Рассказы
07 октября 2010 года

НА КРАЙ СВЕТА И ДАЖЕ ДАЛЬШЕ

(с цитатами, размышлениями, отступлениями и воспоминаниями)

"Надо было уехать. Всё равно куда, всё равно как, - самолётом, пароходом, на лошади, на самосвале - уехать немедленно. Почему мне стало так худо - это другая история, рассказывать её долго и к чему. Просто вдруг на рассвете, когда меня томила бессонница и стеснение в груди, мне почудилось, что я задыхаюсь, что мой мозг обескровел, что если я не вырвусь завтра же из этой клетки из сухой штукатурки, обоев с абстрактным рисунком, лакированных книжных полок, творожников, жидкого чая, газет, разговоров, звонков, квитанций, болезней, обид, надежд, усталости, милых лиц, - я умру".

Юрий Трифонов

"Память-это больная девушка-еврейка, убегающая ночью тайком от родителей на Николаевский вокзал: не увезёт ли кто?".

Осип Мандельштам

"Уничтожайте рукопись, но сохраняйте то, что вы начертали сбоку, от скуки, от неуменья и как бы во сне. Эти второстепенные и мимовольные создания вашей фантазии не пропадут в мире, но тотчас рассядутся за теневые пюпитры, как третьи скрипки Мариинской оперы, и в благодарность своему творцу тут же заварят увертюру к "Леноре" или к "Эгмонту" Бетховена".

Осип Мандельштам

"Дороги строят, а идти человеку некуда".

Максим Горький

"И позволю себе сказать, что чем больше они (события в произведении) похожи на правду, тем больше они выдуманы".

Валентин Катаев

Что может быть тоскливее огромности аэропорта Домодедово, тем более, если летишь на Сахалин? Я давно адаптирован к тоске далеких путешествий. С каждым аэропортом Москвы у меня связаны свои воспоминания. Даже с Быковом, откуда я летал когда-то в Западную Сибирь.

Неделю назад такой же "Боинг", каким мне предстояло лететь, рухнул под Пермью, потеряв управление по непонятной причине. Об этом я старался не думать, но тревожный фон этот случай, все же, создавал.

Cахалинский контракт являлся надеждой на выход из затянувшейся жизненной паузы, в которой я оказался вследствие ряда обстоятельств, зависимых и независимых от меня. Паузы опасны компромиссом. Согласие жить в паузе - признак слабодушия, желания спрятаться в объяснение своей слабости. Паузой может стать вся оставшаяся жизнь. И это тревожило.

До Сахалина лёту почти десять часов. Без привычки тяжело. Но привычка у меня есть, - два года летал в Южную Корею, расстояние до которой не меньше. Летал я тоже "Боингом", только в нём почему-то работали все телевизоры, на которых маршрут самолета отслеживался по карте. Бесплатно, а не за 500 рублей, предоставлялись видеофильмы (правда, такие же дурацкие). Соки и минеральную воду начинали разносить сразу же, а не через полтора часа после взлета. И не пахло так удушающе по всему салону потными ногами, а из задних рядов горячими беляшами.

Девятикопеечные беляши моего детства! Их продавала возле железнодорожного вокзала толстая тетка с неестественно-румяными щеками, в грязновато-белом фартуке. Она кричала "Беляши! Беляши!" таким звонким, отчаянным голосом, словно ее товар кто-то украл, и она звала на помощь. Она доставала беляши, приоткрыв крышку громадной алюминиевой кастрюли и пар, который вырывался из кастрюли, был восхитительного запаха. Она нанизывала их, иногда сразу по две штуки, вилкой, у которой были выломаны два средних зуба, и в этой вилке был также особый шарм. Беляши подавались в клочке оберточной бумаги, который мгновенно пропитывался жиром. Эту бумагу хотелось съесть вместе с беляшом, так она была им насыщена. Беляши имели необъяснимую особенность: если ты ел их сам, казались несравненными по вкусу, но если рядом их ел кто-то другой - поражали отвратительностью запаха. Ибо содержимое их было загадочно по составу и ничего общего с мясом, и даже с ливером, не имело.

Памятная обида на то, что у румяной тетки никогда не находилась копейка сдачи с гривенника! Это для взрослого копейка не имела большого значения. А для нас она была очень важна. Можно было выпить в автомате стакан воды без сиропа. Можно было сэкономить еще копейку и стрельнуть там же, возле железнодорожного вокзала, в тире, из пневматического ружья. Да мало ли что можно придумать, когда есть деньги! Какой враг придумал такие провокационные цены? Ведь и пломбир в стаканчиках стоил девятнадцать копеек.

Полет запомнился отдельными картинами. Молодой толстый негр, широко разинув розовую пасть, ватной палочкой мажет горло мазью. Простудился. Москва не Африка, они здесь ухитряются уши отмораживать при нуле градусов.

Седой дедушка любовно, но неумело причесывает пятилетнюю внучку. Внучке это надоедает, она выхватывает у него гребень и быстро причесывается сама, схватывает волосы на затылке фиолетовой резинкой, закрепляет ее, разделив хвост на две части и энергично дернув. И тогда выясняется, что у девочки крупные, оттопыренные, уши. И что уже недалеко время, когда их величина и оттопыренность начнет тревожить и даже приводить в отчаянье.

В соседнем кресле сидел Мцыри и жадно читал "Спорт-Экспресс". Отчего мы так любим спорт? Нам кажется, что хоть там всё по-честному? Именно потому так возмущает, когда и там обнаруживается фальшь, подлог?

Остров Сахалин имеет координаты: 50°17′ с. ш. 142°58′ в. д. / 50.283333° с. ш. 142.966667° в. д., расположен в западной части Охотского моря, вытянут меридионально от мыса Крильон на юге до мыса Елизаветы на севере. Татарский пролив отделяет остров Сахалин от материковой Сибири, которая лежит от него западнее, примерно в 40 км. К югу от него расположен залив Лаперуза, который отделяет остров Сахалин от Хоккайдо, самого северного из Японских островов. Полуостров Камчатка и Курильские острова расположены примерно в 700 км к востоку от острова Сахалин и отделяют Охотское море от северной части Тихого океана. Длина острова 948 км, ширина от 26 км до 160 км, площадь 76,4 тыс. км². Население 520 тысяч человек. Железная дорога проложена на север только до города Ноглики. На картах Японии Южный Сахалин до сих пор обозначается как "ничейная земля".

В Южно-Сахалинске неожиданно для сентября тепло, даже жарко. Не слишком высокие горы неподалеку. Их называют на Дальнем Востоке сопками. Синее, приветливое небо. Неужели я действительно так далеко от Москвы?

Напряженно прищурившись сквозь пенсне (слепило солнце), он записал в блокнот остренькими, аккуратными буквами: "День был тихий и ясный. Такую погоду хоть Черному морю впору. Северная часть Сахалина, через которую проходит линия вечно промерзшей почвы, по своему положению соответствует Рязанской губ., а южная - Крыму. Верхняя треть острова по своим климатическим и почвенным условиям совершенно непригодна для поселения".

Блокнот был толст, но уже заканчивался. Человек часто поправлял пенсне, которое косило на сторону, и коротко покашливал. Он чувствовал лёгкую грусть. Оттого, что пора было покидать Сахалин. Ему здесь нравилось. А ещё оттого, что знал, чем грозит это покашливание и хрипы в груди. Он был врачом по профессии.

Я уже бывал в Южно-Сахалинске. Это один из тех городов, архитектура которых замерла после крушения страны. Такое я видел в Бишкеке,- кварталы панельных хрущевок, выщербленный асфальт улиц, убогие магазины, продавщицы с усталыми глазами. Как вдруг, мухомором в невысокой пятиэтажной растительности, суперсовременный отель, - золоченые ручки дверей, чопорные услужливые швейцары, скоростные лифты.

Тот, кто считает происшедшее в стране благом, лицемерит или врет. А если утверждает, что говорит правду, - подл. При катаклизмах гибнут люди. Гибель людей нельзя оправдать никаким резоном. Да и резон-то неразличим. Социализм себя изживал. Пришло время, надо было что-то сделать. Что-то и сделали.

Того, кто уверяет, что мы жили прекрасно и хочет вернуть прошлое, нужно немедленного отправить на лечение в психбольницу.

Когда-нибудь придётся разобраться, что же это такое было: "социализм"? И кто-то обязательно разберётся. Но сейчас это трудно: слишком слепит глаза то, что было при нём и после него. Нашему поколению не удастся быть объективным.

В момент крушения я жил в Крыму и работал на Крайнем Севере, под Нарьян-Маром, вахтовым методом. Никому не могло прийти в голову, что очень скоро будет считаться, что я работаю за границей.

Я не принял всерьёз происшедших событий. Ничего не могло перемениться. Защита Белого Дома - спектакль с дурной режиссурой. Кто на кого нападает, и кто что защищает? Кто такие демократы? Почему их все должны любить? Так называются теперь диссиденты? Но я никогда не приветствовал деятельность диссидентов, и не просил их защищать мои права. То, что их, здоровых, сажали в психбольницы, конечно, неправильно. Но было бы странно, если б их награждали.

Тот день, когда Украина провозгласила свою независимость, у нас, в Заполярье, выдался морозным. Давило за сорок. Мы сидели в общежитии и что-то пили. Кажется коньяк "Белый аист". Накануне в Усинск из Молдавии его пригнали целый железнодорожный состав.

Кто-то спросил, без особой, впрочем, тревоги в голосе: "И что теперь будет?". Ему ответили: "Всё будет по-старому, только сделают вид, что есть границы".

Мы надеялись на лёгкое землятресение, но удачных катаклизмов не бывает.

Несмотря на уверения ответственных товарищей, в списках пассажиров, отбывающих поездом "Южно-Сахалинск-Ноглики" меня не оказалось. Встретился старый знакомый, с его помощью удалось пробиться в спецвагон компании "Сахалин Энерджи".

В РГС меня экипировали. Приобрели ботинки с носами бетонной твердости, как и положено по требованиям ТБ, теплый костюм "Норд", комбинезон, каску с подшлемником, еще какую-то кофточку непонятного предназначения. Все это заполнило громадных размеров клетчатую сумку. С такими сумками в суровые девяностые толстые тетки в спортивных шароварах, - малый бизнес, опора экономики, - ездили в Одессу и другие портовые города, за товаром. Из дому также пришлось взять немаленькую сумку с вещами. На плече болталась сумка с ноутбуком. Вид экзотичный.

РГС - Российско-Германский Консорциум на Сахалине. Создан для проведения независимых технических инспекций объектов и оборудования компании "Сахалин Энерджи".

В таком виде я ввалился в купе, в котором сидели два мужичка явно иностранного вида. Иностранцы всегда улыбаются, даже, когда нет повода. Лучше ли это привычного русского хамства, я не знаю. Австралиец и голландец, сделали вид, что мне рады.

О чем мне рассуждать с этими ребятами? Я называю свой английский "туземным". Полинезийским туземцам хватало минимального набора английских слов для того, чтобы объяснить необходимость стеклянных бус и огненной воды. Я не стал мучить их каверзными вопросами, которые они могли не понять. Как зовут? Алан, Дейв. Откуда, где работаете? Ответили. Для установления контакта достаточно. У них вопросов ко мне не возникло.

Появился пожилой охранник, вот к кому у Алана имелся вопрос: почему на троих только одна коробка с продуктами? Хитрый дед ловко ушел от ответа, он сказал мне, - нашел переводчика, - переведи, что пива в поезде пить нельзя. Я, как смог, перевел. Иностранцы были возмущены. Тогда я от себя добавил, что одну бутылку можно. Охранник интуитивно уловил суть и пригрозил, что, когда, мол, приедем в Ноглики, будем разбираться. Правда, сказал он это не вполне уверенно и сразу же притащил еще одну коробку с продуктами.

Слегка закосевший рыжий Алан соорудил гамбургер. Этим словом называется вот что: на кусок хлеба величиной в ладонь кладется два слоя ветчины, потом два слоя сыра, потом насыпается тертая морковь с чесноком. Все это поливается майонезом и накрывается другим куском хлеба. Вся ветчина и сыр из двух коробок ушли на чудо-гамбургер, таким образом, нам с Дейвом ничего не доставалось, но Алана это мало интересовало. Вывихивая от напряжения челюсти, он затолкнул в рот сразу половину произведения кулинарного искусства.

Я залез на верхнюю полку и заснул. Проснулся посреди ночи. Иначе быть не могло: разница во времени между Сахалином и Москвой семь часов. Посмотрел вниз: растерзанные коробки с продуктами, остатки еды на столе, пустые пивные бутылки, катающиеся по полу. Запах пролитого пива был отвратителен. Алан спал одетый, с отчетливым хриплым храпом, комком, бросив простыню под голову. Дейв, вспотев лысиной, интеллигентно посапывал, так и не сняв узкие очки.

Почему говорят, что именно русские ведут себя за границей безобразно?

Уснуть было невозможно, но мне удалось. Проснулся оттого, что поезд, дернувшись, остановился. Приехали. Ноглики. Утро.

Сколько таких станций довелось мне повидать по России. В Западной и Восточной Сибири, в Коми, в Архангельской области, в Центральной полосе. Вокзал с претензией на современную архитектуру, - аквариум с немытыми стёклами. Пьяный, притулился в углу. В кассе нет билетов, но своим есть. На бутерброды в буфете не хочется даже смотреть. Правда, в соответствии с новыми временами, имеются "Сникерсы", жвачка и китайская лапша в пластмассовых коробках, но и этот товар выглядит так, словно его кто-то уже разворачивал, но кушать раздумал, и завернул назад.

Железную дорогу на Сахалине построили японцы в ту пору, когда владели половиной этого острова. То есть давно. Колея непривычная, шириной в метр. Оттого, наверное, непривычными кажутся и поезда. Какие-то слишком чистые, игрушечные, европейские.

Мне никогда не уехать с этого вокзала, каждый день буду приходить к поезду, убеждаться, что билетов нет, и ряд сверкающих, празднично-чистых вагонов со шторами на окнах, будет проноситься мимо в цивилизацию, в счастье. Тусклая северная природа убьет любое поползновение оптимизма. Как-то надо жить. Но как?

Перевалочная база - гостиница, именуемая на западный манер "кемп". Видимо от слова "кемпинг". Здесь останавливаются в ожидании дальнейшей транспортировки на морские платформы. Это одноэтажное здание, сформированное из вагончиков-балков. Архитектурная конфигурация его причудлива, без привычки легко заблудиться, несмотря на обилие табличек-указателей. Долгое проживание не предусмотрено, комнаты тесные, койки двухъярусные, столик один, крошечный, ноутбук приходится ставить по соседству с умывальником, брызги порой долетают до клавиатуры и это тревожит.

Меня поселили в комнате с двумя Андреями, они занимаются фауной Охотского моря, вернее ее сохранением. Это, безусловно, касается и пресловутых серых китов, столь любимых бывшим заместителем начальника Росприроднадзора Олегом Митволем.

Компания "Сахалин Энерджи" раньше состояла из трех партнеров: англо-голландской "Шелл" и двух японских - "Мицуи" и "Мицубиси". Контрольный пакет акций принадлежал "Шеллу". По договору, подписанному с Российской Федерацией, партнеры должны были затратить на проект порядка десяти миллиардов долларов, которые им возвращались потом добытой продукцией - нефтью и газом. Все шло замечательно до тех пор, пока не выяснилось, что деньги кончаются, необходимо ещё десять миллиардов. Руководство нашей страны эта новость возмутила. На Сахалин прибыл Олег Митволь и в два счёта выяснил, что прокладка нефте и газопроводов по острову нанесла громадный вред рыбным и прочим богатствам рек, а серые киты в акватории Охотского моря катастрофически худеют из-за шумового фона, создаваемого буровыми платформами. Каким образом Митволь взвесил китов, осталось загадкой.

Компании "Сахалин Энерджи" был выставлен такой счёт, что было сочтено за лучшее. уступить контрольный пакет акций "Газпрому".

После этого серые киты сразу же пошли на поправку.

Я должен был попасть на платформу "ЛУН-А", но в списках ни на этот, ни на следующий день меня не оказалось.

Платформа "ЛУН-А" построена в 2005-2006 году на верфи "Самсунг" в Южной Корее. Расположена в Охотском море, на расстоянии 15 км к северо-востоку от острова Сахалин. Находится в открытом море на широте около 51,5° с.ш. Представляет собой бетонное основание гравитационного типа с буровой платформой, с минимальным объёмом технологического и бурового оборудования, и жилым модулем. Добываемые флюиды будут транспортироваться на берег по подводным трубопроводам для последующей подготовки до транспортной кондиции на Объединенном береговом технологическом комплексе (ОБТК), а оттуда по магистральному трубопроводу перекачиваться на, расположенный на юге острова, завод по сжижению природного газа (СПГ). Глубина моря в месте расположения платформы ЛУН-А составляет 48 м.

Попасть на "ЛУН-у" вовсе не просто. Требуется целый ряд звонков и согласований. В результате я провел три дня в компании двух Андреев, людей интересных. Я звал их "китобоями", это их очень веселило, поскольку их деятельность направлена как раз не на истребление, а на сохранение морских обитателей.

Любой разговор мужчин, за бутылкой или без, непременно склоняется к политике. Этот набор фамилий давно не сходит с языка: Горбачёв, Ельцин, Жириновский, Чубайс.

Чубайсами в России, оказывается, называют не только рыжих котов, но и небольших рыжеватых рыбок-наважек, обитающих в дальневосточных морях. Ну, скажите, разве человек не увековечил себя?

Низкий рейтинг Чубайса среди населения для меня ни о чем не говорит. Я готов поддержать и Новодворскую с Березовским, Ходорковским и Зюгановым в придачу, лишь бы быть уверенным в том, что основой всей их деятельности является любовь к Родине, искреннее желание помочь ей в трудное время.

Жить в стране, презирая её, бессмысленно и не нужно.

И вот о чем еще я подумал: так много людей в стране мыслит одинаково, желает одного и того же, так почему же мы оказались в глубокой пропасти, из которой и сейчас, несмотря на бодрые заклинания руководителей, так и не выбрались?! Оба Андрея дружно сказали: не знаем, как во всей России, но у нас на Дальнем Востоке руководство надо заменить в полном составе. Я спросил: кем? Где других взять? Вырастить на Луне или на Марсе, чистых, незапятнанных, неподкупных, грамотных, и затем сбросить десантом на Землю?

Почему мизерны тиражи популярных когда-то толстых журналов? "Нового мира", "Юности", "Знамени", "Дружбы народов", "Октября"? Не хватает денег? Нет. Не хватает потребности в этих изданиях. Не читает сейчас молодежь столько, сколько читали в их возрасте мы. Некогда им, что ли?

Недавно попалась книга Бжезинского "Великая шахматная доска". Книгу написал враг российского государства, но враг умный. К умному врагу стоит прислушаться. Так вот Бжезинский, как раз, и пишет: чтобы победить русских надо, в первую очередь, выхолостить их культуру, уверить их в том, что вся история их позорна и недостойна, что сам народ туп и немощен.

Будучи в Крыму встретил у одного знакомого книгу, изданную на Западной Украине на русском(!) языке. Новейшие исторические исследования одного из украинских учёных. Исследования сводятся к тому, что русские, в сравнении с украинцами, во все века, были, не только менее грамотны, но и значительно ленивее, что русские всегда были склонны к пьянству и воровству, и даже ростом были ниже украинцев.

То, что человек врет от злобы, очевидно. Над всем этим можно просто посмеяться, но я бы не рекомендовал. Потому что не смешно.

Из "Кемпа" в поселок не выпускают, "Кемп" огорожен, словно зона, охрана с суровыми лицами. Можно прожить тут длительное время и ни разу не взглянуть на Ноглики. Хозяева "Кемпа" - иностранцы, они не сомневаются, что едва русские окажутся в магазине, то сразу же напьются.

Наконец я попал в списки на лодку. Так упорно называют тут судно, доставляющее пассажиров на платформу "ЛУН-А". Наверное, дело в дословном переводе английского слова "boat". Лодка имеет имя, она называется "Мисс Сибли" ("Miss Sybli"). Порт в Ногликах называется Кайган. Если всё время держать на восток, когда-нибудь упрёшься в Америку.

Я принялся вспоминать, на каких морях мне приходилось бывать, и какие ассоциации эти моря у меня вызывают.

Прежде всего, конечно, Черное море, на его берегу я прожил много лет. Воспоминания вовсе не связаны с отдыхом.

Маленький бортовой УАЗик с раскаленной от солнца крышей неспешно движется вдоль Золотого Пляжа. Красивые девушки загорают, купаются, неумело играют в волейбол. Весело смеются, отдыхают. А я еду на работу. Мой водитель имеет в гараже прозвище Ваня Неумытый. Этот неугомонный парень пользуется любым моментом для того, чтобы поднять капот и влезть в двигатель. У Вани постоянно измазаны черным, плохо отмывающимся, маслом, щеки, нос и даже уши. Но двигатель все равно работает плохо, чихает. Мы с Ваней лишние на празднике жизни в солнечном Крыму. "Для лошадей и влюбленных сено пахнет по-разному".

Азовское море. Ассоциации примерно те же самые, только плюс к тому - ловля бычков на Казантипе, где мы бурили скважину глубиной пять тысяч метров, но так и не добурили. Бычок - глуп и жаден, его можно поймать даже на фильтр от сигареты. И еще - водяные змеи. В воде они кажутся огромными, словно анаконды.

Балтийское - это Морской собор в Кронштадте с позеленевшим от времени куполом, это Пётр на лошади, а у лошади в копытах змея. Хотел рассмотреть змею подробнее, но бдительный милиционер меня прогнал.

Баренцево - длинная волна вдоль берега, даже на взгляд холодная, свинцового цвета. Пароход, лежащий в море, неподалеку от берега, на боку. Пароход называется "Севастополь". Помня о трагическом распаде страны и нынешнем многострадальном Крыме, название и ситуация, в которой находится пароход, выглядят многозначительно, пронзительно и зловеще.

Восточное (Японское) море. Мы выезжали на party (пикник) всей командой технического надзора на небольшом корейском автобусе. Корейские пляжи ухожены. Корейцы вообще бережно относятся к своей земле, может быть потому, что её у них не слишком много. Восемьдесят процентов территории Южной Кореи занимают горы. Равнины приходится завоёвывать. Я наблюдал, как на верфи "Самсунг" с одной стороны грызли экскаваторами гору, а с другой - строили дамбу и засыпали море.

У корейцев редко бывают party. У них не существует понятия "отпуск", есть ряд религиозных и общенациональных праздников, в общей сложности, примерно, дней двенадцать в году. В эти дни надо обязательно посетить родителей, пойти в церковь (многие корейцы - протестанты, миссионеры поработали), кроме того, успеть сделать массу неотложных домашних дел.

На пляж мы приезжали, обычно, в субботу, снимали комнаты в одном из многочисленных небольших отелей. В отеле всегда всё готово для барбекю, жарить шашлык здесь как-то не принято, да и шампуров ни у кого нет. Хозяева всегда радушны, я вообще не встречал не улыбающихся корейцев, их улыбка искренна, она коренным образом отличается от холодно-вежливых гримас европейцев.

И вот Охотское море. Перед отъездом из "Кемпа" нам вновь заботливо выдали паёк, если возможно столь скромно величать объемистый целлофановый пакет. Едва попав на лодку, корейцы, малайцы и филиппинцы сразу же бросились на любимую вермишель, эти ребята любят поесть и пользуются для этого любой возможностью. Англичане, шотландцы и американцы завалились спать.

Я был взволнован предстоящей встречей с "ЛУНой". Мы отправили ее с верфи "Самсунг" в начале июня 2006 года, ее тащили два буксира на громадном Т- образном понтоне. Если б не было исхожено по ней столько километров вверх-вниз по лестницам, столько пролито пота в невыносимую для европейца июльскую и августовскую жару, я бы воспринял это сооружение, как нечто фантастическое.

На бетонном основании в Охотском море платформа выглядела еще внушительнее. Плавучий отель "Астория", притороченный сбоку и соединенный с нею трапом, только подчеркивал величественность сооружения.

Перегрузка личного состава на "Асторию" производилась с помощью подъемного крана в специальной трехместной корзине. Ничего лучшего пока не придумано. Ни в России, ни за рубежом. Когда подняли на высоту метров двадцати, я почувствовал, что сползаю с кресла, несмотря на то, что привязан. Я уперся ногами и сразу же вспомнил строки из технико-экономического обоснования (ТЭО): "Глубина моря в районе платформы "ЛУН-А" достигает сорока восьми метров, даже летом температура воды редко превышает плюс восемь градусов".

Но всё обошлось. Правда ночью начался шторм, "Астория" подняла переходной трап. Ее сорвало с якорей, ладно, что не со всех, и отнесло немного в сторону.

Лежим в дрейфе, волнение значительное, но не катастрофическое, делать абсолютно нечего. Американские фильмы, которые крутят по телевизору один за другим, вызывают острое отвращение. Кормление отменное, будто в санатории, одних салатов двенадцать штук, на второе - мясо под ананасами.

Увеличение веса личного состава платформы "ЛУН-А" я бы предложил рассматривать как производственное заболевание.

Для корейцев и других азиатов - рис с соевым мясом и что-то наподобие кимчи (маринованная с красным перцем капуста), но это не настоящее кимчи, настоящее, корейское, пахнет намного отвратительнее, его маринуют вместе с подтухшей рыбой.

На сон уходит до двенадцати часов в сутки. Больше просто не получается. Поскольку работой, за которую мне платят деньги, заниматься невозможно. Занимаюсь размышлениями о литературе.

Не могу равнодушно слышать о Василии Аксенове. Я имею право иметь свое мнение о том, что он написал, поскольку, как принято выражаться, "вырос на его прозе".

Отлично помню все написанные им произведения. Превосходные - "Поиски жанра" (с подзаголовком, обозначающим жанр произведения - Поиски жанра). Оно явилось своего рода Рубиконом, перейдя который, Василий Павлович стал писать иную прозу. Лучше или хуже - не мне судить, но иную.

Критик Евгений Сидоров, когда-то сказал о "наиве и чистоте" аксеновской прозы. Действительно, герой его рассказа "На полпути к Луне" Василий Кирпиченко, глядя на стюардессу в самолете, "не может себе представить, что с ней можно делать то, от чего появляются дети". Но через двадцать пять лет, Аксенов напишет "Московскую сагу", герои которой не забивают голову подобными пустяками и занимаются тем, от чего появляются дети, едва ли не на каждой странице. Занимаются обстоятельно, со вкусом, с большим знанием дела. От назойливости этих сцен и подробности их описания быстро устаешь.

Я не ханжа и не собираюсь порицать Василия Павловича за натурализм, я говорю об эволюции его, как писателя. Перейдя Рубикон, он направился кокетливым путем "Рандеву", но не романтики "Апельсинов из Марокко", не кристальной ностальгии ранних рассказов, и не блестящего юмора "Затоваренной бочкотары".

Главный герой "Рандеву" выглядывает в "Московской саге" изо всех окон и щелей. Но в "Рандеву" это персонаж гротескно-комический, поэтому шутливая аксеновская игра вполне воспринимаема. В "Саге" же он вырос во вполне серьезного героя. Этой фигуре можно даже при желании подобрать исторический аналог.

Мне нелегко говорить всё это, но приходит время, когда приходится задуматься над тем, что же создано писателем по большому счету. "Московская Сага", "Скажи изюм", "Кесарево свечение" и "Редкие земли" в эту категорию не попадают. Небрежный язык, глуповатые, картонные персонажи - достойно ли это пера Аксенова? Общий фон - махровое презрение к социализму. Что-то презирать - право каждого человека, но рассматривать это, как концепцию творчества, не стоит. Тем более, после Платонова.

Быть может, у всякого художника есть свой моторесурс, истратив который, надо свернуть творчество?

Словно двух лет не прошло. Верфь Самсунг (shipyard "Samsung"), океанские суда поразительной величины, городок Кахьен ("Kahuin"), бодрое лопотание корейцев. К концу изнурительно-жаркого рабочего дня, начинало казаться, что эти узкоглазые хлопцы обращаются ко мне по-русски. И я, в забывчивости, начинал им по-русски же и отвечать.

Все оборудование платформы условно разделено на пятьдесят четыре системы. Для каждой системы существует специально разработанные документы, называемые процедурами. Ими и нужно руководствоваться.

К примеру. Система .2 (сепарации) состоит из двух технологических линий, в состав которых входят два трехфазных эксплуатационных нефтегазовых сепаратора.

В сепараторах происходит разделение продукции на газ, смесь нефти и газового конденсата и пластовую воду.

Отделившаяся свободная пластовая вода дренируется в дегазатор пластовой воды и после ее очистки закачивается в водонагнетательную скважину. Газ, газовый конденсат и нефть после сепараторов вновь смешиваются, поступают в два трубопровода диаметром 30" и направляется для подготовки на Объединенный Береговой Технологический Комплекс (ОБТК).

Есть большая разница между той ситуацией, когда платформа находилась в Южной Корее, и нынешней, когда она уже стоит в Охотском море на бетонном основании и уже работает. Там инспектор технадзора был уважаемым человеком, здесь он попросту мешает.

Я не люблю кому-то мешать. Я чувствую себя на платформе незваным гостем, хотя, если без скромности, не слишком много работников платформы так знают ее оборудование, как я. Но теперь даже это значения не имеет. Старым знакомым по Корее, которые мне здесь встретились, я был интересен первые пятнадцать минут. Это нормально. Людям очень часто не о чем друг с другом говорить, а запас воспоминаний быстро иссякает. Когда люди начинают делать вид, что им все равно интересно, получается еще хуже. Поэтому с незнакомым человеком даже интересней.

Вам приходилось бывать внутри нефтегазосепаратора? Там много интересного. Особенно, если его, как здесь, на "ЛУНе", модернизировали. Всего-то две стальные пластины прилепили, а согласований месяца на три. Мне казалось, что только русские такие непредусмотрительны и сильны задним умом. Нет, иностранцы тоже этим отличаются, инженерная мысль работает со страшной силой, но несколько запоздало. Вон сколько новых труб на сепаратор понавесили. И все теперь предстоит опрессовать, составить документы и подписать ответственными товарищами. В том числе и мной.

Подписать - дело вовсе не сложное. Сложно понять, зачем после разделения газо-газоконденсатно-водяного потока на три фазы, эти фазы после сепаратора соединяют вновь, после чего транспортируют на берег, на ОБТК? Не готова скважина ППД для закачки воды? Так почему бы не пустить поток сразу по обводной линии, минуя сепаратор? В потоке может быть песок? Но не сразу же. Далеко не сразу. Лет через пять-шесть после начала эксплуатации продуктивного пласта. Это ведь и в ТЭО указано.

А сепаратор вместе с подводящими линиями предстоит опрессовать на 176 бар азотно-гелиевой смесью. Для этого привезена целая команда малайцев со специальным оборудованием и маленьким, смуглым, очень симпатичным пареньком по имени Вик (Vik) во главе.

Вик любит со мной разговаривать, научился десятку русских слов, их звучание очень его забавляет.

В каюте нас четыре человека. Кровати в два яруса. Двое работают в день, двое - ночь. Я, правда, работаю и в день, и в ночь, но об этом позже.

Утром я покидаю каюту и прихожу около семи, после ужина. Паша, молодой человек двадцати трех лет, почему-то остриженный наголо, также работает в день. Разговаривать с ним мне отчего-то не очень хотелось, я ложился и читал книгу Даниила Данина "Бремя стыда". О творчестве Пастернака. Паше на второй день стало любопытно, он спросил интересная ли книга. Он заставил меня задуматься над самим термином "интересная".

Писатель, на мой взгляд, пишет всего две настоящие книги: первую и последнюю. Иногда только последнюю. Возможно, Даниил Данин относится именно к таким. Когда человек объясняется с умирающей женой строками Пастернака, это о многом говорит. Эти строки настолько в памяти, что она понимает, о чём речь. Это объясняет всю структуру совместно прожитой жизни, почему получилась именно такой. Много о чем еще рассказывает Данин в этой толстой книге, но сказать, интересна она мне или нет, я не могу. Требуется какое-то другое слово.

И мы заговорили с Пашей о мировом финансовом кризисе. Вот тут разговор пошел. Паша выразил живой и неподдельный интерес к тому, чтобы сохранить свои заработанные честным трудом сбережения. И мне трудно было его не понять.

Он из Охи.

Оха́ - город (с 1938) в России, центр Охинского района Сахалинской области. Расположен на севере острова Сахалин. Население 26,7 тыс. человек. Расположен в 849 км от Южно-Сахалинска. Посёлок Охэ (позже - Оха) возник при месторождении нефти, открытом в 1880 году. В 1920-1925 годах был оккупирован Японией.

Те двое, что работают в ночь, из Ногликов.

Но́глики - посёлок городского типа, административный центр Ногликского района Сахалинской области России. Население - 10,8 тыс. жителе). Расположен на северо-востоке острова Сахалин, на правом берегу реки Тымь, в 9 км от её впадения в Ныйский залив Охотского моря. В посёлке преобладает малоэтажная застройка.

Я вспоминаю убогие строения поселка и жалею этих людей. Но потом вспоминаю, что лет пять назад я был у ненцев в чуме, в Большеземельской тундре, километрах в двухстах от Нарьян-Мара. Я, вроде бы, тоже стал сочувствовать, но потом обратил внимание на то, что люди вполне счастливы тем, как они живут. Им комфортно, они привыкли, им не нужно метро, не нужна шумная московская жизнь, они бы в ней не смогли адаптироваться, они бы просто не стали жить в Москве. Так что не надо никого жалеть. Быть может, как раз наоборот, они жалеют нас, как мучаемся мы в толпах в метро и в московских пробках. Разве сравнишь это жалкое существование с вольготной тундровой жизнью?!

Говорить о напряженности труда инспектора технического надзора не приходится. Рассмотрение и подписание с утра пораньше десятка актов большим делом назвать язык не поворачивается. Поэтому я иду проверять выполнение своих прошлых, двухгодичной давности, замечаний.

Вся пикантность ситуации заключается в том, что я выполняю "инспекцию третьей стороны", то есть замечания мои законной силы не имеют, они несут функцию рекомендаций. Я вам посоветовал, что надо сделать, а вы уж сами решайте, прислушаться или нет.

При этом надо отдать должное: штатные инспекторы Ростехнадзора очень часто, чтобы самим не перенапрягаться, переписывают мои замечания в официальные акты, и уж тогда, извините, будьте добры, все исполнить.

Очень неудачно было выбрано решение по механизму передвижения бурового блока. Толкать сумасшедшего веса махину домкратами по плоским направляющим - зачем? Если можно ее катить. Так устроены наши буровые установки типа ЭУК, да и зарубежные тоже. Но английская проектная компания "Amec" решила по-другому. В результате мы получили то, что получили.

"РЕГИСТРАЦИЯ ДЕФЕКТОВ, ОТКЛОНЕНИЙ, НЕСООТВЕТСТВИЙ, ВЫЯВЛЕННЫХ В ПРОЦЕССЕ НАДЗОРА И ЗАФИКСИРОВАННЫХ В ИНСПЕКЦИОННЫХ ОТЧЕТАХ:

31. Поверхность рельса буровой вышки повреждена. Вырывы глубиной более 6 мм. Требуется ремонт".

О каком ремонте может идти речь, если надо бурить? Можно работать с такими вырывами? В принципе можно. Толщина балки позволяет. Тогда не морочьте голову.

Голову не морочат. Бурят. Три скважины уже пробурили.

Шел дождь. На северном Сахалине дожди такие же незаметные и нудные, как в Питере. Как говорится: присущие местности. Я стоял над балкой, глядел на вырывы, наполненные водой, еще более усугубившиеся после нескольких проездов бурового блока, и вспоминал жаркое корейское лето, когда я впервые увидел эти глубокие борозды на направляющих.

Я никогда не запоминал трехсложные имена корейцев. Все равно половина из них зовут Ким, треть - Ли, остальные, преимущественно Цой (Choy). Но Юнг-Чул-Джанга не запомнить было невозможно по разным причинам.

Во-первых, и самое главное, он немного говорил по-русски. Года два или три был на шабашке в Волгограде. Во-вторых, мы с ним почти что ровесники. Разница в три недели. Ну, а в-третьих, он просто хороший парень.

Мы росли в одно и тоже время. Я родился через девять лет после Великой Отечественной войны, он - на следующий год после Великой Корейской, разделившей народ на две части.

Говорят, что корейцы маленького роста оттого, что, мол, такая генетика. Ерунда. Всё дело в кормежке. Нынешнее поколение Южной Кореи в росте русским не уступят, потому что питаются нормально. Джанг вырос в другое время, он небольшого роста. Южная Корея начала свою перестройку (насколько неприлично стало это слово с нашей подачи), в начале восьмидесятых. Результаты налицо. Как не вспомнить тут восточную мудрость: безногий обгоняет скачущего не в ту сторону.

Мой отец был военным. Был призван в 1939 и демобилизовался в 1969 году. Был сугубо мирным человеком, в армии служить никогда не хотел. Но в те времена военным было выгодно быть. До самого десятого класса я проходил в брюках зеленого цвета, сшитых матерью из отцовского офицерского отреза и в серой шапке со следом от кокарды.

А ещё отец приносил домой тушенку в банках, густо измазанных солидолом, без этикеток. Мать готовила из неё замечательный суп. Но я любил выковыривать тушёнку, замёрзшую, прямо из банки. Чего стоил, хотя бы, восхитительный круглешок жира сверху, с вмерзшими в него горошинами перчинок и обрывком лаврового листа! Такого рода деятельность не приветствовалась, это было не экономично.

Джанг очень хотел сделать что-нибудь приятное мне или моей семье. Когда в Корею приехала моя младшая дочь, Аня, предложил: пусть его дочь покажет моей жене и Ане Сеул.

Вот уж, поистине: не хочешь, чтобы получилось худо, не делай добра. Жена и дочь поехали в Сеул, дочь Джанга сопровождать их не смогла, у жены украли сумку с деньгами и загранпаспортом.

Знакомство с южнокорейской полицией, море слез, проблемы с выездом в Россию. Всё обошлось, но негатив остался.

Система .17 ввода химреагентов предназначена для предупреждения осложнений при эксплуатации скважин, таких как предотвращение отложений солей и гидратов, повышения эффективности разделения газового конденсата и воды, очистки пластовых вод, снижения коррозии оборудования и трубопроводов. Блок состоит из смонтированных на единой раме дозировочных насосов и многосекционной емкости для хранения химреагентов.

С этой системой конфуз получился ещё в Корее. Может быть, специалисты попались не той квалификации. А контролером с нашей стороны был парень, очень спешно назначенный руководителем пуско-наладочных работ. В результате никаких работ проведено не было. Осталась запись в журнале "Выявленных дефектов" насчет того, что надо "заменить диафрагмы в насосах".

Прочитав это замечание через два года, я опрометчиво решил, что за это время диафрагмы наверняка заменили.

Я закрыл замечание. Написал в отчете, что всё сделано, всё исправно. Ошибка вышла. Я понял это, когда появился Кит Пекстон - пожилой лысый дяденька из английского города Ньюкасла. Дяденька пригласил меня на запуск блока А-1701, блока ввода химреагентов. Но ничего запустить не удалось, насосы не качали. Мистер Пекстон, два корейца Ким и Ли, а также два филиппинца, имён которых я не знал, стояли в задумчивости, не в силах понять, отчего произошёл такой конфуз. Разобрали два насоса. Диафрагмы были порваны.

Как случилось, что с завода-поставщика, глубокоуважаемого предприятия "Wormald Oil & Gas" (Англия), пришло бракованное оборудование? А может быть, произошло вот что: электрики, ещё там, в Корее, получили задание проверить электродвигатели. Они их проверили. Но не убедились в том, что запорные задвижки закрыты. В результате работы насосов образовался вакуум, который и разорвал диафрагмы. Как я, мог понадеяться на то, что иностранные раздолбаи, которые, как я не раз убеждался, ничем не отличаются от русских, заменили эти самые диафрагмы? Как и что мне теперь объяснять?

Впрочем, объяснений пока что никто не требовал, пока требовалось запустить в работу блок ввода химреагентов.

Мистер Пекстон был порядком озадачен, смотрел сквозь очки на порванные диафрагмы и произносил в различных сочетаниях слово "fucking" ("fucking pumps", "fucking membranes"), которое означало грубое английское ругательство, но явно уступало разноцветью российского мата односложностью и слабой фонетической выразительностью.

Главное - поставить задачу. Конкретно поставленная задача - это уже больше, чем полдела. Задача была поставлена: запустить блок химреагентов. Я люблю, когда меня ставят в тупик, это заставляет сосредоточиться. Я полночи ворочался в поисках решения. Прерывался на чтение книги "Бремя стыда" и опять начинал думать про диафрагменные насосы.

Решение пришло, как всегда простое. Емкостей шесть (по два насоса на каждую): T-1701-01-пеногасителя, T-1701-02-обратного деэмульгатора, T-1701-03 -деэмульгатора, T-1701-04 - ингибитора отложения солей, T-1701-05 и T-1701-06-резервные ёмкости. Зачем в колхоз покупают три комбайна, если требуется два? Третий на запчасти. Нужно снять диафрагмы с насосов резервных емкостей. Если, конечно, они и там не порваны.

Но в колхозах Ньюкаслинского района Великобритании, видимо поступают так же, как и в русском Нечерноземье. Утром я увидел, как ликующие корейцы под руководством мистера Пекстона энергично снимают диафрагмы с насосов резервных емкостей.

Мой сомнительный опыт не потребовался.

Место, где прошло моё детство, раньше называлось Шестой тупик. Здесь было трамвайное кольцо, потом трамвай пустили дальше, в новые, строящиеся районы города. В районе Шестого тупика располагалось самое хулиганское, злачное место города, под названием Ямы. К творчеству А.И. Куприна это название отношения не имеет.

К Ямам вплотную примыкало старое кладбище. Дом, в котором я жил, был построен на могилах. Странно, что раньше я об этом не задумывался. Идя в школу через парк, мы привычно пинали желтые кости, и это не казалось нам странным. Много позже мне пришло в голову, что это были кости живых когда-то, людей. Таких же, как я. И когда-нибудь, через много лет, мои кости, быть может, будет пинать такой же глупый и бездумный мальчик.

У моих сообразительных соотечественников есть интересная привычка превращать кладбища в парки. На перезахоронения обычно нет ни денег, ни желания. Как мы относимся к предкам, так к нам отнесутся наши потомки. Об этом как-то не думалось тем, кто вырывал тракторами кресты, надмогильные постаменты и сваливал всё это в углу будущего парка культуры и отдыха. Мы это наблюдали. Было любопытно. Таинство вечной жизни и переселения душ было нам неведомо. И вообще, мы были октябрятами, потом пионерами, нам говорили, что Бога нет, а поперёк аллеи, которой мы шли в школу, был натянут транспарант: "Партия торжественно постановляет: вам, юным, жить при коммунизме!" Мы ощущали оптимизм и уверенность в будущем. Коммунизм - это когда всё будет бесплатно, а учёные обязательно придумают лекарство для бессмертия.

Ночью "Асторию" качает волной сильнее. Или мне так кажется. Не спится. И не мудрено, в Москве сейчас десять часов утра. Почему-то чаще стал вспоминаться в последнее время наш двор на Красноармейской улице, парк. Этот парк длительное время так и был похож на кладбище, хотя почти ничего от прежнего облика не оставалось. Смотрел по телевизору передачу про Египет. Английские ученые вскрывают могилы фараонов. Но фараоны, в принципе, были обычными людьми, поэтому абсолютно одинаково, на мой взгляд, построить дом на могилах в России, на улице Красноармейской или разорить могилу фараона в Египте. Оправдания прозвучат одинаково неубедительно.

Гамлет с черепом шута в руке - это очень мощно. Я думаю, что самый жуткий сон, который можно увидеть, это собственная могила, вскрытая кем-то по необходимости или просто из любопытства, через много лет после захоронения.

Я совсем уже вознамерился подписать Вику документы по азотно-гелиевым испытаниям трубных линий. Проверил диаграммы, вроде бы всё нормально. Вик очень оптимистичный парень, всё время улыбается. Возрастом он такой, как моя младшая дочь. Вик и в самом деле симпатичный парень, смуглость ему к лицу, черные глаза живые, весёлые. Он всем тут нравится. И мне тоже. Когда я сказал ему, что подписать документы по испытаниям не могу, он искренне удивился, кажется, даже не поверил. Мне и самому не хотелось огорчать хорошего паренька, но подписывать было никак нельзя.

В калибровочном сертификате на манометры и пишущие приборы было указано:

Дата калибровки: сентября (Date of calibration): 05, 2008 года.

Рекомендуемая дата следующей калибровки (Next time calibration recommend date): февраля 05, 2008 года.

И далее:

Сведения о поверке эталона (Sample Verification Date): декабрь 19, 2008.

Специалисты из ООО "Кентек Сахалин Сервисиз" ("Kentech Sakhalin Services"), изготовившие этот сертификат, не слишком вникали в суть написанного. Очевидно, что ошибки возникли из обыкновенной невнимательности. Надо исправить год следующей калибровки оборудования на 2009 и в "сведениях о поверке эталона" добавить слово "следующей".

Наивный Вик предложил исправить досадные упущения самостоятельно. Я это предложение отверг. Тогда он стал срочно звонить "боссу" в Южно-Сахалинск. Вскоре Вик заверил меня, что исправленные документы через два-три дня будут получены. Но этот парень был плохо знаком с российской бюрократической машиной.

Я ему не поверил и оказался прав.

Он уже никогда не повторится тот свежий утренний воздух лета моего детства. Очень рано. Солнечный свет прямо глаза пронзителен и ясен. В комнате прохладно, я только что проснулся. Ощущение чистоты воздуха детства невозможно забыть. Так хорошо, когда вся мерзость жизни ещё впереди, и ты не знаешь о ней. Безжалостность людей ещё за надёжной оградой родительской любви. Кажется, что это нормально, что так будет всегда. Искушения предстоящей жизни ещё не ведомы. И не нужно быть сильным, чтобы не поддаться им. Ещё не нужно бороться, чтобы утверждать себя и пока ещё неизвестно, что это самое мучительное и самое бессмысленное занятие. Неизвестно и то, что самое предательское и ненужное, это провести детство в родительской любви, ибо ничто так не способствует потом несчастливой жизни. Человеку нужно с самого раннего детства отбить, окровенить душу, превратить её в сплошную гематому, тогда она покроется толстой роговой коростой или даже панцырем, наподобие черепахового, и человек сможет безнаказанно сохранить память о том чистом детском вдохе раннего детства.

Неужели весь секрет, вся премудрость человеческих отношений в том, чтобы успеть заранее оскорбить ближнего, прежде, чем он оскорбит тебя? Ты, вроде бы, ограждаешь себя таким образом. На самом же деле становишься соучастником круговой поруки зла.

Всю жизнь потом я старался найти созвучие ощущений того чистого детского вдоха.

Опять не спится, это какое-то наказание. Допоздна брожу по платформе, выматывая себя, надеюсь, что, придя в каюту, упаду обессилено на кровать и забудусь до утра. Не тут-то было. Я засыпаю часа на три, а потом лежу среди ночи с открытыми глазами, слушаю сопение Паши на соседней кровати и думаю о всякой ерунде. Разве можно расценить мои размышления другим словом?

К чему сводится моя работа? Пройти линии, посмотреть, как замотаны фланцевые соединения лентой скотч. После нагнетания обозначенного в процедуре давления, скотч в одном месте разрывают, засовывают туда датчик и определяют наличие протечек. Посмотреть точку нагнетания азотно-гелиевой смеси (injection point). Взглянуть на пишущий прибор (recorder), некоторое время понаблюдать, как он выписывает кривую зависимости изменения давления во времени. Малейшее падение давления сразу же заметно.

Всё это я могу и не делать. Вик всё равно принесёт мне утром диаграмму и по ней будет всё понятно. Если Вик подаёт её с виноватым видом, значит, ночью были утечки по линиям, нужно будет их устранять. Если его чёрные глаза ликуют, значит всё в порядке.

Человек когда-нибудь начинает думать о бессмертии. Или о смерти. Это примерно одно и то же. При этом философски-успокоительный вариант "собственного продолжения в детях" всё-таки не устраивает. Не устраивает также и вариант "клонированного бессмертия", поскольку в результате получается лишь внешняя копия оригинала.

Откуда такое настойчивое желание быть вечным? Зачем это? Что человек сможет совершить, будучи вечным? Точно также перебирать друг за другом дни, завтракать, обедать, ужинать, ходить в туалет? Выполнять несложные профессиональные обязанности, наподобие закручивания (откручивания) ста гаек на заводе ежедневно? Да он с ума сойдёт от такой жизни, не дожив и до восьмидесяти, и закончит это мучение самоубийством. Я предполагаю, что человек не способен быть бессмертным. И не только потому, что слаб. Потому что не нужен он никому бессмертный. Он всех утомит, задёргает, замучает. Я заметил, и я уверен, что не ошибаюсь: человек с годами вовсе не мудреет. Он глупеет. Это происходит от закостенения, усиления консерватизма его мозгов, которые не могут не ограничить себя частоколом догм. Исходя из этих догм, и строится мышление, выводятся нормы взаимоотношений с окружающими. Причём без учёта догм окружающих. А ведь они, окружающие, тоже желают бессмертия. Чувствуете, куда я клоню? Это ж, какой грандиозный сумасшедший дом может организоваться, тут и до массового смертоубийства дойдёт на почве коренной разности мнений.

Вечером, после ужина, я выхожу на верхнюю палубу, гуляю там, гляжу на остров Сахалин, протянувшийся с севера на юг, теряющийся в темноте. "Асторию" порядком покачивает волной. Вспоминаются слова популярной когда-то песни: "Я одна, как в чистом поле в людном городе Москве". На "Астории" проживает человек двести, а поговорить не с кем. И вовсе не потому, что примерно половина из них, иностранцы.

Вон прогуливается по вертолётке девушка Вика, лет двадцати пяти, эколог, считает тех самых пресловутых серых китов, по совместительству занимается техникой безопасности. Она приезжала в составе приёмной комиссии платформы в Южную Корею, но запомнилась тем, же самым, чем и здесь, - бесконечной пустой болтовнёй с иностранцами.

Про Вику говорят всякие гадости, но у нас любят говорить про людей гадости, особенно про женщин, я на это не обращаю внимание. Я давно заметил то, что русские люди, поработавшие некоторое время с иностранцами, начинают чувствовать себя намного умнее и интеллектуально выше. Даже обыкновенное знание английского языка делает их значительнее в собственных глазах, они даже что-то подсказывать начинают, касательно технических вопросов, едва ли в них разбираясь.

Я не умею быть значительным, даже там, где это не выглядит нарочитым. В этом мой крупный недостаток. Я всегда стараюсь свести разговор к простому: как лучше выполнить задачу. Здесь так не принято. Здесь главное разыскать ту нишу, где ты будешь, если не необходим, то, по крайней мере, заметен. Когда ниша найдена, можно смело принимать важный вид.

А, может быть, лучше так: "На краю жизни и даже дальше"? Неужели пауза в жизни нужна именно для того, чтобы начать думать? Очень удобно оправдывать себя до этой поры тем, что надо было обязательно закручивать свои сто гаек в день, что надо было выращивать детей и так далее.

Но мешало совершенно другое. Мысли о том, что жизнь ещё длинная, что всё ещё успеется. Но завёртывание ста гаек не кончается никогда. И почему-то человека надо припереть к стене одиночеством, поставить его в тупик безысходности для того, чтобы у него в голове начали возникать мысли, не связанные с различного рода первичными потребностями.

Некоторые люди живут и умирают во сне. Но самое страшное не это. Самое страшное то, что такая жизнь представляется им вполне нормальной, и они порицают тех, кто осмеливается предполагать, что жить надо, всё-таки, как-то не так.

Хочется кому-то бездумно, основательно и до конца поверить. Не получается. А как было бы хорошо и легко жить, если б получилось.

Нас было четверо друзей: Володя, Коля, Толик и я. Толик не дожил двух лет до сорока, и это была первая в моей жизни реальная смерть близкого человека. Он долго болел лёгкими, было несколько, одно за другим, воспалений, потом всё это дело перешло в туберкулёз.

Он был самым старшим из нас и, очевидно, самым бесталанным. Коля писал стихи, я - рассказы, Володя был артистом. Но Толик искренно любил каждого из нас, а не только себя, поэтому он был лучшим из нас.

Когда человека нет, о нём хочется говорить хорошо. Это нормально.

Смерть не бывает красивой, я и раньше так думал, теперь, похоронив родителей и старшего брата, знаю определённо.

Когда я прилетел из Крыма в родной город, Толику оставалось жить четыре дня. Он лежал навзничь на кровати, совсем голый, не закрытый простынёй, в комнате было жарко. Член его был помещён в стеклянную бутылку с широким горлом из-под молока, сейчас таких нет. Видимо моча у него шла непрерывно и его жене, Оле, и маме, тёте Миле, надоело менять простыни.

Я понимал, что Толик скоро умрёт, но реально это событие не воспринимал. Наши мозги слишком сильно замусорены кинофильмами и художественной литературой, и мы путаем реальность с выдуманным. Вот скажет сейчас режиссёр: "Снято. Все свободны", Толик легко вскочит с кровати, и мы пойдём на кухню, пить водку, как раньше, как обычно.

Но режиссёр не придёт, а тот режиссёр, который смерть, уже где-то рядом.

Толик сказал, чтобы все ушли, а я остался. Все ушли. Но я не знал о чём говорить с Толиком. О том, что он выздоровеет, говорить не хотелось, слова прозвучали бы лживо и даже цинично, рассказывать ему о своих делах также не представлялось возможным. До моих ли ему дел?

Мы молчали довольно долго, потом Толик спросил, улыбнувшись (какие гнилые у него, чёрные зубы!): "Помнишь, как я тебе нос разбил в пятом классе?"

Да, я помнил. Это было в парке, когда мы шли из школы. Мы учились в одном классе, Толик был второгодником. Но учились мы тогда не в пятом, а в третьем классе. Мы о чём-то сильно заспорили и он меня ударил. Пошла кровь из носа. Я стал срывать с деревьев листья и вытирать ими нос. Толик стоял и ждал, пока кровь перестанет идти. Когда кровь прекратилась, мы пошли дальше. Кажется, я был сам виноват тогда, сказал Толику что-то обидное. Сейчас не вспомнить, что именно, да и какая разница.

Толик хотел объяснить мне, что скоро умрёт, но не знал, как это сделать, с чего начать. Он никогда не был красноречивым и долго думал, прежде, чем сформулировать мысль. Но эта мысль была чересчур трудна для формулировки, у него так ничего и не получилось. Тогда он нарисовал пальцем в воздухе крест, и я его понял.

Ни жена Толика, ни его мать, уже не плакали, они так смирились с тем, что Толика скоро не станет, что горечь отчаяния ушла очень глубоко в душу.

Смерть совершалась, как нечто обыденное, узаконенное, словно это было вполне нормально, когда человек умирает в тридцать восемь лет.

Мы просидели у Толика допоздна, потом пошли, выпили много водки и чуть-чуть забыли, что у нас умирает друг. И это было нормально, потому что текущие, земные дела было никуда не деть, и мы обсуждали их. Не могли не обсуждать. А на следующий день опять пришли к Толику.

На третий день после моего приезда ему стало как будто бы лучше. Мне надо было на работу, и я улетел назад, в Крым.

А на следующий день он умер.

До сих пор не вспомнил о своём напарнике, инженере-энергетике Мише, но это только потому, что перед таким размышлением надо хорошенько собраться с духом.

Если вспомнить гоголевскую "даму прекрасную во всех отношениях", кажется, всё же, "приятную", но "прекрасную" мне больше нравится, то Миша будет, как раз, молодой человек, прекрасный во всех отношениях. Некурящий, непьющий, прекрасный семьянин, к работе жаден и вдумчив. Даже, знаете ли, как-то подозрительно.

Если брать его, как идеальный экземпляр нового поколения (ему тридцать лет), то он годен по всем статьям.

Миша буквально набит информацией, словно сундук, у которого невозможно закрыть крышку. Он делится ей непрерывно, перебить, вставить слово, невозможно. Я вскоре и перестал пытаться. С терпеливым вниманием выслушивал устройство подводной лодки (по отсекам), судовых лебёдок, особенностей электрооборудования во взрывозащищённом исполнении, устройство механизмов подруливания, особенностей конструкции шпигатов и ходовых винтов.

У Миши отличная память и непрерывная жажда общения с окружающими. То, как он утомляет их, ему неведомо. Он просто не обращает на это внимания.

Вначале я тяготился им, а потом привык. Неизвестно ещё, что лучше, многозначительное молчание или такой вот цунами информации. Уже то, что я узнал, наконец (а я давно об этом задумывался), принцип работы плавучего якоря, кое-что значит.

Мишин запас технической информации велик, но не бесконечен. Когда он иссяк, Миша перешёл к собственному генеалогическому древу. Тени его прабабушек и прадедушек, не говоря уже о более близких по историческому времени родственников, тревожили мой слух ежедневно. И тут, опять же, можно было позавидовать Мишиной осведомлённости, обилием деталей жизни его родственников.. Я иногда, грешным делом, подумывал: не сочинил ли он половину или более того? Но, взглянув в честное Мишино лицо, сразу же устыдился этой мысли.

Однажды я понял, в чём дело: ему вовсе не тридцать лет, ему гораздо меньше. Так, примерно, четырнадцать, именно в этом возрасте подростки безудержно хвастливы и дерзки на выдумку. Причём выдумывают так успешно и страстно, с такой яркой достоверностью и образностью, что сами уверяются в правдивости сказанного, и до слёз обижаются, когда их уличают в несоответствиях.

Я не уличал Мишу. Просто не ставил себе такой задачи, хотя, при желании, смог бы. Не хотелось обижать. Зачем? Так скучно и одиноко бывает здесь, на платформе, когда бродишь в одиночестве по верхней палубе.

Миша высокого мнения о себе и, я думаю, это неплохо. Уж лучше так, чем наоборот. Если не подстёгивать себя тщеславием, можно ничего не добиться. Но, я подозреваю, что Мише не достичь высоких чинов. Он не склонен к лицемерию, двурушничеству, подлости. А это верный признак того, что всю свою трудовую жизнь он проведёт в среднем руководящем звене. Его будут уважать, как специалиста, с ним будут считаться, у него будут спрашивать совета. Но повышать в должности не будут. Из самых разных соображений.

Но всё это при том условии, что он вернётся в производство. Если же он останется инспектором технического надзора, тогда другой разговор.

Есть у Виктории Токаревой рассказ, называется "Инструктор по плаванию". Там девочка говорит инструктору по плаванию: почему вы сами не плаваете, а только других учите?

Вот так и инспектор технического надзора. Он априори умнее исполнителя работ. Иные варианты не рассматриваются, вследствие недоказуемости. Объясняется всё просто: инспектор должен поставить подпись. И печать. Способов оттянуть этот счастливый момент у него достаточно. Неподписанная (а тем более без печати) работа, не оплачивается. Личный состав остаётся без зарплаты. У личного состава жёны и дети.

Делайте выводы.

Если человек достаточно длительное время работает инспектором, из него формируется определённого вида психологический типаж. В лучшем случае этому типажу присуще вежливое пренебрежение, высокомерная сухость, снисходительность. В худшем - прямое хамство и грубость (очень редко находящая отпор, а потому имеющая тенденцию к развитию). Власть разлагает. Редкий человек догадается сам себя ограничить. Но чем глубже грязнет он в пучине мнимого могущества, тем чувствительней будет падение. Всё когда-то заканчивается. Воспоминания же о былом ядовиты. Изуродованная сущность человека не в силах вернуться к скромности существования.

Вот вам и трагедия.

Мне хочется думать, что приведённая логика размышлений не коснётся Миши, честных его голубых глаз, сияющей юношеской лысины. Да, он лыс, несмотря на молодые годы и отменное здоровье. Природа решила так его отметить, а я верю в то, что случайностей у природы не бывает. Внешность формирует характер. А характер - внешность.

13 октября. Понедельник. Я суеверен и не стыжусь в этом признаться. 13 октября 1989 года, в понедельник, я проснулся в душном вагончике, наполовину заметённым снегом, с тревогой в душе. Я хорошо запомнил то утро. Буровая пятьдесят шестая Дюсушевская, Большеземельская тундра. Заполярье. Я лежал и размышлял сквозь головную боль, как буду монтировать превенторную установку на этой скважине и о том, как бы не совершить при этом никакой ошибки.

Случиться же на буровой, да ещё при монтаже многотонного оборудования, может всё, что угодно. Я знал, что нельзя быть всё время сосредоточенным на том, что как бы чего не случилось. Потому что тогда случится обязательно. Я не первый год монтировал превентора, и у меня это уже неплохо получалось. Но, как я заметил, при выполнении любого дела, даже очень хорошо, казалось бы, знакомого, есть неожиданность, которая может, если не загубить дела, то значительно усложнить его выполнение. Надо быть бдительным, предупредить неожиданность и обезвредить её. Не существует людей, всё делающих безошибочно, опыт в том и заключается, чтобы отделаться малыми ошибками, которые потом, на общем фоне победы, окажутся незаметными. И я понимаю, что вплотную приблизился к тому возрасту, когда права на большую ошибку уже не имею. Это будет просто неприлично, этому невозможно будет найти оправдания.

Суть большинства происходящих несчастий сводится к безответственности, непрофессионализму и обыкновенной трусости перед начальством. Когда высокий руководитель, полагая, что он делает большое благо, начинает орать рабочим, через головы руководителей среднего звена: "Что вы возитесь, как куры в навозе? Я же сказал, что через полчаса должно быть сделано!", трудящиеся хватают, что попало, и делают кое-как. Иногда такие ускорения работ заканчиваются трагически. Я стараюсь сам принимать решения, и сам нести ответственность за полученный результат.

На этот раз всё шло на удивление быстро и удачно. Никто не лез с советами, никто не звонил по рации и не торопил. Буровой мастер раза два заглянул под буровую, убедился в том, что всё идёт нормально, и больше не появлялся.

Самая неприятная работа - установка колонной головки. Шахта двухметровой глубины, кое-как закреплена опалубкой из досок. Сквозь них просачивается грязная вода, постепенно уровень её в шахте возрастает, её отчёрпывают дырявым, ржавым ведром. И сверху, с подроторных балок, капает вода, порой снайперски попадая точно за шиворот, на разгорячённое в работе, тело. Долгое время занимает наворот нижней части колонной головки на обсадную колонну, - резьба закусывает, люди нервничают, ругаются, со всех сторон сыплется масса ценных предложений. Но на этот раз колонная головка была навернута без всяких проблем.

Устьевая колонная головка предназначена для обвязывания двух и более обсадных колонн, контроля давления в межколонном пространстве и проведения ряда технологических операций. В процессе бурения на устьевую колонную головку устанавливается превенторный блок, а в процессе освоения и эксплуатации - фонтанная или нагнетательная арматура.

Затем нужно посадить следующую обсадную колонну на клинья. Здесь также может быть много разных подвохов. Обсадная колонна может оказаться по сечению слегка эллипсной формы, металл может быть перекален, либо металл клиньев недокален. Тогда колонна будет проскальзывать по клиньям, не закусывать, не садиться на них, в этом случае придётся долго колотить по клиньям кувалдой, и принесёт ли это результат, неизвестно.

Но всё, опять же, прошло без происшествий, щёлкнув, клинья оказались на месте, колонна повисла на них.

Восьмитонная махина двух плашечных превентеров и крестовины, встала на колонную головку также без особых проблем, девятитонный универсальный превентер придавил сверху всё это хозяйство.

Превентерная сборка предназначена для герметизации устья скважины и спуско-подъёмных операций при герметизированном устье. Включает в себя: универсальный превентер, плашечные превентеры и крестовину для присоединения манифольда. Плашечные превентеры предназначены для герметизации устья при наличии или отсутствии в скважине бурильных труб. Универсальный превентер предназначен для герметизации устья вокруг любой части бурильной колонны: ведущей трубы, бурильной трубы, замка сложного сечения, а также для полного перекрытия скважины при отсутствии в ней бурильного инструмента.

Удачи не притупляли мою бдительность, я старался быть начеку, лично проверял перед подъёмом, надёжно ли зацеплены троса на оборудовании, все ли рабочие отошли на безопасное расстояние, я старался быть спокойным, но несколько раз всё же срывался на крик. Мороз был градусов за тридцать, но я не чувствовал холода.

Какое приятное чувство: взглянуть с буровой вниз на плоды своего труда: вот он стоит, превентер, осталось только смонтировать сливной патрубок, за ночь установят выкидные линии манифольда, завтра - блоки дегазации и глушения.

Ночью я спал спокойно, голова утром не болела. Всё было готово: гидравлика работала чётко, я проверил, пар подведён в укрытия блоков глушения и дросселирования, выкида протянулись ровно, словно струны. В ночь должны были начать спуск бурильных труб.

Никогда ещё мне не удавалось выполнить эту работу так быстро и качественно.

Неожиданно появился вертолёт, мы его не ждали, потому были удивлены. Я собирался пробыть на буровой ещё, как минимум, день, появление вертолёта меня не слишком заинтересовало.

Вертолёт, как положено, сделал круг и опустился на площадку, взметнув облако снега.

Вдруг я увидел, что ко мне бегут, - буровой мастер и ещё кто-то: "Быстро собирайся, вчера твой отец умер".

Строго говоря, на платформе у меня имеется контролирующее лицо, инженер технического контроля. Мне немного повезло, шотландец, который занимал эту должность, по каким-то причинам отбыл на родину. Его сменщик, русский, Максим, появился только сегодня. Факт его появления не слишком меня обеспокоил, я был уверен в своих знаниях, платформа "ЛУН-А" была для меня, словно хорошо знакомая книга. К тому же не я завишу от Максима, а он от меня. Он мне предоставляет документы на подпись, но не я ему.

Максим - солидный, крупного телосложения, парень, неплохо объясняется по-английски, но глаза у него какие-то потерянные, словно человек хочет что-то вспомнить, но знает, что вспомнить так и не удастся. И ещё они виноватые. Не за совершённую уже провинность, а на всякий случай, потенциально.

Я давно наблюдаю за русскими специалистами, длительное время работающими в иностранных компаниях, и мне запомнилось у них именно такое выражение глаз. Впрочем, иногда, редко, встречается в глазах и нагловатость. Но она не может обмануть. Это оборотная сторона виноватой трусости, отпор на ещё не совершённую агрессию. Он недорого стоит, этот отпор, ибо мгновенно гаснет, словно искра костра.

Почему нас так легко напугать иностранной скрупулёзностью и требовательностью? Я имел случаи убеждаться в том, что это в большой степени показное. Процент раздолбаев и старательных у иностранцев примерно такой же, как и у нас. И ошибок иностранцы делают ничуть не меньше, чем мы. И я не обвиняю их в ошибках, всякое может случиться, не всегда выбранное техническое решение какой-либо проблемы оказывается самым удачным. Но русского проще назвать неграмотным инженером, чем иностранца.

У меня не было предубеждения к Максиму, но этот испуганно-напряжённый блеск глаз сразу же насторожил.

Я давно уже не боюсь нести ответственность за свою подпись, но всю свою трудовую жизнь внушаю себе то, что документ надо читать внимательно до самого конца. И лишь потом подписывать. Так трудно бывает прервать инерцию при подписании толстой стопки абсолютно одинаковых и лишь номерами отличных, документов. Ошибку пропустить легко, но как потом бывает стыдно.

Не люблю американские мультфильмы, всех этих пернатых, постоянно подсчитывающих прибыль. Что-то в этом есть отвратительное. По крайней мере, это не для детей.

Хотя, если взглянуть с другой стороны, такие мультфильмы готовят детей к взрослой жизни. Дети вступят в наше суровое настоящее подкованными, готовыми к жёсткой борьбе за существование. Чем не резон? Они легче проживут жизнь.

Но, простите, в чём смысл? Чтобы легче (читай богаче) прожить? Чтобы дольше прожить? Необходимо, хотя бы приблизительно, определиться с целью. Может быть, взять целью максимальную длительность жизни? Спорт, раздельное питание, дозированные физические и умственные нагрузки. Так, оказывается, всё очень просто: счастье в бессмертии. Но разве всё так просто?

Максим предложил мне произвести освидетельствование опрессовки трубной линии водой. Сказал, что трубная линия всего-то ничего, диаметром дюйм, и длиной метров пять. Он хотел что-то ещё добавить, но не стал.

Чтобы добраться до верхней части трубной линии пришлось с UP-Deck подняться ещё тремя вспомогательными лестницами вверх. Там я увидел пишущий прибор и двух мужичков с отчаявшимися лицами. Они показали мне диаграмму, на которой кривая давления предательски падала.

Я спросил, полностью ли удалён из трубы воздух? И, кстати, где находится указанный в процедуре опрессовки, второй манометр. Оказалось, что никто воздух удалять не собирался, потому что надо приваривать спускной вентиль. По поводу второго манометра сказать было вообще нечего.

Появился Максим. Тяжело вздохнув, стремясь вызвать у меня сочувствие непосильной сложностью проблемы, он сказал: может быть, не будем мучить ребят?

Всё понятно. Надо подписать диаграмму, на которой падает давление.

Но, есть же достаточно простой выход: взять азотный баллон с редуктором, присоединить к линии пишущий прибор и опрессовать эту злополучную трубу азотом. Давление опрессовки двадцать пять бар, азотный генератор, который имеется на платформе, выдаёт больше тридцати.

Лицо Максима после моего предложения поскучнело, и мужички тоже приуныли. Им ведь хочется, чтобы быстрее. Максим сказал: я попробую что-то придумать. У меня промелькнуло уважение к этому парню: вот сейчас он полезет в правила, прошерстит их, как следует, найдёт какую-нибудь лазейку, и тогда я с чистой совестью подпишу диаграмму.

Не знаю, что там Максим шерстил, но утром он принёс мне диаграмму с круто падающей кривой. На диаграмме по-английски было написано: давление в трубной линии падает оттого, что в ней находится воздух.

Всё чаще думаю о запрограмированности человеческой жизни. Князь Мышкин не мог не разбить ту вазу. Родион Раскольников обязательно бы убил старуху, Смердяков не мог не лишить жизни своего отца.

Можно поставить мне в укор то, что я привожу примеры из литературы, а не из жизни. Но литература - квинтэссенция жизни. Если это и в самом деле литература, а не развлекательное чтиво для ленивых до размышлений граждан. Да для меня Раскольников живее, чем дядя Вася из соседнего подъезда. Раскольникова я лично знаю, мы с ним разговариваем, спорим, мне с ним интересно. Мне с Дмитрием Карамазовым посидеть и выпить, одно удовольствие. А с князем Мышкиным можно просто хорошо помолчать.

И ещё из бессонных ночных мыслей, забывающихся сразу же с утренним пробуждением:

Самоутверждение человека происходит, как правило, через топтание близких, коллег и просто знакомых и незнакомых людей. Ничего нового не придумано и, видимо, не может быть. Самым ошибочным и самым пагубным для человека может явиться "иллюзия ничьей", то есть возможность состояния обособленности от общества, мирного компромисса с действительностью. Это заблуждение взрастило много трагедий.

Человек - изначально хищник, какие бы словесные реверансы для иного толкования этого слова ни были придуманы. Добрых, травоядных хищников не бывает, как бы ни было грустно за весь род человеческий. В первый раз терпение Всевышнего кончилось, когда он наслал на Землю Всемирный потоп. Потом Всевышний послал Иисуса. Он послал его как раз за тем, чтобы, выстроить мир на основе любви. Но задача оказалась не по силам. Любовь через любовь привнести не получилось, а привносить любовь через силу, бессмысленно.

Зависть, злоба, предательство по-прежнему составляют суть человеческой души, хотя очевидно то, что жить в доброте и взаимоуважении легче и проще. Побеждает всегда Антихрист, вы заметили? Если б его не было на самом деле, его бы обязательно придумали. Потому что людям он ближе, чем Всевышний, чем Иисус.

Всё начинается со слезы ребёнка и заканчивается ядерной бомбой огромной мощности. Апокалипсисом. Малая злоба не может не развиться в большую, это закон. Когда духом злобы и взаимной зависти и ненависти пропитаны абсолютно все взаимоотношения людей, тогда чего же ожидать?

Мир разрушится вовсе не от природного катаклизма, типа землетрясения или страшного цунами, и не от громадного астероида, который прилетит из глубин Вселенной (так много сейчас об этом говорят). Мир разрушится исключительно из-за человеческого эгоизма и зависти людей друг к другу. Жаль даже не того, что люди погибнут, они сами к этому стремились, жаль того, что они вполне могли, но не захотели жить в добре, не захотели настоящего счастья. Вечная Книга была дана им, как учебник, но из людей получились плохие ученики. Впрочем, Божьи заповеди можно вызубрить наизусть, но не исполнять их. Чтобы их исполнять, надо измениться, а кому охота меняться? Слова Всевышнего о том, что после Катастрофы "не все умрут, но все изменятся", звучат скорее пожеланием, чем утверждением. Скорее поверится, что "умрут", чем в то, что "изменятся".

Человек - неудачное воплощение чаяний Всевышнего. Мир на основе любви людей друг к другу так и не удался. И уже не удастся, как ни печально об этом говорить.

"Не мир принёс я вам, но меч" - это слова отчаяния, признания того, что первоначальный, гениальный, по сути, замысел, оказался несостоятельным, невоплощённым.

Всевышний махнул на нас рукой: живите, как хотите, вернее, как сможете. И можем мы плохо. Потому что не умеем. Потому что глупы, и от глупости злы и завистливы. Или, наоборот, от злобы и завистливости, глупы.

Принципиально на результате это не отражается.

Любое ограничение свободы называется тюрьмой. Вариант моего заключения - добровольное. За пребывание в этой тюрьме, имеющей наименование "Платформа "ЛУН-А", платят неплохие деньги. Нельзя жаловаться на жизнь, это, по меньшей мере, неприлично, надо "нести свой крест".

Есть такое выражение: "надо перетерпеть". Так страшно думать, что перетерпевать придётся достаточно долго, может быть, весь остаток жизни. И перетерпевание на платформе "ЛУН-А", это всего лишь незначительная часть большого и тяжкого процесса, в который мы заключены давно и непрерывно. Это очень по-русски: ждать, когда станет лучше, когда полегчает. Окиньте взглядом нашу историю: мы только тем и занимались, что перетерпевали и ждали хорошей жизни. Для себя, или, в крайнем случае, для детей и внуков. Но можно с большой уверенностью сказать, что и потомки наши будут столь же долготерпеливы.

-Хотите стать миллионером?

Я бы не откликнулся на вопрос одной из женщин, появившихся в вагоне (как-то не заметил, где именно они вошли в вагон, в Мелитополе, что ли), если бы она спросила о чём-нибудь другом. Не до бесед мне было с широким раскрытием души случайному попутчику. В жизни наступила мрачная полоса, когда удары следуют один за другим, и каждый последующий беспощаднее предыдущего.

Обозревал я свою жизнь, передумывал её, пересматривал в надежде вспомнить побольше хорошего, да и вообще как-то оправдаться за своё существование. Но много хорошего как-то не вспоминалось и достойного, по большому счёту, оправдания, не находилось. Ушла жизнь на разную суету, на мелкую возню, на стычки в попытке самоутверждения. Но так очевидно теперь, что был это ложный путь, что само утверждаться следовало по иному.

У меня не было в жизни пауз. Я не знал, что это такое, а потому не имел представления, сколь это тягостно. Я постоянно был кому-то нужен. Меня разыскивали, мне звонили и писали, я ввязывался в решение проблем и кому-то пытался помочь. Никомуненужность оказалась совсем новым ощущением, к нему надо было ещё привыкнуть, надо было найти аргументы, которые позволили бы жить с этим чувством, как-то с ним смириться, как-то обустроить его в душе.

И вот я еду в поезде. Еду один. Так получилось, почему, неважно. Читаю Достоевского. Есть в жизни периоды, когда читать Достоевского просто опасно. Этот полусумасшедший писатель так безжалостно, так по-хозяйски деловито роется в моей душе, что способен вызвать ненависть за своё всезнание.

-Так хотите стать миллионером?

Обычно я с большой вероятностью определяю не только характер, но и профессию человека. Эта маленькая, чернявая тётка когда-то работала в заводской или в школьной столовой. Причём не шеф-поваром, а кем-то помельче. Когда настали крутые времена, купила две дерматиновые, клетчатые сумки, и подалась на оптовые закупки в какой-нибудь из портовых городов, вроде Одессы. Продавала ложно-французские женские трусы и лифчики на рынке родного города. Встала на ноги, и теперь занимается тем же самым на одном из многочисленных шмоточных рынков Москвы. Денег навалом, но все в обороте, не хватает даже на то, чтобы пожрать по-человечески, не говоря уже о том, чтобы отремонтировать у стоматолога отколовшийся передний зуб. Он уже почернел по месту скола и придаёт хозяйке несколько залихватский, приблатнённый, вид.

Вторая женщина - в модных очках, высокого роста, так же, как и чернявая, улыбнулась мне, но улыбнулась как-то по-другому, не с той настырной самоуверенностью. Она работала преподавателем в техникуме или в институте. Профессию, конечно, сменила, трудно сказать на какую именно, но с туго набитыми клетчатыми сумками не ездит, это точно. Как-то не совмещались две этих женщины, не понятно было, что может их связывать, но то, что занимаются они каким-то общим делом, было очевидно по характеру их общения и по тем репликам, которыми они обменивались.

-А вы уже стали миллионером?

-Я, да.

-И теперь решили позаботиться об остальном человечестве?

-А что в этом плохого?

-Абсолютно ничего. Наоборот, это хорошо. Великодушно.

-Зря иронизируете. Если перевести на деньги стоимость квартир, которые я имею в Москве, то я давно уже миллионер.

-Я не иронизирую. И не завидую. Мне одной квартиры достаточно.

-Это потому, что вы больше не можете иметь.

Что было потом? Потом был вдохновенный рассказ Чернявой про американского миллиардера, который ездит по России в шортах и вьетнамках и скупает по сходной цене понравившиеся ему предприятия, оставляя прежних директоров у руля. Директора в восторге, трудящиеся рукоплещут.

Невыносимо.

Искренность и убедительность рассказа должна была убедить меня наповал, слишком уж явно видна была выгода и минимален риск. Мне надлежало вместе с моими крохотными сбережениями отдаться во власть благодетелю в шортах и вьетнамках и постараться помочь ему в нелёгком труде.

Так бывает, когда попадаешь в чужую и неинтересную тебе, компанию, где люди от души смеются своим, только им понятным, шуткам, обсуждают только им интересные проблемы, и от душевной щедрости пьют очень много водки. И тебе приходится, никак нельзя иначе, пить рюмку за рюмкой.

Напряжение в организме нарастает и уже близок, вот он, последний предел, а тебе всё наливают и наливают, и тосты искренни и проникновенны, и к тебе через стол тянутся, чтобы чокнуться рюмками, но уже невозможно вталкивать в себя обжигающую отраву. Глоток, ещё глоток, и рвота, скопившаяся в самом верху горла, фонтаном вырывается на волю. На стол, на недоеденный салат в тарелке, на фужеры, захватанные жирными пальцами, на колени, на грудь, на белую рубашку и галстук, брызги долетают до чопорной дамы, сидящей справа. Надо срочно в ванную, умыться, смыть с костюма весь этот позор, но, как назло, спьяну не помнишь, где же в этой чужой квартире ванная, и продолжаешь, в возмутительно-обблёванном виде сидеть за столом.

Чернявая закончила убедительными словами:

-Я рядом с ним человеком себя почувствовала, даже выглядеть стала лучше. Ну, кто мне даст пятьдесят пять лет?!

Я бы ей дал все шестьдесят, но эта тема не могла быть поводом для обсуждения.

Женщина в очках, вздохнув, и добро, улыбнувшись мне, добавила:

-Всё, что она говорила, правда. Питер - действительно уникальный человек. Такого обаяния я ещё не встречала. Мы все в него просто влюблены.

-Как вы думаете, если ему удастся скупить абсолютно всё в России, мы будем счастливы?

-Зачем вы утрируете? - она очень хорошо улыбалась, эта добрая женщина в очках, но так улыбаются детям и слабоумным. Почему-то вспомнился мальчик Пляскин, герой романа Саши Соколова. - Это же невозможно. Он хочет помочь, разве это плохо?

-Вам не приходилось играть в преферанс?

-Нет, я не играю в карты. А почему вы спрашиваете?

-Там есть такой термин: "американская помощь". Это когда игрок уже набрал все положенные ему очки и начинает помогать соседу. Помогать-то он, вроде бы, и помогает, это со стороны, для тех, кто не понимает, выглядит трогательно, - гуманность и всё такое, - но потом, при расчёте, помогавший оказывается в очень больших барышах.

-Может быть тот, кому помогали, просто плохо умеет играть?

-Возможно. Но принципиально это ничего не меняет.

-Так вы хотите стать богатым? - потеряв терпение, вновь поинтересовалась Чернявая.

-Нет. Не хочу.

Во время нашей очередной вечерней прогулки по верхней палубе, Миша стал рассказывать о рыбалке и охоте. Это его увлечения, его досуг. Миша хвастун, я уже говорил об этом, его рассказы изобилуют самыми поразительными подробностями.

Я охотился всего один раз, в Крыму, причём так ни разу и не выстрелил.

С главным инженером экспедиции, Димой Карасёвым, мы контролировали спуск обсадной колонны на буровой номер девять Краснопольской площади. Ночью поехали в степь, пострелять зайцев. Дима рядом с водителем Витей Беловым, я - на заднем сиденье.

Бить зайцев из-под фар - занятие неприличное. Заяц никак не спасает свою жизнь, он замирает в конусе света в испуге, стрелять в него всё равно, что в безоружного или связанного. Если его ранить неточным выстрелом, он кричит высоким, детским голосом, от которого замирает сердце. В ту ночь я впервые услышал, как кричит раненый заяц, и больше на охоту никогда не поеду.

Превращённый в мясо, заяц очень вкусен, надо слегка вымочить тушку в уксусе, а потом варить, добавив специй и сливочного масла или маргарина.

Мне трудно совместить кричащего, как ребёнок, зайца, и аппетитные, горячие куски зайчатины, которыми так хорошо закусывать водку.

Дима - плохой стрелок. Почти все зайцы после его выстрелов кричали. Витя Белов нервничал и матерно на него ругался, хотя водителю ругаться на главного инженера, вроде бы, не положено. Дима добивал зайцев, выйдя из машины. Белая заячья шерсть становилась кровавого цвета, но нас это не интересовало, потому что выделывать шкуры никто из нас не собирался, да и не умел.

Летней ночью в степи хорошо: прохладно после знойного дня, звёзды в чёрном небе (оно в Крыму очень чёрное), тихо гудит вдали буровая. Я бы с удовольствием побродил этой ночью по степи и просто так, без этой глупого, кровавого развлечения.

Витя Белов - классный водитель, он лихо крутил баранку, преследуя очередного зайца, в немыслимых виражах вылавливая его фарами. Иногда машина попадала колесом в яму, и нас с Димой подкидывало до самого потолка. Но вот жертва зафиксирована фароискателем, длинные уши прижаты к спине в диком испуге.

Зайцев настреляли много, столько нам не требовалось, лишних раздали желающим на буровой. Тех, что оставили, освежевали, сварили и выпили под эту закуску очень много водки. Воспоминание о той ночи у меня осталось тяжёлое.

С тех пор прошло много времени. Витя Белов заболел раком в пятьдесят с чем-то лет. Сначала работал, потом, потеряв силы, бросил, лежал дома. Он был задорным парнем и, как уверяют, не чересчур сильно переживал своё горе. У него ничего не болело, он просто слабел всё больше и больше.

Валя, его жена, рассказала, как он умер. Однажды проснулся в семь утра, посмотрел на часы, сказал Вале, чтобы разбудила детей. Заспанная Вика, красавица и уже большая любительница мужчин, подошла, сонно протирая глаза. Младший, Виталик, приплёлся, едва различая дорогу, споткнулся о порог. Витя поцеловал их обоих, Вале помахал рукой так, как машут кинозвёзды, покачивая ладонью, справа налево. Потом ещё раз взглянул на часы, и умер.

С Димой мы виделись в последний раз, когда умерла его жена Оля. Шёл четвёртый или пятый день со дня её смерти. Это была красивая и мужественная женщина. Прожить столь долго с таким стихийным человеком, как Дима, нелегко.

Он пригласил меня к себе домой, мы сели на кухне за столом, застеленным белой, в крупную клетку, скатертью, и поминали Олю. Происходило это так: говорил я, а Дима молчал, только согласно кивал большой головой с длинным, причудливой формы, носом. Видимо, он любил её, и отлично понимал, сколько горя причинял ей своим регулярным пьянством и беспорядочным, с кем попало, блудом. Но он не относился к тем, кто способен покаяться, да и передо мной ли ему было каяться? Мы не были близкими друзьями, но, как это иногда случается, чувствовали какую-то приязнь, какую-то тягу друг к другу, потому и пригласил Дима в этот день не кого-то другого, а меня.

Водка кончилась быстро, так уж свойственно этому продукту. И тогда Дима, почему-то шёпотом, сказал мне: "Там водки ещё полно на балконе, принеси, пожалуйста. Там, в комнате, гроб стоял, я не могу войти. Понимаешь?"

Я понимал и не понимал. Если бы это сказал какой-нибудь другой человек, а не Дима Карасёв, который ничего никогда не боялся, и которому всё было по фигу, я бы не удивился. Но это сказал Дима, и, сказав, посмотрел на меня страдальчески.

Я пошёл и принёс водки, и мы пили долго, почти до утра. Когда стало светать, Дима вдруг сорвал скатерть вместе со всем содержимым на пол и упал лбом в стол. Сидел так очень долго, я потерял счёт времени и начал понемногу дремать. Вдруг Дима тронул меня за плечо и спросил: "Ты кто?". Я не нашёлся, что ответить. Он опять спросил: "Ты что тут делаешь?"

Я встал и вышел.

Пока я всё это вспоминал, Миша успел рассказать о том, как успешно он ловил навагу неподалёку от Находки. В самом деле, он неплохой рассказчик, не упускает ни одной подробности и всегда готов доказать свою правоту, если вдруг, ради смеха, я начинаю ловить его на несоответствиях в сравнении с прошлым его рассказом.

Я нисколько не сомневаюсь, что в жизни всё продумано и предусмотрено. Человек уходит именно тогда, когда ему следует уйти. Когда путь логически завершён, и он становится никому не нужен. И себе самому тоже. Усталость становится настолько превалирующим чувством, что нет, не то, что свежести или радости восприятия жизни, нет самого главного - эха. Когда кричишь, а голос не возвращается. Так человек лишается своей тени, прежде, чем стать бесплотным. Так холодеет душа, прежде, чем окончательно окоченеть.

Всё предусмотрено заранее для того, чтобы человеку не было больно уходить. Чтобы дверь закрывалась неслышно и, как будто бы, самостоятельно. Это не так обидно. И не надо пытаться что-то дополнить, приукрасить или изменить. Никто этого не поймёт, ну, посмеются разве что. Так ведь нехорошо посмеются: язвительно, едко.

Разумно ли показаться смешным в такое время? Нужно ли?

Мудрость и милость Всевышнего именно в достойном, тихом уходе.

Нет загробного мира, некуда Всевышнему разместить толпу жаждущих бессмертия. Он всех нас любит, потому его и не даёт.

А когда много грехов, невподъём, не он нас наказывает, мы сами себя наказываем, так мудро продумано им мироздание, нечему удивляться. Нет никаких чудес, и не надо их ожидать, а, тем более, придумывать. Всё равно придумается неинтересно и неправдоподобно. По его же канонам выходит естественно и мудро.

Не всем людям хватает жизни для того, чтобы понять и достойно воспринять то, что Им сказано. Тех, кого жизнь не научила терпению, кротости и любви, умирают трудно. Но как им помочь?

Зависть, гордыня, жажда власти, стремление к богатству - всё становится недоступным, смешно к этому стремиться. Но вот что становится самым важным: желание, чтобы ты смог полюбить, и чтобы полюбили тебя. Не ради чего-то, не во имя чего-то, а просто потому, что ты жил и прожил жизнь.

И ещё: прощение. Попытаться простить, и попросить, чтобы простили тебя. Так много боли причиняет человек за свою жизнь другим людям, и так много боли принимает сам от них. Надо согласиться, или сделать вид, что согласен с тем, что эти два слагаемых одного уравнения взаимно скомпенсировали друг друга.

И это последнее согласие принесёт облегчение. Такое, что даже захочется ещё пожить. Но уже по-другому. Станет известно, как надо жить.

Жаль, что это будет невозможно.

Ночью сильно штормило, пронёсся слух, что сегодня лодки не будет. Я сначала волновался, потом успокоился: ведь ничего нельзя изменить, не будет, так не будет. Сидел и смотрел по телевизору вчерашний футбол. Но когда объявили, что лодка на подходе, я очень обрадовался, даже не ожидал, что так обрадуюсь. Потому что устал от однообразной жизни на платформе, потому что меня ждали в Москве, и ещё потому, что в порту Кайган, неловко склонившись над блокнотом, сидит неподалёку от берега на бревне, человек в шляпе и длинном пальто. Он ёжится под холодным ветром, часто поправляет спадающее с носа пенсне, но писать не прекращает. Нельзя ничего забыть, там, в Москве, может уже не вспомниться или просто не прийти в голову.

"Оба северных округа занимают площадь, равную небольшому русскому уезду. Вычислить пространство, занимаемое ими, в квадратных вёрстах в настоящее время едва ли возможно, так как протяжение обоих округов к югу и северу не обусловлено никакими границами. Между административными центрами обоих округов, Александровским постом и Рыковским, по кратчайшей дороге с перевалом через Пилингу считается 60, а через Арковскую долину 74 версты. По здешнему это не близко".

Мне хочется встретиться с этим человеком. Я верю, что он ждёт.

Copyright (c) "Русский переплет"