Мы сидели в маленьком кафе на углу узкой безлюдной улочки недалеко от центра Рабата, когда разразился шторм. Ветер застал тяжелую входную дверь врасплох, и после краткого сопротивления она сдалась и захлопнулась. Привычный обеденный уют сразу же сменился неопределенностью ожидания. Запах жареного кофе по-прежнему смешивался с завываниями последнего хита фестиваля в Марракеше, но теперь отчетливо различались постукивания √ не в такт даже мавританскому року √копытец нашего столика по неровном каменном полу.

Это место мне показала французская семья, живущая в городе уже два года. Улочка напоминала старый Фез, или медину еще какого-то города только отдаленно: за исключением здания, приютившего кафе, остальные дома были по-столичному перестроены или модернизированы. Мы стали часто заходить сюда обедать из-за ненавязчивости хозяина-араба и прекрасно приготовленного couscous. Несмотря на то, что кафе было дешевым, его желтые стены не были расписаны пальмами и верблюдами, но скромно располагали на себе несколько старых черно-белых фотографий Парижа, когда-то подаренных хозяину одним из его постоянных посетителей. Ничто вокруг не разуверяло, что весь мир √ в тарелке, остальное √ необязательный гарнир.

Мы были единственными посетителями. Если бы на улочке росли пальмы, можно было бы наблюдать за бурей по страсти их ветвей, но деревьев поблизости не было, - в маленькое окно не было видно даже неба, только мостовая и дом напротив.

По виду дом принадлежал благополучным владельцам мелкого бизнеса, на первом этаже была мастерская по реставрации мебели. И сам дом, похоже, находился в середине ремонта.

После короткой грозы наступила полная тишина, а потом вдруг улица ожила. Из соседнего дома к полуразрушенному зданию поспешили несколько людей. Казалось, что они заранее знали о буре и ее последствиях, и с задором оправданного ожидания, ловко переступая через осколки черепков и стекла, вошли в здание через разбитую витрину. Минуту-две у меня заняло понять, кто они такие, по их целенаправленной спешке и неуверенности спин. И когда они снова появились, на этот раз в дверях, и каждый из них нес охапку каких-то вещей, я не удивилась и только хотела разглядеть, что именно они награбили.

Первым сбросил оцепенение Жак, сын моих знакомых. ⌠По-моему, я знаю одного из них, пойду скажу, чтобы вернули унесенные вещи■. Ни геройства, ни особой решимости в его голосе не звучало, напротив, заметна была легкая неуверенность и даже страх. Но не было сомнения, он не замедлил шага, как будто направлялся к доске выполнять задание, которого все равно не избежать. Его родители не успели ничего сказать. Их губы, совсем недавно раскрывающиеся в спокойной уверенности, чтобы отпить сладкий мятный чай или произнести ничего не означающие слова, вдруг напряглись и задрожали.

Все последующее, казалось, было известно заранее. Только никто из нас не хотел признаться в этом, не другим √ для этого просто не было физических сил, - но самому себе.

Никто не ожидал успеха от похода Жака, но не было и ощущения трагедии, случая, достойного репортажа в вечерней программе новостей. Все было вполне обыденно, и я, по-моему, начала догадываться, кого мальчик узнал.

Через несколько дней Жак узнал, что араба из школы исключили. Мне почему-то представилось, что именно его мальчик различил в одном из грабителей.

Жак вернулся понурый, только сказал ⌠не тот■ и отвернулся, чтобы не расспрашивали.

Потом мы узнали причину его досады: его не только не стали слушать, но и отняли все содержимое его карманов. Особенно горевал он о новом перочинном ножике.

Этот случай остался бы не более, чем занозой в моей памяти, если бы он не имел продолжения.

Через несколько месяцев после злополучной бури, когда уже наступала летняя жара, родители Жака были заняты делами, и я решила взять Жака и его приятеля с собой в горы на выходные. Выехали мы поздним утром, и, отъехав от города часа два, застряли. Мотор нашего джипа заглох без предупреждения, мы не могли разобраться почему. Я вызвала из города автосервис, не ожидая его появления в ближайшие несколько часов. Но когда прошло семь часов и никто не приехал помочь, мы решили не ночевать посреди дороги, но отправиться автобусом в город, чтобы вернуться к машине на следующий день с ребятами из ремонта.

Минут сорок мы шагали в направлении города, мимо нас проехало три переполненных автобуса, но ни один не остановился. Начинало темнеть и стало заметно прохднее. До ближайшей остановки в берберской деревне было еще часа два ходу, и мы сомневались, что автобусы будут ходить так поздно. Оставалось только надеяться на попутку, но несколько из них проскочили мимо, водители даже не посмотрели в нашу сторону, наверное, туристы. И мы, может, были похожи на бедуинов.

Наконец, с радостной надеждой расслышали автобусный мотор. Но он приблизился, и оказалось, что это всего лишь небольшой грузовик. Водитель затормозил. В кузове было человек шесть арабов, один из них подросток. Они нам замахали, и мы поспешили забраться в машину. За все время поездки никто из нас не проронил ни слова, мы даже боялись что-то подумать и загадывать, не знали, чего ожидать от поезки. Ребята в грузовике продолжали галдеть и смеяться, и, казалось, что их шутки относились к нам.

До дома мы в тот день добрались благополучно. Но продолжали молчать, разговаривать никому не хотелось.

Когда грузовик скрылся из виду, Жак только сказал, "это те".