07.10.2000
16:06

Морозы или дураки

07.10.2000
16:00

О книге Паршева "Почему Россия не Америка?"

07.10.2000
15:43

О творчестве Михаила Веллера

02.10.2000
09:59

Загадка стеба

02.10.2000
09:50

На вершинах духа дуют холодные ветры

01.10.2000
21:48

"Национальный вопрос"

30.09.2000
11:44

Учитесь держаться прямо, господа

27.09.2000
23:54

Кич всегда "красив"

26.09.2000
23:57

Последний читатель

25.09.2000
14:19

Господа с Брайтон-Бич

23.09.2000
10:09

О хакерах, поп-корне и холодной войне

22.09.2000
15:35

О стихотворениях Бориса Клетинича

21.09.2000
10:44

О президенте Путине, свободе печати и приемах дзюдо

20.09.2000
22:25

Чернобыльские "старания"

20.09.2000
09:52

Степная песня

17.09.2000
09:40

Вопрос старателя Валерию Сердюченко

14.09.2000
09:24

Вдогонку

14.09.2000
09:21

Последняя капля добра

11.09.2000
22:15

"Пиши, стирай, и опять пиши..."

Сегодня я еще раз перечитал рассказ Алексея Саганя "Мой учитель". Когда я читал его в первый раз, мне показалось, что язык рассказа очень плох, концовка смазана, и это портит все настолько, что прекрасного сюжета совершенно недостаточно, чтобы сделать рассказ литературным произведением.
Признаться, это меня огорчило. Научить людей трудиться - это настолько злободневно для сегодняшней России, что забываешь и про изящную словесность, и про синтаксис, воспринимая текст как некую политическую прокламацию. Потом в голову приходит другая мысль: автор противоречит себе, учитель ничему его не научил. Дело не в том, напильник у человека в руке или карандаш, дело в отношении к труду. Если бы автор действительно научился работать, язык его рассказа не содержал бы столько шероховатостей, длинных и неуклюжих фраз, а сам рассказ блистал бы чистотой и лаконизмом хорошо сделанной вещи. Язык - это ремесло литератора. Не буду, впрочем, голословным.
"Вместе с железной пылью, которая въедалась в наши пальцы, и с равномерным, то дребезжащим, то рычащим, визгом напильников, наполнявшим наш слух, в душу каждого из нас, казалось нам, вошла какая-то стальная твердость по отношению к нему, май был в разгаре и уже не за горами было последнее занятие - лето представлялось нам какой-то необозримой пропастью времени и каждый из нас, стоя за своим верстачком, чихать хотел на Ваську с высокой башни".
Право, трудно что-то сказать об этом совершенно невнятном предложении. Ощущение такое, будто автор запутался в ржавой колючей проволоке и тщетно пытается высвободиться, вовлекая и нас в эту борьбу. Так и хочется вручить ему мел, грифельную доску, и подобно сибирскому деду из прекрасной повести Ликстанова военных лет сказать: "Пиши, стирай, и опять пиши, и пока не научишься писать как Бунин, обедать не приходи". (Повесть называлась "Малышок" и я не могу ручаться, что за пятьдесят лет чего-то не забыл. Звучало это приблизительно так: "Дедушка дал мне дощечку, молоток, гвоздей и клещики, и велел гвоздики забивать и обратно вытаскивать. И сказал: "Пока гвоздь с одного стука забивать не научишься, обедать не позову").
Сегодня, после повторного прочтения, рассказ произвел на меня не столь безнадежное впечатление, как в первый раз. Поэтому мне очень хочется сказать автору: вот верстак, вот рукопись. Трудись. Набей себе кровавые мозоли, но преврати эту бесформенную железку в прекрасный рассказ.

09.09.2000
20:51

Мадонна, Пресли и Парамонов