Русский переплет - литературный интернет-журнал

Из письма-саморецензии на пьесу ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ГРЖМСКА или СЕМЬ СМЕРТЕЙ ОДНОГО ДУРАКА
бывшему работнику аппаратов президентов России Ельцина Б. Н. , Путина В. В. и Медведева,
бывшему инженеру-мелиоратору и сотруднику газеты «Социалистическая индустрия»
Калинину Виталию Ярополковичу

… Должен сказать тебе, Виталька, что ты стал невнимательно читать, и тенденциозно рассуждать при общении со мной. Тебе бы цензором быть во времена Салтыкова-Щедрина. Цены бы тебе не было. И благоволия императора была бы масса. И «Пошехонской старины» бы не было, и «Господ Головлевых». И умствования твои о гражданстве русской литературе, о ее долге быть властям полезной были бы уместны. Но я другой. Прими меня таким, какой я есть. Или не принимай. Мое понимание долга гражданского и писательского именно такое, какое прозвучало в пьесе о Гржмске. Да и не Россию я описывал, а город Гржмск, даже не город, а поселок городского типа, расположенный в Пошехонье, спрятанный, в свою очередь, за две тысячи километров от твоего Курска, закрытый и хранящий традиции и быт эпохи перестройки. Город-призрак, город-фантом. Были в СССР такие города на Руси, есть сейчас в России, и останутся еще на десятки лет в будущем, когда нас не станет. И что производят они, какие тайны сохраняют, - есть, по сути, говно. Пусть даже сверхзасекреченное, сверхценное и супердорогое. Потому что народу русскому оно не нужно, и производят его исключительно на экспорт. И получаемые за такого рода товар деньги присваивает Кремль, частично бросающий подачки пошехонцам. Это – и есть экономическая база Гржмска, объясняющая его инфантильность и пассивность гражданскую.

Заметь – достаточно было Павлу возразить на требование к нему стать предателем, как этот главный, по сути, персонаж пьесы становится Гржмску и его руководству не нужен, его даже убивают поэтому. Семь раз. Полностью и окончательно стремятся избавиться от едва лишь проблеснувшего в новой России инакомыслия. Поэтому и мини-пьес о его смерти тут семь. И мнение народа, а также самого Павла о нем, никого из персонажей не волнует. А тебя вот мнение народа, безмолвствующего на протяжении всей своей истории, взволновало и возмутило. Подумай, почему. И кого, кроме тебя, тоже возмутит приговор Павлу. Кто из твоих сограждан согласится со мной? Это очень важно понять для осознания серхзадачи пьесы, сути ее пафоса.

Я вовсе не льщу себя надеждой, что пьесу эту поставят в России. К такого рода литературным произведениям отношение чиновников всегда было предвзятым и негативным, а на Руси всегда именно чиновники вершили и вершат судьбы пьес и их авторов. Судьба пьес-антиутопий - быть написанными и редко прочитанными маленьким числом даже тех людей, для которых они предназначаются. Ведь даже ты не прочитал ее, а пробежался по диагонали глазами, читая наискосок и жуя при этом бутерброд, не всегда замечая весьма важных деталей. Иначе бы понял, что Гржмск – это не Россия, он дистанцирован от России, насколько всегда были дистанцированы в СССР и России все закрытые города-почтовые ящики типа нашего Мирного, например, о котором ты, мне думается, хотя бы слышал, живя в Казахстане. Всякий Гржмск – это отдельный мир, плохо связанный со своей страной и чуточку лучше с метрополией, поставляющей закрытым городам качественную продукцию питания и модное барахло.

В моем Гржмске даже железной дороги нет, и автотрасса одна, работающая на въезд и на выезд под охраной. С шлагбаумами, конечно и с таможенными проверками. Как в перестройку между областями. Поэтому, когда персонажи говорят о Гржмске и о России – это не сегодняшний день, и не события тридцатилетней давности, это было и есть всегда, и не зависит от наличия того или иного президента в Москве, даже от общественно-экономического строя не зависит. А тоска гржмчан по советской жизни – это сродни тоске о «золотом веке» древних греков; нелепо, но приятно если не вспомнить, так промечтать. Тем более, что гржмчане и не жили никогда типично по-советски. Их мэр – это бывший председатель горисполкома, которая всегда была и будет ставленницей Москвы. А вот возможного депутата от этого города в Госдуме можно и заменить. Потому что депутат – это единица не самостоятельная, не власть, депутатов можно менять, а власть может только умирать либо оставаться вечной.

Последний эпизод из жизни Гржмска, исходя из вышеизложенного, должен напоминать нам «Последний день Помпеи» К. Брюлова. Все участники предлагаемых автором событий должны погибнуть в дыму и в пламени, в грохоте взрывов авиабомб и самой современной суперракеты, предназначенной изначально вроде бы как для США, в некоем «земном Аду», «Апокалипсисе» только потому, что они стали не нужны никому в России окончательно. Раньше они были не нужны согражданам и Родине своим потому, что жили вне интересов СССР и России, их потребностей и их способов выживания. Но тогда они были нужны хотя бы Великобритании, ее королеве, даже хотя бы ей одной. А с прекращением выпуска своей уникальной продукции поселок городского типа Гржмск потерял сам смысл своего существования, который зиждился на поклонении Матвееву-Слободскому, Ленину и Сталину, которым был обязан своей жизнью. Я бы написал и Николаю Второму, но тот начал Первую Мировую войну – и потому даже у гржмцев вызывать почтение не достоин. Хотя папу его Александра Третьего, можно вписать. Потому что именно он правил Россией в 1881 году, когда Гржмск стал уникальным. Хороший был царь, Миротворец. Хотя, как и все цари, людоед. Бомбы Российской Армии, живущей сегодня под фашистским флагом РОА генерала Власова, должны уничтожить памятники этим великим людям в одно мгновение вместе с городом, который породили москвичи. В этом сокрыт сакральный смысл бомбежки, в которой должны погибнуть все жители Гржмска. Зритель эти памятники не видит, но на уровне его подсознания факт их существования отмечен, а потому гибель их несет особый, мистический смысл.

Заметь, смерть Павла, его гибель от руки английского прихвостня-генерала российского от гибели его земляков, остальных жителей Гржмска, хоть и очень коротким временным отрезком, но отделена основательно: горожане гибнут от рук своих сограждан, летчиков российской военной авиации, а Павла поражает окончательно пуля, выпущенная из пистолета не то предателя, не то разведчика иностранного высокого полета, пролезшего в охрану президента РФ, кто бы тот ни был на тот момент. Обреченный многократно умирать Павел гибнет, как античный герой – от выстрела в спину рукой земляка и врага его народа. И, не будь гибели всего города вместе с ним, это была бы высокая трагедия в духе Еврипида, а то и Эсхила. Но он погибает, унося за собой весь свой город и весь свой мир. Точь-в-точь, как спартанец, для которого его родной город был всей его личной Ойкуменой.

Но смерть героя не звучит героически. Потому что его труп некому нести на копьях и с опущенными головами. Все, кто мог это совершить, - погибнут тотчас за героем. «И сказок о них не расскажут, и песен о них не споют». Кроме меня. Которого ты не можешь услышать. Просто не в состоянии. И я тебя не виню.

Ты – чиновник. Хоть и отставной. Ты не можешь знать того, что знает послушный тебе до твоей пенсии народ. И слышать вопля народного тебе не дано. Я вот из Германии его слышу, а ты, живя в России, нет. У тебя есть ответы на неразрешимые вопросы всего человечества, а у меня нет. Потому что ты веришь, свято веришь в то, что все в России последние тридцать лет были сыты. А это не так. Я видел умирающих от голода людей в России, будучи там двадцать лет назад. Мою старшую дочь с ее семейством спасла от того же голода средняя дочь из Германии буквально два года тому назад. Мой друг из Свердловской области продал дом – и умер бомжом несколько месяцев тому назад. А был кандидатом биологических наук, обещал стать академиком. Можно перечислять и далее. Но не за чем. Ты-то сыт, обут, одет, твоей пенсии тебе на все твои потребности хватает. Ты голосуешь за Путина, потому что он тебе – гарант такой жизни.

Я понимаю, ты в их проблемах и во множестве смертей моих друзей и недругов не виноват. Да и те, кто подтолкнул их к голоду и смертям, не могут винить себя в полной мере. Виновата система. В советское время они бы выжили. Но их убил новый общественно-экономический строй, на защиту которого ты встаешь и за ценности которого бьешься столь рьяно. Поверь мне, я не осуждаю тебя за это и не виню ни в чем. Ты – такой от роду. При коммунистах был ты коммунистом – и презирал «голубую кровь, белую кость», как ты называл наших обкомовских чиновников, потом сам стал этой «кровью» и «костьми», стал защищать новых «своих», обвинять меня и «моих» во всех смертных грехах, объяснять мне неразумному, почему черное надо считать белым и наоборот. Это нормально. Это – не мимикрия, это – вполне закономерная защита личности от вероятных обвинений в оппортунизме и конформизме. Но я тебя не обвиняю ни в чем. Ты выбрал свой путь в жизни, и не нуждаешься в его корректировке со стороны. Я же живу по своим нравственным меркам и служу от рождения до смерти марксизму. Но мы были друзьями, ты меня подкармливал когда-то, и я тебе благодарен, те обеды и вечера в твоей компании помню, благодарен тебе за то, что именно у тебя дома встретил свою Веру. Это – важнее всех наших идеологических противоречий.

А вот жители Гржмска этими проблемами не заморачивались. Они жрали, срали - и не думали о тех миллионах россиян, что умирали от голода во время властей Горбачева и Ельцина. Просто не думали, как не думаем мы сейчас о судьбах, к примеру, несчастных тараканов, которые вдруг стали умирать по всей планете. Дохнут – ну, и хрен с ними, грязи меньше будет. Они и голосовали, верно, за тех, «за кого положено», то есть за Горбачева и за Ельцина, Путина, Медведева только потому, что «так Москва велела» - та Москва, которая шлет в Гржмск колбасу и прочую жратву. Поэтому и россиянам должно быть по херу, отбомбят весь свой стратегический запас две воздушные эскадрильи бомбардировщиков на Гржмск и прочие соответствующие «закрытые городки» весь свой боезапас, либо сберегут еще и для нас несколько бомб и ракет. «Собакам – собачья смерть», - скажут они. И с удовольствием прочтут в газетах сообщения об очередных наградах военным летчикам.

Теперь перейдем к жертвам Гржмска. Из почти 25 тысяч человек мы знакомы в пьесе лишь с шестью: Мэр, тетя Катя, Павел, Маша, Секретарша и Участковый. Два санитара-убийцы - не в счет, как и генерал Мартынов. Они – командировочные из Москвы или из Лондона. Нам это безразлично, даже все равно. Остальные – виртуальные трупы. Как в компьютерной игре. Их никогда не жалко. Ни почему. Просто так не жалко, убили их - и убили [Vorname N1] , и никому нет дела: за что. Хотя мы и это объяснили. А вот с этими шестью людьми мы познакомились довольно близко, могли их полюбить. Но полюбить нам пятерых из них невозможно: Мэр - бессовестная чиновница и воровка, Секретарша – просто красивая самка, едва не убившая на своем автомобиле двух неизвестных ей прохожих, Маша – самка-предательница, тетя Катя – отцеубийца и атаманша разбойников, Участковый – обычная полицейская сволочь. Остается Павел. Он - действительно возможный порядочный человек, один на 25 тысяч, его действительно жалко. Но кто-то и скажет: «Так и надо ему. Нечего на танк с зубочисткой лезть. Сдох - и сдох. Поделом тебе». И будут по-своему правы. Как прав в своем письме-рецензии на эту пьесу, и ты… Разные стали мы, чужими по духу. Ты стал с Деникиным и Врангелем в одной связке, я – остался с Лазо и с Фрунзе. И уж стары мы, чтобы бодаться. Потому настроение испортилось – и я прощаюсь. Привет всем твоим. Валерий

Ты замолчал, Виталик. Обычно ты отвечал быстро. А это означает, что я тебя обидел. Пришлось перечитывать письмо. Обиду твою понял, но признаю ее женской какой-то. Я ж отметил, что прав ты по-своему, я прав по-своему, и соединить эти две правды – красную и белую – невозможно. Только примирить. Но не об этом речь. Я хотел продолжить рассуждения свои о данной пьесе, вызвавшей твое неприятие меня в очередной раз.

Ты, должно быть, заметил, что во главе города стоят две женщины. Это делает пьесу суперсовременной. Бабы прут в политику, потому что в политической элите стало слишком много инфантильных мужчин, не способных принимать решения, делать это быстро и четко. А женщины, как существа более жестокие и жесткие, так поступать могут. «Железная леди» и королева Англии Лизавета чуть не начали Третью мировую войну из-за Фолклендских островов с большей вероятностью, чем этот эпизод случился во время Карибского кризиса. Но политические обозреватели и журналисты ему такого значения не придали. Ибо получили на то указание со стороны – от тех персонажей моего романа «Истинная власть», который тебе когда-то тоже не понравился. Не трожь говно, одним словом, оно не воняет.

Обрати внимание на то, что обе бабки эти сохранили молодость, но вынуждены скрывать этот факт даже от земляков, точнее землячек. Потому что в обществе, которое защищаешь ты и которому служат они, чудом делиться нельзя даже с близкими, не то, что с массами. Старшая сестра дает младшей только лизнуть эликсир из говна – и этого той достаточно для того, чтобы жить долго, хотя внешне и стареть. Сама же тетя Катя остается молодой, моложе своей младшей сестры внешне. Таковы они – женская дружба и родственные отношения на самом деле. Я их видел на примере родственников моей жены. Сам я, как тебе известно, братьев и сестер не имею. А друзья в большей части и мама уж умерли. Некому стало доказывать мне, что я не прав. А ты доказываешь мою неправоту не фактами, а своими убеждениями, которые, увы тебе, субъективны. Бабки очень разнятся: младшая – генерал-полковник и чиновница, старшая – пенсионерка с 1939 года и будто бы инвалид. Но бдит за городом именно старшая. И это бдение в Гржмске значительней и сильнее, чем официальная власть. Ибо настоящую тайну знает только тетя Катя, а не Мэр. Мэр знает то, что знает весь город: говно гржммское увозят в Англию, а потом возвращают в виде удобрений. Старшая в критический момент кричит, проклинает, младшая молится. Некому спасть город. Потому что бабы не созданы для таких подвигов. Они могут лишь беречь, защищать и страдать, но не созидать и не спасать. Биологическая особенность. В мире, где правят женщины, не может быть тайн. Поэтому о тайне говна Гржмска, как о чем-то секретном, говорят в нем все и часто. Про эликсир, добываемый из него, говорят один раз и невнятно. И не всем. И даже предупреждая главного героя о том, что теперь его убьют непременно и только потому, что тетя Катя раскрыла ему тайну.

И его действительно убивают. Наконец-то, в седьмой раз. И делает это москвич, генерал российский и одновременно английский шпион. Который с честью гибнет под российскими авиабомбами с гимном Великобритании на устах. Хотя этого в Великобритании никто не видит, и никто не сообщит о его героизме в Лондон. По сути, его смерть, как и смерть Павла, никому не нужны, не приносят ни пользы, ни вреда ни России, ни Британии, происходят сами по себе, как испражнения в туалете, делая и самих их жизни говном. Не кажется тебе этот факт высокоморальным, пацифистским и гуманистическим? В нем нет русского патриотизма, конечно. Ну, и что? Само существование Гржмска антипатриотично, а потому Гржмск должен быть стертым с лица земли. Как Карфаген. Как были закрыты и уничтожены в годы ельцинского беспредела сотни городов-призраков, носящих названия «почтовые ящики». Те, что остались и возродились, превратили новую Россию в государство-милитариста, страну-интервента, империалистическую сверхдержаву, грозящей миру в который уж раз ядерной войной уже в открытую. Поэтому быть патриотом новой России я уже не могу. Павел тоже. А хитрожопый участковый поет вместе с английским шпионом и его прихвостнями английский гимн.

Бабки не поют. Вместе с секретаршей, которая в первом варианте пьесы, который ты прочитал, выписана нечетко, да она и должна быть в пьесе лишь вспомогательной фигурой. Но потом я придумал для нее последнюю реплику в пьесе, которую она произносит, врываясь во двор, где лежит убитый Павел: «Мама, там народ с ума сошел. Кричат: «Пипец Гржмску! Амбасадор! Армагеддон!» Мама! Мне страшно! – и тут же, - Можно мне хоть теперь называть вас прапрапрабабушкой?»

И еще я решил перенести действие в древнеримскую империю. Как Дюрренматт в «Ромуле Великом». Тогда пьеса станет называться «Последний день Помпеи» с соответствующими изменениями географических и исторических привязок. Я уже и имена персонажам новым придумал. Вот отправлюсь в санаторий – там и перепишу. А потом отдам переводчикам. В Европе пьесу эту скорее поставят, чем в демократической России. А пока пьеса останется российской и для россиян. Есть сайты, где редакторы пьес не читают, выставляют, если пришлешь. Будут и отзывы. Может, и киношку сляпают. Хотя бы после моей смерти. Я тут фильм посмотрел, где продюсером Владимир Меньшов. Гениальный фильм. Называется «Сосед». Есть еще с таким названием, но я не стал смотреть. А этот – шедевр настоящий. Как раз ответ тебе на твое заявление, что сейчас в России нет голодных. Если сможешь, посмотри. Приглядись к двум детским головкам, я увидел в них себя в своих трех детдомах и одном периемнике-распределителе. И слышал себя в их коротких, но емких репликах. Жаль, что развалили вы систему кинопроката, мало россиян увидело и увидят этот фильм. Но автор все-таки реализовал свою идею. Может, и мне удастся прорваться сквозь чуждое русскому народу глубокомыслие, каким ты оценил мой Гржмск.

Так что не молчи. Дай выплеснуться своему гневу до конца. А у меня есть еще что сказать в защиту пьесы. Просто опять что-то надоело писать. Буду смотреть очередной дебильный русский детектив. Привет дочерям твоим и общим знакомым, если последние еще живы. Валерий

И на второе письмо ты не ответил. Но этого и следовало ожидать. Ибо, как ни печально это осознавать, но основным качеством всякого чиновника является его твердое нежелание признавать собственные ошибки и оплошки, при этом стараясь отыскивать их в других и у других. При этом, львиную долю времени он тратит на совершение именно последних действий. И в результате любая государственно-политическая система дает сбой. Всякий чиновник для сохранения своей значимости в обществе заинтересован в сохранении своего статуса-кво больше, чем в его развитии. Наличие враждебного окружения вокруг СССР вынуждало Ленина и Сталина мыслить на опережение и принимать неординарные решения, просто гениальные, как в случае с НЭП-ом, с коллективизацией и с индустриализацией. Хрущев, Брежнев, Горбачев с их окружениями — это вполне естественные результаты процесса деградации всего чиновничьего сословия в СССР, и новое ельцинско-путинское поколение является естественным завершением оного. И оно, в твоем лице в том числе, защищает свое право на существование теми же самыми словесными выкрутасами и мудрствованиями, какими оперировали и ваши предки. Ты даже учился в специальной высшей школе для того, чтобы без попытки уже научно осмыслить ход исторических процессов и без желания понять причины политической и экономической несостоятельности России, без особых желания и старания направлять паровоз истории страны по новому пути, оправдывать смысл существования российского чиновничества. Тетя Катя и Мэр – именно такого рода верховные чиновницы Гржмска, только одна активна и на виду у общественности, а другая прячется в тени младшей сестры эдаким серым кардиналом, и дергает гржмцев за ниточки исподтишка. Но обе не согласуют свои действия друг с другом, как это всегда случается между руководителями отдельных карательных органов в любом государстве. Обе старухи никогда особенно и не учились никаким общественными дисциплинам, не затуманивали себе головы глупостями ни марксистско-ленинскими, и ельцинско-путинскими. Они даже иностранных языков не знают, судя по всему. Две бабки эти стерегли англокоролевское добро – и в объяснениях своей пользы для человечества, как делаешь это ты, не нуждались более ста лет подряд. Лишь воля автора пьесы, то есть моя, и бестолкового учителя русского языка и русской литературы, самого бесполезного члена гржмского общества, превращает внешнее благополучие этих двух дам и всего жирующего на дерьме города в пшик. Литературный ход? Да. Но в жизни подобная метаморфоза могла случиться и без моего вмешательства, по-настоящему, в любой момент, и обанкротиться город паразитов мог от рук любого гржмца. Так случалось в США, где появились первые города такого типа еще в начале 20-го века, не одну сотню раз. А в новой России такие города просто вымирают, зарастают лесами и кустарником, заселяются бомжами и животными, здания медленно превращаются в труху.

Такова структура и судьба не только закрытых городов, но и всякой государственной власти на самом деле, а вовсе не устойчивая классическая пирамида, какую мы изучали в школе в пятом классе на уроках истории древнего мира, которая осталась в памяти большинства наших современников-россиян смутным воспоминанием ни о чем. Серых кардиналов мы знаем в истории далеко не всех, но иногда все-таки можем вычислить внутри новообразованных государств. В странах, чье население становится дебильней своих отцов и дедов, такого, конечно, не происходит. И это на руку всякой новой власти. Твой любимый Горбачев однажды проболтался на телевизионном интервью, выдав такую фразу: «Мне предложили уйти в отставку… Я вышел в другую комнату, мы там посоветовались – и я сложил с себя полномочия президента». Кто мог приказать главе государства оставить свой пост, это уже другая тема, вне компетенции моей пьесы, где две бабки остались верными своему долгу до конца. Главное в другом состоит. Вот так вот, вполне демократически совершился государственный переворот и развал СССР в 1991 году в нарушении всех юридических и мыслимых норм, вопреки так называемой воле народа, а чиновники твоего поколения все, как один, переехали с одних на другие должности, всего лишь перевесив таблички перед входными дверями их учреждений и заменив гербы и тексты на новых печатях. Так и младшая старуха превратилась из председателя исполнительного комитета депутатов трудящихся в полновластного мэра города московского подчинения, посылающего своего депутата в Государственную Думу России.

Потому что тот, кто посоветовал Горбачеву отречься от захваченного с помощью опять-таки того же самого серого кардинала царского престола, уже приготовил Ельцина на этот престол. И вся чиновничья братия уже ждала нового президента в надежде получить от него должности с новыми названиями, льготы и, что главнее, право уже законно лезть в карманы государства и расхищать общенародное добро. Именно тогда и моя Мэр распоясалась. Стала присваивать большую часть тех средств, что Москва выделяла на развитие Гржмска из тех средств, что выделял городу российскому Лондон, единолично распоряжаться фондами. Ну, а еще больший процент от халявных фунтов стали присваивать московские чиновники. Если бы ты внимательно прочитал пьесу, ты бы увидел, что именно эту мысль мои персонажи высказывают прямо и четко, без экивоков. Да еще и дважды.

Продукт, полученный по технологиям 1881 года, к 2022 году оставался того же качества и количества, каким был и изначально. На него не распространились рекомендации Сталина выполнять пятилетки в четыре года и повеления Хрущева догнать и перегнать США. Но эликсира стало слишком мало для тех, кто, услышав о нем, захотел его заполучить тоже. Ибо тайны не хранятся вечно, приходит момент, когда они становятся секретом Полишинеля. Таков закон Природы: всякая тайна размножается – и перестает быть тайной. Поэтому усиленная охрана в лице военных, сидящих во всех учреждениях города с намерением бдить, о которых тоже сказано в пьесе немало, не в состоянии спасти эликсир жизни от расхищения и даже от полного похищения. Эти микрокардиналы серые – тоже всего лишь чиновники, заинтересованные лишь в сохранении своего статуса-кво, но не в благоденствии граждан, которых они по должности должны презирать. Военные в пьесе присутствуют незримо, но их присутствие, я надеюсь, ощущается. В отличие от двух лиц, предстающих перед зрителем-читателем фигурами чаще всего безмолвными, апокалиптическими. Они такие же вневременные, как и продукт 1881 года, а потому обезличены, и в персонализации не нуждаются. Они даже могут быть не верзилами. Это вовсе не обязательно. Просто сейчас традиция такая стала в кино российском – телохранители должны быть массивными и высокими. Я и пошел на поводу у традиции. Хотя бы потому, что эти самые верзилы – фигуры символические, мы только в конце пьесы догадываемся, что они - агенты Великобритании и телохранители генерала Матвеева, когда это уже и не важно никому. Они гибнут по-английски, традиционно и глупо, выгнув грудь вперед под звуки английского гимна только потому, что так положено поступать английским военнослужащим в критической для них ситуации. И поступали они тоже, как положено, периодически убивая Павла строго по регламенту: сказано пристрелить – они стреляют, выкинуть из окна - выкидывают. Хотя было и менее хлопотное, более разумное их собственное намерение прирезать Павла. Но они - настоящие воины, и даже герои, они свято чтут свой долг и выполняют приказ точно – и ничего другого им даже не приходит в головы. Им даже не обидно, в конце концов, что их работу за них сделал их непосредственный начальник.

Сам генерал Матвеев – тоже еще та штучка. Павел отказывается выдавать его властям, еще не зная его, исходя из принципа, что предавать никому никого нельзя. Просто потому, что нельзя, как заявляет он в начале пьесы. Делится с Матвеевым в больнице своей водкой, которую ему подсунул бывший ученик, помогает бежать из больницы, приводит к родственнице. То есть Павел совершает целый список совсем не обязательных для него услуг генералу, который после всего этого стреляет в него не дрогнувшей рукой. И ведь стреляет не для того, чтобы выслужиться перед королевой, а просто потому, что Павел ему надоел, постоянно путается под ногами и лезет не в свои дела. Решение по-военному простое и совершенное: «Баба с воза – кобыле легче». Ибо чувств благодарности и признательности военные чиновники в состоянии иметь только по отношению к более высокому начальству с большим числом звезд на погонах, но не к какому-то там гражданскому, «штафирке», служащему самой презираемой в России профессии – учителю. Если чиновники не живут согласно этому регламенту, то они не становятся генералами. В Гржмск, как понимает читатель-зритель, Матвеев приезжает не по причине ностальгии по детству, как он это сам пытается представить, а в командировку, с целью превратить живой город в мертвый, каких в новой России стало что-то слишком много, ибо повсеместно идет вымирание населенных пунктов полное и частичное. Исторически закономерный процесс, конечно, но осознавать его печально. Всем, кроме чиновников, как гражданских, так и военных. Поэтому замечание Матвеева по поводу сломанной его же собственным отцом качели звучит не как обида за тридцатилетнее отсутствие у детей Гржмска места для игр, а укором жителям Гржмска за их нераспорядительность. Он – генерал, он не может думать о личностях, он обязан мыслить и рассуждать о человеческих массах масштабно… и грабить их. Он и в Павла стреляет только потому, что ему и в голову не может прийти мысль, что надобно быть хотя бы благодарным. Ибо генералам должны все, а они – никому.

Отнять у гржмцев деньги за получаемый ими из Британии единственный источник существования в пользу ненасытных чиновников Москвы – вот неразумная (никто ведь в Москве никогда не задумается над тем, как и какого качества дерьмо смогут производить голодные гржмцы) цель приезда генерала в Гржмск, которую он осуществил, пройдя сквозь два кордона на дороге к городу так, что остался неузнанным вплоть до попадания своего в аварию и обыска его вещей в больнице. То есть засада, организованная Мэром на улицах города, все-таки сработала. Так что разговоры о плохо оборудованных переходах на улицах в районе Егора Гайдара вполне обоснованы и не являются лишними в тексте пьесы. Более того, они движут сюжет, хотя и исподволь. Как множество деталей у А. Чехова, ясно которые видят лишь режиссеры. Генерал разглашает свою цель вполне открыто, как саму собой разумеющуюся только потому, что не задумывался никогда о том, что своим решением он обрекает 24 тысячи с лишним человек на медленное и неуклонное вымирание. Он, как и ты, скажет, когда гржмцев не останется на свете, что все народы России сыты, никто не голодает, у всех все есть, никто ничего не просит, и вообще жизнь под патронажем президента-милитариста, грозящего всему миру Апокалипсисом, прекрасна и удивительна только в капиталистической России, и нигде, кроме как в России, никто не живет свободно и счастливо. А что Гржмск исчез, то и хрен с ним, жила страна без него, и далее проживет.

И здесь ты будешь прав. Капиталистической России Гржмск и прочие закрытые города и почтовые ящики не нужны. Они есть, но большинство тайн, стерегущих эти населенные пункты, проданы империалистам других стран за понюх табаку еще в период перестройки. Так и гржмская тайна известна не только королеве Британии, но и наверняка и ее прислуге, охране, их родственникам, друзьям, собутыльникам и прочим не всегда адекватным британским подданным. Они-то тайну своей госпожи могут и сохранить в силу идиотического воспитания и дешевого патриотизма, а вот русские ребята сберегут оную вряд ли. На кой хрен им беречь чужую им тайну, да еще принадлежащую подданным самой ненавистной россиянам державы? Они поступят даже наоборот: растрезвонят на весь свет, что королева английская питается русским говном. Поэтому-то генерал Матвеев обязательно уничтожит все население Гржмска поголовно, тотально. Рассказать об этом – и есть так называемая сверхзадача пьесы, которая может быть сформулирована следующим образом: капиталистическое общество антигуманно, а исполнители его требований способны на совершение геноцида в отношении всего населения Земли. Хотя пока еще они довольствуются уничтожением одного лишь маленького городка, сокрытого в глубине и в дебрях России.

Ты не понял сверхзадачи пьесы только потому, что был обижен на меня за то, что я тебя признал российским чиновником в отставке, прислугой у русских олигархов-евреев, который охотно голосует за эту кровожадную и беспощадную власть воров над российскими народами. Тебе хочется голосовать за Путина – и слыть заботчиком о русском народе, который в большей массе своей Путина ненавидит. Но голосует за него. Из страха, что без Путина будет жить еще хуже, чем сейчас. Народ-раб не может понять, что он и при Путине завтра будет жить только хуже, чем вчера. Такова логика развития капиталистического общества. Цены на продукты питания будут расти, обгоняя рост заработной платы у трудящихся и согласовываясь с ростом жалованья чиновникам и депутатам. В Гржмске цены относительно стабильны, если народ не ропщет. И именно этот факт должен был вынудить Москву заподозрить что-то неладное в этом городишке. Но я не стал развивать в пьесе эту тему. В прозаической версии она интересна, а в пьесе скучна, если это не сатира, да и в качестве отступления тема эта лишь разжижит сюжет, лишит его развитие динамики, сделает гибель города и Павла событиями маловажными в сравнении с общероссийской проблемой выживания наций в родной стране.

На этом кончаю. Эту тему. В следующий раз поговорю о Павле – продолжение самоанализа собственной пьесы и спора с тобой. Привет дочерям, зятю твоему и общим знакомым. Валерий

Павел – не Герой, ни в античном понятии этого слова, ни тем более в современном. Он даже не жертва. Потому хотя бы, что жертва умирает одноразово, а не семь раз в течение неполных суток. Он и центральным персонажем всех семи пьес становится не сам, а вынужденно, по прихоти автора и по логике, сформировавшей цепь событий, неуклонно влекущих его к смерти. Фатум, рок, сказали бы древние греки. Но на деле, и это в пьесе тоже отмечено, Павел есть результат халатности и нераспорядительности подчиненных Мэра, которая вдруг решила не убивать Павла уже после первой оплошки исполнителей, а потом так же по бабьей дурости вдруг передумала. Павел вообще не борется ни за что и не во имя чего. Как персонажи драм А. Чехова. Он даже за себя самого не борется. Плывет, как градообразующее вещество по течению. После падения из окна ему не страшно вспоминать о произошедшем, в больнице он прячется под кровать и засыпает, когда санитары стреляют у него над головой. Инфантилизм какой-то, меня самого удивляющий. Но типичный для лиц не только моего поколения русаков, но и для наших детей и внуков. То есть тут мы видим лицо типичное для политической оппозиции в современной России. Он даже не спасает никого, даже Матвеева; по-настоящему не спасает: предлагает бежать из больницы вместе – и все. Так просто, за компанию. Если бы генерал не залез под кровать вслед за Павлом, то было бы сразу видно обоим им, по кому стреляли санитары. И зачем. То есть бежать Матвееву с Павлом стало бы совсем уж не за чем. Генерал бы устроил шум – и привлек бы внимание охраны к Павлу. И тогда бы нашего главного не героя просто бы пристрелили охранники на глазах представителя московских властей. И пьеса бы закончилась сама по себе, а Гржмск просто превратился бы в очередной город-призрак России.

Павел, Маша и Секретарша – это возможное будущее Гржмска, если бы городок уцелел. Они молоды, их можно было бы нам пожалеть. Но ни к чему. Будущего у них нет и быть не может, а прошлое все осталось в желтых туалетах, ставших ненужными после инспекции генерала. Но жалеть их нам не хочется. Во всяком случае, мне. И вот почему. Павел – хороший, по-видимому, славист, если судить по его цитатам русских классиков, неплохой педагог, раз ему по пути в больницу бывший ученик подсовывает початую бутылку водки, а бывшая ученица прикладывает максимум усилий, чтобы выйти за него замуж. И он постоянно корректирует речь гржмчан, показывая, как говорить по-русски литературно правильно. Пожалуй, вкупе с отказом предавать и попыткой спасти Матвеева, никакими другими положительными качествами он не выделяется из толпы гржмчан. Поэтому трудно объяснить выбор его бабками в кандидаты в будущие депутаты, да еще в раннем детстве, пришедшем на момент прихода к власти Ельцина и потери Россией лица. Объяснять закономерность выбора умного мальчика из толпы сверстников в будущие лидеры Гржмска - тормозить развитие действия. Но мы с тобой часто видели, как многих юных чиновников продвигали по служебной лестнице только за их смазливые рожицы, что делает объяснения и тем более ненужными. Тем более, в городе, где правят две бабки. Вспомни хотя бы Сашу Шабловского, твоего соседа, второго секретаря райкома ЛКСМ Казахстана, а потом офицера КГБ СССР.

Две остальные молодые особы и вовсе непримечательны. Самки – и только. Секретарша, прапраправнучка Мэра обречена возглавить этот город когда-нибудь или стать супругой какого-нибудь миллиардера. Ее дело в этой пьесе – молчать с умным видом, вихлять бедрами, красиво ступать и красиво водить бровями. Она даже не должна понимать того, о чем в ее присутствии говорят другие персонажи. Ее передвигает Мэр по сцене и со сцены, как мало нужную действу мебель. Типичная член современного Европарламента. Только зубы пока еще свои, и нет необходимости посещать фитнес-студию. Последний вскрик ее, о котором я тебе уже писал – есть маленькая месть Секретарши Мэру за месяцы унижения и дрессировки. А больше она в пьесе не нужна ни для чего. Как и вообще все самки во всех эшелонах власти. Она ведь даже не наблюдатель, она – демонстратор собственного экстерьера и модной одежды. Она – даже не хищник, ждущий свою жертву в засаде, она сожрет то, что ей подсунет прапрапрабабка, не затратив никаких усилий. Как наша с тобой знакомица Алма Бектурганова. Кстати, она ушла из журналистики, возглавила всех женщин нашей области и от имени их заседает в облакимате. Не бедствует, словом, и, как и ты, довольна всеми преобразованиями в бывшем советском обществе. Бывшая коммунистка, выпускница Высшей комсомольской школы в Москве, племянница нашего первого секретаря обкома КП Казахстана и члена ЦК КПСС Хасана Шайахметовича Бектурганова. Она, кстати, неоднократно обвиняла меня, нынешнего членка КП Германии, в антисоветизме и в отступлении от принципов ленинизма. Она даже написала лет так десять назад статью с обвинением меня в измене Родине, нимало не задумываясь о том, что Родина моя – СССР, а малая Родина – это Тува, село Самагалтай, где жили в то время три русских семьи и ни одной казахской, одни тувинцы. Я и по-русски-то впервые заговорил в казахском сельском детдоме в Чимкентской области, где русских детей было не более десяти человек, в возрасте шести с половиной лет. То есть Родина моя – Россия, а для типичных Секретарш я – изменник Казахстану. Поэтому играть ее роль в этой пьесе наиболее сложно. А зрителю понять почти невозможно. Но никто их в современной русской литературе не описывает и не показывает, потому их в жизни легион, и как бы нет вообще.

Маша же, как представитель гржмского плебса, может лишь завидовать Секретарше, походить на нее, но и то не всегда, не везде и не полностью. Ее на тот момент ее бесполезной жизни больше занимает квартира Павла, которую она бы хотела увеличить площадью, поменять на более большую и провести последующие манипуляции с «собственным гнездышком». Детская влюбленность в собственного учителя у нее прошла, если вообще такая была. Сейчас Маша смеет не только возражать своему учителю, но и учить его жизни, пререкаться, оскорблять его. Только потому, что она с ним спит. Хотя они еще и не женаты. Да и хозяйство в его доме она уже взяла в свои руки, готовит для Мэра, ее саму и ее холуев приглашает в дом Павла. И, главное, не спешит спасать Павла, прибывает всякий раз на места его падения из окна последней. Не беспокоится, при этом, не только о нем, но и о своей внешности. Она и в больницу к Павлу не приходит, когда того с места уличной аварии увозит «Скорая помощь».

Если эти трое – будущее Гржмска, то городу такому лучше не быть. Динамика вырождения административной верхушки города налицо. А ведь город закрытый, эдакое государство в государстве, город-паразит, ибо все, что он потребляет, он потребляет фактически задарма. Пусть он в государственную копилку вкладывает значительную сумму, превышающие его собственное потребление в тысячу двести раз, он все равно, кроме чужеродных фунтов стерлингов, фактически бумаги, ничего не производит. Кроме дерьма. В данном контексте дерьмо – это дерьмо и есть, а в смысловой задаче всей пьесы дерьмо – это все, что производится в России на потребу нужд местного населения. Ведь даже чайных ложек российского производства нет на российских прилавках, нет российской посуды, зубной пасты, собственного мыла, посуды и так далее. В Европе ничего нет русского в продаже, кроме финской водки с русскими буквами на наклейках, даже селедка норвежская, а сгущенка украинская, лучшая водка белорусская, чая краснодарского нет. Нечем гордиться русскому человеку на Западе. В России и в Гржмске, как отмечено и в пьесе, автомобили, стиральные машины, телевизоры и прочие товары ширпотреба иностранные. Своих нет. Там, где государством руководят самки, развития не может быть по определению. Пример – Меркель в Германии. Сейчас это государство превратилось в прачечную наркодиллеров из промышленно-развитой страны, какой была ФРГ в год, когда я сюда приехал. Так что Грижмску с гибелью своей повезло.

Вот практически и все, что я хотел тебе сказать о своей пьесе, оцененной тобой негативно только потому, что ты ее прочитал мимоходом, через пень колоду, не задумываясь о сути ее и о предостережениях авторских. Да, я перестал быть патриотом России и не стал патриотом Германии за двадцать шесть лет. Моя Родина – СССР. И хотя чиновником я служил дважды, по натуре чиновником не стал. А ты стал. Судя по твоим письмам. Еще и врешь, утверждая, что сумел за неделю прочитать две повести Бальзака «Отец Горио» и «Гобсек» за три дня. Если не вчитываться, то можно, конечно, но в нашем возрасте поверхностное чтение предосудительно. За себя мне, как ни странно, после всего сказанного тут, не обидно, а за Бальзака обидно, за его переводчиков, в том числе и Достоевского, обидно. Бальзак, мне думается, предвосхитил К. Маркса. Лет на двадцать. Но ты, я почти уверен, и Маркса не читал. Проходил в институте, будучи семейным пацаном, работающим в «Казгипроземе». А потом, в качестве журналиста, читал перестроечный «Огонек», сформировавший твое вторичное мировоззрение и твой снобизм по отношению к своим согражданам и ко мне. А Маркса ты пропустил. И Гегеля пропустил. И многих других порядочных авторов пропустил. Тарановский бред о боге читаешь. А жизнь проходит. Куда? Зачем? Я хотел в этой пьесе устроить диспут о боге между Павлом и тетей Катей, но опять оказалось, что для материалистической и перегруженной социальными проблемами пьесы спор о метафизическом сверхсуществе неуместен. Бальзак ничего толкового об иудейском боге не писал. Так зачем мне писать? У него женщины отправляются в монастыри только для того, чтобы там умереть. А я знаю только двух монахов, да и то бывших, то есть расстриг. С ними мне беседовать было интересно обо всем, кроме как о боге христианском. По-настоящему верующим в существование иудейского бога болтать о нем ни к чему. Тем более атеисту, по-настоящему не верящему в Саваофа и Иисуса. Такая вот херня. Потому-то я и написал книги об Иисусе, об Апостолах его и о Павле. Но ты их не осилил. Потому что и атеист ты не до конца, как и не до конца защитник демократии и империализма. Привет дочкам и зятю. Постарайся не обижаться. Я писал о пьесе – и поневоле лягнул пару раз и тебя. А как иначе? Жизнь нас развела по обе стороны баррикад. И то, что нас объединяло, осталось в далеком прошлом. Валерий

Смею предположить, хотя мое заявление не может не вызвать у тебя обиды, что ты не заметил главного профессионального достоинства этой пьесы: в ней постоянно, на протяжении всех семи частей, присутствует, фактически не появляясь воочию, весь гржмский народ, присутствует незримо и, как будто режиссирует развитие действия. Мне удалось, как это ни нескромно звучит, переплюнуть самого А. Пушкина, который на протяжении всего своего «Бориса Годунова» остро ощущал нехватку толпы, ее роли в становлении Самозванца, который становится по его версии царем исключительно потому, что «так карта легла» в польской интриге. Поэтому он придумал авторскую ремарку «Народ безмолвствует» - и более века пьесу не ставили, потому что безмолвие народа нельзя было сыграть имевшимися тогда театральными средствами. Режиссеры второй половины двадцатого века придумывать стали массы всяких технических способов, способствующих выражению этой мысли; особо успешным оказался Ю. Любимов в театре на Таганке, у которого выходил актер на авансцену и, глядя в зал, вопрошал отсебятину: «Народ безмолвствует. Что же вы не хлопаете, а?» И зритель устраивал овацию, то есть превращал трагедию в фарс.

Моя трагедия – тихая, в ней аплодисменты излишни. Мой народ безмолвствует во дворе тети Кати, но шумит вдали от него, неслышно для участников действа, как были неслышны мои с тобой речи о Брежневе в помещении библиотеки «Казгипрозема», где ты работал. Мы выражали истинное мнение народа о нем, но, уже работая в облгазете «Знамя труда», цитировали его речи со съездов, выдавая тамошние мысли генсека за истину в последней инстанции. А в перестройку, как и гржмцы в момент прилета бомбардировщиков, вдруг раззявили рты и, как гржмцы, вяло пропищали, что не все в порядке в нашем Отечестве. И советская Секретарша Алма успела донести наш писк до ушей властителей СССР и Гржмска. Павел не успел услышать сообщения Секретарши и осознать значения вопля толпы, генерал убивает его раньше, буквально за минуту сценического времени – и именно эта деталь лишает Павла ореола мученичества и права считать себя главным героем общегородской трагедии. Нам его жалко ровно так же, как жалко и всех остальных гржмцев, которые на самом деле - паразиты на теле своих сограждан, а потому сочувствия настоящего у нас при их смерти не вызывают. Их смерть – это просто гибель большого количества мяса и костей при двух руках и двух ногах у каждого трупа. И по одной жопе, разумеется.

Ты не задумывался никогда, почему так не любят русских людей нашего поколения во всем мире? Отцов наших и дедов любили и уважали, а нас презирают. А все потому, что мы отобрали у людей всей планеты веру и надежду в то, что можно построить государство всеобщей справедливости и равноправия, дружбы наций. Нынешние русские цепляются, как утопающий за соломинку, за Победу не нашу, а наших отцов, дедов и даже прадедов. Чтобы уважать самих себя. Потому что больше нам себя уважать не за что. Моя эмиграция в 1996 году – это уже не измена Родине, а банальный переезд на более сытную территорию с более доступным жильем, в общество, где исповедовать марксизм мне не возбраняется. А ты остался во все-таки полуголодном, хоть и в импортозамещенном, мире, где за коммунистическое воззрение садят в тюрьму, как это случилось с Молодцовым. Именно потому ты – уже давно не коммунист, а я, не будучи никогда членом КПСС, не изменил за всю свою жизнь своим убеждениям ни на йоту. А вот большинство гржмцев-россиян эти изменения в нас и в мире, окружающем их самих, заметили только на первом – ельцинском – этапе. А потом они приспособились к новым условиям выживания, или вымерли. Поэтому уничтожение Гржмска явилось всего лишь очередным и закономерным этапом вымирания россиян в 2022 году. От бомб русского производства, сброшенных с русских бомбардировщиков русскими же летчиками по требованию русского же генерала на город, где этот генерал родился и где он рос. Это уже не измена Родине – это уже новый тип патриотизма – летальный: даже не «бей своих, чтобы чужие боялись», а строго в соответствии с идеей космополитизма, бывшем столь модным в России в начале 2000-х, когда Путин ездил к «своему другу Бушу-младшему» на его ранчо порыбачить.

Второй из замечательных деталей этой пьесы, делающей ее отличной от всех остальных современных русскоязычных пьес всей планеты, является отказ от показа так называемых гастарбайтеров из СНГ воочию, но с показом их зависимыми от российского чиновничества через реплики не напрямую с ними контактирующих персонажей пьесы – граждан РФ. Граждане эти не уважают своих бывших земляков и сограждан, считают их двуногими более низкого сорта, нежели они сами. Гржмские чиновники сортируют нации, используемые в Гржмске в качестве лиц второго сорта на работах по санитарной очистке города. Поэтому для режиссеров смелых и честных я бы предложил устроить на сцене еще один туалет – голубой. С надписью: «Для иностранцев из СНГ. Предъявление паспорта обязательно». Но где найти таких режиссеров в России? Нет таких. То, что из Гржмска только что изгнали именно цыган, есть лишь намек на Гитлера и на межнациональную политику Германии 1930-х годов; можно заменить их на киргизов или молдаван, суть расовой нетерпимости на государственном уровне в тобой построенной России от этого не изменится.

Есть и третья деталь, на которую ты не обратил внимания – речь персонажей пьесы. Она убогая, примитивная, казенная, в какую превратилась практически вся речь россиян последних тридцати лет жизни российского государства. Речь, которую вы расцвечиваете лишь при помощи мата, расцветшим после свершения горбачевско-ельцинской контрреволюции пышным цветом, выдавившая из русского языка десятки тысяч красивых и особо значимых русских слов, которые не всегда понимают читатели моего, например, романа «Великая смута». Поэтому я бы не возражал, если бы реплики Мэра, ее Секретарши, тети Кати, двух Верзил и Участкового, а кое-где и Маши, режиссер или редактор театра сделали более экспрессивными и понятными современному зрителю. Самому мне так писать противно.

Вот, пожалуй, и все, что я хотел сказать в защиту от твоих нападок на мою высокогражданскую и крайне необходимую россиянам новых поколений пьесу. Сказал бы о Великобритании и о королеве оной кое-что, но как-то надоело писать о том, что уже было мною написано и опубликовано. Просто поверь, что именно она стоит за трагедией Гржмска, как и за десятками других трагедий в мире в последние семьдесят лет. Вот кого бы притащить за шиворот на скамью подсудимых. Но Гаагский трибунал и другие правоохранительные мировые организации кормятся с ее рук. Ты, кстати, в качестве сотрудника аппарата Ельцина в 1990-е годы в своем регионе тоже получал зарплату из ее Фонда и из денег, выдаваемых на нужды чиновничества России Конгрессом США. Это – общеизвестный факт. То есть ты – изменник Родине не в меньшей степени, чем я, эмигрант. Поэтому я тебя не обвиняю. Каждый тогда выживал, как мог. Вся страна предателей. Но ты обижаться на такое определение можешь. Ибо ты и приносил при этом пользу новому режиму. А я -нет. Ибо публиковался лишь в «Литературной России» и на сайте «Русский переплет», где всеми силами старался бороться с вами – ельцинистами, спасал из Германии русскую литературу. Кстати, выпустил вне романов три книги литературно-критических статей, часть которых изучают при преподавании современной русской литературы в ВУЗ-ах в паре десятков стран. Другим путем сквозь вашу демократию было пробить мне мое мнение сложно. Роман «Прошение о помиловании», арестованный когда-то КГБ, так и вовсе был опубликован только в Казахстане, в России на него не нашлось смелого издателя. Ну, и с остальными книгами также были проблемы. То есть существует все-таки надежда, что, когда помру, пьесу эту все-таки в России поставят. Это утешает. А не поставят, так прочтет ее пара десятков человек – и то приятно это осознавать.

Не получилось у нас примирения после августа 1991 года, хоть мы оба пытались найти консенсус, обходили острые углы в спорах, вместе критиковали ушедшего в сектанты Таранова. Не срослось восстановить дружбу. И это печально. Больше не осталось времени на эксперименты. Я вот-вот, говорят врачи, очень скоро умру, и мне бы не хотелось, чтобы ты не переживал по этому поводу.

С прощальным приветом твоим дочерям и внучке, Валерий

06.05.2022 16:09	Из письма-саморецензии на пьесу "ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ГРЖМСКА..." Из письма-саморецензии на пьесу ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ГРЖМСКА или СЕМЬ СМЕРТЕЙ ОДНОГО ДУРАКА бывшему работнику аппаратов президентов России Ельцина Б. Н. , Путина В. В. и Медведева, бывшему инженеру-мелиоратору и сотруднику газеты «Социалистическая индустрия» Калинину Виталию Ярополковичу 1 … Должен сказать тебе, Виталька, что ты стал невнимательно читать, и тенденциозно рассуждать при общении со мной. Тебе бы цензором быть во времена Салтыкова-Щедрина. Цены бы тебе не было. И благоволия императора была бы масса. И «Пошехонской старины» бы не было, и «Господ Головлевых». И умствования твои о гражданстве русской литературе, о ее долге быть властям полезной были бы уместны. Но я другой. Прими меня таким, какой я есть. Или не принимай. Мое понимание долга гражданского и писательского именно такое, какое прозвучало в пьесе о Гржмске. Да и не Россию я описывал, а город Гржмск, даже не город, а поселок городского типа, расположенный в Пошехонье, спрятанный, в свою очередь, за две тысячи километров от твоего Курска, закрытый и хранящий традиции и быт эпохи перестройки. Город-призрак, город-фантом. Были в СССР такие города на Руси, есть сейчас в России, и останутся еще на десятки лет в будущем, когда нас не станет. И что производят они, какие тайны сохраняют, - есть, по сути, говно. Пусть даже сверхзасекреченное, сверхценное и супердорогое. Потому что народу русскому оно не нужно, и производят его исключительно на экспорт. И получаемые за такого рода товар деньги присваивает Кремль, частично бросающий подачки пошехонцам. Это – и есть экономическая база Гржмска, объясняющая его инфантильность и пассивность гражданскую. Заметь – достаточно было Павлу возразить на требование к нему стать предателем, как этот главный, по сути, персонаж пьесы становится Гржмску и его руководству не нужен, его даже убивают поэтому. Семь раз. Полностью и окончательно стремятся избавиться от едва лишь проблеснувшего в новой России инакомыслия. Поэтому и мини-пьес о его смерти тут семь. И мнение народа, а также самого Павла о нем, никого из персонажей не волнует. А тебя вот мнение народа, безмолвствующего на протяжении всей своей истории, взволновало и возмутило. Подумай, почему. И кого, кроме тебя, тоже возмутит приговор Павлу. Кто из твоих сограждан согласится со мной? Это очень важно понять для осознания серхзадачи пьесы, сути ее пафоса. Я вовсе не льщу себя надеждой, что пьесу эту поставят в России. К такого рода литературным произведениям отношение чиновников всегда было предвзятым и негативным, а на Руси всегда именно чиновники вершили и вершат судьбы пьес и их авторов. Судьба пьес-антиутопий - быть написанными и редко прочитанными маленьким числом даже тех людей, для которых они предназначаются. Ведь даже ты не прочитал ее, а пробежался по диагонали глазами, читая наискосок и жуя при этом бутерброд, не всегда замечая весьма важных деталей. Иначе бы понял, что Гржмск – это не Россия, он дистанцирован от России, насколько всегда были дистанцированы в СССР и России все закрытые города-почтовые ящики типа нашего Мирного, например, о котором ты, мне думается, хотя бы слышал, живя в Казахстане. Всякий Гржмск – это отдельный мир, плохо связанный со своей страной и чуточку лучше с метрополией, поставляющей закрытым городам качественную продукцию питания и модное барахло. В моем Гржмске даже железной дороги нет, и автотрасса одна, работающая на въезд и на выезд под охраной. С шлагбаумами, конечно и с таможенными проверками. Как в перестройку между областями. Поэтому, когда персонажи говорят о Гржмске и о России – это не сегодняшний день, и не события тридцатилетней давности, это было и есть всегда, и не зависит от наличия того или иного президента в Москве, даже от общественно-экономического строя не зависит. А тоска гржмчан по советской жизни – это сродни тоске о «золотом веке» древних греков; нелепо, но приятно если не вспомнить, так промечтать. Тем более, что гржмчане и не жили никогда типично по-советски. Их мэр – это бывший председатель горисполкома, которая всегда была и будет ставленницей Москвы. А вот возможного депутата от этого города в Госдуме можно и заменить. Потому что депутат – это единица не самостоятельная, не власть, депутатов можно менять, а власть может только умирать либо оставаться вечной. Последний эпизод из жизни Гржмска, исходя из вышеизложенного, должен напоминать нам «Последний день Помпеи» К. Брюлова. Все участники предлагаемых автором событий должны погибнуть в дыму и в пламени, в грохоте взрывов авиабомб и самой современной суперракеты, предназначенной изначально вроде бы как для США, в некоем «земном Аду», «Апокалипсисе» только потому, что они стали не нужны никому в России окончательно. Раньше они были не нужны согражданам и Родине своим потому, что жили вне интересов СССР и России, их потребностей и их способов выживания. Но тогда они были нужны хотя бы Великобритании, ее королеве, даже хотя бы ей одной. А с прекращением выпуска своей уникальной продукции поселок городского типа Гржмск потерял сам смысл своего существования, который зиждился на поклонении Матвееву-Слободскому, Ленину и Сталину, которым был обязан своей жизнью. Я бы написал и Николаю Второму, но тот начал Первую Мировую войну – и потому даже у гржмцев вызывать почтение не достоин. Хотя папу его Александра Третьего, можно вписать. Потому что именно он правил Россией в 1881 году, когда Гржмск стал уникальным. Хороший был царь, Миротворец. Хотя, как и все цари, людоед. Бомбы Российской Армии, живущей сегодня под фашистским флагом РОА генерала Власова, должны уничтожить памятники этим великим людям в одно мгновение вместе с городом, который породили москвичи. В этом сокрыт сакральный смысл бомбежки, в которой должны погибнуть все жители Гржмска. Зритель эти памятники не видит, но на уровне его подсознания факт их существования отмечен, а потому гибель их несет особый, мистический смысл. Заметь, смерть Павла, его гибель от руки английского прихвостня-генерала российского от гибели его земляков, остальных жителей Гржмска, хоть и очень коротким временным отрезком, но отделена основательно: горожане гибнут от рук своих сограждан, летчиков российской военной авиации, а Павла поражает окончательно пуля, выпущенная из пистолета не то предателя, не то разведчика иностранного высокого полета, пролезшего в охрану президента РФ, кто бы тот ни был на тот момент. Обреченный многократно умирать Павел гибнет, как античный герой – от выстрела в спину рукой земляка и врага его народа. И, не будь гибели всего города вместе с ним, это была бы высокая трагедия в духе Еврипида, а то и Эсхила. Но он погибает, унося за собой весь свой город и весь свой мир. Точь-в-точь, как спартанец, для которого его родной город был всей его личной Ойкуменой. Но смерть героя не звучит героически. Потому что его труп некому нести на копьях и с опущенными головами. Все, кто мог это совершить, - погибнут тотчас за героем. «И сказок о них не расскажут, и песен о них не споют». Кроме меня. Которого ты не можешь услышать. Просто не в состоянии. И я тебя не виню. Ты – чиновник. Хоть и отставной. Ты не можешь знать того, что знает послушный тебе до твоей пенсии народ. И слышать вопля народного тебе не дано. Я вот из Германии его слышу, а ты, живя в России, нет. У тебя есть ответы на неразрешимые вопросы всего человечества, а у меня нет. Потому что ты веришь, свято веришь в то, что все в России последние тридцать лет были сыты. А это не так. Я видел умирающих от голода людей в России, будучи там двадцать лет назад. Мою старшую дочь с ее семейством спасла от того же голода средняя дочь из Германии буквально два года тому назад. Мой друг из Свердловской области продал дом – и умер бомжом несколько месяцев тому назад. А был кандидатом биологических наук, обещал стать академиком. Можно перечислять и далее. Но не за чем. Ты-то сыт, обут, одет, твоей пенсии тебе на все твои потребности хватает. Ты голосуешь за Путина, потому что он тебе – гарант такой жизни. Я понимаю, ты в их проблемах и во множестве смертей моих друзей и недругов не виноват. Да и те, кто подтолкнул их к голоду и смертям, не могут винить себя в полной мере. Виновата система. В советское время они бы выжили. Но их убил новый общественно-экономический строй, на защиту которого ты встаешь и за ценности которого бьешься столь рьяно. Поверь мне, я не осуждаю тебя за это и не виню ни в чем. Ты – такой от роду. При коммунистах был ты коммунистом – и презирал «голубую кровь, белую кость», как ты называл наших обкомовских чиновников, потом сам стал этой «кровью» и «костьми», стал защищать новых «своих», обвинять меня и «моих» во всех смертных грехах, объяснять мне неразумному, почему черное надо считать белым и наоборот. Это нормально. Это – не мимикрия, это – вполне закономерная защита личности от вероятных обвинений в оппортунизме и конформизме. Но я тебя не обвиняю ни в чем. Ты выбрал свой путь в жизни, и не нуждаешься в его корректировке со стороны. Я же живу по своим нравственным меркам и служу от рождения до смерти марксизму. Но мы были друзьями, ты меня подкармливал когда-то, и я тебе благодарен, те обеды и вечера в твоей компании помню, благодарен тебе за то, что именно у тебя дома встретил свою Веру. Это – важнее всех наших идеологических противоречий. А вот жители Гржмска этими проблемами не заморачивались. Они жрали, срали - и не думали о тех миллионах россиян, что умирали от голода во время властей Горбачева и Ельцина. Просто не думали, как не думаем мы сейчас о судьбах, к примеру, несчастных тараканов, которые вдруг стали умирать по всей планете. Дохнут – ну, и хрен с ними, грязи меньше будет. Они и голосовали, верно, за тех, «за кого положено», то есть за Горбачева и за Ельцина, Путина, Медведева только потому, что «так Москва велела» - та Москва, которая шлет в Гржмск колбасу и прочую жратву. Поэтому и россиянам должно быть по херу, отбомбят весь свой стратегический запас две воздушные эскадрильи бомбардировщиков на Гржмск и прочие соответствующие «закрытые городки» весь свой боезапас, либо сберегут еще и для нас несколько бомб и ракет. «Собакам – собачья смерть», - скажут они. И с удовольствием прочтут в газетах сообщения об очередных наградах военным летчикам. Теперь перейдем к жертвам Гржмска. Из почти 25 тысяч человек мы знакомы в пьесе лишь с шестью: Мэр, тетя Катя, Павел, Маша, Секретарша и Участковый. Два санитара-убийцы - не в счет, как и генерал Мартынов. Они – командировочные из Москвы или из Лондона. Нам это безразлично, даже все равно. Остальные – виртуальные трупы. Как в компьютерной игре. Их никогда не жалко. Ни почему. Просто так не жалко, убили их - и убили [Vorname N1] , и никому нет дела: за что. Хотя мы и это объяснили. А вот с этими шестью людьми мы познакомились довольно близко, могли их полюбить. Но полюбить нам пятерых из них невозможно: Мэр - бессовестная чиновница и воровка, Секретарша – просто красивая самка, едва не убившая на своем автомобиле двух неизвестных ей прохожих, Маша – самка-предательница, тетя Катя – отцеубийца и атаманша разбойников, Участковый – обычная полицейская сволочь. Остается Павел. Он - действительно возможный порядочный человек, один на 25 тысяч, его действительно жалко. Но кто-то и скажет: «Так и надо ему. Нечего на танк с зубочисткой лезть. Сдох - и сдох. Поделом тебе». И будут по-своему правы. Как прав в своем письме-рецензии на эту пьесу, и ты… Разные стали мы, чужими по духу. Ты стал с Деникиным и Врангелем в одной связке, я – остался с Лазо и с Фрунзе. И уж стары мы, чтобы бодаться. Потому настроение испортилось – и я прощаюсь. Привет всем твоим. Валерий 2 Ты замолчал, Виталик. Обычно ты отвечал быстро. А это означает, что я тебя обидел. Пришлось перечитывать письмо. Обиду твою понял, но признаю ее женской какой-то. Я ж отметил, что прав ты по-своему, я прав по-своему, и соединить эти две правды – красную и белую – невозможно. Только примирить. Но не об этом речь. Я хотел продолжить рассуждения свои о данной пьесе, вызвавшей твое неприятие меня в очередной раз. Ты, должно быть, заметил, что во главе города стоят две женщины. Это делает пьесу суперсовременной. Бабы прут в политику, потому что в политической элите стало слишком много инфантильных мужчин, не способных принимать решения, делать это быстро и четко. А женщины, как существа более жестокие и жесткие, так поступать могут. «Железная леди» и королева Англии Лизавета чуть не начали Третью мировую войну из-за Фолклендских островов с большей вероятностью, чем этот эпизод случился во время Карибского кризиса. Но политические обозреватели и журналисты ему такого значения не придали. Ибо получили на то указание со стороны – от тех персонажей моего романа «Истинная власть», который тебе когда-то тоже не понравился. Не трожь говно, одним словом, оно не воняет. Обрати внимание на то, что обе бабки эти сохранили молодость, но вынуждены скрывать этот факт даже от земляков, точнее землячек. Потому что в обществе, которое защищаешь ты и которому служат они, чудом делиться нельзя даже с близкими, не то, что с массами. Старшая сестра дает младшей только лизнуть эликсир из говна – и этого той достаточно для того, чтобы жить долго, хотя внешне и стареть. Сама же тетя Катя остается молодой, моложе своей младшей сестры внешне. Таковы они – женская дружба и родственные отношения на самом деле. Я их видел на примере родственников моей жены. Сам я, как тебе известно, братьев и сестер не имею. А друзья в большей части и мама уж умерли. Некому стало доказывать мне, что я не прав. А ты доказываешь мою неправоту не фактами, а своими убеждениями, которые, увы тебе, субъективны. Бабки очень разнятся: младшая – генерал-полковник и чиновница, старшая – пенсионерка с 1939 года и будто бы инвалид. Но бдит за городом именно старшая. И это бдение в Гржмске значительней и сильнее, чем официальная власть. Ибо настоящую тайну знает только тетя Катя, а не Мэр. Мэр знает то, что знает весь город: говно гржммское увозят в Англию, а потом возвращают в виде удобрений. Старшая в критический момент кричит, проклинает, младшая молится. Некому спасть город. Потому что бабы не созданы для таких подвигов. Они могут лишь беречь, защищать и страдать, но не созидать и не спасать. Биологическая особенность. В мире, где правят женщины, не может быть тайн. Поэтому о тайне говна Гржмска, как о чем-то секретном, говорят в нем все и часто. Про эликсир, добываемый из него, говорят один раз и невнятно. И не всем. И даже предупреждая главного героя о том, что теперь его убьют непременно и только потому, что тетя Катя раскрыла ему тайну. И его действительно убивают. Наконец-то, в седьмой раз. И делает это москвич, генерал российский и одновременно английский шпион. Который с честью гибнет под российскими авиабомбами с гимном Великобритании на устах. Хотя этого в Великобритании никто не видит, и никто не сообщит о его героизме в Лондон. По сути, его смерть, как и смерть Павла, никому не нужны, не приносят ни пользы, ни вреда ни России, ни Британии, происходят сами по себе, как испражнения в туалете, делая и самих их жизни говном. Не кажется тебе этот факт высокоморальным, пацифистским и гуманистическим? В нем нет русского патриотизма, конечно. Ну, и что? Само существование Гржмска антипатриотично, а потому Гржмск должен быть стертым с лица земли. Как Карфаген. Как были закрыты и уничтожены в годы ельцинского беспредела сотни городов-призраков, носящих названия «почтовые ящики». Те, что остались и возродились, превратили новую Россию в государство-милитариста, страну-интервента, империалистическую сверхдержаву, грозящей миру в который уж раз ядерной войной уже в открытую. Поэтому быть патриотом новой России я уже не могу. Павел тоже. А хитрожопый участковый поет вместе с английским шпионом и его прихвостнями английский гимн. Бабки не поют. Вместе с секретаршей, которая в первом варианте пьесы, который ты прочитал, выписана нечетко, да она и должна быть в пьесе лишь вспомогательной фигурой. Но потом я придумал для нее последнюю реплику в пьесе, которую она произносит, врываясь во двор, где лежит убитый Павел: «Мама, там народ с ума сошел. Кричат: «Пипец Гржмску! Амбасадор! Армагеддон!» Мама! Мне страшно! – и тут же, - Можно мне хоть теперь называть вас прапрапрабабушкой?» И еще я решил перенести действие в древнеримскую империю. Как Дюрренматт в «Ромуле Великом». Тогда пьеса станет называться «Последний день Помпеи» с соответствующими изменениями географических и исторических привязок. Я уже и имена персонажам новым придумал. Вот отправлюсь в санаторий – там и перепишу. А потом отдам переводчикам. В Европе пьесу эту скорее поставят, чем в демократической России. А пока пьеса останется российской и для россиян. Есть сайты, где редакторы пьес не читают, выставляют, если пришлешь. Будут и отзывы. Может, и киношку сляпают. Хотя бы после моей смерти. Я тут фильм посмотрел, где продюсером Владимир Меньшов. Гениальный фильм. Называется «Сосед». Есть еще с таким названием, но я не стал смотреть. А этот – шедевр настоящий. Как раз ответ тебе на твое заявление, что сейчас в России нет голодных. Если сможешь, посмотри. Приглядись к двум детским головкам, я увидел в них себя в своих трех детдомах и одном периемнике-распределителе. И слышал себя в их коротких, но емких репликах. Жаль, что развалили вы систему кинопроката, мало россиян увидело и увидят этот фильм. Но автор все-таки реализовал свою идею. Может, и мне удастся прорваться сквозь чуждое русскому народу глубокомыслие, каким ты оценил мой Гржмск. Так что не молчи. Дай выплеснуться своему гневу до конца. А у меня есть еще что сказать в защиту пьесы. Просто опять что-то надоело писать. Буду смотреть очередной дебильный русский детектив. Привет дочерям твоим и общим знакомым, если последние еще живы. Валерий 3 И на второе письмо ты не ответил. Но этого и следовало ожидать. Ибо, как ни печально это осознавать, но основным качеством всякого чиновника является его твердое нежелание признавать собственные ошибки и оплошки, при этом стараясь отыскивать их в других и у других. При этом, львиную долю времени он тратит на совершение именно последних действий. И в результате любая государственно-политическая система дает сбой. Всякий чиновник для сохранения своей значимости в обществе заинтересован в сохранении своего статуса-кво больше, чем в его развитии. Наличие враждебного окружения вокруг СССР вынуждало Ленина и Сталина мыслить на опережение и принимать неординарные решения, просто гениальные, как в случае с НЭП-ом, с коллективизацией и с индустриализацией. Хрущев, Брежнев, Горбачев с их окружениями — это вполне естественные результаты процесса деградации всего чиновничьего сословия в СССР, и новое ельцинско-путинское поколение является естественным завершением оного. И оно, в твоем лице в том числе, защищает свое право на существование теми же самыми словесными выкрутасами и мудрствованиями, какими оперировали и ваши предки. Ты даже учился в специальной высшей школе для того, чтобы без попытки уже научно осмыслить ход исторических процессов и без желания понять причины политической и экономической несостоятельности России, без особых желания и старания направлять паровоз истории страны по новому пути, оправдывать смысл существования российского чиновничества. Тетя Катя и Мэр – именно такого рода верховные чиновницы Гржмска, только одна активна и на виду у общественности, а другая прячется в тени младшей сестры эдаким серым кардиналом, и дергает гржмцев за ниточки исподтишка. Но обе не согласуют свои действия друг с другом, как это всегда случается между руководителями отдельных карательных органов в любом государстве. Обе старухи никогда особенно и не учились никаким общественными дисциплинам, не затуманивали себе головы глупостями ни марксистско-ленинскими, и ельцинско-путинскими. Они даже иностранных языков не знают, судя по всему. Две бабки эти стерегли англокоролевское добро – и в объяснениях своей пользы для человечества, как делаешь это ты, не нуждались более ста лет подряд. Лишь воля автора пьесы, то есть моя, и бестолкового учителя русского языка и русской литературы, самого бесполезного члена гржмского общества, превращает внешнее благополучие этих двух дам и всего жирующего на дерьме города в пшик. Литературный ход? Да. Но в жизни подобная метаморфоза могла случиться и без моего вмешательства, по-настоящему, в любой момент, и обанкротиться город паразитов мог от рук любого гржмца. Так случалось в США, где появились первые города такого типа еще в начале 20-го века, не одну сотню раз. А в новой России такие города просто вымирают, зарастают лесами и кустарником, заселяются бомжами и животными, здания медленно превращаются в труху. Такова структура и судьба не только закрытых городов, но и всякой государственной власти на самом деле, а вовсе не устойчивая классическая пирамида, какую мы изучали в школе в пятом классе на уроках истории древнего мира, которая осталась в памяти большинства наших современников-россиян смутным воспоминанием ни о чем. Серых кардиналов мы знаем в истории далеко не всех, но иногда все-таки можем вычислить внутри новообразованных государств. В странах, чье население становится дебильней своих отцов и дедов, такого, конечно, не происходит. И это на руку всякой новой власти. Твой любимый Горбачев однажды проболтался на телевизионном интервью, выдав такую фразу: «Мне предложили уйти в отставку… Я вышел в другую комнату, мы там посоветовались – и я сложил с себя полномочия президента». Кто мог приказать главе государства оставить свой пост, это уже другая тема, вне компетенции моей пьесы, где две бабки остались верными своему долгу до конца. Главное в другом состоит. Вот так вот, вполне демократически совершился государственный переворот и развал СССР в 1991 году в нарушении всех юридических и мыслимых норм, вопреки так называемой воле народа, а чиновники твоего поколения все, как один, переехали с одних на другие должности, всего лишь перевесив таблички перед входными дверями их учреждений и заменив гербы и тексты на новых печатях. Так и младшая старуха превратилась из председателя исполнительного комитета депутатов трудящихся в полновластного мэра города московского подчинения, посылающего своего депутата в Государственную Думу России. Потому что тот, кто посоветовал Горбачеву отречься от захваченного с помощью опять-таки того же самого серого кардинала царского престола, уже приготовил Ельцина на этот престол. И вся чиновничья братия уже ждала нового президента в надежде получить от него должности с новыми названиями, льготы и, что главнее, право уже законно лезть в карманы государства и расхищать общенародное добро. Именно тогда и моя Мэр распоясалась. Стала присваивать большую часть тех средств, что Москва выделяла на развитие Гржмска из тех средств, что выделял городу российскому Лондон, единолично распоряжаться фондами. Ну, а еще больший процент от халявных фунтов стали присваивать московские чиновники. Если бы ты внимательно прочитал пьесу, ты бы увидел, что именно эту мысль мои персонажи высказывают прямо и четко, без экивоков. Да еще и дважды. Продукт, полученный по технологиям 1881 года, к 2022 году оставался того же качества и количества, каким был и изначально. На него не распространились рекомендации Сталина выполнять пятилетки в четыре года и повеления Хрущева догнать и перегнать США. Но эликсира стало слишком мало для тех, кто, услышав о нем, захотел его заполучить тоже. Ибо тайны не хранятся вечно, приходит момент, когда они становятся секретом Полишинеля. Таков закон Природы: всякая тайна размножается – и перестает быть тайной. Поэтому усиленная охрана в лице военных, сидящих во всех учреждениях города с намерением бдить, о которых тоже сказано в пьесе немало, не в состоянии спасти эликсир жизни от расхищения и даже от полного похищения. Эти микрокардиналы серые – тоже всего лишь чиновники, заинтересованные лишь в сохранении своего статуса-кво, но не в благоденствии граждан, которых они по должности должны презирать. Военные в пьесе присутствуют незримо, но их присутствие, я надеюсь, ощущается. В отличие от двух лиц, предстающих перед зрителем-читателем фигурами чаще всего безмолвными, апокалиптическими. Они такие же вневременные, как и продукт 1881 года, а потому обезличены, и в персонализации не нуждаются. Они даже могут быть не верзилами. Это вовсе не обязательно. Просто сейчас традиция такая стала в кино российском – телохранители должны быть массивными и высокими. Я и пошел на поводу у традиции. Хотя бы потому, что эти самые верзилы – фигуры символические, мы только в конце пьесы догадываемся, что они - агенты Великобритании и телохранители генерала Матвеева, когда это уже и не важно никому. Они гибнут по-английски, традиционно и глупо, выгнув грудь вперед под звуки английского гимна только потому, что так положено поступать английским военнослужащим в критической для них ситуации. И поступали они тоже, как положено, периодически убивая Павла строго по регламенту: сказано пристрелить – они стреляют, выкинуть из окна - выкидывают. Хотя было и менее хлопотное, более разумное их собственное намерение прирезать Павла. Но они - настоящие воины, и даже герои, они свято чтут свой долг и выполняют приказ точно – и ничего другого им даже не приходит в головы. Им даже не обидно, в конце концов, что их работу за них сделал их непосредственный начальник. Сам генерал Матвеев – тоже еще та штучка. Павел отказывается выдавать его властям, еще не зная его, исходя из принципа, что предавать никому никого нельзя. Просто потому, что нельзя, как заявляет он в начале пьесы. Делится с Матвеевым в больнице своей водкой, которую ему подсунул бывший ученик, помогает бежать из больницы, приводит к родственнице. То есть Павел совершает целый список совсем не обязательных для него услуг генералу, который после всего этого стреляет в него не дрогнувшей рукой. И ведь стреляет не для того, чтобы выслужиться перед королевой, а просто потому, что Павел ему надоел, постоянно путается под ногами и лезет не в свои дела. Решение по-военному простое и совершенное: «Баба с воза – кобыле легче». Ибо чувств благодарности и признательности военные чиновники в состоянии иметь только по отношению к более высокому начальству с большим числом звезд на погонах, но не к какому-то там гражданскому, «штафирке», служащему самой презираемой в России профессии – учителю. Если чиновники не живут согласно этому регламенту, то они не становятся генералами. В Гржмск, как понимает читатель-зритель, Матвеев приезжает не по причине ностальгии по детству, как он это сам пытается представить, а в командировку, с целью превратить живой город в мертвый, каких в новой России стало что-то слишком много, ибо повсеместно идет вымирание населенных пунктов полное и частичное. Исторически закономерный процесс, конечно, но осознавать его печально. Всем, кроме чиновников, как гражданских, так и военных. Поэтому замечание Матвеева по поводу сломанной его же собственным отцом качели звучит не как обида за тридцатилетнее отсутствие у детей Гржмска места для игр, а укором жителям Гржмска за их нераспорядительность. Он – генерал, он не может думать о личностях, он обязан мыслить и рассуждать о человеческих массах масштабно… и грабить их. Он и в Павла стреляет только потому, что ему и в голову не может прийти мысль, что надобно быть хотя бы благодарным. Ибо генералам должны все, а они – никому. Отнять у гржмцев деньги за получаемый ими из Британии единственный источник существования в пользу ненасытных чиновников Москвы – вот неразумная (никто ведь в Москве никогда не задумается над тем, как и какого качества дерьмо смогут производить голодные гржмцы) цель приезда генерала в Гржмск, которую он осуществил, пройдя сквозь два кордона на дороге к городу так, что остался неузнанным вплоть до попадания своего в аварию и обыска его вещей в больнице. То есть засада, организованная Мэром на улицах города, все-таки сработала. Так что разговоры о плохо оборудованных переходах на улицах в районе Егора Гайдара вполне обоснованы и не являются лишними в тексте пьесы. Более того, они движут сюжет, хотя и исподволь. Как множество деталей у А. Чехова, ясно которые видят лишь режиссеры. Генерал разглашает свою цель вполне открыто, как саму собой разумеющуюся только потому, что не задумывался никогда о том, что своим решением он обрекает 24 тысячи с лишним человек на медленное и неуклонное вымирание. Он, как и ты, скажет, когда гржмцев не останется на свете, что все народы России сыты, никто не голодает, у всех все есть, никто ничего не просит, и вообще жизнь под патронажем президента-милитариста, грозящего всему миру Апокалипсисом, прекрасна и удивительна только в капиталистической России, и нигде, кроме как в России, никто не живет свободно и счастливо. А что Гржмск исчез, то и хрен с ним, жила страна без него, и далее проживет. И здесь ты будешь прав. Капиталистической России Гржмск и прочие закрытые города и почтовые ящики не нужны. Они есть, но большинство тайн, стерегущих эти населенные пункты, проданы империалистам других стран за понюх табаку еще в период перестройки. Так и гржмская тайна известна не только королеве Британии, но и наверняка и ее прислуге, охране, их родственникам, друзьям, собутыльникам и прочим не всегда адекватным британским подданным. Они-то тайну своей госпожи могут и сохранить в силу идиотического воспитания и дешевого патриотизма, а вот русские ребята сберегут оную вряд ли. На кой хрен им беречь чужую им тайну, да еще принадлежащую подданным самой ненавистной россиянам державы? Они поступят даже наоборот: растрезвонят на весь свет, что королева английская питается русским говном. Поэтому-то генерал Матвеев обязательно уничтожит все население Гржмска поголовно, тотально. Рассказать об этом – и есть так называемая сверхзадача пьесы, которая может быть сформулирована следующим образом: капиталистическое общество антигуманно, а исполнители его требований способны на совершение геноцида в отношении всего населения Земли. Хотя пока еще они довольствуются уничтожением одного лишь маленького городка, сокрытого в глубине и в дебрях России. Ты не понял сверхзадачи пьесы только потому, что был обижен на меня за то, что я тебя признал российским чиновником в отставке, прислугой у русских олигархов-евреев, который охотно голосует за эту кровожадную и беспощадную власть воров над российскими народами. Тебе хочется голосовать за Путина – и слыть заботчиком о русском народе, который в большей массе своей Путина ненавидит. Но голосует за него. Из страха, что без Путина будет жить еще хуже, чем сейчас. Народ-раб не может понять, что он и при Путине завтра будет жить только хуже, чем вчера. Такова логика развития капиталистического общества. Цены на продукты питания будут расти, обгоняя рост заработной платы у трудящихся и согласовываясь с ростом жалованья чиновникам и депутатам. В Гржмске цены относительно стабильны, если народ не ропщет. И именно этот факт должен был вынудить Москву заподозрить что-то неладное в этом городишке. Но я не стал развивать в пьесе эту тему. В прозаической версии она интересна, а в пьесе скучна, если это не сатира, да и в качестве отступления тема эта лишь разжижит сюжет, лишит его развитие динамики, сделает гибель города и Павла событиями маловажными в сравнении с общероссийской проблемой выживания наций в родной стране. На этом кончаю. Эту тему. В следующий раз поговорю о Павле – продолжение самоанализа собственной пьесы и спора с тобой. Привет дочерям, зятю твоему и общим знакомым. Валерий 4 Павел – не Герой, ни в античном понятии этого слова, ни тем более в современном. Он даже не жертва. Потому хотя бы, что жертва умирает одноразово, а не семь раз в течение неполных суток. Он и центральным персонажем всех семи пьес становится не сам, а вынужденно, по прихоти автора и по логике, сформировавшей цепь событий, неуклонно влекущих его к смерти. Фатум, рок, сказали бы древние греки. Но на деле, и это в пьесе тоже отмечено, Павел есть результат халатности и нераспорядительности подчиненных Мэра, которая вдруг решила не убивать Павла уже после первой оплошки исполнителей, а потом так же по бабьей дурости вдруг передумала. Павел вообще не борется ни за что и не во имя чего. Как персонажи драм А. Чехова. Он даже за себя самого не борется. Плывет, как градообразующее вещество по течению. После падения из окна ему не страшно вспоминать о произошедшем, в больнице он прячется под кровать и засыпает, когда санитары стреляют у него над головой. Инфантилизм какой-то, меня самого удивляющий. Но типичный для лиц не только моего поколения русаков, но и для наших детей и внуков. То есть тут мы видим лицо типичное для политической оппозиции в современной России. Он даже не спасает никого, даже Матвеева; по-настоящему не спасает: предлагает бежать из больницы вместе – и все. Так просто, за компанию. Если бы генерал не залез под кровать вслед за Павлом, то было бы сразу видно обоим им, по кому стреляли санитары. И зачем. То есть бежать Матвееву с Павлом стало бы совсем уж не за чем. Генерал бы устроил шум – и привлек бы внимание охраны к Павлу. И тогда бы нашего главного не героя просто бы пристрелили охранники на глазах представителя московских властей. И пьеса бы закончилась сама по себе, а Гржмск просто превратился бы в очередной город-призрак России. Павел, Маша и Секретарша – это возможное будущее Гржмска, если бы городок уцелел. Они молоды, их можно было бы нам пожалеть. Но ни к чему. Будущего у них нет и быть не может, а прошлое все осталось в желтых туалетах, ставших ненужными после инспекции генерала. Но жалеть их нам не хочется. Во всяком случае, мне. И вот почему. Павел – хороший, по-видимому, славист, если судить по его цитатам русских классиков, неплохой педагог, раз ему по пути в больницу бывший ученик подсовывает початую бутылку водки, а бывшая ученица прикладывает максимум усилий, чтобы выйти за него замуж. И он постоянно корректирует речь гржмчан, показывая, как говорить по-русски литературно правильно. Пожалуй, вкупе с отказом предавать и попыткой спасти Матвеева, никакими другими положительными качествами он не выделяется из толпы гржмчан. Поэтому трудно объяснить выбор его бабками в кандидаты в будущие депутаты, да еще в раннем детстве, пришедшем на момент прихода к власти Ельцина и потери Россией лица. Объяснять закономерность выбора умного мальчика из толпы сверстников в будущие лидеры Гржмска - тормозить развитие действия. Но мы с тобой часто видели, как многих юных чиновников продвигали по служебной лестнице только за их смазливые рожицы, что делает объяснения и тем более ненужными. Тем более, в городе, где правят две бабки. Вспомни хотя бы Сашу Шабловского, твоего соседа, второго секретаря райкома ЛКСМ Казахстана, а потом офицера КГБ СССР. Две остальные молодые особы и вовсе непримечательны. Самки – и только. Секретарша, прапраправнучка Мэра обречена возглавить этот город когда-нибудь или стать супругой какого-нибудь миллиардера. Ее дело в этой пьесе – молчать с умным видом, вихлять бедрами, красиво ступать и красиво водить бровями. Она даже не должна понимать того, о чем в ее присутствии говорят другие персонажи. Ее передвигает Мэр по сцене и со сцены, как мало нужную действу мебель. Типичная член современного Европарламента. Только зубы пока еще свои, и нет необходимости посещать фитнес-студию. Последний вскрик ее, о котором я тебе уже писал – есть маленькая месть Секретарши Мэру за месяцы унижения и дрессировки. А больше она в пьесе не нужна ни для чего. Как и вообще все самки во всех эшелонах власти. Она ведь даже не наблюдатель, она – демонстратор собственного экстерьера и модной одежды. Она – даже не хищник, ждущий свою жертву в засаде, она сожрет то, что ей подсунет прапрапрабабка, не затратив никаких усилий. Как наша с тобой знакомица Алма Бектурганова. Кстати, она ушла из журналистики, возглавила всех женщин нашей области и от имени их заседает в облакимате. Не бедствует, словом, и, как и ты, довольна всеми преобразованиями в бывшем советском обществе. Бывшая коммунистка, выпускница Высшей комсомольской школы в Москве, племянница нашего первого секретаря обкома КП Казахстана и члена ЦК КПСС Хасана Шайахметовича Бектурганова. Она, кстати, неоднократно обвиняла меня, нынешнего членка КП Германии, в антисоветизме и в отступлении от принципов ленинизма. Она даже написала лет так десять назад статью с обвинением меня в измене Родине, нимало не задумываясь о том, что Родина моя – СССР, а малая Родина – это Тува, село Самагалтай, где жили в то время три русских семьи и ни одной казахской, одни тувинцы. Я и по-русски-то впервые заговорил в казахском сельском детдоме в Чимкентской области, где русских детей было не более десяти человек, в возрасте шести с половиной лет. То есть Родина моя – Россия, а для типичных Секретарш я – изменник Казахстану. Поэтому играть ее роль в этой пьесе наиболее сложно. А зрителю понять почти невозможно. Но никто их в современной русской литературе не описывает и не показывает, потому их в жизни легион, и как бы нет вообще. Маша же, как представитель гржмского плебса, может лишь завидовать Секретарше, походить на нее, но и то не всегда, не везде и не полностью. Ее на тот момент ее бесполезной жизни больше занимает квартира Павла, которую она бы хотела увеличить площадью, поменять на более большую и провести последующие манипуляции с «собственным гнездышком». Детская влюбленность в собственного учителя у нее прошла, если вообще такая была. Сейчас Маша смеет не только возражать своему учителю, но и учить его жизни, пререкаться, оскорблять его. Только потому, что она с ним спит. Хотя они еще и не женаты. Да и хозяйство в его доме она уже взяла в свои руки, готовит для Мэра, ее саму и ее холуев приглашает в дом Павла. И, главное, не спешит спасать Павла, прибывает всякий раз на места его падения из окна последней. Не беспокоится, при этом, не только о нем, но и о своей внешности. Она и в больницу к Павлу не приходит, когда того с места уличной аварии увозит «Скорая помощь». Если эти трое – будущее Гржмска, то городу такому лучше не быть. Динамика вырождения административной верхушки города налицо. А ведь город закрытый, эдакое государство в государстве, город-паразит, ибо все, что он потребляет, он потребляет фактически задарма. Пусть он в государственную копилку вкладывает значительную сумму, превышающие его собственное потребление в тысячу двести раз, он все равно, кроме чужеродных фунтов стерлингов, фактически бумаги, ничего не производит. Кроме дерьма. В данном контексте дерьмо – это дерьмо и есть, а в смысловой задаче всей пьесы дерьмо – это все, что производится в России на потребу нужд местного населения. Ведь даже чайных ложек российского производства нет на российских прилавках, нет российской посуды, зубной пасты, собственного мыла, посуды и так далее. В Европе ничего нет русского в продаже, кроме финской водки с русскими буквами на наклейках, даже селедка норвежская, а сгущенка украинская, лучшая водка белорусская, чая краснодарского нет. Нечем гордиться русскому человеку на Западе. В России и в Гржмске, как отмечено и в пьесе, автомобили, стиральные машины, телевизоры и прочие товары ширпотреба иностранные. Своих нет. Там, где государством руководят самки, развития не может быть по определению. Пример – Меркель в Германии. Сейчас это государство превратилось в прачечную наркодиллеров из промышленно-развитой страны, какой была ФРГ в год, когда я сюда приехал. Так что Грижмску с гибелью своей повезло. Вот практически и все, что я хотел тебе сказать о своей пьесе, оцененной тобой негативно только потому, что ты ее прочитал мимоходом, через пень колоду, не задумываясь о сути ее и о предостережениях авторских. Да, я перестал быть патриотом России и не стал патриотом Германии за двадцать шесть лет. Моя Родина – СССР. И хотя чиновником я служил дважды, по натуре чиновником не стал. А ты стал. Судя по твоим письмам. Еще и врешь, утверждая, что сумел за неделю прочитать две повести Бальзака «Отец Горио» и «Гобсек» за три дня. Если не вчитываться, то можно, конечно, но в нашем возрасте поверхностное чтение предосудительно. За себя мне, как ни странно, после всего сказанного тут, не обидно, а за Бальзака обидно, за его переводчиков, в том числе и Достоевского, обидно. Бальзак, мне думается, предвосхитил К. Маркса. Лет на двадцать. Но ты, я почти уверен, и Маркса не читал. Проходил в институте, будучи семейным пацаном, работающим в «Казгипроземе». А потом, в качестве журналиста, читал перестроечный «Огонек», сформировавший твое вторичное мировоззрение и твой снобизм по отношению к своим согражданам и ко мне. А Маркса ты пропустил. И Гегеля пропустил. И многих других порядочных авторов пропустил. Тарановский бред о боге читаешь. А жизнь проходит. Куда? Зачем? Я хотел в этой пьесе устроить диспут о боге между Павлом и тетей Катей, но опять оказалось, что для материалистической и перегруженной социальными проблемами пьесы спор о метафизическом сверхсуществе неуместен. Бальзак ничего толкового об иудейском боге не писал. Так зачем мне писать? У него женщины отправляются в монастыри только для того, чтобы там умереть. А я знаю только двух монахов, да и то бывших, то есть расстриг. С ними мне беседовать было интересно обо всем, кроме как о боге христианском. По-настоящему верующим в существование иудейского бога болтать о нем ни к чему. Тем более атеисту, по-настоящему не верящему в Саваофа и Иисуса. Такая вот херня. Потому-то я и написал книги об Иисусе, об Апостолах его и о Павле. Но ты их не осилил. Потому что и атеист ты не до конца, как и не до конца защитник демократии и империализма. Привет дочкам и зятю. Постарайся не обижаться. Я писал о пьесе – и поневоле лягнул пару раз и тебя. А как иначе? Жизнь нас развела по обе стороны баррикад. И то, что нас объединяло, осталось в далеком прошлом. Валерий 5 Смею предположить, хотя мое заявление не может не вызвать у тебя обиды, что ты не заметил главного профессионального достоинства этой пьесы: в ней постоянно, на протяжении всех семи частей, присутствует, фактически не появляясь воочию, весь гржмский народ, присутствует незримо и, как будто режиссирует развитие действия. Мне удалось, как это ни нескромно звучит, переплюнуть самого А. Пушкина, который на протяжении всего своего «Бориса Годунова» остро ощущал нехватку толпы, ее роли в становлении Самозванца, который становится по его версии царем исключительно потому, что «так карта легла» в польской интриге. Поэтому он придумал авторскую ремарку «Народ безмолвствует» - и более века пьесу не ставили, потому что безмолвие народа нельзя было сыграть имевшимися тогда театральными средствами. Режиссеры второй половины двадцатого века придумывать стали массы всяких технических способов, способствующих выражению этой мысли; особо успешным оказался Ю. Любимов в театре на Таганке, у которого выходил актер на авансцену и, глядя в зал, вопрошал отсебятину: «Народ безмолвствует. Что же вы не хлопаете, а?» И зритель устраивал овацию, то есть превращал трагедию в фарс. Моя трагедия – тихая, в ней аплодисменты излишни. Мой народ безмолвствует во дворе тети Кати, но шумит вдали от него, неслышно для участников действа, как были неслышны мои с тобой речи о Брежневе в помещении библиотеки «Казгипрозема», где ты работал. Мы выражали истинное мнение народа о нем, но, уже работая в облгазете «Знамя труда», цитировали его речи со съездов, выдавая тамошние мысли генсека за истину в последней инстанции. А в перестройку, как и гржмцы в момент прилета бомбардировщиков, вдруг раззявили рты и, как гржмцы, вяло пропищали, что не все в порядке в нашем Отечестве. И советская Секретарша Алма успела донести наш писк до ушей властителей СССР и Гржмска. Павел не успел услышать сообщения Секретарши и осознать значения вопля толпы, генерал убивает его раньше, буквально за минуту сценического времени – и именно эта деталь лишает Павла ореола мученичества и права считать себя главным героем общегородской трагедии. Нам его жалко ровно так же, как жалко и всех остальных гржмцев, которые на самом деле - паразиты на теле своих сограждан, а потому сочувствия настоящего у нас при их смерти не вызывают. Их смерть – это просто гибель большого количества мяса и костей при двух руках и двух ногах у каждого трупа. И по одной жопе, разумеется. Ты не задумывался никогда, почему так не любят русских людей нашего поколения во всем мире? Отцов наших и дедов любили и уважали, а нас презирают. А все потому, что мы отобрали у людей всей планеты веру и надежду в то, что можно построить государство всеобщей справедливости и равноправия, дружбы наций. Нынешние русские цепляются, как утопающий за соломинку, за Победу не нашу, а наших отцов, дедов и даже прадедов. Чтобы уважать самих себя. Потому что больше нам себя уважать не за что. Моя эмиграция в 1996 году – это уже не измена Родине, а банальный переезд на более сытную территорию с более доступным жильем, в общество, где исповедовать марксизм мне не возбраняется. А ты остался во все-таки полуголодном, хоть и в импортозамещенном, мире, где за коммунистическое воззрение садят в тюрьму, как это случилось с Молодцовым. Именно потому ты – уже давно не коммунист, а я, не будучи никогда членом КПСС, не изменил за всю свою жизнь своим убеждениям ни на йоту. А вот большинство гржмцев-россиян эти изменения в нас и в мире, окружающем их самих, заметили только на первом – ельцинском – этапе. А потом они приспособились к новым условиям выживания, или вымерли. Поэтому уничтожение Гржмска явилось всего лишь очередным и закономерным этапом вымирания россиян в 2022 году. От бомб русского производства, сброшенных с русских бомбардировщиков русскими же летчиками по требованию русского же генерала на город, где этот генерал родился и где он рос. Это уже не измена Родине – это уже новый тип патриотизма – летальный: даже не «бей своих, чтобы чужие боялись», а строго в соответствии с идеей космополитизма, бывшем столь модным в России в начале 2000-х, когда Путин ездил к «своему другу Бушу-младшему» на его ранчо порыбачить. Второй из замечательных деталей этой пьесы, делающей ее отличной от всех остальных современных русскоязычных пьес всей планеты, является отказ от показа так называемых гастарбайтеров из СНГ воочию, но с показом их зависимыми от российского чиновничества через реплики не напрямую с ними контактирующих персонажей пьесы – граждан РФ. Граждане эти не уважают своих бывших земляков и сограждан, считают их двуногими более низкого сорта, нежели они сами. Гржмские чиновники сортируют нации, используемые в Гржмске в качестве лиц второго сорта на работах по санитарной очистке города. Поэтому для режиссеров смелых и честных я бы предложил устроить на сцене еще один туалет – голубой. С надписью: «Для иностранцев из СНГ. Предъявление паспорта обязательно». Но где найти таких режиссеров в России? Нет таких. То, что из Гржмска только что изгнали именно цыган, есть лишь намек на Гитлера и на межнациональную политику Германии 1930-х годов; можно заменить их на киргизов или молдаван, суть расовой нетерпимости на государственном уровне в тобой построенной России от этого не изменится. Есть и третья деталь, на которую ты не обратил внимания – речь персонажей пьесы. Она убогая, примитивная, казенная, в какую превратилась практически вся речь россиян последних тридцати лет жизни российского государства. Речь, которую вы расцвечиваете лишь при помощи мата, расцветшим после свершения горбачевско-ельцинской контрреволюции пышным цветом, выдавившая из русского языка десятки тысяч красивых и особо значимых русских слов, которые не всегда понимают читатели моего, например, романа «Великая смута». Поэтому я бы не возражал, если бы реплики Мэра, ее Секретарши, тети Кати, двух Верзил и Участкового, а кое-где и Маши, режиссер или редактор театра сделали более экспрессивными и понятными современному зрителю. Самому мне так писать противно. Вот, пожалуй, и все, что я хотел сказать в защиту от твоих нападок на мою высокогражданскую и крайне необходимую россиянам новых поколений пьесу. Сказал бы о Великобритании и о королеве оной кое-что, но как-то надоело писать о том, что уже было мною написано и опубликовано. Просто поверь, что именно она стоит за трагедией Гржмска, как и за десятками других трагедий в мире в последние семьдесят лет. Вот кого бы притащить за шиворот на скамью подсудимых. Но Гаагский трибунал и другие правоохранительные мировые организации кормятся с ее рук. Ты, кстати, в качестве сотрудника аппарата Ельцина в 1990-е годы в своем регионе тоже получал зарплату из ее Фонда и из денег, выдаваемых на нужды чиновничества России Конгрессом США. Это – общеизвестный факт. То есть ты – изменник Родине не в меньшей степени, чем я, эмигрант. Поэтому я тебя не обвиняю. Каждый тогда выживал, как мог. Вся страна предателей. Но ты обижаться на такое определение можешь. Ибо ты и приносил при этом пользу новому режиму. А я -нет. Ибо публиковался лишь в «Литературной России» и на сайте «Русский переплет», где всеми силами старался бороться с вами – ельцинистами, спасал из Германии русскую литературу. Кстати, выпустил вне романов три книги литературно-критических статей, часть которых изучают при преподавании современной русской литературы в ВУЗ-ах в паре десятков стран. Другим путем сквозь вашу демократию было пробить мне мое мнение сложно. Роман «Прошение о помиловании», арестованный когда-то КГБ, так и вовсе был опубликован только в Казахстане, в России на него не нашлось смелого издателя. Ну, и с остальными книгами также были проблемы. То есть существует все-таки надежда, что, когда помру, пьесу эту все-таки в России поставят. Это утешает. А не поставят, так прочтет ее пара десятков человек – и то приятно это осознавать. Не получилось у нас примирения после августа 1991 года, хоть мы оба пытались найти консенсус, обходили острые углы в спорах, вместе критиковали ушедшего в сектанты Таранова. Не срослось восстановить дружбу. И это печально. Больше не осталось времени на эксперименты. Я вот-вот, говорят врачи, очень скоро умру, и мне бы не хотелось, чтобы ты не переживал по этому поводу. С прощальным приветом твоим дочерям и внучке, Валерий
23.05.2020 21:09	О НАБОЛЕВШЕМ Мудрые мысли приходят в голову на исходе жизни, при ее завершении. До этого люди обходятся сентенциями, и, когда вдруг начинают прозревать, понимают, также вдруг, . . .
23.04.2020 15:54	... И НАОБОРОТ Несколько тезисов о необходимости ряда дополнений в структуру законов диалектики Гегеля Речь тут пойдет о неком соображении, вполне возможном стать одним из . . .
04.03.2020 11:30	Несколько слов к версии М. Задорнова о происхождении русского народа от славянских племен Южной Прибалтики Экие мы свободолюбцы великие и великие завоеватели-миротворцы тоже! Несколько слов к версии М. Задорнова о происхождении русского народа от славянских племен . . .
28.02.2020 14:34	Казахский беспредел Вручили вчера нам Свободу, А что нам с ней делать – хрен знает... Перефраз строк В. Высоцкого 1 Сидя четверть века в Германии, трудно оставаться объективным, . . .
23.01.2019 13:23	ГЛАВНАЯ ТАЙНА ВЕЛИКОЙ СМУТЫ Дополнительный очерк-версия в книгу «Великая смута. Война Гражданская или Отечественная?» Маленькое вступление Не так давно, а именно 7 Ноября 2018 года, довелось . . .
04.12.2018 21:54	Закатилась литературная звезда Ленинграда Умер Андрей Георгиевич Битов. После ухода с должности руководителя творческой мастерской журнала «Юность» Ф. Искадера, случившегося одновременно со скандалом по . . .
02.04.2017 13:09	Умер Евгений Александрович Евтушенко Неоднозначный поэт, переживший свою славу и востребованность обществом небывалую в истории поэзии мировой. Я помню его в переполненной аудитории актового зала . . .
31.07.2016 18:55	Умер Фазиль Абдулович Искандер. Я занимался под его руководством в "Зеленой лампе" журнала "Юность". Бывал у него дома, дружил с его молодым земляком Д. Гвилдавой. Но все это было давно, когда его . . .
21.04.2015 17:09	ДЖУНГЛИ В ЦЕНТРЕ ВОСТОЧНО-РУССКОЙ РАВНИНЫ Впечатления по прочтении повести Владимира Никитина "ТУСКЛЫЙ СВЕТ СОЛНЦА" Замечательный русский стилист, живоописатель русского Крайнего Севера, . . .
15.04.2015 11:27	О себе любимом Рецензия литературного критика В. Куклина на пьесу Валерия Куклина «Я не люблю тебя или Ошметки социализма» и ее нечитателях Себе любимому посвящает эти . . .
20.03.2015 11:15	СЛОВО – НЕ ВОРОБЕЙ (на смерть Валентина Распутина) Вот и все… Еще один недослучившийся гений великой русской литературы покинул этот бренный мир тихо и незаметно, еще при жизни практически забытый . . .
18.02.2015 22:53	КРУГОВОРОТ ГЛУПОСТЕЙ В ПРИРОДЕ (сказки тувинского гостя) В далекой от моего возлежания на пуховых перинах великой стране Бракодабрии неких пшемокслей было на два порядка больше, чем собственно . . .
09.02.2015 23:51	ПАТРИОТИЧЕСКИЕ РАЗМЫШЛИЗМЫ Я вот тут о слове «патриотизм» задумался. Патриот ли я сам? Раньше было все как-то просто: за ТАКУЮ, как у меня, страну можно и жизнь отдать. Потому что . . .
18.01.2015 16:27	НЕ ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ «АЭРОФЛОТА» НЕ ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ «АЭРОФЛОТА» Незатейливые рассуждения германца по поводу рассказа русского писателя Л. Нетребо «Джокер» Прозу сибирского писателя . . .
01.01.2015 20:53	МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ! Повесть Виктора Власова «» начинается с прекрасно выписанной короткой сцены раболепия в странах СНГ по отношению к своему «старшему брату» США в виде таких слов . . .
04.11.2014 17:34	ХАЛЯВА √ 2 На предыдущую статью ╚Халява╩ с требованием снять ее с ряда сайтов России ополчилась либеральная интеллигенция внутренняя и зарубежная русскоговорящая. Хотя . . .
16.09.2014 12:52	ЛЕВЫЕ, ПРАВЫЕ, ЦЕНТР... Недавно в одной из политических интернет-дискуссии мне довелось столкнуться с наличием одного из парадоксов в сознании современного русскоязычного . . .
22.06.2014 23:39	ХАЛЯВА или ЕЩЕ ОДНА ВЕРСИЯ ПРИЧИН, ПОВЛЕКШИХ НЫНЕШНИЕ СОБЫТИЯ НА УКРАИНЕ И ИХ РАЗРЕШЕНИЕ Что посеешь, то и пожнешь Говорят, из Библии фраза, но, скорее всего, просто наблюдение какого-то крестьянина Сразу представлюсь: Куклин, Валерий Васильевич, . . .
12.06.2014 15:04	Украинский якобы вопрос Валерий Куклин Лауреат премии имени Льва Толстого СП России Украинский якобы вопрос Кому √ война, кому √ мать родна. Древнеславянская мудрость Давайте . . .

ОБОЗРЕНИЕ Валерия Куклина ЛИТЕРАТУРА И МЫ

ОБОЗРЕНИЕ
Валерия Куклина

ЛИТЕРАТУРА И МЫ