|
19.11.2001
15:13 |
Литература и жизнь Отдельные места из
Тихого Дона я запомнил на всю жизнь, так как не понял их
смысла, но спрашивать у взрослых я не стал, так как
инстинктивно догадывался, что мне попытаются рассказать
нечто к делу не относящееся. Так, помню, что я пытался
создать связную теорию, объясняющую, почему герой зазеленил
себе брюки на коленях. Как я теперь понимаю, теория была не
так уж и далека от действительности, хотя несколько
фантастична. Интересно, однако, что мои симпатии в книге
метались от героя к герою, и такие сцены, как рубка шашками
беззащитных людей задевали меня куда как сильнее, чем сцены
интимные. Тем не менее, я понял, что в отношениях полов
существует своя тайна, что заставляло меня смущаться и
испытывать непонятное острое чувство при встречах с юными
дамами. Почему-то мне уже тогда стало ясно, что если дама,
претендует на мое имущество, даже то, с которым мне было
трудно расстаться, например, рогатку, я не должен быть
жадным. Такие вот пути неисповедимые, связывающие
литературу и жизнь. У Сервантеса я невзлюбил Дульцинею, а
вот поступки главного героя казались мне логичными, и я очень
расстраивался, когда над ним издевались жирные и глупые
люди. Дульцинея, кстати, казалась мне толстой и неумытой.
Что касается предположений о моей приверженности
поучать людей и наводить порядок, то смолоду этого за мной не
наблюдалось. Эта привычка появилась только с годами, и как и
всякий нудный господин, я оправдываю себя множеством
способов. Во-первых, я считаю, что мой жизненный опыт не
должен пропадать втуне, хотя и отдаю себе отчет в том, что
девяносто пять процентов этого опыта устаревают в течение
года. Баланс здесь находить очень трудно, и без порядочной
доли иронии никак не обойтись. Во-вторых, я утешаю себя тем,
что поучения часто вызывают у людей реакцию отторжения,
что побуждает их искать и высказывать собственные мысли, что
и составляет самую привлекательную сторону любой дискуссии.
Наконец, если в неформальном споре гипотеза высказывается с
достаточной степенью апломба, это людей умных переводит на
поле юмора, а менее умных заставляет в гневе генерировать
случайные соображения, среди которых попадаются и ценные.
Здесь все дело в деталях. Чем глупее человек, тем
торжественнее звучат его поучения, тем легче он впадает в
обиду и в панику. Естественно, когда речь заходит о делах
достаточно серьезных, иронический тон становится неуместен и
говорит лишь о духовной незрелости автора. Чувстово меры не
сформулируешь в понятиях элементарной логики, на то оно и
чувство.
Что говорят об этом в Дискуссионном
клубе?
|
- Вот здесь вы мне, Юлий Борисович максимально близки. Суждения на уровне гениальных.Ноболее всего мне понравилось то, что вы сказали, словно моими же словами: "У Сервантеса я невзлюбил Дульцинею, а вот поступки главного героя казались мне логичными, и я очень расстраивался, когда над ним издевались жирные и глупые люди. Дульцинея, кстати, казалась мне толстой и неумытой". Спасибо вам заэту статью.
|
|
- Молодец, Юлий Борисович! И еще раз: Мо-ло-дец! Я бы даже сказал: форменный Мао Дзэдун современности. Поясняю: Мао Дзэдун весьма почитаемый мною философ.
|
|
- Юлий Борисович - это "наше всё". Он и Мао Дзедун и Дульсинея Тобосская в одном лице. Пусть глаголет!
|
|
