15.09.2008
14:16

Геноцид - неизбежность межкрестьянских войн.

08.01.2008
13:00

ОТ УМИЛЕНИЯ - К ВЗРОСЛЕНИЮ

03.09.2007
12:54

ЭДИПОВ КОМПЛЕКС ПОЛИТИКОВ

30.07.2007
15:09

СОФИСТЫ и СПЕЦЫ

25.06.2007
13:57

ПЯТАЯ КОЛОННА

26.05.2007
14:43

КОНЕЦ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ

16.05.2007
18:27

КРАСОТА СПАСАЕТ

06.04.2007
14:04

И СЛОВО ПЛОТЬ БЫСТЬ

22.02.2007
11:46

О Т Ц Ы !

13.12.2006
17:20

ЧЕСТЬ и ДОСТОИНСТВО

11.10.2006
12:33

ПОЗДНО НАС ХОРОНИТЬ

28.09.2006
13:37

О ПРИРОДЕ ПРОТИВЛЕНИЯ ПРЕПОДАВАНИЮ ОСНОВ ПРАВОСЛАВНОЙ КУЛЬТУРЫ. Выступление на круглом столе Союза писателей "Русские в России"

26.04.2006
11:18

ВОДОРАЗДЕЛ ПРОСТ - ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ РОССИЮ?

14.04.2006
15:01

СИЛЬНЫЙ, ДЕРЖАВНЫЙ

29.03.2006
23:09

Больше, чем о БольшОм.

13.01.2006
14:53

КОРОЛЬ - ГОЛЫЙ!

03.01.2006
07:40

РУССКОЕ ТЕРПЕНИЕ - ОТ ФАРЕНГЕЙТА К РИХТЕРУ.

13.12.2005
06:55

ОККУЛЬТНАЯ ПРИРОДА ПОСТМОДЕРНА

21.07.2005
17:01

Ельцин, как основатель новорусской дирижёрской школы

31.05.2005
22:08

Постсоветское село Западной Сибири: проблемы возвращения Православия.

1.

Можно с большой уверенностью утверждать, что именно с приходом русских началось Сибирское земледелие. Так как иные народы, коренные или заселившиеся в степи и тайге несколько ранее славян, вели здесь кочевой и полукочевой образ жизни, занимались скотоводством, охотным и рыбным промыслом, торговлей или разбоем, и, возводя городки и крепостцы, не знали постоянных <сельских> поселений. Т.е., <село> - есть главный принцип освоения Россией новых территорий. Тот же Ислам, пришедший в Барабу и Кулунду за сотню лет до появления в Сибири русских, или на двести лет позже спустившийся с Тибета Буддизм, не внёсли в жизненный уклад скотоводов-кочевников никаких принципиальных изменений. И ещё: сибирские пашня и огородничество восстановили и подтвердили многими ныне утерянную изначальную нераздельность, корневую тождественность: <крестьянин> = <христианин>.

Русский Мир - мир преображений, ибо <русское> - это не <что>, а <как>, <русское> - это всегда определение качественное, икона ли это или бездорожье, песня или терпение. И крестьяне-христиане истинно преображали Сибирь: через их измозоленные руки изливался на новую землю и на произведённую ею <всяку душу живую> Фаворский свет, и одичалая природа, искажённая Адамовым грехопадением, вновь восставала идеально райской - пустыня и лес обращались нивой и садом, и всякое древо приносило добрые плоды. Тайна этого чуда открыта: именно крестьянин-христианин обладает первородным правом на владение Землёй - это плоды его труда приносятся мирной жертвой Отцу Небесному. Дух Святый нисходит на хлеб и вино, и они претворяются в Тело и Кровь Христову, <Твоя от Твоих Тебе приносяща от всех и за вся> - восклицает иерей, и через Чашу Евхаристии единится нация.

В Западной Сибири численность русского населения сравнялась с числом аборигенов к началу 18-го века, а к концу 19-го уже в несколько раз превышало его. При этом шло довольно интенсивное смешение народов, что позволило этнографам даже заговорить о возникновении некоего типа <сибирянина>, отличного по ряду антропологических признаков от славян Европейской части. Так что, в Сибири, молодой русской Сибири, только Православие позволяло личности самоопределяться именно как русской личности - наследницы и продолжательницы жизнеопределяющей традиции великого народа, даже в географическом отрыве, и, практически, полной информационной изоляции от исторической родины. Окружённому новым, ещё необустроенным, ещё неустоявшимся, требующим постоянной смекалки и изворотливой подвижности, зачастую агрессивным миром, <сибирянину> его ортодоксальная религиозность несла необходимый в земледелии консерватизм - психологическую устойчивость, позволяющую далеко наперёд планировать не только собственную жизнь, но и судьбу своих потомков.

Село, т.е., поселение, имеющее собственный храм, для Сибири всегда было явлением достаточно редким. Большинство крестьян жили в широко разнесённых деревнях и мелких посёлках, отрубах-хуторах или казачьих заимках. И пусть только в селе общественная и частная жизнь проходила под постоянной опёкой священства, однако, деревни, посёлки, выселки и заимки так же круглый год подтверждали свою принадлежность Православию. Это и определяющие сельскохозяйственный календарь Двунадесятые праздники с торжественными службами, на которые из самых дальних закутов съезжались все, кроме присматривающих за скотом, и весёлые семейные венчания и крестины, и печальные напутствия в последний путь. Приходские школы, детские приюты и старческие дома призрения, соседские или семейные споры и обиды - храм равно для всех был неподспудным светильником, от которого исходило общедоступное просвещение, народное милосердие, совестливый суд. Начиная единой купелью, Церковь, через таинства и обряды годового богослужебного цикла, духовно единила хуторян и заимщиков в приходы, и рассеянные, разнесённые друг от друга десятками малопроходимых вёрст, крестьяне, из поколение в поколение, чувствовали, мыслили и руководствовались в делах общими мировоззренческими представлениями.

Двадцатый век для Сибири начался Столыпинскими переселениями. До того освоение русским крестьянством <закаменных пустыней> шло частной инициативой, государство же, кроме подневольных солдат, казаков да горнорабочих, в основном сплёскивало на территорию <колоний> тех, кто составляли его беспокойство в пределах внутренней доступности - непримиримых старообрядцев, поддержавших пугачёвщину казаков, польских бунтовщиков и прочих революционеров или уголовных каторжан. Столыпинскими инициативами Империя впервые взялась за расширение ареала своего основного производящего класса - хлеборобов, что свидетельствовало о новых политических перспективах, и можно сказать - с указа от 9 ноября 1906 года началась реформа, которой Россия принципиально переосмысляла Сибирь, заглядывала в свои возможности Дальнего Востока. Немалую роль в этом сыграл и выход на мировую арену Японского милитаризма, так болезненно объявившего нам о своём стратегическом стремлении к освоению <пустующих> территорий. Получая от казны безвозвратные ссуды и освобождения от налогов, целые деревни из перенаселённых европейских районов двинулись по Сибирскому тракту - великому Эранвежу, древней хорде Евразии - встреч солнцу, вольным пожеланием сворачивая направо и налево, заполняя годные для пахоты и покосов незаливные берега великих и малых рек, окатистые предгорья и тростниковые кругозёрья: <Селись - где хочешь, живи - где знаешь, паши - где лучше, паси - где любче, коси - где густо, лесуй - где пушно>.

В данной работе не будет оценки плюсов-минусов реформ для крестьянских общин Европейской России, но для Сибири они явились несомненным благом: если за 45 лет после отмены крепостного права к 1905 году в Сибирь переселились 1 миллион 820 тыс. человек, то с 1906 по 1914 гг. - 3 миллиона 40 тыс. Как результат: в Акмолинской, Тобольской, Томской, и Енисейской губерниях с 1906 по 1917 годы хлебное поле возросло почти вдвое, а пшеничное в 2,5 раза. Перед Первой мировой войной ежегодный вывоз муки из Сибири в среднем составлял 65 000 тонн, и, дабы не разорить крестьян центральной России, государство было вынуждено установить таможенные барьеры на Урале! А экспорт лучших в мире сибирских масел и сыров давал стране прибыли вдвое больше, чем добыча золота.

2.

В советском времени нужно выделить два рубежных периода, кардинально менявших этнический, социальный и нравственный облик сибирского села: начало тридцатых - возвращение Государства к практике высылки <врагов> новой власти, только теперь с плохо скрываемой конечной целью их максимального физического уничтожения, без ожидания какой-либо экономической пользы; и начало сороковых - взрывной индустриализацией, стимулированной военной эвакуацией промышленности, вслед за армейской мобилизацией, изъявшей наиболее перспективную трудоспособную часть сельского населения. И в эти же сороковые-роковые, взамен выбывшего русского, белорусского, украинского, мордовского, чувашского - едино православного населения, в крестьянствующую Сибирь влились целые колонии поволжских протестантов-немцев, католиков латышей и эстонцев, униатов-западэнцев.

Патриарх Алексий как-то назвал Сибирь Голгофой России. Только на территорию Томской области в 1930-31 годах было сослано 500 000 человек. В организованный тогда Нарымский округ на берега малых и больших таежных рек завезли примерно 400 000 спецпоселенцев из России, Украины и Белоруссии. Никак не менее половины из них погибли, десятками тысяч заживо погребаемые снегом, досуха высасываемые гнусом или поглощаемые растревоженными топями. <Кулаки, казаки, пособники белобандитов и белопанов>, сходя с конвойных барж, вжимались, вдавливались и стискивались на редких пятачках не заливаемой весенними паводками, перемешанной с песком и торфом глины, где можно было без лопат и топоров хоть как-то вырыть, выскрести землянки и спасти детей. Смертность была массовой. Например, в поселках Гордецк, Палочка, Суйга, Проточка из 7 800 высланных туда в 1931 году, в живых через 2 года оставалось около 2-х тысяч. В поселке Восточка, куда с Горного Алтая были привезены люди, не приспособленные к нарымскому климату, умерли все поголовно. До 1935 года <естественный> прирост населения среди трудпоселенцев представлял собой отрицательную величину (т.е. смертность превосходила рождаемость). Когда в начале 1937 года была произведена перепись населения СССР, то по предложению Сталина, в неё был включен вопрос о вероисповедании, и из 98,4 миллионов человек, не смотря на уже всем понятный государственный курс на безбожие, 41,6 миллиона продолжали открыто исповедовать Православие. По итогам опроса политбюро приняло решение о прекращении деятельности Церкви как общественной организации: только в том же 1937 году по всей стране было арестовано 136 900 православных священнослужителей, из которых расстреляно - 85 300.

* * *

Позволю небольшое отступление: сегодняшний райцентр в Томской области, посёлок Колпашево, некогда административный центр Нарымского округа, достаточно отмечен в новейшей истории: кроме прочего, именно здесь в 1912 году Иосиф Джугашвили взял себе псевдоним <Сталин>, и здесь, уже после победы большевиков, среди других страдальцев горевал великий русский поэт Николай Клюев.

В тюрьму Колпашевского окротдела НКВД, находившуюся в 30-40 метрах от Обского берега, со всего округа прибывали этапы в 40-50 человек. По приговорам <троек>, в период с 8 мая 1937 года до 4 мая 1943 года здесь было расстреляно порядка 6 000 человек. Трупы пересыпались гашеной известью в ямах, вырытых тут же во дворе. Затем, согласно инструкции, ямы сравнивали с землей.

Накануне майских праздников 1979 года обвалился край берега. Открывшийся срез захоронения имел размеры до четырех метров в ширину и до трех в глубину. Из обрыва торчали человеческие руки, ноги, головы. Трупы в могиле были сложены штабелями, нижние сохранились очень хорошо, так, что по свидетельству очевидцев можно было произвести опознание убитых - в затылочной части черепов были пулевые отверстия.

Мумии?.. Мощи?.. Этого уже не узнать. В любом случае Божья ревность хранила в нетленности это свидетельство для нас и на наш выбор: кому в спасение, кому в осуждение.

По согласованию с Андроповым и с Сусловым, томским областным начальством решено было срочно смыть захоронение в реку. 11-12 мая Колпашевский берег рыли напором воды из-под винтов теплоходов, а плывущие по Оби трупы <добровольцы> за 50 рублей в день вылавливали баграми и, цепляя к поясу грузы, топили, или же попросту рубили на куски топорами, лопатами, веслами. Некоторые мумии (или мощи?) все же были упущены, и их видели за сотни километров вниз по течению.

3.

Параллельно с вбросом <спецпоселенцев>, в уже исторически сложившейся крестьянской Сибири Советской властью в тридцатые годы проходила планомерная ликвидация таких типов поселений, как казачьи заимки и отрубы, упразднялись хутора и выселки, являвшиеся низовой основой структуры деревни, и позволявшие эффективно использовать лоскутно разбросанные плодородные земли в специфических природных условиях. К началу века на малые поселения в Томской губернии приходилось до трети пахотных земель, но хуторское землепользование, при его натуральном производстве, ориентированном на самообеспечение всем необходимым, способствовало упрочению <крепкого хозяйственного мужика>, что было неприемлемо для победившего <пролетариата>. Идеологи коммунистического интернационализма достаточно ясно понимали, что Русский Мир - это Православный Мир, и составляющий его опору христианин-крестьянин никаким образом никогда не встроится в обезбоженное космополитическое <светлое> будущее.

Понимали и действовали.

Если колхозы в какой-то степени имитировали общины крепостного периода, то совхозы стали совершенно новым для России принципом социально-экономических отношений государства и его кормящего сословия.

Отчуждая крестьянина от земли, от результатов непосредственного труда, советская власть упорно вела дело к <стиранию границ между городом и селом>. Фиксированные, не зависящие от конечного получаемого продукта зарплаты, смена деревенских усадеб на двух-трёхквартирники с разрушением подсобного хозяйства, унификация школьного образования при всё более узкой профессиональной специализации, активно входящие в каждую семью радио- и электронные средства развлечений - постепенно превращали сёла в продолжения городских окраин. Такая идеологическая установка, кроме оговоренной неэффективности землепользования, привела к массовой люмпенизации крестьянства, к его психологическому надлому - к потери сельскими жителями живой, адекватно гибкой связи со сложной сибирской природой, утраты творческого своеволия, распорядительной свободы. Окончанием <раскрестьянствования> можно считать реализованную программу академика Заславской по <укрупнению сельских населённых пунктов>. Да, централизованные <сельхозпредприятия> стали удобны для чиновничьего управления, но рабочих совхозов вряд ли кто уже посмел бы назвать крестьянами. Крестьянами-христианами, с первородным правом на владение Землёй, со страшной ответственностью предлагать плоды своего труда Небесному Отцу, возлагая на жертвенник колосья - <от всех и за вся>.

Разве ж можно представить, чтобы когда-либо христиане-скотники и христианки-доярки беззаботно с 7 ноября запивали б на целую неделю, забыв не то, чтобы покормить и попоить, а даже подоить коров, и гуляли, в упор не слыша воплей умирающих от боли начавшегося мастита животных?

4.

Война равным горем накрыла народы всего СССР. Но промышленный взлёт редконаселённой Сибири, начавшийся с эвакуацией заводов и фабрик из мест боевых действий, и продолженный вскрытиями собственных геологических богатств, тридцать лет, вал за валом, изымал из сибирской деревни лучшую, пассионарную молодёжь.

Окружавшие заводы, фабрики, стройки, депо, комбинаты и шахты <общаги>, в виде сталинских дворцов или откровенных бараков, в которых неквалифицированная рабсила, быстро лишаемая надежд на семью в благоустроенной <городской> квартире, да и просто каких-либо личных перспектив, беспросветно спивалась, развращалась, опускалась морально и физически, массово пополняя исправительно-трудовые колонии и лагеря. А на освободившиеся койки тут же ложились всё новые и новые рекрутированные для конвейеров и ткацких станков. Возможно, в райцентрах всё виделось не столь трагично, но я помню маленькие деревушки, в которых на двадцать спивающихся от безнадёги женихов на танцы в клуб приходило две-три невесты. Остальные паяли, клепали и шпулили в далёких городах, бездетно старея по четыре-шесть <девушек> на <комнату>.

А в восьмидесятые нас стали покидать старики, которые, не смотря на вынесенные от князей мира сего тяготы и пытки, хранили в себе наследное крестьянство-христианство. Уходили не просто те, кто умел срубить избу и выдолбить облас, принять отёл и определить срок засолки, выбрать деляны под капусту или под смородину, главное, уходили тихие мудрецы, в которых светилось живое знание Божественной нравственной правоты. Та, впитанная ими с молоком матери и впечатлённая с детства примерами исповедничества и мученичества, непреходящая Высшая Правда, позволившая им пронести свой неизмеримой тяжести крест без хулы и отчаянья. Без них, без этих коренных <сибирян> и <спецпоселённых> окающих и акающих, хгакающих и цокающих могилёвцев, полтавцев, устюжан, рязанцев и пермяков - без этих Православных, а, значит, едино Русских людей, наступило не столько количественное, сколько качественное оскудение сибирского села.

развалила совхозы и ту мелкую промышленность, за счёт которой в райцентрах и <отделениях> существовали сельхозрабочие, взамен предоставив им возможность попытаться вновь стать самостоятельными, без спускаемых планов на сроки и гектары, крестьянами. Однако выяснилось, что создание человека <нового сознания> свершилось, грань между деревней и городом стёрлась, и сегодняшний сын крестьянина и внук христианина, лишённый своего вчерашнего, не может и не хочет загадывать о завтрашнем. Новый селянин лишён знания Вечности, он уже не чувствует непрерывности жизни, да и, главное, не чувствует её вкуса, не испытывает к ней желания - протяжной, на износ, страсти к её бесконечному обновлению. В лучшем случае, сегодняшний селянин - ловец мгновенного, сиюминутного <фарта>.

5.

Ренессанс православной жизни, начавшийся с 1000-летия Крещения Руси, наряду с радостью восстановления справедливости, принёс и понимание естественности целого ряда проблем роста. Особо тревожит пропасть, всё более разделяющая город и село в скорости возращения русских людей к своему традиционно-национальному вероисповеданию. За эти, уже почти два десятка лет, церковные общины зарегистрировались практически в каждом районном центре, много храмов или восстановлено, или отстроено заново, но, если в городах они постоянно полны, так что в иные популярные праздники буквально невозможно протиснуться к аналою, то в селе картина просто удручающая: крестины и похороны, да святая вода - иных причин для посещения церквей местными жителями не находится. Как когда-то в начале прошедшего века село, даже под пытками и угрозами смерти, <туго> оставляло своё религиозное мировидение, то точно так же теперь оно не спешит обратно за церковный порог.

Знакомый иеромонах, этнический шорец, несколько лет служит в Горном Алтае на границе с Монголией. На нём дюжина труднодоступных сёл, застава, так что старенький уазик - второй дом, понятно, что естественная, до нищеты скудость и ненадуманный строгий пост укрепляют сердечную молитву, так он ещё находит силы для перевода служебных текстов на современные наречия телеутов и шорцев. Спрашиваю:

- Отец Макарий, как вы там с шаманизмом-то соседствуете?

- Какой сегодня шаманизм? Где? - Он отмахивается чёрной от земли и мазута ладонью. - Сплошное, беспробудное пьянство. Воровство и ложь.

Отец Евгений двенадцатый год настоятельствует в райцентре Томской области. Красивейшее семитысячное поселение, широко разлёгшееся над высоким обским яром. Искреннейший, жертвенно служащий священник, чистейший человек, кормящий семью и причет от хозяйства и огорода, а уж никак не с прихода. Да и какой приход? - Все двенадцать лет на каждой Литургии в переоборудованном разваливающемся детском садике стоят десять старух. Одна умрёт - придёт другая, поддерживая этот статус-кво.

- А казаки? У вас же тут свой курень?

- А вон, на рёлке часовенку поставили, поснимались на фоне, весело отпраздновали. Что Богу от них ещё нужно? Ну, и мне, что б не досаждал, грамоту выдали.

В чём необходимость так тревожиться по поводу упорствующей обезбоженности современного села? Может быть, это проблема чисто клерикальная, не имеющая никакого значения для Государства и Нации? Однако затянувшийся до явной уже для всех необратимости кризис Русской цивилизации, Русского Мира, ускоряющееся исчезновение Русского народа ищут и находят себе объяснение не в экономических, не политических, а в идеологических, да чего кокетничать - именно в религиозных причинах. Когда, отчего мы забыли, что <Москва - третий Рим>, а <Государство - это только забор вокруг Церкви>? И вот, одно из величайших в человеческой истории Государств гибнет из-за утери смысла своего сотворения и существования. Наследница Византии, Русская Империя, на основе православных понятиях добра и зла, свободы и насилия, стойкости и прощения, на тысячу лет объединившая и симфонизировавшая на шестой части суши столь различные народы, вероисповедания и культуры, саморазрушается из-за изменения, искажения своих образующих принципов, главнейшим из которых является религиозно-национальная Русская соборность - неслиянное соединение православно самоопределившихся личностей, где каждая личность, согласно восточно-христианской традиции, видится, в подражание Святой Троицы, как неповторимо-самобытная ипостась при единой природе духа. Что нам экономика и политика, что нам какие-то <выборы> или <диктатура>? О возрождении, если уже не о воскресении Великой России, как наднациональной Империи, Мировой Державе и Православном Царстве, возможно говорить только как о последствии возрождения или воскресения русской Личности. Множества неповторимых, драгоценно разнообразных личностей-ипостасей, в своей соборности составляющих духовное тело Нации.

Сегодня, и не только в Сибири, но по всей России не существует крестьянства, как сословия. Сословия - что, по словарю Ожегова, есть: <общественная группа со своими наследственными правами и обязанностями, закреплёнными обычаями или законами>. Сегодня в сёлах и посёлках, при внешней физической слепленности, многолетнем плотном соседстве и разветвлённом родстве, социальные и личные взаимоотношения населения определяет духовное рассеяние, идейная и чувственная разобщённость, как следствие утери понятия <цельная личность> и подмены сложно структурированной <сословности> на моносоставной <класс>.

Напомню, что в результате неоднократных репрессивных <спецпоселений>, этнически современная Западная Сибирь являет уникальный конгломерат из национальностей, не имевших в Европейской и иных Азиатских частях России опыта подобного совместного сожительства, да ещё с принудительно единой формой хозяйствования. Тюрки и прибалты, северные и южные славяне, уральские и обские угры - традиционно оседлые и кочевые народы, усилиями коммунистических селекционеров обратились землеобрабатывающей разновидностью пролетариата. Поставленные в равно невыносимые условия выживания, одинаковыми страданиями зачищаемые от межэтнических фобий, в отрыве от своих исторических корней и под активной идеологической обработкой, потомки <классово чуждых элементов>, <врагов народа> и <предателей Родины> в одно-два поколения растеряли национальную память, образовав унифицированный <советский народ>. Слава Богу, из-за этого же <смешения языков> сегодня в сибирском селе не работают и чисто националистические призывы-провокации к <генетической> религиозности, типа: <русский - значит православный>, <татарин - мусульманин>, а <немец - протестант>.

<Заповедь новую даю вам: да любите друг друга>. Бог есть Любовь и Жизнь вечная. Секуляризованное <новое сознание> сельского люмпена эгоистично замкнуто в рамки его собственного биологического существования, в нём нет места для сочувствия, для сердечного единения с другими - живыми и покойными единоверцами и сродниками - для того, что и называется <Жизнь вечная>. В нём нет Любви - того, что позволяет познать духовное единство сильных и слабых, богатых и бедных, молодых и старых, мудрых и простых. И вот, если когда-то хуторяне и заимщики, рассеянные, разнесённые десятками вёрст, единились общими религиозными представлениями, то теперь их согнанные, свезённые в одно место потомки не в состоянии одинаково воспринимать ничего, кроме новостей и телешоу. Со всеми вытекающими - оклеветанием, хищением, неправдоглаголаньем, ревнованием, завистью, гневом, памятозлобием, ненавистью и лихоимством.

Провозглашённое когда-то справедливостью и несомненным благом стирание культурно-бытовых границ города и села, на самом деле, привело к вовлечению огромных раскрестьяненных масс во взаимно эгоистический антагонизм Центра и Периферии, и когда-то экономически самодостаточные, сословноцентричные сельские поселения оказались продолжением бесконечно теперь расползшихся пролетарских окраин. Люмпенизированное, хлебом и зрелищами зависимое от космически недоступного Центра, Село включилось в непримиримое противостояние, в озлобленно-завистливую оппозицию колоний к паразитирующей на них метрополии. Постсоветское село с удовольствием ненавидит город: есть такое извращённо-мазохистское удовольствие быть <обманутым>, <обиженным>, но это удовольствие отказа от ответственности, от крестоношения - грань, за которой человек превращается в бомжа, в бродячий труп.

В этой ненависти лежит и неприятие деревней приходящей к ней из городов церковности. Искренние, жертвенные священнослужители, направляемые епархиальными архиереями на дальние приходы, воспринимаются там как очередная асфальтная блажь, очередная заумь, временная и ненужная государственная кампания. Невообразимая фантастика: казалось бы, развращённый, растлённый хамовой наукой, пресыщенный всезнанием, так что, в конце концов, не верящий даже своему неверию, город на рубеже веков вдруг оказался гораздо суеверней, гораздо ритуалистичней, чем <патриархальная глубинка> со всеми её <пастушками>, <коровками>, <молочницами> и <овечками>.

Самый, простите за новояз, <успешный проект> возвращения в Западно-Сибирское село Православия - Свято-Николаевский монастырь в посёлке Могочино Томской области. Выкупленный под богослужения семнадцать лет назад тесный домик пророс в два каменных храма с золочёными куполами, окружённых почти десятиметровыми, с башнями, крепостными стенами с встроенными келейными общежитиями, школой, гостиницей, свечным заводом, мастерскими, гаражами, трапезной и складами, лазаретом и лесопилкой, освоил двести сорок гектар угодий на месте погибшей в период <укрупнения> деревушки, в нескольких сёлах отстроил и содержит храмы и часовни, обеспечивая их клиром. Триста человек постоянных насельников - священства, монашествующих, целибатных и семействующих послушников, да ещё приезжающие со всего света за духовной помощью к настоятельнице игуменьи Ирине и духовнику игумену Иоанну паломники, трудники и богомольцы - и практически все бывшие горожане. Из Сибири, России, СНГ и Зарубежья - учителя, врачи, слесаря, инженеры, артисты, электрики, лётчики, ткачихи, научные работники, повара и шофера - всё сплошь беглецы от каменно-асфальтно-бетонного житейского моря, но как-то обречённо вновь собравшиеся на выстроенном ими же каменном ковчеге, всё тем же серым бетоном грузно сереющем на фоне ярых закатов среднего Приобья. А из местных на службы приходят десять тех же самых, что и в других сёлах, постепенно сменяющихся, бабок, да одинокий, ударенный молнией, старичок.

То есть, даже самый успешный пример сельского церковного возрастания - есть пример именно городской экспансии, в общем-то, насильного вторжения в не желающую, да не могущую уже желать изменений сельскую омертвелость.

6.

Безбожие - омертвелость души - эгоизм. Эгоизм во всём, в том числе, или, вернее, в самом сейчас главно болезненном, самом самоубийственном - в нежелании рожать и заботиться о собственных детях. <Секира при корнях> - демографическая катастрофа: с 1990 года по 2003 рождаемость в нашей стране сократилась на 27 %, т.е., в России превышение смерти над рождаемостью в среднем идёт на уровне 930-950 тысяч человек - свыше двух с половиной тысяч в день. Именно превышение количества смертей над количеством рождений. Вне Бога иссякает любовь, без которой всё бессмысленно, и нация вымирает, не плодонося, конвейерно убивая детей в утробах, а появившиеся нежеланно миллионными беспризорными стайками мечутся под негреющим равнодушным солнцем, нищенствуя, побираясь и воруя, колясь и нюхая клей, становясь товаром для торгующих донорскими органами и утехой для извращенцев.

По оценкам экспертов наркомания в среде молодёжи достигла 2-3 %.

И ещё в тот же наш проклятый <каждый день> 100 человек гибнут от рук убийц, да столько же <пропадает>, чтобы через какое-то время быть найденными тоже мёртвыми, более ста человек травится палёной водкой, и ещё сто пятьдесят кончают самоубийством. Каждый день.

Всего за период с 1992 по 2004 годы от нежелания жить мы потеряли свыше 10,5 миллионов человек.

Национальное вымирание не остановить ни искусственным осеменением, ни мелкими материальными подачками, ни политическими призывами: наше физическое вымирание есть следствие омертвелости нашего духа.

Понятно, что нарожать и вырастить пять-десять детей много легче в собственном доме на собственном подворье, и поэтому от города не стоит ожидать невозможного. Более того: ребёнок в селе не только не обуза, но он реальный помощник в хозяйствовании, участник земледелия, наследник и продолжатель непрерывного деланья. Поэтому единственно реальная надежда на наше дальнейшее национальное существование лежит в возвращении Селу желания Жизни.

А что значит <желать жить>?

Святитель Игнатий Брянчининов писал: <По наставлению святых Отцов, для уничтожения нечувствия нужно со стороны человека постоянное, терпеливое, непрерывное действие против нечувствия, нужна постоянная, благочестивая, внимательная жизнь>. И далее: <Врачевание застарелых недугов совершается не скоро и не так удобно, как то представляет себе неведение. Не без причины милосердие Божие дарует нам время на покаяние; не без причины все святые умоляли Бога о даровании им времени на покаяние>.

< времени на покаяние >

Абрамов, Фёдоров, Белов, Распутин, Шукшин, Астафьев - а вслед им и всё новая <деревенская проза>, оплакивая раскрестьяненное село, отнюдь не хоронит его, как лгут враги, не <скулит> и не <ноет>, переваливая вину на <петра>, <троцкого> или <закулису>, нет - в постоянном незабвении творимого над нами - и нами же! - беззакония, мы, русские, православные люди, оплакиваем собственную, неразделимую на <социальные классы> или <литературные течения>, общую на всех греховность.

Для верующего смерти нет, ибо она уже попрана смертию воскресшего Иисуса, и каждый христианин знает, что если зерно не умрёт, оно и не прорастёт. И поэтому для верующего нет отчаянья - именно в такой же духовной омертвелости прозвучал голос Иоанна Крестителя, Ангела пустыни, уготовлявшего пути Господни: <Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное>!

Были времена испытаний страстью, болью, гневом, были искушавшие славой и ужасом, наше же время пытает унынием. Страшно, глухо, беспросветно, и, главное, <уже смердит>. Но покаемся, ибо приблизилось Царство Небесное! - покаемся, восплачем о своих грехах, и, если не переполнилась Чаша терпения Господня, то пусть верой нашей ещё не в этот раз американские или китайские колосья возлягут на жертвенники России.