Проголосуйте за это произведение |
СТАЯ
НАПИЛЬНИКОВ
Новелла
Возле подъезда панельного дома, такого же серого и невзрачного, как окружающие пятиэтажки образца 60-х годов, сидит на лавочке баба Настя. Ей перевалило за седьмой десяток. Голова белым платочком повязана, чтоб не напекло, руки покойно на коленях сложены. Отдыхает.
Как раз
тот
час майского полудня, когда уже не свежо, но еще не жарко: тополя в
палисаднике
тень дают, и прямым лучам сквозь первую сочную зелень не
пробиться.
Сторона дома солнечная, восточная. Можно после зимней стылости и погреться.
Прохожих мало. Люди на работах, на службах. А в квартире у Насти все дела переделаны, все работы переработаны, не грех и подремать на воздухе, пока дочь в комнате тоже на диванчике прикорнула. Больная она у Насти - с задержкой умственного развития. Так врачи определили после того, как девочка, будучи еще школьницей, скарлатиной переболела и в школу с тех пор перестала ходить. А ведь справная была ученица, смышленая. Все, бывало, спрашивала:
- Когда, мама, ласточки прилетят?
- Не прилетят они сюда, крыша и окна не так сделаны...
- А у нас,
на
кирпичном, ведь жили? Там им нравилось? И гнезда из глины
лепили?
- Лепили,
лепили, - начинала раздражаться Настя, чувствуя себя неуютно от воспоминаний
о
старом доме в пригороде областного
центра, о красной глине, что, казалось, насквозь пропитывала окрестности
вокруг
кирпичного заводика, где работал ее муж и отец Валюши, о ласточкиных
гнездах,
оживавших щебетаньем каждую весну под черепичной крышей ведомственного
барака.
От старого
завода разве что только бараки остались и заросшие пруды вдоль дороги. Где
глину черпали.
Дочке
сейчас
годков аж пятьдесят с хвостиком. Жалеет её, убогую, мать.
Любит.
В "хрущевку" ласточки не прилетали. За сорок лет, что Настя живет тут после переезда, ни разу гнезда над окнами птицы не вили. Поздно ждать их и нынче - Сорок сороков, праздник птичьего возвращенья, давно прошел.
Муж Настин
тоже давненько умер. Туберкулез замучил. Помнится, врачи называли причину
смерти еще каким-то мудреным словом, не то "силикозом", не то
"солитером"
- а это вообще какой-то глист, он лишь у свиней водится - но только Настя
знала,
отчего супруг скончался. От пыли кирпичной и водки. Запил под старость лет
на
пенсии, вот изработанное в горячих цехах сердце и не
выдержало.
Поэтому на
вопрос, отчего, да почему, Настя привыкла отвечать: "От
сердца".
Приличная причина, важная. Не то, что от перепоя или хронического пьянства. Стыдота.
С тех пор пьяниц, гуляк праздных вдова на дух не переносит.
Легкая на помине, троица забулдыг к лавочке направилась, по-хозяйски расположилась.
Настя
осуждающе губы поджала, на краешек отодвинулась. Метр, что пришлые к чему-то
попросили,
она с собой не носила.
Мужики
между
тем дело свое знали туго, по-быстрому пару винных бутылок из горлышек
угомонили.
Пустые Насте передали.
"Пусть себе сидят, - подобрела в душе старушка. - Лавочек в районе - раз-два и обчелся. А ноги, чай, ни у кого не казенные..."
- Хочешь, бабуля, анекдот расскажу? - стал прикалываться к бабушке захмелевший парень, тот, что помоложе остальных.
Порожняя посуда еще намечалась, так что Настя согласно кивнула.
- Слушай. Летит стая уток, а навстречу стая напильников. - Как пролететь на юг? - спросили напильники. Им показали на север. - Почему ты так сделала? - спросил селезень у отвечавшей утки. - А они вообще никуда не долетят, потому что без ручек...
Вот и весь
анекдот.
Посмеялись мужики, вино допили и ушли.
А Настя из рассказанного ничего не поняла: что к чему - напильники, утки, и разве железо летать может, ведь не самолеты же, а рашпили чугунные?!
Совсем расстроилась старая женщина. В дом вернулась. По пути захватила вместе с пустыми бутылками полбуханки надломанного хлеба и брошенные винные пробки-жестянки.
На донышко одной из них незнакомец хлебный мякиш налепил и спички вставил. Получилась птаха - не то лебедь, не то журавлик с вздернутой головкой.
- Птичка! - обрадовалась дочка. Вспомнила бедолага: пьющий отец, бывало, такие незатейливые штучки проделывал от нечем заняться на новой квартире.
- А помнишь, доча, как мы ласточек спасали? - оживилась мать. - Тужься, тужься, напрягай головку! Летели птички, летели - и падать с неба начали. А мы их - в корзинку. Возле дома нашего старого. Там еще пруд рядом. Помнишь?
Валюша счастливо улыбается, лоб морщит, но по глазам видать - пруд забыла. Телом выросла, стареть уже начала, а сознание - серое, будто пыльная вата, и чистый клочок с трудом отщипнешь. Это ласточки - с белым под черными крылышками - в нем колтуном скомкались.
Настя поудобней усаживается на диване, кладет седеющую дочкину голову себе на колени и начинает рассказ. Девочка-старушка, закрыв глаза, слушает.
Ранней весной возвращались ласточки из дальних заморских краев на родину. Летели большой стаей. Сообща легче от хищного коршуна, других напастей отбиваться, в пути друг дружку крыльями поддерживать. Застала стаю в вышине при подлете к дому снежная буря. Стали ласточки на лету замерзать и на землю падать. Падают бездыханными, будто ледышки, весь двор, где обычно гнездились под навесом сарая, крышами кирпичного барака, над окнами окружавших домов, своими телами засыпали. Тут бродячие собаки набежали, кошки со всех закоулков собрались - на нежданное пиршество, на манну небесную. Еле-еле мать с дочкой от зверья отбились. Собрали омертвевших ласточек в корзину, принесли в дом. Мать сразу печь растопила, птичек на газетах на полу и на столе разложила. Каких смогли, тех в руках согревали, ртом в клювики дышали, теплой слюной поили. Валюшка, так целую пазуху себе напихала, даже сама замерзла, но терпела, хоть щекотно было. Мать - то же самое.
И ожили ласточки, хоть и не все, однако вскоре тесная кухня наполнилась терпким птичьим запахом, метелицей крыльев, оглушительным щебетаньем. Мечутся, заполошные, в замкнутом пространстве, в стекло бьются. Не сразу хозяева сообразили, что надо окно открыть, чтобы показать птицам на волю путь. Однако не спешили ласточки удаляться от гостеприимного двора и хозяев, возвративших их к жизни, продолжали кружиться над домом, звонко щебетали, забивались под крыши, выбирая себе места для будущих гнезд. А многие из них заселились в прошлогодние глиняные корзинки, прилепленные в разных местах. Ласточкины гнезда в этом дворе никто не рушил. И птицы возвращались в родные края каждую весну. Они всегда прилетают, надо только дождаться.
Под напевный голос матери Валюша заснула. А та продолжила рассказ уже мысленно.
После того, как все утихомирилось, Валя, которой исполнилось той весной десять лет, еще долго находила в окрестностях мертвые птичьи тушки. Вместе с подружками она хоронила погибших ласточек, а на земляных холмиках дети ставили крестики, связывая деревянные прутики суровыми нитками, за пропажу которых мать дочку не ругала. Исчезновение из комода большой катушки с нитками она заметила, но ничего не стала говорить.
Об этом
случае узнали знакомые, стало известно о нем в школе, куда девочка
ходила.
О поступке юных друзей пернатых, спасших замерзших ласточек, написала республиканская газета "Зорька".
Настя долго хранила газетную вырезку, пока она не стерлась по краям, а фотография дочки, сделанная приезжавшим из Минска важным дядькой с фотоаппаратом, совсем не поблекла.
Со временем пожелтевший газетный квадратик где-то затерялся.
Прошло еще некоторое время, и девочка Валя заболела. Возможно, она слишком уж старалась отдать тепло своего детского тела бедным обледеневшим птичкам. А вот как все вышло... Разум ребенка птицы с собою унесли... Бог дал, Бог и забрал...
Но это
только
Настины догадки, а, точнее сказать, предположения, которыми она ни с кем не
делится. Посоветоваться ей тоже особо
не
с кем после смерти мужа, разве что с дочкой. Но что с нее взять? Благо, хоть
под себя не ходит, а так все вроде бы разумеет, по хозяйству помогает. А еще
донимает мать вопросами. Дались ей эти птички...
Однажды наступает такой незадачливый день, такой тоскливый вечер (это случается обычно слякотной осенью или суровой зимой и реже летом), когда совсем не можется и одиноко, хотя вдвоем. Скукоженное настроение матери сразу же передается дочери, и она без причины роняет слезы. Тогда Настя, успокаивая себя и ее, задает спасительный в таких случаях вопрос:
- Почитаем про птиц?
Реакция однозначна: конечно же, да!
Следует многократно повторяемый ритуал: мать снимает с этажерки толстую книгу, достает из футлярчика очки с круглыми стеклами - в очках она похожа на учительницу - раскрывает томик на странице с торчащей закладкой и вполголоса начинает читать.
Листы в этой книге тонкие, почти прозрачные, шрифт мелкий. Называется она "Библия. Книга священного писания Ветхого и Нового завета":
"И поднялся ветер от Господа, и принес от моря перепелов, и набросал их около стана, на путь дня по одну сторону и на путь дня по другую сторону около стана, на два локтя от земли.
И встал народ, и весь тот день, и всю ночь, и весь следующий день собирал перепелов; и кто мало сбирал, тот собрал десять хомеров; и разложили для себя вокруг стана".
- Как наши ласточки, птички прилетели? - спрашивает в этом месте Валюша.
- Как наши! - убежденно отвечает мать.
- Они тоже замерзли?
-
Наверное. Про
это ничего не написано...
- А локти, это какие на руках?
- Нет, размер такой. Когда рукой меряешь.
- А что такое хомер?
На этом вопрос Настя ответа не знает. Наверное, это что-то объемное и его много. Поэтому переводит разговор на другое.
И ладно все у них с дочкой получается: и беспричинные слезы высохли, и укладываться спать обеим уже пора.
Так и засыпаю рядышком с предчувствием утреннего чуда.
А вот нынче хозяйке не спится. День румяным колобком крутнулся, а неприятный осадок остался. С чего бы?
Да! Вспомнила: это дурацкий анекдот, услышанный на лавочке от шалопутного парня, покоя не дает. Только Настя прикроет глаза - черные напильники стремительной стаей по небу мчатся.
Куда летят? Зачем? А может быть, действительно, никуда им, неправильным и железным, не долететь?
Выдумают же такое!
Эх,
жизнь...
Проголосуйте за это произведение |
Валерий
|
|
|
Просторечия и удивительные находки украшают и радуют: ╚На диванчике прикорнула╩, ╚Сознание - серое, будто пыльная вата, и чистый клочок с трудом отщипнешь╩, ╚день румяным колобком крутнулся╩, НО! мне хотелось бы обратить внимание на синтаксические сбои, которые никак не служат развитию и обогащению языка (и это в год-то русского языка!) Делать самостоятельными предложениями придаточные (зависимо-поясняюще-уточняющие) и деепричастные обороты, несущие добавочную нагрузку, НЕЛЬЗЯ, ГОСПОДА! Этим страдает не только уважаемый Волкович (╚ПОЭТОМУ переводит разговор на другое╩, ╚ГДЕ глину черпали╩ и т. д.), но и гурман литературы Воложин (╚КОТОРЫЙ в своем выводе о нелюдстве, так сказать, всех-всех...╩ - пример из ДК). Часто в качестве самостоятельных предложений выступают у него деепричастные обороты: ╚Дав предварением цель движения╩, ╚Прикрытая необычностями╩ и т.д. Если Вы реформируете синтаксис, заявите об этом хотя бы в дискуссиях! Как, позвольте, учить бедным учителям в школах (акцентировать внимание на синтаксисе), если на примерах художественных произведений ученики начнут доказывать, что деепричастный оборот несёт не добавочную нагрузку, а является, (как у Воложина!), самостоятельным предложением?
|
|
|
|
парцелляция (реализация единой синтаксической конструкции более чем одной фразой: "Я жаловаться буду. Губернатору." - М. Горький);
|
|
Самое начало рассказа. Четвёртый абзац, третье предложение. Пишешь: "А в квартире у Насти все дела переделаны, все работы переработаны, не грех и подремать... прикорнула" Слишком нервно, слишком много "р" после "илидии" тихого и безмятежного начала. Так и видишь Владим Владимыча по грудь в воде в Сиваше, с папиросой в роте и "максимкой" на плече: "Тррраншеи машинами выбррранные, канавами Крррым перррекопан, Врррангель крррупнокалиберррными орррудует с Перррекопа". Я не смеюсь, Саша, я к фонетике отношусь серьёзно. Наша жизнь начинается с "агу" и "баю" и лишь затем "сввищщет вветер, ссеребрянный вветер в шшёлковом шшелессте сснежжного шшшума." Идея же очень хороша. Живые, волшебные ласточки и грубые железяки без ручек. И опять всплывает в памяти Лонгфелло: "Дай коры мне, о, берёза, жёлтой дай коры,берёза. Я сделаю себе пирогу, быстрый чёлн себе построю". И жмётся к берегу Гайавата в своей лодочке из из коры, а рядом мощно раздвигает волны железный пароход, над пароходом - стая напильников, над Гайаватой - ласточки-береговушки. Знаешь, какое моё самое сильное "вчепятление" от поездки? Девочка лет девяти уступила мне место в трамвае! "Ах, ты, ласточка моя!" Я поблагодарил и уселся, но внутренне весь сжался. Пять лет прожил я в Германии, но ни разу не видел, чтобы дети уступали место старшим в транспорте. Не то, чтобы европейские дети хуже. Нет. Просто их этому дома не учат. Вот такое картинки после твоих "Напильников". Полагаю "Переплёт" очень выиграл, что заполучил такого интересного автора как ты. Я там скинул тебе частное письмо. Не уверен, что застану тебя дома. Пиши. У меня ещё много кой-чего-нибудь-как сказать-показать есть. В. Э.
|
|
|
Я не люблю Москву. Суета и дышать нечем. Но, Вы знаете, я был в Дубне, куда меня пригласили люди случайно прочитавшие мою книгу. Сидел в уголочке и слушал песни самодеятельного композитора Юрия Березина на стихи Любови Майоровой. Познакомился с прозаиком Александром Ворониным, который пишет короткие, ёмкие рассказы пронизанные грустным юмором, и с замечательным поэтом Леонидом Якутиным. Вот Вам одна его строфа: "Везде засели ельцинисты, Они стоят как Сталинград Что толку гнать одних министров, Когда прогнил весь аппарат". Был также в Ростове, где в ж. "Дон" дали моих два опуса, в Витебске, на Кавминводах и ездил в горы, в аул Малый Зеленчук, где живут мои друзья черкесы. Немножко выпили и всё такое прочее. "Вчепятлений" масса. У другий раз заеду к Вам, если пригласите, спляшем "Матаню". А сало у Вас есть?
|
Поздравляю с удачным и насыщенным отпуском! В другий раз приглашаю Вас к нам. А, может, Вас прямо в Коктебель пригласить? Там на берегу писменники исключительно на мове перемолвливаются. Сало и там есть. А Москва не салом интересна, но тем, что из неё надо время от времени сматываться. Желаю дальнейших удач!
|
Коктебель это интересно! А есть ли там кок-тейль, кок-сагыз, кок-анд и Кок-орда? И вся ли та Кокарда в погонах ходит? В. Э.
|
Согласен с Тартаковским, что это не новелла, а рассказ. То, что превосходный - тоже согласен. Но не понял, почему новелла - это когда финал неожиданный. Напряжённость сюжета, сентиментальность, наверное, более характерные признаки. Впрочем, грань между рассказом и новеллой столь зыбкая, что придти к чёткому определению непросто. Мопассана обожаю, но упомянутая Тартаковским новелла "Ожерелье" на мой взгляд неудачна. И дело как раз в концовке:
- Под рассказом Волковича Владимир Эйснер рассказывает о девочке, уступившей место в трамвае. Несколько дней назад стал свидетелем ещё более поразительного случая. "Вишу" в переполненном автобусе, когда на одной из остановок, кряхтя, входит старушка-китаянка лет под девяносто. И тут, еле-еле поднимается и уступает ей место другая - лет на двадцать моложе, тоже с палочкой, руки дрожат, один глаз заплывший...
|
Уважаемый Ашот! А вот я, окажись на месте девочки, никогда бы не уступил место старой китаянке в образе Эйснера. Потому-что все мы прекрасно понимаем, куда он собрался ехать. Ясное дело - Родину на сало менять! А Родина не продается. В то же время я как и ты тоже плачу, но не от рассказов Эйснера, а от его восхищенных филипик, адресованных Алле, Волковичу и иже с ними. Будете ли вы в Москве на встрече старых эскимосов?
|
|
Куклин
|
То, что резкий поворот сюжета или неожиданная концовка не являются определением новеллы, верно. Но не могу согласиться с другим утверждением Валерия, что между рассказом и новеллой стоит знак равенства. В постинге 277890 я предположил, что новелле характерны такие признаки, как сентиментальность, напряжённость сюжета. То есть автор с самого начала интригует читателя, а потом не отпускает его до самого конца. Причём события не обязательно развиваются быстро, как у О Генри. Степенный ход Цвейга тоже возможен. Главное, чтобы была интрига. Например, читая бунинский рассказ "Захар Воробьёв", мы не напрягаемся сюжетом даже после того, как в первом же предложении узнаём о смерти главного героя. Мы просто любуемся им, вдыхаем вместе с автором исходящий от него запах (ржаного степняка, смешанного с запахом дегтярных, крепко кованных сапог, с кисловатой вонью дубленого полушубка и мятным ароматом нюхательного табаку), и почти с самого начала догадываемся о причине его смерти. Интриги нет, и рассказ читается лишь потому, что герой нам очень симпатичен. Читая же новеллу Цвейга "Жгучая тайна" мы всё время думаем: "Ну чем же всё закончится?". Коротко подытожу свою точку зрения так: рассказ - это описание, а новелла - действие. Разумеется, это не взаимоисключающие признаки, а, скажем так, скелетообразующие.
|
Бунин - не типичный русский писатель. Очень манерен в сущности своей и претенциозен, в рассказах его много, на мой вкус, вычурности и кокетства перед читателем: вот, дескать, я какой изящный и тонкий. Но в публицистике он откровенней - достаточно вспомнить его портреты литераторов-современников. Сколько яда, брезгливости и откровенного хамства. Как зол и откровенно жесток он по отношению к своим политическим противникам в "Окаянных днях". То есть Бунин - это писатель для читателя изощренного, которого не волнует народ свой и его скотское положение, который лишь смакует фразу и прочую фигню, а жанр рассказа, равно как жанр фарс в драматургии - это для плебса, который кормит, одевает и обувает, защищает всю эту рафинированную шелуху вокруг Бунина.Потому и рассказы Бунина - это историйки, потешки, написанные не для того, чтобы "глаголом жечь сердца людей", как заповедано русскому писателю. Нас по-настоязщему и не трогает даже трагическое по сюжету, но изящное и покрытое паволокой стыдливых слез "Лёгкое дыхание". Рассказ настоящий - это современный ему "Макар Чудра" М. Горького, его же "Челкаш", Рассказы Л. Андреева, А. Купррина, более поздние рассказы И. Бабеля. Вот вам - примеры действенности внутри рассказа, никакие новеллы не сравнятся. Гений Шолохова создал "Донские рассказы" - вот вам пример архдейственности каждого. Вы еще Набокеова назовитте рассказчиком. Вт где вялые повествования сплошь и рядом. И оправданы псмихологически. Идеальный рассказ, по-моему, это когда сердце вдребезги и плащи в грязь. У ныне уж забытого поэта Регистана Гарольда - того самого сына одного из авторов Гимна СССР, прошедшего войну от младшего лейтенанта до капитана в артиллерии на передке, есть уместное в данном диспуте стихотворение. Уместное в ассоциативном плане: Ох, как хочется жить Горяо, безрассудно Скакуном пролететь, Закусив удила, То, что болью свербит Пож карманом нагрудным, Не делить на две части: На дом и дела О, как хочется женской руки на ладони Недоверчивых глаз Ослепительных слов Безрасудной погони За жар-птицей Из ярких мальчишеских снов! (далее пропускаю пару строф) Я не смерти боюсь - Я боюсь не успею Настоящую песню сложить. А Бунин всегда все успевал, мыл руки перед едой, два раза в сутки чистил зубы, делал маникюр, но настоящей песни так и не сложил. Те же знаменитые "Господин из Сан-Франциско" и "Деревня" - произведения, которые никому не хочется ни читать, ни перечитывать, но все знают твердо, что их надо хвалить. Потому они - не рассказы, по ним нельзя судить о том, что есть рассказ и что есть новелла. В русском языке и слова-то такого нет "новелла", а "рассказ" есть уж более тысячи лет, хоть тут застрелись. Валерий
|
Я упомянул Бунина в контексте полемики о рассказе и новелле. А причём тут - русский он писатель или нет?
|
Хорошо б, конечно, кабы Вл-мир Мих. прорвался в Лужкову, а ещё лучше в службу президента и, размахивая руками, убедил их дать деньги на поддержку и развитие литературы зарубежья не кому-нибудь, а именно ему, потому-то, потому и потому ........................ Кабы Липунову деньги, думается, заработало бы не только издательское дело, но и продажа, потому как без организации продажи теряет смысл издательское дело.
|
|
Глубокая признательность за добрые слова и пожелания. В Новом году всем нам - здоровья и много работы!
|
|
Валерий
|
|