал куратор в партии всего народнохозяйственного комплекса, - это должность намного выше министерской, если не изменяет память, в вашем непосредственном подчинении будут четыре министерства и столько же различных служб с неменьшими полномочиями... Вот такое сложное хозяйство политбюро доверяет вам, товарищ Смирнов. И не зря два года мы наблюдали за исполнением вами депутатских полномочий и члена ЦК партии. Есть ли у вас вопросы, возражения, скажите, сегодня можно задать любые вопросы...

Смирнов молчал, не мог освободиться от кома, который подступил к горлу и не хотел освобождать его. Сказал почти сиплым голосом:

- Спасибо, партии, за доверие... Умру, но постараюсь его оправдать.

- Умирать не надо. Будем работать, много, плодотворно, будем перестраивать вторую часть народнохозяйственного комплекса, наиболее уязвимую, связанную с обеспечением благосостояния населения нашей великой Родины. Если возражений нет, то вас отвезут сейчас к предсовмина России, он в курсе, с ним говорил предсовмина СССР. И я, пока вы едете, скажу ему решение политбюро. Счастливо, товарищ Смирнов, успешной работы в новой должности... Да, личная просьба: не перевозите быстро семью в столицу, столько дел сейчас будет, накануне съезда партии, на котором надо утвердить основные параметры нового развития страны... Лучше вы туда на пару дней в месяц будете летать, чтоб не забыли вас, хё-хё-хё-хии... - искренне рассмеялся секретарь ЦК, пожимаю руку Виктору Сергеевичу.

 

***

 

Тёмно-серые тучи шли на набережную с северо-востока, хотя до того ничто не предвещало грозу, и вот всполохи начались за зданием гостиницы на противоположном берегу Москва-реки, постепенно перешли к комплексу Хаммеровского центра, только что отстроенному, сверкающему свежими цветами облицовочного пластика. Меркурий на круглом высоком постаменте стыдливо спрятал свои причиндалы, на которые Виктор Сергеевич всё же обратил внимание. Его машина прижалась к пешеходной дорожке у самой стенки реки, водитель с опаской поглядывал на приближающуюся грозу. Смирнов только закончил длительный разговор с председателем правительства республики и вынес точное определение: теперь он будет работать в столице, одним из шести или семи, не уловил, заместителей предсовмина. Сделано главное, понял он, деньги выделены на модернизацию нескольких отраслей, планы свёрстаны, согласованы со всеми инстанциями, теперь их надо выносить на сессию верховного совета, президиум союзного совмина, пленум, а затем и съезд КПСС. С докладом будет выступать сам генсек партии.

Виктор Сергеевич думал о произошедшем событии, как о чём-то, случившемся не с ним, а со вторым своим "я". Он даже говорил о себе, как о втором лице, который участвовал в процедуре кадрового согласования и назначения. "Не верю, чтобы тебя, заурядного провинциала, подняли на такую высоту?! Но ведь случилось же! Значит, заслуживаешь такого взлёта... Фантастического, невероятного! С простого гендира до зампредсовмина... Иосиф с ума сойдёт, но от радости, он не умеет завидовать. А первый обкома партии, предоблисполкома, они-то как это переживут? Да как-как, никак, это их теперь проблемы. Надо прощальный банкет готовить, кого, нового назначенца или старого замгендира, оставить вместо себя. Не всё у нас гладко да чисто было, ох, далеко не всё... Надо, надо только своего оставлять за себя, чтобы, минимум, два-три года потянул, а там своими грехами обрастут, никто и не вспомнит, что да как было при царе Горохе...

Он думал о семье, которую итак видит урывками, давно понял, что никогда не оставит больную жену: здесь она ничего и никого не знает, значит, придётся нанимать ей круглосуточную сиделку. Нелегко всё это будет приживаться. "Надо принимать решение по Дине, нельзя её сюда тащить, это не министерство, аппарат небольшой, все на виду, всё будет ясно и понятно с первых шагов. Люблю ли, нет не так: полюбил ли я её? Да, без сомнения, девочка моя, родная, выросла, стала женщиной, которую я столько лет лелеял и что, теперь я должен её отдать? - думал он, продвигаясь вдоль набережной, - нет, подожди, не лукавь: ты же хотел свести её с Константином, ты так хотел ей счастья... Надо успокоиться, принять честное и правильное решение. Надо смириться с тем, что она полюбила Смирнова-младшего, станет его женой. Это факт! А там будет видно: жизнь штука сложная, всё может произойти. Как про Насреддина байка звучит: или эмир, или ишак, или я всё равно помрём... Но то, что я переменился под выстраивающуюся карьеру, дело того стоит. Да, с пионерлагерем надо срочно решать, там дети, не дай бог... А на Евгения и прочих - мало надежды..."

Пройдя по набережной метров сто, он, наконец, обернулся, махнул рукой водителю, а тот - как будто ждал команду начальника: рванул с места да так, что завизжали покрышки на колёсах. Сел справа за водителем (так положено по инструкции), только успел захлопнуть дверцу и зашторить чёрный бархат занавески на окне, как по крыше машины забарабанили крупные капли дождя. Гроза надвинулась всей своей мощью...

 

 

Глава 14.

 

Расписание занятий для ста мальчишек на лето - главное, что сделал Константин ещё зимой, пришлось здорово менять. Закладывать час на освоение паруса - просто нереально и кощунственно: даже, если курсанты подготовили базу с вечера, утром, ко второму занятию, приходилось всё сворачивать, чтобы очередная группа начинала с чистого листа. Иначе, какое это обучение или практика... А голубая лагуна манила и звала, сердце замирало, когда за маленькими островками, на мелководье, кормилось небольшое стадо молодых тюленей, не обращавших внимания на проплывающие рядом с ними лодки. Курсанты старались не шевелиться, завороженные красивым нырянием тёмно-коричневых мощных тел животных и их погонями за шустрой прибрежной навагой. Самые любопытные тюлени подплывали к лодкам, выныривали практически у бортов, внимательно смотрели влажными немигающими глазами на мальчишек, потом подныривали под парусники и будто снова хотели познакомиться с незваными гостями, но уже с другой стороны судна.

Вот и получалось: час теории и отработка приёмов на берегу и час-полтора практики (выход в залив), значит, до обеда заниматься на причале, а затем выйти в море могли всего два взвода, сорок человек. Но впечатлений у курсантов - на весь день: кроме работы с парусом они успевали высадиться, как минимум, на одном из островков, осторожно посмотреть гагачьи гнёзда, побродить по мелкой гальке во время отлива и порыбачить на кишащих мелкой рыбой песчаных отмелях.

О загаре - лучше не вспоминать, сгорали по своей глупости даже опытные моряки: то крем забыл, то тельняшку вовремя не надел, а морской бриз прохладный, загара совсем не чувствуешь. Да ещё днём, при ярком солнце, вдруг начинала клевать камбала и тут уж все забывали обо всём, но что рыба делала на песке у берега, загадка, которую так никто и не смог отгадать. А по возвращении к причалу из каждой лодки выгружали по несколько килограммов пойманной рыбы. Улов тащили тёте Шуре, она складывала его на лёд в холодильнике и раз в неделю варила "курсантскую уху", так называлось это блюдо в меню.

Итак, два взвода, до обеда, были заняты выше крыши. Третий - кроме ежедневной дежурной приборки территории и спальных корпусов занимался в классе радистов, оборудованном прямо на веранде клуба, четвёртый - изучал карты и топографию на местности, в районе двух озёр, пятый взвод - познавал азы военного дела (разборка и сборка автомата, виды вооружений), готовил площадку для занятия строевой подготовкой. Рында на "Формозе" била каждый час, туда, к капитану Орликову, по утрам переправлялись на вахтенной шлюпке по трое курсантов со взвода: его штатные помощники занимались с ними судовождением, изучением двигателя, боцманским делом. График жизни курсантов, который напоминал карусель, расписание занятий никто не нарушал, только капитан-директор школы мог вносить в него какие-то изменения.

 

***

 

Построение после завтрака называлось разводом на занятия: курсанты одевали соответствующую форму одежды, кто-то держал под мышками нетолстые пластмассовые папки-планшеты, кто-то, шутя, прижимал к правому боку метлу или лопату. Директору ЮМШ докладывали командиры взводов или их заместители из числа курсантов. Все знали, что Никитин любит поспать, поэтому построением как правило занимался Константин. Он сказал, упирая на вторую половину дня:

- Прогноз на погоду хороший, после тихого часа - полуфинальные матчи по футболу, встречаются...

- Третий с первым, второй с пятым взводом, - выкрикнул бессменный судья из первого взвода Паша Аксёнов.

- Хорошо, приглашаем всех болеть, а четвёртый взвод - пойдёт в разведку, с восемнадцати ноль-ноль до ужина попробуем искупаться. Самая тёплая вода - после шести вечера, обещают аж, восемнадцать градусов. Комвзвода, согласно инструкции, выделить дежурных спасателей, лодку со спассредствами даст Владимир Степанович, наш замдиректора по хозчасти. Вопросы есть? К подъёму флага и гюйса ЮМШ - смирно! Флаг и гюйс поднять! - на "Формозе" подняли атрибуты военно-морского флота, а рында отметила время - девять часов утра.

- Ура! - заорали курсанты четвёртого взвода, когда прошли строем, - наконец-то, купаться будем! - они промаршировали вместе с мётлами и лопатами, поскольку дежурили на уборке территории. К ним подошёл Константин, спросил:

- Может, кто-то хочет посмотреть футбол? Нет проблем, купание перенесём...

- Нет, - почти хором ответил взвод, - будем первыми!

- А у нас - прямой репортаж с матча, вести будет по радио свой комментатор, послушаем... А кто, - пока тайна, вечером узнаете.

Вместе с четвёртым, дежурным, взводом Костя прошёл в клуб, решил посмотреть, как идут занятия у радистов. У входной стенки стояли две школьные доски с мелом, на нижних желобках лежали мокрые чистые тряпки. Стояли десять, по пять штук в ряд, ученических столов, на них - закреплены модернизированные аппараты Морзе. Дежурный курсант доложил комвзвода о готовности начать занятие, тот посмотрел на Константина, который быстро поднял руку: "без церемоний", обозначал этот жест. Начали с опроса, к доске выходили сразу по два курсанта, им назывались буквы, они, кто быстрее, должны были записать их азбукой морзе. Победил правый ряд, намного опередив соперников. Комвзвода принял решение: перемешал отличников с середнячками, поручил первым взять отстающих на буксир. Дело пошло живее, мальчишки вошли в азарт, не обращали внимание на Константина, начали криками поддерживать своих товарищей. "Дело закрутилось", - подумал замдиректора и тихонько вышел из учебного класса.

Солнце выбралось из густых сосновых крон, начало сушить мокрую траву и песок, отсыревшие за ночь, преобразило краски залива до светло-синих и изумрудных цветов у прибрежной кромки, на среднем острове заблеяли овцы Владимира, раздался мощный рык Нордика. "Господи, как же хорошо здесь... - Константин чувствовал, как сердце наполняется радостью, - никто не мешает: вот они, дети, вот наша жизнь без мудрствований и лукавства, цинизма и предательства... Всё ясно и понятно, всё на виду, чистые помысли, как чистое и благодатно-щедрое море. Только Дины не хватает, милой и дорогой, девочки моей. Надо опять идти на станцию, может, начальник даст позвонить по их связи. Буду звать их с Иваном сюда, хоть на неделю перед отъездом на юг, а вдруг им понравится здесь, вдруг погода до августа вполне летней будет, тогда и купаться, и загорать можно не хуже, чем на югах..." - так размышляя, он шёл ко второму и первому корпусам, - что с ними-то делать? Ясно, что за это лето отопление сюда не проведут да и котельную ещё даже не начинали... И начнут ли строить - большой вопрос, но печки работают, дров хватит на два года вперёд, так что нас ничем не запугаешь..."

Двери опломбированы, окна целы, правда, не мешало бы помыть их, но, если приедут пионеры из города, дел - на день работы, не больше. Траву скосили ребята из дежурных отрядов, нашли серпы в хозяйстве у дяди Володи, так они стали звать завхоза, отремонтировали деревянные мостки и проходы до морских туалетов. И всё сами, без всякой помощи взрослых, только под руководством того же завхоза. "Значит, на сто человек, мы, в принципе, готовы расшириться, без всякого ущерба для курсантов, - рассуждал сам с собой Константин, - и хорошо даже будет, возьмут организованные, почти военные мальчишки, шефство над гражданскими, тогда и войн, кто старше, кто младше, кто хозяин и "свой-чужой", не будет. Есть слабые, беззащитные перед морем и сложностями быта, и их надо защищать. И будут защищать. Бу-дут! Проверено: у нас не было и нет дедовщины. У нас помогают, выручают и спасают..."

 

***

 

Он свернул на мостки, обогнул последний корпус и направился к столовой. Старый полуразвалившийся причал скрипел разболтавшимися крепёжными скобами, пугал мелких рыбёшек хлюпающими по воде двумя досками, державшимися на честном слове. "Надо Володе сказать, чтоб бросил дежурный взвод на ремонт, пусть запасёт досок, гвоздей, инструмент... А главное, чтоб ребята сами сделали и увидели результаты своего труда, - до нескольких строений пищеблока оставалось меньше сотни метров, ледник с мощной ямой и толстым слоем наколотого льда излучал могильный холод, двери плотно закрыты, заперты на два амбарных замка. Потом шёл сарай - не сарай, что-то вроде ангара из гофрированного железа: в нём хранились макаронные и крупяные запасы, консервы и в углу - большой короб для картошки. Рядом с ней - короба поменьше для лука, капусты, морковки и других овощей... Для хлебо - булочных изделий сделали пристройку к самой столовой с отдельным входом, чтобы хлеб, на случай дождя, можно без опаски носить на столы обедающих ребят.

"Зайду к тёте Шуре, как она себя чувствует узнаю, нужна ли помощь ей, как с продуктами?" - думал, не спеша, Константин, но не пошёл в столовую с центрального входа, решил обойти строение берегом, чтобы посмотреть второй, низкий причал, куда прибывали крупные моторные лодки - "Доры", привозившие с завода овощи, копчёную рыбу и консервы. Для них в задней стене строения проделали метровое окно, через него продукцию перебрасывали прямо в цех столовой. От дождя смастерили навес, который козырьком прикрывал сооружение: тихо, уютно, внизу настил, сверху - вроде как крыша. Костя знал: здесь любили тайно собираться курильщики из дежурного наряда по столовой.

Шёл по настилу осторожно, стараясь не шуметь: ему ещё на повороте показалось, что кто-то разговаривает в нише под козырьком, но голос - явно взрослого человека, курящего, с хрипотцой и покашливанием. Не зря всё-таки Костя три года служил на границе: под козырьком он увидел троих курсантов, пожалуй, самых старших по возрасту, и истопника Хилтунена. Все четверо занимались онанизмом. Глаза закрыты, явно, научены старшим товарищем процедуре удовлетворения... Смотреть на них, не видящих постороннего человека, было смешно, но уж слишком нелепо и трагически они выглядели.

- Кто старший по наряду? - тихо, почти шёпотом, спросил Константин, - повторить вопрос?

Курсанты настолько остолбенели, что не знали, что им делать: то ли убирать своё хозяйство и подтягивать штаны, то ли вскакивать при виде фактически самого старшего начальника и отвечать на поставленный им вопрос. Константин видел ухмылку на заросшей щетиной физиономии истопника, будто говорившего: "Вот, ваша система воспитания, естественные потребности всё равно побеждают..."

- Приведите себя в порядок, это первое. По окончании дежурства доложите командиру взвода: вам сделал замечание замдиректора ЮМШ, это втрое. Третье: бегом на дежурство, скоро обед, не дай бог, сорвёте его, вас курсанты живьём съедят. Понятен приказ?

- Так точно! - сказал старший по виду пацан, - бегом, козлы! Чё вам говорил?! Слушаете этого финна сраного... - они застегнули брюки, поправили фланелевые куртки, надели длинные сатиновые фартуки в полоску, - чё вам говорил, идиоты! Останемся теперь без футбола и купания!

- А вы, Хилтунен, задержитесь на минуту... - Константин ждал, пока мальчишки убегут в столовую, - вы - старый больной человек, дерьмовый дОнельзя, и всё ещё пытаетесь как-то влиять на мальчишек... Я вас сегодня же вышвырну из пионерлагеря, добирайтесь до дома, как хотите.

- Начальник! Хочешь на испуг взять? А кто тебе печи топить будет, начальник? Я лично, с колокольни хотел на тебя... И буду всегда вас иметь, как хочу, потому что за мной тянутся пацаны!

- Я сам буду печки топить, чтобы такую падаль, как ты, вытравить отсюда. Ты гной и плесень, и я освобожусь от тебя хирургическим путём...

- Разбежался! Штаны не порви! Это я сказал Смирнову, как ты целую ночь драл чёрненькую евреичку... Он был готов прибить тебя, сожрать со всеми потрохами. Ты - труп, он тебя медленно, но верно уроет и будет твоя могилка рядом ещё с одним уродом, бывшим завхозом Кирьяновым...

Константин схватил истопника, не успевшего встать на ноги, за шиворот, рывком приподнял, как бесформенный куль, и так сильно ударил в грудь, что тот летел весь нижний причал и свалился в воду. Рядом с его головой на поверхности едва виднелся обкатанный волнами огромный серый булыжник. Хилтунен обмяк, лежал в невероятной позе: его колени торчали из морской воды.

Константин резко развернулся на дощатом настиле, не оглядываясь, пошёл к углу столовой. Навстречу ему бежала тётя Шура, причитала, вскидывала руки вверх, но не голосила, смотрела страшными глазами на идущего навстречу мужчину и пыталась во что бы то ни стало остановить его.

- Костя, сынок, что случилось? Мне мальчишки сказали, что ты убьёшь за них этого подонка, Хилтунена... Ой, тюрьма - последнее дело... Стой! Пойдём-ка назад, я всё улажу, посмотрю сама, почему этот плохой человек валяется в воде.

Константин, наконец, начал осознавать, что произошло, остановился в шаге от поварихи, она бросилась к нему на грудь и, тихо плача, запричитала:

- Что ты наделал, сынок? Что ты наделал!? Скажи, что он набросился на меня, ты заступился, остановил его, а я оттолкнула его так сильно, что он поскользнулся и свалился с причала...

 

 

Глава 15.

 

- Так, Хилтунен, подымайся... Крови нет, камень в полуметре от твоей башки, - довольно громко сказала тётя Шура, стоя у кромки воды на нижнем причале, - вставай и проси прощения, чтобы Костя оставил тебя до утра, пока машина пойдёт в город... И не вздумай раздувать скандал: я тебя сама сдам милиции за кражу коробки с тушёнкой. Со свидетелями будешь иметь дело, так и сдохнешь в тюрьме, паразит ты, нечелоческий!

Константин стоял в нескольких метрах от поварихи, хорошо видел, как истопник пытался подтянуть голову к камню, потихоньку подгребал руками вдоль боков, но отлив набирал силу, не давая ему возможности сделать такой манёвр, а то мог запросто и утащить в море. Хилтунен вдруг перевернулся в воде, встал на колени и на четвереньках пополз к берегу. Он мотал мокрой головой с жидкими чёрненькими волосиками на висках и страшно матерился...

- Давай, ползи-ползи, дуй отсюда, покуда мальчишки не пришли и не напинали тебе, учителю срамному, бога совсем забыл, пакостник, - тётя Шура явно торжествовала, - а мне девки - посудомойки сказывали, да я не верила, думала, ржут над - ним, опозорить хотят... Ишь, место отдыха облюбовал!

- Ну, смотри, падла старая! Я с тобой поквитаюсь, в городе тя найду... - сипел истопник, стараясь забраться на доски, чтобы выжать одежду, перевести дух, - и тебя, урою, подловлю и урою, в просвещение жалобу настрочу... - смотрел на Костю ненавистными глазами, лицо его было перекошено от злобы.

- Давай, поговори с моими зятьями, они оба на заводе, тонны рыбки перекидывают за смену, мокрого места от тебя не останется, силач ты, задроченный, - тётя Шура захлебнулась от возмущения, - он мне ещё угрожать будет!

Истопник не стал выжимать одежду, побрёл по причалу в противоположную сторону от ледника и входа в столовую. Там, на задворках, примостились ещё два щитовых домика, в которых жили истопники и другие рабочие из обслуги, как любил говорить Степан Петрович. Хилтунен знал, что ему нельзя дожидаться ночи, надо бежать из пионерлагеря ещё до наступления коротких летних сумерек. Детей ему не простят никогда: или с водонапорной башни упадут кирпичи на голову, или "поскользнёшься" на мокром от морской волны Бараньем лбу и точно вдребезги расшибёшь свой собственный лоб...

 

***

 

В приёмной председателя горисполкома звонок главного инженера комбината Свистунова перехватил Евгения Николаевича после совещания. Завприёмной протянула трубку, проворчала:

- Обнаглели совсем, звонят в приёмную, как к себе домой...

- Да, Иван Харитоныч, это - я... Так чё вы сюда-то звоните, мне ж по башке дают, а не вам... - Евгений Николаевич вдруг, незаметно для себя, стал вытягиваться по стойке "смирно", - да, всё понял, так понял, что на всю жизнь понял, Иван, дорогой Харитоныч... Не надо записывать, всё запомнил на всю оставшуюся жизнь. Хорошо, доложу об исполнении через два часа, по прибытии на место работы...

Директор завода стоял бледный, начал расстёгивать верхнюю пуговицу на рубашке, забыв ослабить узел на галстуке. Заговорил с хрипотцой, попросил водички. Пил жадно, потом сказал:

- Рая, можно снова к начальнику зайти?

- Он же только закончил с тобой разговор, у него новый посетитель, главврач горбольницы...

- Скажи, это сногсшибательная новость!

- Хорошо, подожди, минутку...

Через секунду-другую она снова пропустила Евгения Николаевича в кабинет. Тот вошёл так, словно нёс на плечах хрустальный ларь с бесценными дарами. И от порога:

- Станислав, ты не поверишь, что скажу... Нашего Виктора Степаныча... Утвердили зампредседателя совета министров РСФСР. Мне только что передал информацию оставшийся за него Свистунов...

- Ни себе хрена... - из-за стола медленно поднялся высокий сорокалетний мужчина в синем двубортном костюме с двумя разрезами на спине, с почти квадратной красивой головой и набриолиненными тёмно-русыми волосами, - вот это новость... Так, Женя, что ты говорил про дорогу, котельную, паровое отопление в пионерлагере, а главное, что по причалу... А потом о капремонте нашей горбольницы... Может, сразу и парочку новых корпусов построим. Так, мужики, собираю совещание, срочно готовим смету и всю документацию по стройкам... Евгений Николаевич, ты никуда не уходи!

- Не могу, через два часа мне звонить с докладом по летнему пионерлагерю и тем же стройкам, - сказал директор, - извини, Станислав, лучше я ещё раз забегу, но только после того звонка... - и не медля ни секунды, он побежал на площадь, к своей машине.

Двигались медленно, какие-то строители, похоже, из неумех или халтурщиков, перегородили полдороги, бросали дымящийся асфальт прямо в широкую, грязную лужу. "Вот что творят, - искренне переживал директор рыбзавода, - лучше бы мне пару машин асфальта отдали, поправил бы дорогу к причалу, да по-нормальному, без этой халтуры сделал бы... Так, щас надо обоих замов собрать, главбуха и начальника финансово-планового отдела. Ошарашу их новостью... А кто же за него-то останется, наверное, Свистунов, они прошли с ним огни и воды и медные трубы... Он всё знает, долго и надёжно станет прикрывать его задницу, сам замешан не раз...

Итак, две проблемы у нас: первая оперативная. Разрешил царь-батюшка, свет наш, Виктор Сергеич, с первого июля собрать всех гуляющих по улицам заводских детей и отправить в пионерлагерь. И это параллельно базе ЮМШ, а на её содержание мы уже денежку получили и хорошо их перебросили на базу отдыха и детский комбинат (ясли-сад)... Майор Гущин и солдатики нам помогут, это хорошо. Так, готовлю приказ на Константина, всё-таки его ставит директором пионерлагеря. Как-то нехорошо мы с ним расстались после драки в поезде, надо выходить на связь, менять тона и климат во взаимоотношениях. А что, он отличный воспитатель и настоящий мужик... Мне не стоит напряги с ним снова подружиться. Приказ кадры сделают за полчаса, вот тогда и выйду на связь по рации.

Вторая проблема - стратегическая и перспективная. Надо срочно готовить всю документацию на строительство нового причала, котельной, подключения пионерлагеря к паровому отоплению. И дорога. Правда, начальник нефтебазы что-то обещал сделать в порядке шефской помощи... Но бабка, как всегда, надвое сказала: сегодня Холик здесь, завтра, как Смирнова, забрали в Москву и понеслось г**** по трубам... Нет, ребята, мы денежки все выбьем, с гарантией, а там - видно будет, куда их пустить. Да, с деньгами - не скучно жить..." - машина остановилась у ворот, сторож из пенсионеров замешкался, никак не мог запустить кнопку автоматического открытия железных дверей.

- Ну, что Филиппыч, божий человек, так и не починил ворота, не хочешь начальника пропустить домой? - высунулся из приоткрытой двери директор, - не помнишь, замы вернулись с обеда?

- Дык, чинили, Николаич, полночи проварахтались, а утром оне опять сошли с рельсов... Давай вернём старые, мне даже полезно руками их открывать. А начальство приехало, тебя спрашивали...

Евгений Николаевич не стал ждать пока починять ворота, пошёл по аллее Славы к адмкорпусу. Доска Почёта, дюжина больших фотографий молодых и старых лучших работников завода. Небольшая площадь, стоит обелиск защитникам Отечества, гипсовое, красиво разукрашенное сооружение символизирует вечный огонь: куда денешься от горькой правды, несколько сот человек не вернулись с войны. И это где? В цехах-то почти сплошь работают женщины. Так думал директор, которого известие о Смирнове заставило с оптимизмом посмотреть на свои перспективы. Нет, он не собирался строить карьеру, переезжать куда-то в центр, зачем, здесь всё уже стало родным и близким, отлажен быт, дети - на учёбе в Ленинграде, дом построил на берегу залива, добротный, двухэтажный, за что жена прозвала его "дом Собакевича". Есть катер, спиннинги и сетки, ружья и даже охотничью собаку соседи и друзья дают на время отпуска. Не хочешь готовить, вести хозяйство, живи в одном из двух люксов на базе отдыха, прямо у воды горного озера. Что ещё нужно человеку для спокойной старости, примерно, так говорил герой полюбившегося миллионам зрителей фильма "Белое солнце пустыни".

- Всё потом, - сказал он секретарю в приёмной, - вот список срочных дел, набросал по дороге, что не поймёшь, спрашивай... Я умываюсь и жду чай с бутербродом, моих замов и других по списку. Радисту скажи, чтобы через час наладил мне связь с пионерлагерем, пусть разыщут Константина Иваныча Смирнова. А кадры пусть положат на мой стол приказ о его назначении директором пионерлагеря... Пока всё, я в - душе.

 

***

 

Дина пришла к завотделом народного образования облисполкома Виталию Витальевичу Прохорову, заранее созвонившись с ним по внутреннему телефону. Он знал главюрисконсульта лично, она не раз консультировала его по казуистическим вопросам, а ему нравилось поухаживать за красивой женщиной, хотя делал это якобы в шутку, как интеллигентный человек, зная себе истинную цену и постоянно подтрунивая над своей неуклюжестью. Ему хорошо за пятьдесят, среднего роста, круглые очки из которых смотрели на человека подслеповатые, невероятно добрые, серые глаза. Нос - небольшой картошкой, губы толстые, но рот со складками по углам - выглядел мужественно. У него был один недостаток: курил, много, мучился от этого, ибо двадцать лет проработал директором детского дома и школы - интерната для детей-инвалидов.

- Диана Иосифовна, какое счастье лицезреть вас в моём прокуренном, плохо пахнущем кабинете, - начал он приветственный монолог. Но Дина остановила его на полуслове, сказав:

- Вопрос у меня, поверьте, очень трудный... Не хочется тратить время попусту, можно сразу к проблеме, дорогой Виталий Витальевич? И спасибо, что нашли время...

- Дина, для вас... Что-то случилось? Хоть чаю-то можно я закажу? - нажатие кнопки на селекторе, взгляд поверх очков, улыбка и слова:

- Зоя, пожалуйста, два кофе и покрепче... И попробуйте хотя бы полчаса ни с кем меня не соединять.

Дина приняла решение: она сдаст, к чёртовой бабушке, с потрохами Смирнова-старшего. Вся его детская империя: ЮМШ, юношеский центр подготовки кадров для нужд рыбной промышленности, детская морская флотилия и т.д. - ни на миллиметр не подтверждены законами, документами, согласованиями и решениями высших инстанций. Так, филькина грамота, держащаяся на его личном авторитете и статусе члена ЦК партии, депутата и гендиректора комбината, который сидит на мешке с деньгами и может себе позволить такую роскошь, как содержание бюджетно - затратного непонятно какого детского учреждения.

Если это профтехучилище, которых в области, слава богу, около двадцати, тогда всё понятно: создают их в облоно, есть разрешительные бумаги, положения, структура, штатная численность и т.д., и т.п. Если это подразделение по подготовки кадров для рыбной промышленности, то отнеситесь к минобразованию, станьте средним или высшим учебным заведением, которые работают совместно с минрыбхозом и минморфлотом СССР. Может ли богатый рыбокомбинат позволить создать для себя центр по подготовке рабочих? Может, конечно, но делает это по законам, разработанным минтруда: набирает выпускников школ, учит их будущим рабочим профессиям, по окончании предоставляет рабочие места на комбинате или в филиалах, расположенных по всей области. Всё! Остальное - от лукавого. Не может директор юношеской мореходной школы или детской флотилии, базы отдыха детей иметь оклад начальника службы комбината, носить, условно говоря, адмиральскую форму и называться капитаном-директором.

Говорила Дина жёстко, рубленными фразами, её доклад занял по времени около десяти минут. Виталий Витальевич молчал, ни одного вопроса не задал, смотрел на поднос с остывшим кофе. Потом снял круглые свои очки, начал протирать их большим клетчатым носовым платком, который достал из кармана брюк. И снова смотрел на Дину близорукими, добрыми глазами. Наконец, сказал с вопросом в конце фразы:

- Я только что из обкома партии. Все говорят об одном: Смирнова назначили зампредседателя совета министров России... Вы не слышали, поэтому не боитесь его, наверное?

И впервые за последние дни Дине вдруг стало страшно: за Константина, в первую очередь, потом уже за себя, за маму с отцом. "Всё идёт одно к одному", - думала она, понимая, что завоблоно - не помощник в решении её вопроса. Маленькая надежда остаётся только на нового директора, которому без Смирнова будет не до мореходной школы, передаст её на баланс в гороно или в облоно, лучше туда, поскольку пионерлагерь - база отдыха находится в области, на море. Но Прохоров вдруг неожиданно спокойно заключил их разговор:

- Вы оставьте мне все бумаги... За день-два я изучу, ибо знаю, что вы были в Беломорье, всё видели своими глазами, и подписи местных начальников у вас имеются. Но дети есть дети, здесь втройне всё должно быть по закону и правильно с точки зрения из здоровья и безопасности. И тогда нам никто не указ, даже лично зампредсовмина республики.

Он ещё раз посмотрел на кофе, сказал с сожалением:

- Остыл божественный напиток. Придётся пригласить вас на горячий кофе в кафе, дорогая Диана Иосифовна... А что, как говорил Райкин: если нас приодеть, поставить к тёплой стенке, то мы ещё...

- В любое удобное рабочее время... Вечером, к сожалению, бегу к сыну, очень скучает без меня, хотя и бабушку любит, ждёт у неё встречи. И ещё раз скажите, что стало со Смирновым?

- Политбюро утвердило его заместителем председателя совета министров РСФСР. Это повыше любого министра будет, разве что министрам обороны и иностранных дел уступит и то только потому, что те - члены политбюро... Ах, Диночка, не забивайте голову, не расстраивайтесь. Конечно, мы вернём заблудшую овцу в лоно народного образования, с нами никто не решается копья ломать: дети - это святое.

 

 

Глава 16.

 

Майор Гущин, как и десять лет назад добрался до пионерлагеря на заводском катере: кроме пяти солдат в полной военной амуниции при нём были ящики с холостыми патронами и шумовым сопровождением игры "Зарница" и несколько учебных АКМ (автомат Калашникова модернизированный), покрытых густой заводской смазкой. На носу катера стояли жена майора, Лилия Витольдовна и дети, мальчик и девочка. И опять солдаты подхватили командира под мышки и буквально вытолкнули с катера на причал. А потом уже по спущенному импровизированному трапу помогли перебраться на землю и семье.

Костя не скрывал радости, обнял майора, за руку поздоровался с его женой, солдатами и детьми. Сказал:

- Ну, наконец-то, заждались вас... Всё готово к заселению: для солдат - первый и второй корпуса, вам семейный дом и второй - для изолятора.

- Константин Иваныч, как в корпуса? Они же солдаты, рядом со мной должны жить?

- Не думаю, что это правильное решение, товарищ майор. У нас командиры взводов живут вместе со своими курсантами, у них отдельный кубрик, но они всегда рядом с ребятами. Так и военные вожатые должны быть рядом с пионерами-юнармейцами. Разве это неправильное решение?

- Да что вы, товарищ директор, - засмущался Лев, - вы абсолютно правы: только так можно по-настоящему отвечать за безопасность детей... Мои солдаты не подведут!

- Ну, и хорошо. Заезд юнармейцев вот-вот начнётся, мы поможем вожатым всё подготовить к встрече их подопечных в корпусах... - сказал, улыбаясь Константин.

Лев попросил Костю отойти в сторонку, сказал, что имел разговор с Евгением, директором завода. Якобы тот просил передать, что ещё раз извиняется перед Константином, случай в поезде - недоразумение, он выбил его немного из колеи и тот, наверное, наговорил много глупостей. Майор сказал:

- Он так рад, что Смирнов-старший указал именно твою фамилию, что лучше директора пионерлагеря трудно найти, тем более, год - напряжённый: отдыхают и моряки флотилии, и юнармейцы вместе. А параллельно начнётся стройка - причал, котельная, дорога и т.д. А за детей просил не волноваться: он лично привезёт их на автобусах плюс решены все хозяйственные и снабженческие вопросы, нам выделена вторая машина, на случай, не дай бог, какого-то ЧП, типа "скорой", наверное... Лиличка так рада, ты даже не представляешь!

- Спасибо, за информацию, Лев... А Никитин обиделся и как капитан - директор ЮМШ переселился на "Формозу", но он так ничего и не понял в этой жизни. С детьми нельзя шутить даже в мелочах, можно не только лампасы и погоны потерять, голову свою легко под гильотину засунуть... Но он неплохой специалист, а ЮМШ нужны такие люди. Ну, за работу, товарищ майор! И бог нам в помощь...

 

***

 

Несколько времени раньше этого события дежурный курсант вызвал с занятия по парусному делу Константина, сказал, что радист ждёт его в радиорубке и что на связи директор местного завода.

- Константин Иванович, вам просил передать привет Виктор Сергеевич, ваш однофамилец. Для информации: его только что назначили зампредом совмина России. Пока сюда, как обещал, он не сможет выбраться. Но я передам из разговора с ним о трёх моментах. Первое: на основании его указания подписан приказ и.о. гендира комбината о том, что вы утверждены директором пионерлагеря с сохранением вам оклада начслужбы головного предприятия (а это, кстати, почти в два раза больше моей зарплаты). Второе: речь пока не идёт о планах по собственной детской флотилии, как он планировал и говорил. Тем более, с позиции пионерлагеря - по затратам стройку можно гораздо дешевле организовать. Но это наши проблемы. Вы же - полновластный хозяин пионерлагеря, теперь всё, включая ЮМШ, пароход и всё остальное подчиняется только вам. Но и за детей вы отвечаете своей головой (директор лукавил, Смирнов-старший персонально говорил о его голове). И третье: если всё пройдёт благополучно и с отдыхом детей, и началом строительства, то через год вы можете стать генеральным директором круглогодичной базы отдыха детей и подростков. Кстати, - с показной грустинкой сказал Евгений Николаевич, - а я называюсь - просто директор... Копии всех бумаг и приказ о вашем назначении завтра привезёт водитель машины. Ознакомьте с их содержанием того, кому положено знать, остальное - договорим после моего приезда с детишками.

Связист переключил микрофон на Константина, тот немного подумал, заговорил с расстановкой:

- Не в порядке, как говорят, амбиций, но неплохо бы заранее обговорить со мной все нюансы будущей работы. Это - первое. Второе: параллельно со стройкой нужна полная реконструкция пионерлагеря, иначе через два-три года в связи с его капитальным ремонтом придётся останавливать отдых детей. Третье: здесь нужно закладывать современную гостиницу, культурно-методический и творческий центры, как для детей, так и для взрослых. Для семей сотрудников, работающих здесь, нужно жильё, вариант постройки финских коттеджей - предпочтительнее. Это навскидку, а подробнее я изложу зампреду правительства свои соображения в специальной докладной записке. Если, конечно, интерес к этим проблемам сохранится у нового гендира комбината и если мы всё же создадим юридически обоснованную базу для будущей детской флотилии... А по моему согласию или не согласию на ваше предложение поговорим после приезда сюда.

"Связь неплохая, почти как по современному телефону, только разговор односторонний, с переключением туда-сюда, - думал Константин, выходя из радиорубки, расположенной в первом корпусе, - кстати, с нефтебазы надо тянуть телефонную линию, так что и это в записку надо включать... И что думать мне о поведении Евгения, самого Смирнова, снова до первого каприза? Надо с Диной советоваться..."

По дощатому настилу внешнего периметра бежал Нордик, чуть сзади, за ним, шёл Владимир, улыбаясь Константину, сказал:

- Видел, встретил, разместил всех, рад, что Лёва с нами...

Норд, как всегда, при встрече с Костей, остановился, сел на задние лапы, большую голову задрал кверху. Мужчина присел на корточки, запустил в собачью густую, шелковистую и тёплую шерсть обе руки, начал теребить уши, перешёл на загривок и массивную шею... Пёс обмирал от удовольствия, урчал, стонал, кряхтел. Владимир смеялся:

- Кость, он только тебе позволяет такие вольности, любит, очень любит тебя...

- Господи, какой же он тяжеленный... Сколько он весит? - спросил директор пионерлагеря.

- Сейчас не знаю даже, весной - поменьше, а зимой полтора пуда точно.

- Прибьёт лапами, свалит и загрызёт, к чёртовой матери. Володь, ты поосторожней с ним, дети кругом, могут выскочить на вас неожиданно...

- Представь себе: он детей защищает, они его тискают, как щенка, даже мне страшно за него. Но ты прав, сегодня же снова отправлю его на остров, пусть овец пасёт, ха-ха-хии, - засмеялся завхоз и зацепил поводок за ошейник. А пёс ещё раз посмотрел - на своего любимца, встряхнул загривком, как будто попрощался с ним и послушно пошёл за хозяином к старым корпусам.

 

***

 

И снова железнодорожный переезд на станции, Константин вышел из машины, сказал водителю: вернусь домой пешком, попросил:

- Договорись с продбазой на второй заезд за продуктами, скажи, что скоро у нас - двойное увеличение, деньги проплачены, продукты надо вывезти сегодня-завтра...

- Да, нет проблем: и дядя Саша, директор, и дочка его, Людка, наши люди. Только вечером мне нужен будет грузчик, их мужики работают до четырёх часов дня.

- Владимир Степанович даст человека... Ты не видел Хилтунена?

- Дык, он ещё по темноте сбежал. Ему намекнули, что на дне фактории старые брёвна навалены, оттуда ещё никто не всплывал...

Директор недоверчиво посмотрел на водителя, промолчал, захлопнул дверь кабины и собрался идти на станцию. И вдруг услышал звонкий женский голос, доносившийся с противоположной стороны переезда:

- Костя! Константин Иваныч, посмотри в нашу сторону! - у чёрной "Волги", недалеко от шлагбаума, стояла Дина. Рядом - мальчик, лет восьми-девяти, в спортивном костюме серого цвета и тёмно-синих кедах. Голова белая, вихрастая, уши оттопырены, видимо, отцовские, а вот нос - мамин, прямой, делящий лицо на две равные части. Костя стоял секунду-другую, не зная, что ему делать: не сон ли это, не привиделась ли ему женщина, о которой думал все последние дни. Он махнул рукой, будто отгоняя наваждение, пошёл к железнодорожным путям. Откуда-то сверху раздался сильный и грубый голос:

- Стоять, такая мать! Поезд!!!

 

 

Глава 17.

 

Кричала дежурная по переезду, возвышавшаяся на метровом помосте, опоясывающем железнодорожную будку с трёх сторон. Костя замер почти у конца шлагбаума, на котором мигал красный фонарь: сработали выучка и мгновенная реакция на чрезвычайную ситуацию. Глянул влево, к переезду стремительно несётся пассажирский экспресс. Увидел на секунду лицо Дины с прижатой ко рту ладонью, почувствовал, как в бок ударила струя воздуха, чуть не свалившая с ног. Он машинально ухватился за шлагбаум, что и помогло ему устоять на месте. Грохот, перестук колёс, мелькание вагонов, свист воздуха - всё слилось в единый ураганный поток, проносящийся мимо Константина. Первое, что он заметил в освободившемся от поезда пространстве, была почти двухметровая ростом дежурная, которая крутила пальцем у виска. Опустил глаза ниже - буквально наткнулся на лицо Дины, полное ужаса и страха. Она продолжала одной рукой зажимать рот, второй - крепко держала маленькую руку сына. Почувствовал раньше: кто-то схватил его локоть, сильно прижал к шлагбауму. Повернулся, увидел водителя, который матерился, но шёпотом:

- Константин Ваныч! Ну вы... даёте, такая-перетакая мать! Я чуть не умер от страха...

- Спасибо, я - в норме... Не заметил, ни разу не видел здесь проходящие экспрессы... - проговорил Константин.

Продолжая держать сына за руку, к нему бежала Дина, чуть сзади - Иван. Остановились в метре от мужчины, она смотрела ему в глаза и плакала. Костя сделал шаг, обхватил её голову руками, стал целовать мокрые от слёз глаза, щёки, губы. Говорил медленно, в небольшие паузы между поцелуями:

- Не верю глазам своим... Вы ли это, родные, любимые мои... - взял их за руки и повёл на траву, пробившуюся справа от переезда на небольшой придорожной канаве. Поднявшиеся руки шлагбаума перестали мигать, водитель пионерлагеря помахал им через стекло кабины, "Волга" прошла переезд, аккуратно прижалась на обочине дороги, ведущей в пионерлагерь. Константин присел на корточки, протянул руку мальчику, сказал:

- Меня Константин Иваныч зовут, можно просто дядя Костя, если тебе так удобнее. А тебя как зовут?

- Иван. Я закончил первый класс, вот, приехал с мамой, чтобы познакомиться с вами...

- Тебе бы вот этим футляром по башке дать, - крикнула, сойдя с постамента смотрительница переезда и размахивая увесистым пеналом с флажками, - но вижу, ситуация не та... Обалдел мужик от вашего приезда, видать и вправду не ожидал, - заключила она миролюбиво, обращаясь уже к Дине.

- Спасибо, вам, - крикнула Дина, повернувшись к женщине в железнодорожной форме, - вы нам буквально спасли папу...

Константин замер, всё ещё сидя на корточках, смотрел в глаза Ивану, видел в них хитрую лукавинку, но не чувствовал какого-то отторжения маминых слов. Встал в полный рост, посмотрел на стрелочницу, приложил руку к груди и склонил голову: "Что с меня, дурня, возьмёшь, если такой сюрприз случился!" А Дина сказала:

- Не слышали, жильё на станции никто не сдаёт? На недельку, пока...

- Да неужели в пионерлагере места не хватит? - почти с возмущённой интонацией ответила хозяйка пути, - и при живом директоре говорите, не смешите меня, - и пошла в двери домика.

- Дина, Иван, какое жильё? - засмеялся Константин, - и почему только на неделю? Мы уже купальный сезон открыли, вода в заливе - плюс восемнадцать, конец июня и весь июль обещают жару. И гостевой дом у нас свободен, живите, хоть всё лето!

- Ура, - закричал мальчик, - купаться будем! Дядя Костя, а рыбу у вас ловят ребята? Мне мама такие отличные снасти купила, а ловить негде...

- Всё будет, дорогой мой сын... Можно я иногда тебя буду так называть? - сказал Костя. Он видел, как несколько напряглась Дина.

- Конечно, можно! - сразу ответил Иван, - меня даже дедушка часто вот так называет, говорит: "Сынок". Но он же не папа, правда, а называет...

- Хорошо, - сказал Константин, - не будем спешить. Привыкнем друг к другу, порыбачим, искупаемся, сходим под парусом на острова, там большущая собака - лайка по кличке Нордик пасёт овец, ха-ха-ха-хии, - засмеялся весело и искренне мужчина.

- Лайка - охотничья собака, ха-хи-хи, - подхватил смех Иван, - она не должна пасти овец...

- А мы её спросим, почему она это делает? - продолжал смеяться Костя, потихоньку, держа мальчика за руку, повёл его к машине. Дина, улыбаясь, шла сзади мужчин.

 

***

 

Они не стали будить маму, где-то около пяти утра Костя перенёс в малый ЯЛ спасательные жилеты и круг, Иван сложил на дно лодки заранее приготовленные снасти (спиннинг и две бамбуковые разъёмные удочки, заветную коробочку с блёснами и банку с морскими червями, таким большими и страшными, что мальчик сначала даже боялся копать их в морском песке) и на вёслах вышли в залив. Солнце играло бликами на зеркальной поверхности воды, им предстояло пройти гряду мелких островков с глубиной дна в заливе не больше двух-трёх метров, потом - любимое пространство у молодых тюленей метров на сто, где они гоняли прибрежную навагу и пикшу. Далее шёл остров Средний, где в этом году паслись овцы завхоза Владимира Степановича, туда же он вывез от греха подальше всё семейство лаек во главе с вожаком Нордом, породистой и даже немного страшной собакой, похожей на большого волка. Раз в день завхоз привозил им две десятилитровые кастрюли объедков из столовой, овцы, естественно, находились на подножном корме. Пресная вода на острове била небольшим ключом, стекала в море холодным и прозрачным ручьём, в котором не раз видели кумжу, хищную подругу лососевых рыб.

Константин размотал леску на бамбуковой удочке на десять метров, посадил на большой крючок почти зелёного по цвету морского червя и забросил всё хозяйство за корму лодки, где сидел в жилете оранжевого цвета Иван. Удилище передал ему в руки со словами:

- Ловись рыбка большая и маленькая... А ещё рыбаки говорят друг другу: "Ни рыбы, ни чешуи".

Только они закончили процедуру заброса лески, только Костя успел приналечь на вёсла, как раздался буквально вопль мальчишки:

- Смотри, смотри, папа! Рыба удочку потащила в море!

Константин замер от услышанных слов, выкрикнутых мальчиком, не знал, что ему делать: то ли попытаться продолжить их диалог, то ли разворачивать лодку и грести к удилищу, которое плавало кругами по воде, всё время сильно кивая тонким концом и намереваясь уйти на глубину. Стал, молча, разворачивать лодку, подцепил оказавшееся сбоку по борту удилище, сильно дёрнул его вверх, почувствовал, что рыбина зацеплена надёжно и отдал бамбук снова хозяину, сказал:

- Не спеши, сынок... Положи удилище на дно лодки, перехватывай леску и начинай тянуть... Через каждые два-три метра наматывай леску на носок сапога, отдохни и снова тяни, и снова наматывай на сапог... Тогда рыбина не сорвётся и никуда не денется.

Леска не слушалась мальчика, соскальзывала с носка сапога, тогда Костя, почти незаметно, помогал подтянуть пойманную рыбину ещё на метр-два и снова учил бороться с её сильным сопротивлением. Думал: "Что же там попалось, до берега-то совсем ничего? Может, нерестовый лосось? Этот всю душу вымотает, до пяти кило бывает в этих водах... Нет, не берут лососевые на червя, наверное, всё же треска".

- Переводи леску на борт... Так, молодец, сынок. Теперь последний рывок: оттяни леску от бортика и поднимай на весу. Не бойся, я рядом, помогу... Так, ухватил и я леску, тянем вместе.

Из воды показалась большая голова рыбины, крючок с концом зелёного червя торчал в углу пасти. Константин подвёл обе руки под жабры и довольно спокойно выбросил красавицу-треску килограммов на три-четыре, а то и больше, на дно лодки. Он наблюдал за реакцией Ивана, который участвовал в процессе вытягивания рыбины на равных с ним: лицо пылало, глаза горели каким-то ярким светом, в них было столько счастья и восторга, что хватило бы на всю семью - маму, отца и его самого.

- Как зовут рыбину, дядя Костя? - спросил Иван. И праздник кончился, мужчина понял, что он выкрикнул слово "папа" случайно, хотя вполне могло быть, что мальчишке так давно, все эти годы, хотелось крикнуть его и найти отзвук, ответную реакцию. Но не получалось, и он сжался, потом перестал даже мечтать о том, чтобы кого-то мог называться папой. "Значит, надо с ним говорить о нашей с Диной свадьбе, о создании семьи, где будут и мама, и папа, и он, сын-Иван. Но не давить, пусть привыкнет, сам скажет о своём желании стать членом семьи..."

- Это - треска, крупная, до четырех килограммов, но почему она заплыла так близко к берегу, не знаю... Уж, больно ей твой большущий червячок понравился, не могла она отказать себе в удовольствии.

- А она не выпрыгнет? Может, её в сетку положить?

- Правильно, я что-то и забыл, что у нас есть подсачек, - Костя даже засмущался своей некомпетентности, ведь мог бы и треску подцепить и вытащить этой специальной сеткой. Уложили рыбину в подсачек, накрыли сверху вторым спасательным жилетом. И тут же последовал второй вопрос:

- А когда мамин спиннинг испробуем?

- На острове Средний. На нём надо с берега ловить, ибо с лодки мы пока ещё оба не умеем делать забросы... Ну, да ничего, это не страшно, когда-никогда научимся и мы. Правильно я говорю?

- Конечно, научимся сначала на берегу, а потом и с лодки попробуем ловить...

До острова, покрытого густыми елями и соснами, лиственницей и карликовым можжевельником, добрались довольно быстро. Тюленей не видели: то ли они уже наохотились, то ли ещё не подходили к берегу. У самодельных мостков из трёх досок, идущих с воды на берег, стояла "Дора", среднего размера, вокруг - никого. Они причалили к доскам, привязали лодку, сошли на берег. Из кустов с весёлым лаем, чего он сроду не делал в присутствии посторонних или тем более чужих, выскочил Норд, один, без стаи и хозяина. "Наверное, Володя кормит собак, не успел вчера вечером сплавать, вот шебутной мужик, не спится..."

Иван сжался, тут же постарался спрятаться за Константина, настолько здоров и страшен был Норд. Собака подбежала к Косте, встала на задние лапы, передние положила ему на плечи, огромным красным языком лизала его лицо, уши, волосы, тихо взлаивая и повизгивая. "Норд, бродяга, мой хороший, соскучился, в ссылке тебя держат, - говорил мужчина, стараясь погладить голову собаке, но ему это - практически не удавалось сделать. Тогда он присел на корточки, уложил на землю собаку и стал теребить его загривок, уши, мощную шею.

- Иди сюда, Ваня, не бойся, это Нордик, наша лайка, познакомься с ним, погладь его... Норд, фу, это Иван, мой сын, не трогать, защищать его надо, хорошо?

Нордик сумел, лёжа на боку, лизнуть несколько раз Ивана в лицо, опять переключился на Костю, стал играть кистями его рук, едва прихватывая острыми, белыми клыками. Из-за кустов появились шесть лаек, все чуточку похожие на Норда, но поменьше размером и несколько другого цвета по окрасу. Иван опять спрятался за Костю. Норд быстро вскочи на ноги, встал впереди людей, будто хотел отгородить их от нежелательных эксцессов. Собаки тут же поняли жест вожака, остановились на расстоянии, дружелюбно виляли хвостами.

- Вот не спится... - к берегу вышел Владимир, в руках держал две пустые кастрюли, - не бойтесь, они сытые, только что умяли литров десять, если не больше... Здравствуй, Иван! Как улов, поймал, что-нибудь?

- Да, дядя Володя, посмотрите в лодке... Мы вместе с дядей Костей, поймали треску, на четыре килограмма.

Завхоз дотошно рассмотрел рыбину, похвалам не было конца: сказал даже, что никогда он не ловил здесь такой крупной трески да ещё и на удочку. Узнав, что они хотят потренироваться со спиннингом, он предложил: рыбину передать ему, к их возвращению с рыбалки тётя Шура сделает отменную уху. И второе: собак много, они вас почти не знают, сказал их хозяин, посему предлагаю взять вас на буксир и перевезти на острова поближе к пионерлагерю. Там и тюлени бывают, и гнёзда гагачьи, и на песчаных косах можно приличную рыбину взять на спиннинг.

...До причала пионерлагеря было каких-то сто метров. Иван долго стоял на возвышенности, самой высокой точке острова, смотрел на корпуса, сияющие окнами на солнце, на голубую лагуну фактории, на бронзовые стволы сосен, которые на расстоянии выглядели одной монолитной стеной. Видел тёмно-зелёные хвойные кроны деревьев, на фоне которых чётко выделялся недавно покрашенный синей краской крест на могиле Степана Петровича.

- Чей это крест? - спросил Иван.

- Очень хорошего человека. Я расскажу тебе о нём, но чуть позже, - сказал Костя, - он погиб от рук бандитов, защищая жизнь ребятишек, отдыхавших в этом пионерлагере.

Иван молчал, соображая о чём-то своём, и вдруг сказал:

- Мне мама рассказывала про него. Это Степан Петрович, у него была тоже собака Нордик... И про тебя мне мама рассказывала. Она сказала, что скоро я могу называть тебя папа... Это правда, дядя Костя?

Он стоял рядом с мальчиком, молчал, а из глаз его бежали непослушные слёзы, которые Константин не смог сдержать и не мог вытереть, чтобы Ваня не заметил. Наконец, отдышавшись, он поймал голос, сказал:

- Ты уже сейчас можешь называть меня папой, сын... У тебя был отец, командир подводной лодки. Он геройски погиб. Потом я увидел тебя и сильно полюбил, как сына. Но мы долго не встречались, хотя я всегда тебя искал и ждал... И вот мы встретились, думаю, навсегда.