Перевод Марии Литман

События, о которых люди в нашем городе до сих пор говорят с трепетом, начались довольно обыкновенно. Была зима. Накануне вечером прошел снег, и земля покрылась нетронутой белизной, едва нарушаемой только белыми церковными стенами и березами. Впрочем, нет, было еще одно нарушение. Если подойти к южным воротам, можно было увидеть одинокую цепочку следов, прямой стрелой протянувшуюся строго на север, прерываемую лишь стенами домов и заборами, после которых следы возобновлялись как ни в чем не бывало, будто и не было ни какой помехи, чтобы наконец исчезнуть совершенно спустя один шаг за северными воротами.

Вы сказали бы себе, что таинственный пришелец, совершив инспекторский курс через весь город и удовлетворив свое любопытство или наскучив этим занятием, внезапно вознесся на небеса.

И действительно именно так говорили люди. Во всех гостиницах и тавернах жужжали слухи и предположения. Вы даже можете их услышать. Прислушайтесь! "Конечно, это следы дьявола. Возможно, такое уже случалось в других странах в давние времена".

Можно было, разумеется, поинтересоваться, что же стал делать дальше дьявол, вознесясь на небо? И возможно, такой вопрос даже звучал где-то за кружкой пива, но в большинстве своем люди полагали, что это настоящее, первосортное чудо. Вопросы о происхождении следов не требовали большого искусства. В самом деле, что особенного, если дьявол однажды посетил Англию или Америку?

И если вы недальновидно замечали, что число свидетелей этого явления исчезающе мало и это затемняет общую картину, тогда вас просто объявляли агностиком.

Сам я думаю, что наиболее вероятной причиной отбытия небесного визитера была городская скука, поскольку в нашем городе случается мало интересного, а жители проводят свои дни и ночи, занимаясь разного рода глупостями.

Однако, кроме таких причин, выдвигались и некие механического порядка: например, какая-то дьявольская машина методически отпечатала линию следов с одного конца города на другой. Эта гипотеза встречала такие же фундаментальные затруднения. Скажем, каким образом следы так внезапно возникли и прекратились и как вела себя машина, когда на пути ее возникли препятствия? Затем были еще метеорологические объяснения: следы, на самом деле, не возникли и не исчезли у северных и южных ворот, (возможно, они также продолжались на крышах домов) неизвестный пришелец, хоть и был очень хитер, но, как и все мы, увы! - смертен. Чудо случилось после того, как он завершил свою работу. Просто метель пронеслась так причудливо, что закрыла только начало и конец его следов, и случайная выходка природы превратилась в законченный шедевр. Теория избирательной метели имела своих сторонников, но в конце концов и она, не выдержав конкуренции, была коллективно разрушена куда более приятными и сенсационными домыслами и тихо утонула в теплом оранжевом блеске неведомого.

В таком состоянии пребывала ситуация до тех пор, пока слухи и контрслухи не вступили в конфликт, и тогда родилось наиболее удивительное предположение - Албанец!

Не могу с уверенностью сказать, кто первый укрепился во мнении, что именно албанец ответственен за эти следы, или в какой таверне или конторе возникла эта идея. Но я представляю себе, что обстановка была примерно такой, как в Иерусалиме, где безумное количество пророков и лжепророков вызвало, в конце концов появление Христа.

Мысль об Албанце вызвала глубокий резонанс среди населения. Давайте послушаем разговор в гостинице "Аббат и муха".

"Знаете. Говорят, эти следы на днях оставил Албанец", - говорит мужчина среднего возраста в шляпе петушком, закуривая сигарету и выпуская дым.

Брюнет с тяжелыми морщинами и трехдневной щетиной на щеках отвечает, вдыхая сигаретный дым: "Не скажу, что я много знаю об этой Албании. Не могу даже сказать, где эта Албания, как будто где-то в Европе, не так ли?"

"Думаю, что так. Интересно, на каком языке они там говорят?"

"Да я полагаю, на одном из этих коммунистических языков. Говорят, Албания коммунистическая страна".

Итак, первое, что стало известно об Албанце к тому времени, когда стулья в "Аббате и мухе" уже перевернули на ночь, было то, что он говорит на коммунистическом языке.

Примерно, через неделю после исчезновения Албанца, наступивший рассвет обнаружил странную надпись, нацарапанную на западной городской стене. Взволнованная толпа собралась у древнего укрепления, чтобы расшифровать послание. Когда утренний свет из розового превратился в золотистый, стало ясно, что никто в нашем городе, известном, скажу я вам, знатоками всех романских и славянских языков, не может прочесть написанное.

"Это по-гречески?" - спросил один голос.

"Наверное, по-турецки". - ответил другой.

"Я думаю, это что-то не то", - сказал третий.

"Да, это по-албански", - сделано было заключение.

В конце концов, председатель лингвистического общества сумел выделить слог "МИК", который он счет соответствующим латинскому.

"Друг", - победоносно провозгласил он. Вокруг раздались аплодисменты, и председатель сдержанно поклонился, вырвав сразу несколько пуговиц на своем жилете.

Наш депутат-мэр стоял в это время рядом со мной. Он носил высокую шляпу, которую постоянно сдувало в ветреные дни и за которой он вечно гонялся.

"Не думает ли вы, - сказал он мне, - что быть может албанский посол ищет с нами дипломатических отношений?"

Я со своей стороны был уверен, что для такой предварительной миссии мог быть послан только вице-консул, но стоит ли спорить с неучами. Итак, я отправился чего-нибудь выпить в "Аббат м муху". Там среди столов и пивных кружек уже циркулировали слухи, что в городе албанский посол.

Наш мэр был толстяк и имел страсть к лошадям. Его часто можно было видеть гарцующим по городу на прекрасном жеребце в полной военной форме, но время говорить об этом еще не приспело.

Рядом со мной в "Аббате и мухе" сидел, подкручивая пальцами длинный ус, вздыхая всем своим худощавым телом и горбясь под просторной накидкой, старший полицейский инспектор нашего города. Кажется, я забыл его имя. Порфирий? Аркадий? - Нет, насколько я помню, все называли его просто старший инспектор. Но нельзя отрицать, что имя часто бывает полезным, в конце концов, оно придает некую конкретность личности, даже если у этой личности не хватает особой индивидуальности. А посему назовем его Манфред. Итак, я повернулся к Манфреду, чтобы спросить, не имеет ли он какой-либо служебной информации относительно Албанца - внешний вид, предпочтительное употребление сорта вина и пьет он вообще или не пьет? Манфред дал понять, что мне следует заказать ему стаканчик в обмен на информацию, и я сделал знак бармену. Получив свежую кружку пива, Мнфред сказал "Информация? Я работаю с фактами и спекулировать не привык. Но случай, право, интересный. Хотел бы я его расколоть".

В тот же вечер желание Манфреда было удовлетворено. Его вызвали к мэру.

"Здравствуйте, инспектор", - сказал мэр, покручивая ус (нет, это инспектор покручивал ус, а мэр втянул понюшку табаку, чихнул и метнул дротик в портрет Моны Лизы). "Как вы, возможно, знаете, мы имеем основание полагать, что Албания желает установить с нами дипломатические отношения". Мэр сделал эффектную паузу, сцепил руки за спиной и начал шагать по комнате. "Я приказал, чтобы старую богословскую семинарию подготовили и меблировали для албанского посольства". Тут он снова сделал паузу. "Но это наименьшая проблема. Дело в том, что мы пока не обнаружили албанского посланника. Ваша задача состоит в том, - и мэр поднял палец, - чтобы его найти!" Это последнее было произнесено с такой силой, что инспектор даже отступил назад. "Да, сэр", - выдохнул он.

"Пользуясь своей властью, - продолжал мэр, - я также создал комитет по албанским делам, в чьи обязанности будет входить изучение всех аспектов наших взаимоотношений с Албанией. Их усилия и способности тоже будут в вашем распоряжении. Пожалуйста, подайте мне печать!"

После этого разговора инспектор будучи настоящим профессионалом, предпринял первую вылазку с целью начать расследование. Итак, следы! Раскуривая свою трубку и в замешательстве рассматривая отпечатки на снегу у своих ног, инспектор достал из кармана рулетку и, не отрывая взгляда от земли, протянул металлическую ленту между двух отпечатков. Это был мудрый первый шаг. Манфред сделал первую запись в своей кожаной записной книжке ручкой с золотым пером: "Правый ботинок - размер 10,5, левый ботинок - размер 6". Удовлетворенный успешным началом расследования, инспектор завернул в "Скучающего быка" чего-нибудь выпить. Вы может быть спросите, о чем там говорили, но этого я не знаю.

В тот же день, когда Манфред сделал свое замечательное открытие, начались реставрационные работы в заброшенной богословской семинарии. Бездельничавшие прежде рабочие теперь взбирались на леса, пристраивали балюстрады и канделябры. Жена мэра заседала во главе вновь образованного женского комитета, который подбирал шторы и занавеси для резиденции и организовывал прием в честь супружеской четы албанского посланника.

Я должен сказать, что жена мэра была неординарная женщина. В часы полнолуния ее, например, можно было застать на городской стене в развевающемся от ветра платье. Я думаю, это бывало не чаще чем раз в месяц, поскольку тут участвовала полная луна, тем не менее все полагали, что она слишком стара для такого экстравагантного поведения, и подозревали в ней оборотня.

В реставрационных работах, протекавших в целом довольно гладко, была только одна загвоздка. Частые верховые прогулки мэра неизменно сопровождали марш военного оркестра, что заставляло местных жителей поспешно искать укрытия. Труба, в особенности, была таких размеров, что от ее Трам-та-та-та вылетали форточки, и городские власти выпускали следом за оркестром специального стекольщика, который сопровождал процессию и исправлял повреждения.

Мэр само собой ежедневно инспектировал ход реставрационных работ, и несколько окон, таким образом, каждый раз оказывались поврежденными. В связи с этим государственный стекольщик постоянно был занят, и городские капиталы сильно уменьшились в следствие оплаты оконного стекла. Тем не менее реставрация шля вдохновенно и была закончена в несколько недель.

Албанский посол, однако, не появлялся.

Волнение граждан возрастало. Их желание встречать албанского посланника увеличивалось так же, как их разочарование.

"В самом деле - говорила жена мэра, глядя вдаль с городской стены - жизнь могла бы быть разнообразнее".

Прошел месяц, а может два ( простите мою слабую память). Наконец, жена мэра произнесла последнее слово о том, что в посольстве состоится грандиозный бал.

Были заказаны поставщики продуктов и наняты оркестры. Портные и швеи были нарасхват. Прибывал транспорт, доставляя меха и бриллианты, тюль и эгреты. Играли оркестры, окна дрожали, и все танцевали. Настало великое время, которое и должно наставать в период великого праздника! Я провел большую часть вечера, пытаясь убедить депутата-мэра, что нам необходимы дипломатические контакты с Непалом , но на это он ни за сто не хотел соглашаться.

Албанец, однако не появлялся.

Толпа растаяла на рассвете, обезножевшая и счастливо измученная. Но дипломатическая осечка не могла остаться незамеченной, и многие требовали высылки из страны посланника. "Это в самом деле безобразие", - говорил депутат-мэр, спускаясь по ступеням. "Нет, - отвечала жена мэра, - он несомненно занят чем-то очень ответственным".

Но вскоре объяснение было найдено. Видите ли, в тот самый день, когда Манфред сделал свое замечательное открытие (10,5 и 6) и закончились реставрационные работы в богословской семинарии, открылся комитет по албанским делам в старом здании генерального штаба, примыкавшем к резиденции мэра. Он открылся с большой помпой и со всеми вытекающими последствиями.

Председатель лингвистического отделения был назначен директором. (К этому времени он успел уже перешить пуговицы на жилете.) Он набрал штат экспертов по различным специальностям: история, политика, наука, гастрономия, религия. Работа началась тотчас же. Из библиотеки были расхватаны все книги, имевшие хоть какое-то отношение к Албании. Клерки сновали взад-вперед (вы когда-нибудь задумывались над абсурдностью того, чтобы сновать сначала взад, потом вперед?) между архивами и картотеками, таская груды книг и списков. Картографам было приказано чертить карты. Албанианисты, как их называли сначала, а потом албанисты, поскольку первоначальный термин слишком длинно выговаривался, немедленно столкнулись с крупным препятствием - недостатком существенной информации об Албании.

Давайте включимся в разговор, происходящий в АА . Комната полна табачного дыма.

"Как! Как-как я могу сделать карту Албании? - кричит картограф. - Когда я даже не знаю, как выглядит Албания!"

"Что ж, - говорит директор, погруженный в дешифровки текста, - пойдите и взгляните. Это так просто".

"Но я даже не знаю, где Албания, как я могу пойти и взглянуть?"

"Разведайте! Вы что, не понимаете? Разведайте!"

Картограф, совершенно ошалевший, собрал свои пергаменты и, спотыкаясь, вышел из АА , чтобы произвести некоторую разведку в области Албании.

Директор тем временем все еще испытывал затруднения в дешифровке надписи, обнаруженной на городской стене. "По-моему, она не имеет смысла", - говорил он. "Она производит впечатление смеси славянского, греческого и турецкого", - вступает специалист по сравнительной религии. "Энциклопедия утверждает, что большинство населения земного шара - мусульмане. Мне кажется, вам надо искать арабские корни в этом послании". "Дикие люди, без всяких законов", - прочел в той же книге специалист по политическим наукам. - "Главный город, столица┘"

Прошу прощения, сегодня прием неудачный. Мы попробуем посетить Албанское отделение попозже. Лучше вернемся на бал. "Я не удивлен, что посланник не явился", сказал председатель-лингвист депутату-мэру, когда мы спускались по лестнице. "Видите ли, мы недавно узнали, что большинство албанцев - мусульмане. Западная богословская семинария, безусловно, не подходящая резиденция для мусульманина и он несомненно почувствовал себя оскорбленным".

С тем посольство официально было закрыто и превращено в музей, ежедневно посещаемый туристами. Я недавно сам побывал там и особенно рекомендую выставку "копии албанского искусства".

Пока вынашивались планы постройки мечети и медресе для посланника, Манфред просматривал последний информационный бюллетень комитета по албанским делам. Внешность Манфреда, его черные ухоженные усы вызывали у сограждан ассоциации с итальянским парикмахером или цирковым конферансье, однако, он не обладал ни острым, как ножницы, умом парикмахера, ни хлестким языком циркового клоуна. Поэтому, будучи профессионалом и размышляя об объекте своего расследования, он просто почесал лысеющую макушку и направился в полицейский участок. Там он велел художнику составить собирательный портрет Албанца на основе имеющейся информации.

Результат, мягко говоря, не был вполне удовлетворительным. Набросок изображал фигуру среднего роста, средней комплекции, со средневыразительным лицом. Единственной характерной чертой было то, что левая нога была значительно тоньше правой, что придавало парню несколько однобокий вид, и то, что художник счел нужным надеть на него чалму, поскольку все мусульмане носят на голове этот предмет. В то время как Манфред благодарил художника за помощь, дверь внезапно широко отворилась, и в комнату влетел полицейский с известием, что универсальная лавка на окраине города ночью ограблена. Манфред вскочил в свой автомобиль и помчался к месту преступления. В ласке мешки с крупой были растерзаны и зерна рассыпаны по полу. Несколько бутылок молока было выпито, но мясо оказалось нетронутым. Снаружи в грязи были отпечатки одного следа, т.е. пара отпечатков одной и той же ноги. Нет, не так, пара отпечатков от пары ног. Вот, вы меня поняли? Правая - размер 10,5 и левая - размер 6.

Албанец должен же что-нибудь есть, сделал заключение инспектор и раскрыл свою записную книжку. Похоже, он вегетарианец. Манфреду казалось, что ограбление бакалейной лавки не совсем подходящее занятие для посланника, и он подумал, что комитет по Албанским делам допустил грубую ошибку. "Поразительно, - сочувственно подумал он, - пожалуй, Албанец на самом деле вовсе голодающий эмигрант. Оставалось сделать только одно - немедленно увидеть директора АА .

Манфред помчался в здание генерального штаба со своими новыми фактами: 10,5 и 6, крупа, молоко. "Дайте мне какую-нибудь информацию об албанцах. Говорю вам, мы имеем дело не с посланником", - заявил он. "Но, дорогой инспектор, - ответил директор, отрывая взгляд от своей криптограммы - так с кем же мы в таком случае имеем дело?

"Похоже, с голодающим эмигрантом или даже преступником", - и Манфред изложил ему факты и обстановку, которую он застал в бакалейной лавке. Очень скоро директор был полностью убежден. "Да, определенно эмигрант или какой-то нелегальный иностранец. Какова, кстати, наша эмигрантская квота для албанцев? Немедленно выяснить! Мы должны предложить мэру прекратить сейчас же постройку мечети. Манфред согласился передать это сообщение. Его внезапное появление прервало любимую игру мэра в метание дротиков. Вернее, его объемистая папка прервала полет одного из дротиков, который стремился возможно положить быстрый конец вообще всяким расследованием инспектора.

"Как протекает ваше расследование?" - вопросил мэр. "Хм, неплохо, имеются некоторые новые сведения". "Каковы же они:" "Мы установили, что албанец скорее не посланник, а голодающий эмигрант".

"Как?" - заорал мэр, вырывая на себе клок волос (Хм, как я говорил раньше, были у мэра волосы или он был лысым? Нет, кажется, это инспектор был лысым, но давайте продолжим!) Манфред продолжал излагать свои сведения и в заключение сказал: "Работы по постройке мечети следует приостановить, т. е. Немедленно прекратить".

"Как! - опять заорал мэр. - Разрушить такое прекрасное дополнение силуэта нашего города? Никогда! Как могли в комитете по албанским делам додуматься до такой глупости!" "Видите ли, это очень трудный случай. Помимо того факта, что он голодающий эмигрант, мы знаем только, что он носит на правой ноге размер 10,5, а на левой - 6 и кроме того вегетарианец. Мы также думаем, т. е. Предполагаем, что он мусульманин и говорит по-албански. Но видите ли, продолжал свои пояснения Манфред - ведь именно в АА не знают албанского языка. Более того, ни один албанист отсюда даже не видел ничего написанного на албанском языке. Некий профессор пытался найти какую-нибудь книгу на этом языке, но потерпел неудачу и был вынужден придти к заключению, что ни один албанец никогда ничего по-албански не писал. Я пошел бы далее, предположив, что ни один из нас даже не слыхал никогда, чтобы кто-нибудь читал по-албански или даже встречал где-нибудь албанцев. Подумайте над этим!"

Мэр медленно погрузился в размышления. "Да-а-а, во всяком случае уместно было бы предположить, что мы имеем дело с неграмотной народностью. На 90% не менее, - размышлял мэр, метая дротики прямо в нос Моны Лизы. - Неграмотность - это опасно!"

"Однако, с неграмотным или с нелегальным, но нам надо же что-то делать с этим эмигрантом!"

"Ладно, если он просто неграмотный, он может обратиться к иммиграционным властям, хотя я уверен, что его странности приведут к тому, что участие представительства в его делах будет минимальным. Если же он вне закона┘ тогда даже не знаю┘ Передайте албанскому департаменту, чтобы срочно подготовил необходимые бумаги.

На следующий день в городской газете появилась заметка:

"Любой нелегальный иностранец, требующий официального статуса, должен заполнить анкету, полученную на почте. Заполненные бумаги следует отослать в АА в здание Генерального штаба".

Прошло несколько дней (их течение довольно трудно остановить). Однажды утром почтальон доставил директору АА пакет, содержащий заполненную для представительства анкету с надписью "Албанец".

Директор подпрыгнул от радости и выскочил вслед за почтальоном. "Вы видели его?" - закричал он. "Не видел ни души", - отвечал почтальон и продолжал свой обход. Директор бросился на почту, чтобы опросить почтмейстера. Вы должны мне в этом поверить, т. к. в спешке он столкнулся со мной, когда я совершал утреннюю прогулку. Вы можете даже увидеть синяк. Ох┘ только не трогайте!

Но ни главный почтмейстер, ни кто-либо другой на почте не вручал албанцу бланков, которые он так очевидно заполнил. Я говорю "Так очевидно", поскольку прочесть их никто не мог, ведь они были заполнены по-албански.

"Хм┘ не торопитесь, - сказал мэр. - Как можно считать албанца грамотным, если мы не можем прочесть то, что он написал?"

"Дорогой мэр, - ответил директор, - с первого взгляда видно, что почерк так же четко, как и язык, похож на то, что было нацарапано на городской стене. Само собой, надо провести тщательный анализ. Вот так-то, с вашего позволения". И директор возвратился в АА для дальнейшей работы с документами.

Вы можете быть уверены, что Албанец снова стал темой самых невоздержанных слухов и разговоров в городе. Я, со своей стороны, был рад этому, т. к . монотонность городской жизни уже изрядно начала надоедать.

"Итак, он из эмигрантов?" - спрашивал один из завсегдатаев "Печенки попугая", потягивая пиво.

"Поглядеть на него, так это скорее преступник. Таких не следует держать в городе", - отвечал фабричный рабочий, сидя за стойкой бара в "Гостинице трех жаб".

Жена мэра, глазея в окно, сказала: "Это страшно романтично. Он должно быть, очень смелый человек. Проделать такой путь из Албании невзирая на все трудности. Мне так хотелось бы повстречать этого Албанца".

Мэр только проворчал что-то и уронил дротик в суп.

В комитете по албанским делам решено было собраться с силами и стойко перенести все бесчисленные осложнения, связанные с албанской проблемой.

Программой минимум стало изучение сотрудникам албанского языка. Для этого на крыше здания Генерального штаба рабочий быстро установил двухэтажную антенну, чтобы улавливать трансляцию Албанского радио. Это разумеется в любом случае улучшает изучение иностранных языков и повышает общий культурный уровень. В наши дни ведь прием идет неплохо.

Поймав первые сигналы, слушатели слегка оторопели. "Мы их не понимаем", - пробормотал директор, скрючившись в кресле и прижимая к ушам наушники.

"Возможно, они вещают и на других языках, кроме албанского". "Прекрасная идея! Перестаньте же напевать!"

Как раз в этот момент один из сотрудников дотронулся до директора. "Открытие, сэр! Я нашел недавнее сообщение с Балкан, что Албанией правят сталинисты". Директор побледнел (я не сказал "как бумага", поскольку это именно то, что вы подумали). "Сталинисты", - прошептал он, и в тот же миг вошел картограф. Вы помните картографа, который некоторое время тому назад отправился на разведку Албании? По-видимому, он вернулся из своего трудного путешествия, т. к. был весь покрыт грязью, совершенно всклокоченный и в рубашке, превращенной в лохмотья. (Очевидно, я заблуждался насчет картографов, полагая, что это чистюли с легкими следами архивной пыли на модных рубашках.) "С-сэр", - сказал он тихо, не желая чересчур тревожить директора. Но последний все же его заметил, несмотря на подскочившее давление, вызванное последней новостью.

"Да? Обнаружили вы, наконец, Албанию? Живее, живее! Мы как раз нуждаемся в подтверждении информации!" "Обнаружить Албанию было трудно, поскольку я не знал, где она. Но я нашел карту и скопировал ее. Видите - главный город - Тирана, а это слово имеет только одно значение на всех языках". Директор побледнел еще сильнее. "Тираны - сталинисты, - прошептал он, - это люди нешуточные".

Манфред завтракал в албанском ресторане "Адриатика", когда пришли новости, что преследуемый им - сталинист и имеет при себе оружие. Он прибавил эти сведения к уже имевшимся в его записной книжке и доев свои равиоли отправился за советом к полицейскому художнику.

"Значит ли это, что он более не мусульманин ? - спросил художник, беря в руки карандаш.

"Нет, насколько я знаю, он сталинист-мусульманин, но это еще не значит, что мне известно, как выглядит такая личность".

Художник убрал нарисованную ранее чалму и заменил ее меховой шапкой, у которой в холодное время можно опустить уши. Затем, хорошенько подумав, навернул на все это чалму. Для большего соответствия нарисовал на чалме красную звезду, решив на этом остановиться. Теперь фигура, хотя и безликая, была не только однобокой справа налево, вследствие разницы в размерах, но также несоразмерной сверху вниз, благодаря огромному головному убору, который сильно перевешивал.

Манфред поблагодарил за помощь и продолжал расследование.

Следует сказать, что инспектор был сильно встревожен, т. к. , насколько ему было известно, сталинисты - приверженцы глобального господства из тех, что стремятся, чтобы везде жили так, как живут они.

Опасность того, что везде начнут жить так, как живут они, побудила Манфреда в то утро усилить свои старания. Он останавливался у каждого дома и каждой лавки и спрашивал, не видел ли кто мусульманина-сталиниста?

"Мусульмане не пьют, - сказал торговец вином, - зачем бы ему заходить сюда?"

"Пожалуй, верно", - согласился Манфред.

Я со своей стороны сказал Манфреду, что ничем не могу быть ему полезен, т. к. все мусульмане вправе считать меня иноверцем. Это было ясно, как день, и инспектор продолжал свои изыскания без особого успеха до позднего вечера, пока не нашел небольшую записку, приклеенную на стене конюшни на краю города. Этот невзрачный клочок бумаги гласил: "Пролетарии всех стран соединяйтесь!"

Манфред немедленно сорвал и спрятал в кармане эту рукописную листовку, а затем предъявил ее хозяину конюшни, который заявил, что никакого понятия о ней не имеет. Все же Манфред отметил его про себя, как потенциального подозреваемого, и ушел обратно в метель (но, честно говоря, я совершенно не помню, была ли тогда метель или нет). Призыв "Пролетарии всех стран соединяйтесь" поверг в ужас весь штат АА и вызвал переполох среди горожан.

В "Гостинице трех жаб" высказали предположение, что у нас принимают коммунистическую эстафету, но в "Печенке попугая" всеобщее мнение было таково, что листовка - просто-напросто шутка, поскольку написана она не на албанском и не на каком другом коммунистическом языке. "Совершенно явная подделка", - заявил в "Печенке попугая" директор АА , и я, со своей стороны, сказал бы тоже самое.

Мэр был очень взволнован последними событиями, и это сильно отразилось на его метании дротиков.

Вслед за Моной Лизой он разбил полногабаритную репродукцию "Корона Наполеона", пытаясь поразить ускользающую цель. За ужином он был положительно шокирован, когда его жена сказала, что намерена брать уроки албанских танцев, если найдет учителя.

"Хм┘ голодающий эмигрант┘ Уж не шпион ли он или что-нибудь в этом роде?"

"нет, - сказала жена, разливая чай, - он, конечно, герой, и я решила с ним повстречаться".

Когда Манфред проснулся на другое утро, он надел ботинки (должен же он быть одет, прежде чем случится нечто драматическое), затем надел свой плащ, потом он открыл входную дверь, а затем┘ затем он вернулся в свою комнату, потому что позабыл надеть брюки. Наконец, он поцеловал жену на прощанье и стартовал окончательно.

Незадолго перед тем как свернуть на боковую улицу, которая не пересекалась с главной, инспектор вдруг приостановился. Прямо перед собой он увидел огромный красный плакат, протянутый через всю улицу между двух домов, на котором большими желтыми буквами было написано "Коммунизм победит!" Первое движение Мнфреда было очень решительными. Он постучал в дверь миссис Уайт, жившей в одном их этих домов, и спросил, не знает ли она, как попал сюда этот плакат. Она ответила невразумительно в том смысле, что это не она его повесила, но что ночью она четко слышала, как кто-то скребся по стропилам, как большая крыса, и мешал ей спать. Вот и все. Краткая беседа с миссис Блэк через улицу подтвердила, что плакат не плод воображения и, должно быть, был повешен рано утром, когда город еще храпел.

Манфред обследовал все близлежащие улицы и бульвары и обнаружил еще массу развешенных плакатов. Некоторые гласили: "Слава труду!", другие "Миру мир!", а некоторые: "Да здравствуют ударники труда". Наконец, на одной стороне мечети, которая к тому времени уже была увенчана огромным голубым куполом с золотым полумесяцем, красовался огромный портрет Сталина с трубкой в руках.

"У Албанца, как видно, было немало дел", - сказал себе Манфред и отправился за советом в комитет по албанским делам. По пути он встретил жену мэра, которая карабкалась вниз с городской стены и была сильно растрепана.

"Простите, миссис мэр", - сказал Манфред, которого внезапно осенило, - вы имеете алиби?"

"В каком смысле? - спросила жена мэра, оправляя свое платье и стараясь насколько можно изобразить обиду.

"Как вы знаете, албанец опять проявил активность этой ночью, а вы похоже были вне дома┘"

"Я? Да что вы┘"

Манфред помолчал и поднял палец. "Более того, сейчас мне кажется, что вы и албанец никогда не были замечены вместе┘"

Теперь жена мэра обиделась по-настоящему. "Никто не был замечен вместе с албанцем! Кроме того, я не говорю по-албански, и, как вы можете видеть, обе ноги у меня одинакового размера".

"Да, что верно, то верно. Возможно тогда, вы только соучастница достопочтенного албанца. Вы можете объяснить, что вы тут делали?" Манфред указал на городской вал.

"Видите ли, было полнолуние".

"Ах да, весьма сожалею, я совершенно забыл. Вы ведь знаете, моя обязанность подозревать".

"Да, конечно, ну что ж, до свидания".

Они расстались, и Манфред продолжал свой путь в Албанский комитет.

АА теперь был переполнен бумагами, клерками, циркулирующими взад и вперед. Кабинеты ломились от сообщений, директив и меморандумов. Перенапряженные операторы на днем, ни ночью не отрываясь от наушников, перегруженные дешифровщики напрягали каждую мозговую извилину, расшифровывая сведения, поступающие непрерывным потоком, а переутомленные уборщики убирали за всеми остальными.

Я пытался последовать в АА за Манфредом, но накал страстей там был так высок, что я оставил попытки. Вся эта картина и сейчас стоит у меня перед глазами.

"Очевидно в Албании беспорядки", - сообщал официальный бюллетень АА . Мы испытываем большие затруднения, пытаясь представить себе, что там происходит. Установлено, что железнодорожное сообщение пока действует. Правительство, по-видимому, прижимает мусульман, но┘ помехи в эфире слишком сильны. Мы ждем улучшения метеорологических условий". Боюсь, все, что намеревался сообщить нам Манфред, утрачено навсегда.

На следующий вечер мэр вернулся домой после трудового дня, полного тех невероятно важных дел, которыми обычно занимаются деловые люди, и голодный, как волк, ожидал, когда же ему подадут обедать.

Однако, к искреннему своему к удивлению, он нигде не смог обнаружить свою жену. Три часа он провел, слоняясь из комнаты в комнату, дымя сигаретой, ломая пальцы и совершая все остальные действия, которые совершают деловые люди, лишенные своей важнейшей деятельности. Наконец, появилась жена в вечернем платье и с отсутствующим выражением лица.

"Где, я спрашиваю, где ты была? - яростно спросил муж. Но она лишь ответила: "На прогулке". И более ни о чем не говорила. Мэр был настолько потрясен, что смог лишь пробормотать: "Хм┘ а как же насчет обеда?" На что жена ответила: "Ты свободно можешь приготовит его сам".

В течение следующих недель деятельность Албанца была еще более вызывающей и провокационной. Манфред, делая свой вечерний обход, услышал крики и приветствия, оживленно доносившиеся с соседней улицы. "Да здравствует коллективное┘", но когда он на предельной скорости свернул в эту улицу, процессия уже удалялась, и обрывки Интернационала доносились со следующего бульвара. Инспектор продолжал преследование, но каждый раз, как он заворачивал за угол, демонстрация уже скрывалась из виду. Так продолжалось до тех пор, пока Манфред не выдохся полностью. Когда он, хватаясь за грудь и задыхаясь, наконец, остановился, то оказался как раз напротив "Аббата и мухи".

Разговор внутри таверны велся на повышенных тонах. "Этот парень, Албанец, становится опасным", - настаивал высокий клиент, ударяя кием по шару.

"Надо бы его выслать из страны", - отвечал восьмой шар. Стой! Потеря позиции. Попробуем еще раз.

"Надо бы его выслать из страны, - отвечал читатель библиотеки. - Пора переговорить с мэром!"

На следующее утро к мэру прибыла делегация. Мэр в состоянии раздражения только что метнул дротик в "Коронацию Наполеона" и в крайнем волнении пересекал комнату. Он злился на таинственное поведение своей жены. За последние три недели она отсутствовала за обедом пять раз.

"Манфред! - воскликнул он, когда вошла делегация. (т.к. делегацию сопровождал Манфред) - Вам следует выяснить, чем занимается моя жена!"

"Сэр! - ответил Манфред. - Я полицейский инспектор, а не частный детектив. Я убежден, что ваша жена не является Албанцем, следовательно, не нанимался следить за ней".

"Хм┘ отвратительно, непочтительно┘ А чего хотят эти люди?"

"Кто, мы? - пробормотал восьмой шар, виноват, читатель библиотеки. - Мы хотим, чтобы Албанец был выслан!"

Мэр подался назад и уронил дротик на свой ботинок. "Как? Почему?"

"Мы полагаем, что он опасно влияет на общество".

Мэр покраснел, как морковка. "Невозможно, абсолютно невозможно". "Почему же?" - хором вскричали вошедшие.

"Как раз сегодня утром он прислал свое разрешение на жительство. Вот копии этих бумаг! Мэр швырнул им кипу листов, проштемпелеванных каждый соответствующей печатью. "Невозможно импортировать, т. е. Депортировать постоянного жителя"

"Как вы могли санкционировать разрешение сталинисту?" - закричал читатель библиотеки. Мэр с поднятыми кулаками обернулся к Манфреду. "Это ваша вина! Ваша - на сто процентов! Ваш долг информировать меня обо всех событиях! Когда мы говорили в прошлый раз, я узнал только, что он голодающий эмигрант. Предоставить ему право жительства было с нашей стороны актом гуманности, должен вам заметить. Манфред! Вы допустили коммунистического агитатора в нашу среду!" Инспектор покрутил усы и стал закуривать трубку в тщетной попытке сохранить невозмутимость.

"Мне казалось┘ я полагал, что мой долг разыскать его и ничего более, и сейчас я как раз иду по горячим следам. Кроме того, он возможно все еще умирает с голоду или, по крайней мере, пребывает в качестве голодающего эмигранта даже и будучи мусульманином-сталинистом. И более того┘ - тут Манфред тоже воздел сжатые кулаки - мне осточертело ваше легкомыслие. С утра до ночи вы только и делаете, что строите мечети и метаете дротики! Это самое настоящее легкомыслие! А сейчас, простите, будьте здоровы!" И с этими словами Манфред покинул резиденцию, предоставив мэру самому выправлять сложившуюся ситуацию. Манфред собирался пойти прямо в здание Генштаба (которое, между прочим, находилось всего в десяти шагах) сообщить последние новости, когда уголком глаза он приметил рабочую демонстрацию, марширующую в дальнем конце улицы. Группа мужчин несла несколько лозунгов и всевозможных плакатов, ни один из которых Манфред на таком большом расстоянии прочесть не мог. Но это была первая процессия такого рода, которую он действительно скорее увидел, нежели слышал, и он был уверен, что теперь Албанец у него в руках. Итак, он пустился за ними со всех ног, даже забыв закурить свою трубку. Но по мере того, как он бежал, демонстрация все таяла и таяла, возможно, она кончилась, и когда Манфред достиг конца улицы, там уже никого не было. Совсем никого. Сам я еще некоторое время шагал, но ноги меня уже не держали, и я пошел домой.

Разбитый инспектор вернулся в комитет по албанским делам за хоть какими-нибудь новостями. Там царила столь оживленная атмосфера, какую Манфред не помнил. "Где наш китайский специалист?" - кричал кто-то как раз в тот момент, когда Манфред входил в дверь.

Пачки бумаг летали в воздухе и падали в мусорные корзины, которые скрипели, трещали и, наконец, падали на пол. "Бесполезно!" - кричал директор, повторяя затем себя на пяти языках (поскольку я не лингвист, вы вообразите себе это сами).

Инспектор, как вы можете представить, был страшно заинтересован всей этой кутерьмой, расстегнул пальто (боюсь, я опять забыл, какое было тогда время года) и спросил: "В чем проблема или затруднения на этот раз?"

Радиооператор снял наушники и сказал: "Похоже, что албанцы не сталинисты, как мы думали. Сейчас они блокируются с Китаем. Другими словами - они маоисты". "Маоисты? Это интересно", - подумал Манфред и отправился к полицейскому художнику. Художник покрасил фигуру желтой краской - в соответствии с цветом кожи и облачил в такую серую пижаму, которую, как нам кажется, постоянно носят китайцы.

Он только не знал, что делать с головным убором. Сначала он поместил маленький маоистский картуз поверх меховой шапки, но это выглядело совершенно невозможно. В конце концов, он размотал чалму, снял шапку и оставил только картуз. Потом, для большего соответствия, он снова намотал чалму.

"Маоист-мусульманин", - мурлыкал Манфред, возвращаясь вечером "Или, возможно, в нашем случае буддист-маоист-мусульманин".

На следующее утро, мы все проснулись для того, чтобы обнаружить гигантский портрет председателя Мао, вывешенный на мечети вслед за портретом Сталина. Почему Албанец оставил на месте Сталина, не могу сказать, поскольку все другие лозунги в городе были заменены новыми, гласящими: "Да здравствует народная республика Албания!"

В "Печенке попугая" встал вопрос, собирается ли Албания экспортировать культурную революцию, а если да, то что конкретно это значит?

"Опера: Балет? Или то, что все и каждый должен ездить на велосипеде?"

В "Скучающем быке" спорили, кто более опасен - сталинист или маоист.

"Возможно, нам следует послать парламентера в Албанию", - говорил мужчина, сидящий позади часов.

"Албания нам враждебна. Их надо завоевывать", - отвечал мужчина, сидевший перед часами. "Конечно, конечно!" - вторил мужчина, сидевший внутри часов.

Мэр был того же мнения, поскольку мы уже ясно ощутили предвестия вторжения албанцев, их намерения захватить мир, просто-напросто заполнив его миллионами желтокожих с раскосыми глазами.

Мэр был так испуган, что объявил военную тревогу и потребовал записать всех мужчин подходящего возраста в резерв. Я даже могу показать вам объявление: "Для начала тренировочных учений в армейский резерв призываются все мужчины в возрасте между слишком молодым и чересчур молодым!"

В последующие дни можно было видеть молодых людей (но не слишком молодых), марширующих по улицам города четким военным строем, женщины приветственно махали платками с балконов, в то время как рабочие снимали портреты председателя Мао, каждую ночь появляющиеся снова.

Военный оркестр всюду сопровождал солдатский строй, а его, в свою очередь, сопровождал государственный стекольщик. А поскольку интенсивность учений все нарастала, то и ожидания, носившееся в воздухе, усиливались все более.

Состоятельные люди получали прекрасную возможность делать деньги на воинском снаряжении в предвидении того случая, когда невероятное станет вероятным. Череда вечеров и балов стала нескончаемой. Женщины появлялись в своих лучших платьях, а все мужчины произносили речи. Для всех наступило великое время.

Самым неудачным моментом праздника было открытие мечети, которое мэр решил провести по всем правилам. Это было проблематично, поскольку город, казалось, уже был накануне войны с Албанией. Кроме того, были дополнительные трудности с политической лояльностью самого Албанца, о чем свидетельствовало наличие двух портретов на мечети, не говоря уже о его сомнительном социальном статусе. Тем не менее, мэр твердо решил провести все, как полагается.

Итак, мэр надел свою лучшую военную форму, постарался, чтобы все награды были на виду (особенно ему нравился сапфирово-бриллиантовый крест за общественную деятельность) и взгромоздил на трибуну фанфары военного оркестра (благо, в мечети не было окон).

Водрузив очки на кончик носа, он начал: "Леди и джентльмены! Джентльмены и леди! Мы собрались сегодня для торжественного открытия этого величественного сооружения, которое призвано напомнить нам об уважении к одному из членов нашего общества, который возможно будет обнаружен, а возможно и нет, но который так или иначе возбуждает наш к себе интерес и который возвратил нашему городу религию в свежей, я сказал бы, воодушевляющей форме, даже несмотря на то, что его политические симпатии вызывают в некотором роде скептицизм, не говоря уж о его революционном жаре".

Мэр продолжал далее в том же духе около часа, пока, подняв глаза, не обнаружил полное отсутствие слушателей.

Ведь для всех пробил час делать деньги на военных мероприятиях. Поняв это, мэр покраснел, даже побагровел, но гнев его достиг уже ни с чем не сравнимых размеров, когда вернувшись домой, он обнаружил оставленную женой записку: "Я сбежала с Албанцем! Пообедать можешь самостоятельно!"

Можете мне поверить, что мэр швырнул на землю свою шляпу, вырвал на себе волосы (в том случае, если он не был лысым), станцевал джигу и совершил все те поступки, которыми всегда сопровождается самая первосортная крайняя степень ярости.

В этот момент как раз постучал в дверь представитель комитета по албанским делам. "В чем дело?" - заорал мэр и швырнул по дротику в каждый глаз Моны Лизы, а заодно и в ее улыбку тоже для равновесия.

Посланец сообщил, что операторы только что перехватили сообщение явно дезинформационного характера, к тому же с трудом поддающееся расшифровке, но которое, тем не менее, явно свидетельствует, что Албания готовит вторжение.

Это был последний удар. "Нет, нет! Они не могут напасть на нас в данный момент", - взвизгнул мэр.

На следующее утро он отдал приказ войскам отправляться в Албанию. И они отправились, сопровождаемые взмахами платков, фанфарами, вылетающими стеклами и портретами председателя Мао. Это было великое отправление, можете не сомневаться. Исполнив свой долг, мэр вернулся домой и обнаружил, что копия Моны Лизы украдена. На ее месте висел портрет Албанца кисти полицейского художника и надпись: "На этот раз вы поразили другую цель". Для мэра это было уж слишком, и он незамедлительно умер от разрыва сердца. Его похоронили в мечети, и там его можно видеть и по сей день, кроме понедельников и каникулярных дней.

Все это кончилось год тому назад. Войска вот-вот должны вернуться. Директор АА признавался мне, что дешифровка перехваченной информации был правильной не на все сто процентов. Он также сказал мне (вполне конфиденциально, вы понимаете), что появились данные о том, что Албания уже не блокируется с Китаем.

Манфред продолжает расследовать дело Албанца, который наверняка где-то за углом.

Самого Албанца, однако, нигде не видно. Возможно, он счастливо живет где-нибудь с женой мэра, которую тоже с тех пор никто не видел даже в полнолуние.

И если однажды, сидя в "Аббате и мухе", я вдруг увижу, что в дверь входит человек в серой пижаме с красной звездой и в чалме, у которого к тому же правый ботинок размером 10,5, а левый - 6, я не стану ждать, пока он представится мне: "Я - Албанец!"

1986

Copyright (c) "Русский переплет"