Проголосуйте за это произведение |
Человек в пути, 5 декабря 2010
ГЕНИЙ
ЖИЗНИ?..
(рассказ)
По
одним слухам, Александр Александрович Иванов помер, по другим - ещё жив. Он
часто повторял, что унаследовал гены долгожителей, - дай Бог, чтобы жил:
сегодня
ему было бы всего только 96.
Наталья
Михайловна помнила его с детства - с пятого по седьмой учил он школьников
русскому языку и литературе, - и когда после вуза
её
направили в школу, где он учительствовал, они двадцать
лет проработали потом ещё вместе.
Знакомы
были, казалось, всегда, но описать его внешность она бы не смогла - не
помнила,
был он лысый или с волосами, кареглазый или голубоглазый, с бровями, носом,
губами или без, молодой или старый. Память сфокусировала лишь голос и вечное
пальто - всё остальное застряло Бог весть в каких отсеках мозга. Пальто
освобождалось от его сухого и высокого, как столб, тела лишь в дни жаркого
лета, когда воздух становился пЕклом и всё живое пряталось в тень.
Ученики
знали, что никакие "каверзы" не способны вывести его из величайшего
спокойствия,
и отвечали ему тем же - величайшим равнодушием.
Как
дети овладевали грамматикой, осталось тайной, всех и всегда интриговавшей.
Тему
урока он никогда не объяснял; она жила в его сознании автономно, как
осознанная
необходимость: кому-то и зачем-то это было нужно.
Иногда
случались редкие минуты, когда на него находило вдохновение. Тогда его голос
тягуче
начинал вытанцовывать взлетавшие и падающие "па", что извлекались, как
правило, нотой "рэ", но слабый эффект других нот в ней всё же
улавливался -
вполне возможно, что история об "отличной" оценке в вузе по
"выразительному
чтению" хвастовством и не была.
Бывало,
он начинал вдруг неожиданно и загадочно радоваться:
-
Сейча-ас я расскажу-у вам, ребя-ята, про гениа-ального
Пу-ушкина...
И
класс в предвкушении речитативных "па" тоже начинал радоваться.
Радовались
по-разному: одни (те, что были с музыкальным слухом), улыбались и хихикали в
стол, другие сочиняли любовные записки и громко шептались - возможно, слухом
были
обделены. Вдохновившись от двух-трёх речитативных предложений и только ему
свойственных
"рэ"-звучаний, он приглашал радоваться не только жизнью поэта, но и его
творчеством.
-
А
сейча-ас, ребя-ята, - продолжал он, не заботясь, слушают его или нет, -
послу-ушайте, как замеча-ательно звучи-ит стихотворе-ение Пу-ушкина на
неме-ецком
и англи-ийском!..
Рукав
пальто - не то чёрного, не то серого - взлетал, и "рэ" начинало
"петь"
на ужасном немецком. Как и что "пело" оно на английском, дети не
понимали:
типичным иностранным в школах тех лет был, как правило, немецкий. Он не
озадачивался: не слушают и - не надо.
Творчество
"гениального Пушкина" продолжало оставаться "гениальным таинством",
так
что с поистине гениальной поэзией ученики знакомились самостоятельно уже в
более зрелом возрасте.
В
класс он не входил - вступал... Монотонно тянул: "Здра-авствуйте,
де-ети",
клал на стол журнал, скрещивал на спине руки, и минуты две-три выжидал,
глубокомысленно уставясь либо в окно, либо на доску, либо в угол, либо
просто
на пол, не замечая, что учеников в классе, вместо двадцати, всего два-три и
что
кто-то из них уже сидит, а кто-то ещё стоит.
Он
ни разу ни на кого не повысил голоса, ни с кем не поругался, никого не
оскорбил.
Перед его приходом не втыкали кнопок в учительский стул из фанеры, не
рисовали
на нём мелом, не подкладывали в газете мышей под стол, не выпускали из
спичечных
коробков ос, бесконечными "почему" не провоцировали, урок не срывали, -
знали: вывести из себя "Святого" (так звали его между собою дети)
невозможно.
Иванова
воспринимали, как блаженного, и разговаривали с ним, разумеется, тоже
блаженно,
но, если надобно было проконсультироваться о времени царствования Василия
Шуйского или Петра Великого, узнать какие-то факты из личной жизни Байрона
или
Блока, поговорить об Октябрьской революции, обращались к "ходячей
энциклопедии", Александру Александровичу, - именно Александру
Александровичу,
а не Сан Санычу!
Говорить
в начале пятидесятых об Октябрьской Революции, как о перевороте евреев, мог
позволить себе только Александр Александрович. Сочувствовать расстрелянному
императору и его семье мог лишь Александр Александрович. Речитативно
осуждать
Коммунистическую партию взлетающими и падающими "па" мог опять же только
он, зато в перестроечные годы, когда партия самораспустилась, отправил в
Москву
заявление с просьбой принять его в члены РКП - Российской Коммунистической
Партии.
Ко
всем боевым праздникам он получал теперь открытки с изображением нового
"вождя"
и потому в эти дни ходил гоголем. Если появлялась возможность щегольнуть,
призывно выбрасывал перед бывшими партейцами рукав бессменного пальто и на
более высоких нотах укоризненно "пел":
-
Настоя-ящий коммуни-ист - Я-я, а вы-ы были карьери-истами и
лизоблю-юдами!
Однажды,
разглядывая на открытке расплывшее лицо нового лидера, он неожиданно изрёк
вдруг несвойственным ему звуком: "У-у, гу-усь!", и через несколько
секунд
от "вождя" остались одни лишь "перья". Рассказывали, что после он
будто
бы смущённо изрёк:
-
Пу-усть его! Там и други-ие есть - не о-он оди-ин
реша-ает.
Александру
Александровичу всё прощалось, ибо его ученики были круглыми ударниками и
отличниками. Трудно сказать, соответствовало ли это истине, но из песни
слова
не выкинуть.
Он
радовался назначению Натальи Михайловны и постоянно оказывал ей знаки
внимания -
приносил из леса, в котором прогуливался в свободные от занятий уроки,
подснежники и ландыши, а то и просто сосновую веточку. Она его, разумеется,
благодарила, и его это вдохновляло...
У
него
была жена-красавица,
намного его моложе, и сын. К жене, правда, бегали солдаты из воинской части,
но
на эти похождения он реагировал с тем же величайшим равнодушием, с каким
воспринимал не слушавших его учеников: не любит и - не надо!
Говорить
о любви, однако, любил, и непременно поэзией, и непременно на языке её
оригинала - английском, немецком или французском. Эти непонятные для
учителей
прыгающие любовные "рэ" создавали в учительской благоприятный фон - под
них
рассуждали о политике, составляли планы, проверяли тетради.
Все
вечно были чем-то заняты, жаловались на нехватку времени - свободным
оставался
один лишь Александр Александрович.
-
Неужели уже все сочинения проверили? - спросила его как-то Наталья
Михайловна.
-
А-а-а! - услыхала она привычный выхлопной "смех". - А что-о их
проверя-ять?
-
Как это?.. - не поняла Наталья Михайловна.
-
Де-ети зна-ают, что помно-огу писа-ать нельзя-я, - выложил он в привычной
"рэ"-манере
свои требования к ученикам и их работам.
-
Разрешите посмотреть.
Он
притронулся к аккуратной стопочке, полистал, вынул из неё тетрадь и подал ей
со
словами:
-
Отли-ичник, сочине-ения сдаё-ёт всегда в сро-ок.
Наталья Михайловна раскрыла тетрадь. В ней
было три сочинения, каждое из которых укладывалось на полстраничке. Под
каждым
стояло аккуратное "5". Тема последнего значилась: "В жизни всегда есть
место подвигам". Она прочла работу, вздохнула и молча вернула
тетрадь.
-
Ну, что-о? - выжидательно раздалось в тишине.
-
Не мне вас судить.
-
Су-уди-ить? - тягуче удивилось "рэ".
-
Александр Александрович, это трудно назвать сочинением, скажем, ученика
второго-третьего
класса, а у вас де-ся-тый! Стыдно!
На
что отреагировал он более высоко - возможно, даже нотой
"фа".
-
Ничего-о-то вы не понима-аете!
-
Вам бы школу оставить, не калечить детей и не позорить, извините, звание
Советского
учителя!
-
Я-я вас искале-ечил? - возмутилась всё та же нота.
- В
старших классах у меня были другие учителя. Гораздо, извините, лучше Вас, -
осмелилась на мужество Наталья Михайловна.
После
этого он долгое время её не замечал.
Начиналась
весна. Хвойные фитонциды распространялись по посёлку, дурманили, и Александр
Александрович всё чаще просил в расписании "окна". Когда у него был
первый
урок, а потом пятый, он радовался, как ребёнок, - после звонка, не
задерживаясь,
покидал школу, будто спешил на любовное свидание. Выходил, и ветер раздувал
полы пальто - не то старого, не то грязного.
Однажды
вернулся он из леса за несколько минут до урока. Наталья Михайловна поливала
в
учительской подсохшую землю в цветочных горшках, а учитель математики делал
пометки в тетрадях детей.
-
А-а-а! - высоко выхлопнул, вполне возможно, даже нотой теперь уже "ля",
Александр
Александрович. - В лесу сто-олько всего-о мо-ожно уви-идеть!
- А
что - зайцы бегают? - ожил учитель математики.
-
А-а-а! Я-я сейча-ас полово-ой а-акт наблюда-ал. Но назва-ать его
пре-елюбодея-янием я-я бы всё же не реши-ился, - в лексиконе советских людей
не
существовало слова "секс".
Наталья
Михайловна засмеялась в стол. Успокоилась и спросила:
- И
вам не стыдно?
-
Меня-я не ви-идели, - оправдался он в привычном уже
режиме.
С
тех пор Александр Александрович отправлялся в лес с авоськой. Её оттягивало
два
красных кирпича, аккуратно завёрнутых в газету, - чтобы мышцы рук не
атрофировались. Лес раскрыл учителям и секрет неизменного пальто: оно
служило
ему там одеялом, матрасом и, как вы догадываетесь, подушкой.
Однажды
завуч предложил Наталье Михайловне посетить открытый урок Александра
Александровича. Она с детства помнила эти бесформенные 45 минут и никак не
соглашалась.
Завуч
настоял.
Это
был по расписанию первый урок - ученики тянулись все 45 минут. Они открывали
дверь, проходили к месту, по пути замечали гостей, и, оробев, садились
ангелочками за парту и изображали внимание.
Александр
Александрович был всё таким же, каким знала она его со школьных лет, -
поздоровался, глубокомысленно задумался, и медленно, в привычном режиме ноты
"рэ"
пропел:
-
Те-емой сего-одняшнего уро-ока явля-яется "социалисти-ический
реали-изм",
прогресси-ивный ме-етод сове-етской литерату-уры, - глотнул, перескочил
через несколько
нот и спросил в высокой "ля"-высоте. - Каковы-ы же основны-ые черты-ы
э-этого ме-етода?"
Переход
был настолько резким, что Наталья Михайловна вздрогнула - завуч с
любопытством
улыбнулся в её сторону.
Александр
Александрович пересказал материал учебника и остался премного собою доволен.
По
дороге в учительскую он восторгался в привычной уже "рэ"-высоте:
-
Вот э-это я вы-ыдал сего-одня! Како-ов герой - а-а?
"Если
учесть, что он никогда не объясняет, для него и эта тягомотина блеск", -
негодовала
в душе Наталья Михайловна.
Сели
разбирать урок, и завуч спросил:
-
Что скажете, Наталья Михайловна?
-
Сначала вы. Я потом. Скажу, если будет необходимость...
-
Урок идеологически выдержан. Александр Александрович обнаружил прекрасное
знание материала, - начал завуч в превосходной степени, - объяснял доступно
и доходчиво...
Ученики, по-моему, тему поняли - ошибок при объяснении я не
заметил...
Наталья
Михайловна, собиравшаяся было молчать, не выдержала и гневно
перебила:
-
Учитель призван расширять знания, будить мысли, эмоции, воображения, а
материал
учебника способен передать любой мало-мальски вменяемый ученик. Подобные
уроки
умственно и нравственно расхолаживают. Умственно - оттого что ничего нового
и
свежего учитель не сказал, а нравственно - оттого что никому из опоздавших
не
сделал даже банального замечания. Не мудрено, что опоздания детей являются
закономерностью. За такое преподавание надо гнать из школы не только
учителя,
но и руководство.
-
Наталья Михайловна, что вы такое говорите? - попытался остановить её
завуч.
Но
она говорила и говорила - о наболевшем:
-
Микроклимат в коллективе нерабочий, процветает попустительство и
безответственность,
качеством преподавания никто не озабочен, молодым учителям не помогают, дети
получают плохие знания не только по вине учителей, но и потому, что им негде
брать дополнительный материал - школьная библиотека, как правило, на замке.
От
искристой, феерической речи у порога учительской застывали учителя, вошедшие
за
очередным журналом. Свидетелей этой нелюбви становилось всё больше, так что
оставить без внимания выходку учительницы партийное ядро коллектива не
могло.
После занятий в спешном порядке было проведено внеочередное открытое
партийное
собрание, хотя в партии Наталья Михайловна никогда не состояла.
Итогом
инцидента было: "Указать на нетактичное отношение Световой Н. М. к
администрации.
Просить районный отдел образования вывести из штата коллектива учительницу,
нарушающую морально-психологический климат и мешающую спокойно
работать".
Решение
передали в РайОНО, и чиновничья машина заработала - в школу нагрянула
комиссия
в составе заведующего, его заместителя и двух инспекторов. Учителей для
беседы
приглашали в кабинет директора по одному. Наталья Михайловна крепилась.
Дружеских отношений у неё ни с кем не было, и она стойко готовилась принять
негатив
коллектива.
К
концу рабочего дня в кабинет была приглашена и она.
-
Наталья Михайловна, - сладко-тягуче начал заведующий, - отношение учителей к
вам двойственное; обнаружились и противники, и защитники, но выводить вас из
коллектива мы, разумеется, не будем.
- У
меня не может быть защитников!
-
Ошибаетесь. Мы вам даже позавидовали.
- А
можно узнать имена?
-
Самый ярый - Иванов Александр Александрович.
-
А-а, "Свято-ой", - разочарованно протянула она.
-
Неблагодарная! - возмутился заведующий. - Он столько хорошего про вас
наговорил:
и добросовестная, и трудолюбивая, и ответственная, и бескомпромиссная, и
глубоко
порядочная, и "если бы таких было больше, наша жизнь была бы лучше". А
вы -
так...
Наталья
Михайловна покраснела... В горле застряло горошинами: "Кто он - Святой?..
Юродивый?.. Гений
жизни?.."
28.12.2009.
Проголосуйте за это произведение |
|
|
Охо, (псевдоним о-хо-хо), рада, что повеселились и учителей вспомнили. Аргоша, Вы не будете любезны прокомментировать моего "Гения..."?
|
Автор нашего "Переплёта" подарил нам интересный текст. Жаль только, что читателями он уже знаком по публикации в другом журнале. На одной из страничек нашего журнала есть простые слова: Господа авторы! Мы принимаем только неопубликованные (ни в сети, ни на бумаге) ранее материалы! Автор обязуется не предоставлять принятый нами материал на другие сайты. Опубликованные на сайте материалы НЕ СНИМАЮТСЯ. Автор сохраняет все свои права при последующих публикациях на бумаге. Владельцы сайтов, разместившие наши материалы без нашего согласия, будут преследоваться по закону. Обращение же к наилучшим авторам нашего "дискуссионого клуба" с просьбой "прокомментировать" заслуживает всяческой поддержки. С поклоном, Ваш Вадим.
|
Ваша партитура показалась несколько однообразной и тяжеловатой для восприятия. Скорее всего, у меня проблемы со слухом: до ухода в армию всего-то сумел разучить на кларнете "C'est si bon", а потом и совсем всё забросил. Сожалею, необычность Вашего героя не показалась мне достаточно убедительной. Так что, если с заглавием можно было бы смириться, то застрявшее в горле Натальи Михайловны вызывает сомнение.
|
Уважаемый Вадим! Обычно я посылаю вначале в ╚Переплёт╩, но, так как здесь не публикуют, начала посылать на другие сайты. Там тут же публикуют и благодарят, так получилось и с ╚Гением жизни╩. Будучи в Москве, выпросила на него Владимира Михайловича, как и Аргошу сейчас реагируют на просьбы баушек. Пока ещё.
|
По-моему слово "партитура" достаточно точно описывает Ваши музыкальные ассоциации в рассказе. Ну, не показался мне Ваш герой, не заинтересовал, но это ведь не повод для несправедливого упрека в "подлавливании неугодных". Ни на вооружении, ни даже в моем словаре ничего подобного нет. А у Вас это откуда? И вот еще это - про "злопамятство": неужели была тому какая-нибудь причина, или какой завалящий повод?
|
Вполне допускаю, что мой герой Вам не интересен, а Вы не допускаете, что и Ваши ╚подлавливания╩ (я, простите, так чувствую) тоже могут быть кому-то не интересны? Я приписала Вам даже ╚злопамятность╩, хотя допускаю, что это не Ваше реноме. Но со стороны, говорят, виднее Вам (со стороны) ╚Гений жизни?..╩ не интересен, Вадим Чазов воспринял его, как текст, в то время, как мне (не со стороны) кажется, что это один из моих лучших рассказов, но я же не буду разъяснять самоё себя. Мне думается, что если бы ветераны ДК меньше язвили, пугая и тем самым разгоняя народ, а больше говорили о публикациях (без дилетантского скалозубства Yuli, честно, щадяще, но в то же время непредвзято), РП мог бы превратиться в площадку формирования новой русской литературы мы ведь по-русски пишем! Но в последнее время почти не читают Критик Сердюченко (хороший критик!, чтобы Вы там ни говорили) тусуется в гостиной Гусьбуки, где неглупые, вроде, мужчины сплетничают, сколько Бэла пила. Мне это, простите, неинтересно. Мне интересен человек (Вы тоже) со всеми плюсами и минусами, интересен его выбор. Казалось бы, кому как не нам, разумным гомосапиенсам, свойственно стремление к добру, а вот поди ж ты!.. Сплетничаем, язвим, дурим - добро бы из благих намерений, а то ведь больше, чтоб опоганить...
|
Все, что Вы здесь (294839) написали, никоим боком не соприкасается с реальностью: никогда никаких ловушек и капканов не расставлял, ни на чем не "подлавливал" и ни разу ни по какому поводу не злорадствовал, если мы с Вами, конечно, говорим о нормальных людях, но всегда считал своим просто человеческим долгом высмеивать фанфаронствующих невежд, издеваться над тупыми псевдопатриотами-заединщиками и фальшивыми горлопанами, фарисействующими на тему "геноцида русского народа". Смею заметить, эти отвратительные типы не имеют к русской литературе, состояние которой Вас так волнует, вообще никакого отношения. Ну, разве что в качестве ее персонажей, но никак не гомо сапиенс. Не сочтите за "подлавливание", но что бы Вы там ни говорили (мы ведь по-русски пишем!), никогда не буду считать продажного критика хорошим, а сборище матерящихся жидоедов неглупыми, вроде, мужчинами. Не знаю насчет "там", а здесь я появляюсь редко, не домогаюсь ничьего признания или внимания, не грешу назойливой и многословной ложью куклиноидов и с полным пониманием отношусь к игнорированию своего мнения, паче оно окажется не заслуживающим внимания. Проскролить несколько моих фраз куда как проще и быстрее, чем преодолеть шпалеры отцов и детей местной необъятности.
|
Простите за ╚там╩ - это для нЕкоей музыкальности слога. Уму непостижимо, что оно могло ╚задеть╩. Выходит, не такой уж Вы толстокожий скорее, хотите таковым казаться. Если критик зарабатывает, я не считаю его продажным. При наличии способностей я бы тоже зарабатывала. Сердюченко иронинизирует даже в статьях со знаком плюс. То не критика беда, если этого не понимают. Но, если ╚дифирамбы╩ тянут на улыбку, назвать его продажным не могу - я согласилась бы на его "критику" своей дилогии. На последний Ваш абзац неплохо бы разразиться тирадой жаль, форум открытый.
|
Вы (коли люб старорусский) испросили моего мнения о своем рассказе, и я ответил. Честно, что думал. А теперь с печалью наблюдаю, как Вы сами, продолжая настаивать на моей злонамеренности, натыкаетесь на собственные мины-ловушки. Если, конечно, предположить, что я поверил в попытку меня "подловить". Разговор беспредметен, ибо, по Вашему же утверждению, я вовсе не цеплялся к каким-то еще ТАМ (это не о тонкокожести, а о чувстве такта) недочетам и тем более, уже по моему утверждению, никого не приглашал разделять со мной то, что Вы именуете "фишками". Извините, я кличу это "принципами". PS
|
|
|
|
Но, дорогая, такие ╚гении жизни╩ всегда при деле, такие ╚гении жизни╩ выживают в любых мясорубках, такие ╚гении жизни╩ удобны начальству, ибо роптать никогда не будут. С такими ╚гениями╩ редко разводятся. И хотя у них есть собственное мнение, оно, как правило, тихое, не публичное, ибо ключевое их кредо, чтоб ╚не видели╩. Так почему ж он не ╚гений жизни╩? Гений! Только вам следует определиться, в кавычках или без.
|
|
Если Вы горите желанием заполнять дискуссионное поле заполняйте, но в моё время это называлось кляузами. Сомневаюсь, что Вам поможет международный суд по правам человека. Бесплатно и на бумаге печатают, как правило, лишь ╚свояченицых деток╩. Станьте таким, как мой ╚гений╩ может, Вас и признают?.. И даже полюбят?..
|
|