Рассказы
26 ноября 2010 года

ОДНОКЛАССНИЦА

Сослуживец попросил меня помочь в похоронах его бабушки. Заверил, что управимся быстро.

Сереньким, хмурым, преддождевым утром мы прибыли на автобусе в морг. Долго стучали в плотную, обитую белой жестью дверь. Наконец дверь открылась. Сослуживец изложил медсестре, крупной красивой блондинке, суть дела. Выяснилось, что тело бабушки нам выдать не могут, требуется заключение патологоанатома: бабушка погибла насильственной смертью, попав под машину. Патологоанатом ещё не приехал и когда приедет неизвестно.

Сослуживец стал горячиться, объяснять, что из-за этой задержки могут сорваться все дальнейшие запланированные, и уже оплаченные, мероприятия: священник, оркестр, поминки в столовой. Никакого сострадания у медсестры эти объяснения не вызвали.

-Мне ваши проблемы не интересны, - сказала она.

Чем дольше я смотрел на эту женщину, тем более убеждался в том, что когда-то был знаком с ней, всё явственней проступали сквозь маску, надетую временем, памятные черты. И когда она совсем уже собиралась захлопнуть дверь, я спросил:

-Извините, вы не Марина Дроздова?

Дверь остановилась на полпути.

-И что?

-Мы с вами в одном классе учились. Я Миша Кравченко, помните?

Глаза, зашоренные неприязнью, просветлели.

-Кравченко! Поседел ты порядком, а вообще-то, не изменился.

И Марина не очень изменилась, покрупнела просто. И глаза стали другими.

-Пойдём, покурим где-нибудь, - предложил я, - только не туда, вовнутрь.

-Отчего ты решил, что я курю? Потому что, работая в таком заведении не пить и не курить невозможно? - Марина проницательно улыбнулась. - Ты преувеличиваешь и, кстати, ошибаешься. Я не курю.

Мы присели на скамейку неподалёку от высокого крыльца морга, с которого подавали в машины гробы с умершими.

-Ну что, одноклассник, - спросила Марина, взглянув мне в глаза, и я почувствовал забытое волнение. Из каких немыслимых глубин оно пришло! - Удивлён моей профессией? Не ожидал?

Я пожал плечами, чтобы скрыть смущение. Да, удивлён.

-Странно, как это ты до сих пор не знаешь, что я здесь работаю. Меня весь город знает.

-Я уезжал, долгое время не жил тут. Теперь вернулся.

Мне не хотелось подробнее рассказывать о перипетиях своей жизни, похвастаться было нечем.

- Конечно, никогда бы не подумал, что ты будешь в морге работать.

-Не соответствую?

-Нет.

Она сидела в среднем ряду, на второй парте, справа. Я видел её белёсый затылок, разделённый ровным, тугим пробором, - две косички с белыми бантиками, связанные вверх "баранками". Марина была красива, она была отличница и перворазрядница по художественной гимнастике. Большинство мальчиков нашего класса были в неё влюблены. Она же, нарочно или бессознательно, относилась ко всем одинаково - ровно и приветливо, чем, безусловно, провоцировала.

Моя влюблённость в Марину Дроздову также имела место, но роковой не стала. По разным причинам. Кроме всего прочего, из-за невысокого своего расположения в табели о рангах нашего класса. Я как бы не имел морального права на любовь к ней. Имелась такая особенная, негласная тонкость взаимоотношений, о которой вслух не говорилось. Это сейчас, по прошествии лет, когда прошлое подёрнулось мутью ностальгии, кажется, что ерунда. А тогда всё было всерьёз и воспринималось, как унижение, как трагедия, и переживания были не шуточными.

Не ощущая взаимности, любовь моя тлела примерно год и к концу восьмого класса потухла. Но прежде, чем ей потухнуть, произошёл запомнившийся случай.

На большой перемене активистка и постоянная возмутительница спокойствия, Наташа Соколенко, стала что-то возбуждённо тараторить Марине в ухо. Затем Наташа и Марина направились ко мне. Я был вызван в коридор и там припёрт в угол.

-Надо серьёзно поговорить, - веско сказала Наташа, лицо её пылало, - ты способен признаться честно, как мужчина?

-Не знаю. Попробую.

-Ты говорил вчера на физкультуре: "Эта Дроздова давно не девушка"?

Так вот в чём дело.

Мы стояли в спортзале возле раздевалки, кружком, человек пять-шесть. Тема разговора была скабрезная. Постепенно перешли на личности. Вот тогда-то и прозвучала та самая фраза. Только сказал её не я, а Валера Галямин - первейший в классе эстет, ценитель новинок рока и джаза. Он вообще выглядел более взросло среди нас, восьмиклассников, и не мудрено, что всё то, о чём мы лишь смутно мечтали, было, если верить его рассказам, для него реальностью.

Не знаю, на чём было основано его утверждение относительно Марины, скорее всего не на чём. Скорее всего, это была обычная бравада, грязный трёп, который преследует каждую красивую девушку.

Валере никто не возразил. Потому что он-то, как раз, в отличие от меня, пользовался в классе авторитетом и ещё потому, что мужчинам, независимо от возраста, приятно слышать, когда о женщинах говорят грязно.

В моей вине и Наташа, и Марина не сомневались. Это было обидно. Ведь они в точности не знали, кто произнёс эту фразу, но выбор пал на меня. Выходит мне в первую очередь по плечу сказать гадость? И теперь от меня ожидается лишь подтверждение этого факта. Бесполезно переубеждать.

Но я был виноват и не мог не чувствовать этого. Я не имел права тогда промолчать, я должен был сказать Галямину, что он подонок, что он распускает гнусные сплетни. Я обязан был ударить его. Кулаком в холёные сытые щёки. Заслужил! Иначе нет никакой разницы сказал я эту гадость или не сказал. Слышал и промолчал - этого достаточно.

Две пары глаз, карие - Наташи, и синие - Марины, выдавливали из меня ответ.

-Да, это мои слова.

-Подлый удар в спину! - выдохнула Наташа, трагически прикрывая ладонями глаза. Почему она так переживает, ведь не про неё сказано. В голове у меня зазвенело от сокрушительной пощёчины, которую нанесла мне Марина.

Никто в классе моего благородства не оценил. Его просто не заметили. Валера Галямин поинтересовался:

-За что она тебя?

-Есть за что.

Как было объяснить ему? И зачем? Он бы всё равно не понял. Не поймёт и сейчас, если представится возможность напомнить ему тот случай. Не поймёт никогда. Потому что мы с ним существуем в разных нравственных измерениях, у них не принято обращать внимания на подобные пустяки. А вот Марина, мне хотелось так думать, смогла бы понять меня.

Она проникновенно, с выражением, читала стихи на школьных вечерах. Стойка прямая, струной, руки за спиной, подбородок высоко задран. Голос звонкий, задушевный:

"Мы встречались с тобой на закате,

Ты веслом рассекала залив.

Я любил твоё белое платье,

Утончённость мечты разлюбив".

Интересно, она действительно так сильно переживала, когда читала эти строки? Хотя какое это имеет значение теперь? А ведь имеет. Как жаль, что всё сломалось тогда, больше, чем полжизни назад, что мне не представилось случая объяснить Марине, сколь близки мы с ней духовно.

-Ну что, составил трагический образ несчастной женщины? - спросила Марина.

Она попала в точку, я уже возомнил её своим товарищем по несчастью: одинокая женщина, оказавшаяся на дне жизни. Муж бросил, подходящей работы нет, устроилась, куда взяли, в морг так в морг. Водка, случайные мужчины, слёзы отчаяния по ночам.

Вот и я: мотался по командировкам, производство поднимал, а жене надоело, нашла себе другого мужчину. Извини, мол, сердцу не прикажешь. А мне как? Ни семьи, ни детей, ни жилья, вернулся к родителям, выпиваю с друзьями, а чаще один. Нет просвета.

-Всё у меня в порядке, Миша. Муж, дети. Сын в институте учится, дочь школу заканчивает. Никаких трагедий. А ты что-то такое уже себе представил, да?

Какая знакомая её привычка, лукаво спрашивать "да"?

Что ж, Марина, я рад за тебя. Вру ведь. Вру, конечно. Не рад. Все мы себе врём, хотя себе-то зачем? Так хотелось сравняться с тобой. А уж что сравняет, - счастье, несчастье, - так ли важно?

-Я закончила филологический факультет, муж - биолог, кандидат наук. Жили вполне прилично, потом началось безобразие под названием перестройка. В школе и так работа не сахар, - всё на нервах, а тут ещё платить стали какие-то смешные деньги, я тянула две ставки и никакого впечатления. Муж, как назло, не хотел бросать свою науку. Там вообще никаких денег не видно было. Короче говоря, дошли мы до ручки, грызлись, как собаки. Подвернулся случай, закончила курсы медсестёр. Так, ни для чего, без задней мысли, может когда-нибудь пригодится. И, бывает же так, пригодилось. Несчастье помогло. Когда хоронили свекровь, впервые попала сюда, в морг. Познакомилась с Зинаидой Степановной, санитаркой. Ей на пенсию скоро. Она б не пошла, но здоровье никуда не годилось, с водочкой очень дружила. Как-то случайно мы с ней разговорились, я ей чем-то понравилась. Она сказала: девка, не дури, такого места по нынешним временам нигде не найдёшь.

-А муж?

-Что муж?

-Как он отнёсся к твоей новой работе?

-А как он мог отнестись? Конечно, отрицательно. Как это так, его жена будет в морге трупы мыть?! Он, видите ли, кандидат наук.

-Не противно?

-Трупы мыть? Разве это может быть приятно? Дело привычки. Кстати, это не моя обязанность. Я, ведь не настаиваю, если родственники желают, пусть сами обмывают и одевают покойника.

-Не хотят?

-Нет, как правило.

-Про спорт, наверное, и не вспоминаешь?

-Почему же? Я не такая дура, чтобы водку тут жрать. Гимнастикой до сих пор занимаюсь. Хочешь, колесом пройдусь?

Она решительно сбросила на скамейку белый халат.

-Я тебе и так верю.

-Я покажу, мне не трудно.

-Марина, не надо. На нас люди смотрят, у них горе.

-Наплевать на людей. Я каждый день их фальшивые страдания вижу. Миша, люди, это такое дерьмо. Думаешь, твой друг, который за бабушкой приехал, так сильно её любит? Сразу же после поминок, кинется барахло делить. Как золотые коронки у покойных рыдающие дети снимают, тебе не приходилось наблюдать?!

Она почти кричала, люди стоящие возле крыльца стали обращать на нас внимание.

-Марина, не надо гимнастических упражнений, я прошу тебя!

Но она легко прошлась колесом. Сначала справа налево, потом слева направо. Поправила причёску, отряхнула джинсы.

-Видал? Я в форме. Каждое утро четыре круга по стадиону.

Странная мысль вдруг пришла мне в голову: а может быть это вовсе и не Марина Дроздова? Просто совпали имя и фамилия, и одноклассник у этой женщины тоже был Кравченко?

Я спросил:

-Ты ударила меня по щеке, помнишь?

-Что-то такое было. Скорее всего, какая-нибудь трагедия. У тебя, Миша, к трагедиям с детства предрасположенность.

-Как ты можешь не помнить?! Ты же плакала тогда от обиды! Это было на большой перемене, мы в восьмом классе учились.

-Почему я должна каждую мелочь помнить?

Сослуживец прокричал мне: "Миша!" и стал энергично махать рукой. Наверное, приехал патологоанатом и дал разрешение забрать тело бабушки.

-А вот это помнишь? "Ни тоски, ни любви, ни обиды, всё померкло, прошло, отошло"? Ты в школе на вечере читала.

-Помню, читала. Блока стихи. Ну, и что? Иди, тебя зовут. Да и мне пора.

Подхватив белый халат, она заторопилась к моргу.

Copyright (c) "Русский переплет"