05.12.2010
14:15

ДВА ПОДХОДА К ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ: ПИСАТЕЛЯ И ПОПУЛЯРИЗАТОРА

29.10.2010
17:49

"ВО ДНИ СМНЕНИЙ, ВО ДНИ ТЯГОСТНЫХ РАЗДУМИЙ О СУДЬБАХ МОЕЙ РОДИНЫ..."

14.09.2010
18:58

СМЕРТНАЯ КАЗНЬ √ СУДЬБА ИЗБРАННЫХ (Еще о паре аспектов спора об отмене смертной казни)

15.09.2009
19:15

ОТВЕТ ЧИТАТЕЛЮ

31.08.2009
16:20

МОИ УЧИТЕЛЯ

24.08.2009
18:24

МИФЫ И ФАКТЫ

23.07.2009
18:48

БЛАЖЕННЫ ЛИ НИЩИЕ ДУХОМ? Подводя итоги дискуссии: деньги не пахнут?

17.07.2009
11:43

О творчестве Валерия Куклина

08.07.2009
20:10

ДЕНЬГИ НЕ ПАХНУТ?

04.06.2009
12:01

ДЕТЕЙ УБИВАТЬ НЕЛЬЗЯ

12.05.2009
11:05

НЕ В КОНЯ КОРМ или ПУТИ-ИЗВИЛИНЫ НОВОРУССКОЙ КРИТИКИ

02.04.2009
11:03

Субъективная оценка качества произведений номинантов на литературные пермии "Русского переплета" в 2009 году

09.02.2009
10:50

Дом детей снаружи и изнутри

18.01.2009
16:16

Энциклопедия провинциальной жизни (читая повесть А. Медведева ╚Юноша преклонных лет╩)

10.01.2009
13:59

Прибалтийские истории, как форма самопиара

29.12.2008
15:53

Возражая Ю.Андрееву по поводу кича (несколько слов о рассказе Владимира Хлумова "Чайка по имени Федор")

10.11.2008
10:33

КОМУ ВОЙНА, КОМУ МАТЬ РОДНА

Размышления о русской батальной литературе по прочтении ╚Чеченских рассказов╩ казачьего полковника Сергея Германа

 

Преамбула

 

В детстве, помнится, зачитывался произведениями о войне, о которых сейчас, как говорится, никто и не слышал. Забыли. Слишком много новых трагедий обрушилось на сознание ставшего бывшим советским человеком моего современника, в сравнении с которыми литературные персонажи и жуткие првдивые истории о фашистской оккупации, о концлагерях, о белорусских партизанах, о героях-летчиках и не менее героических разведчиках как-то незаметно поблекли, ушли на второй план сознания, ибо то, что случилось в перестройку и после нее с нашими детьми и внуками, ранило и мучило нас уже больше, чем героические страдания наших отцов и матерей. Способствовала этому и толпа развеничателей героизма Александра Матросова, Зои Космодемьянской, комсомольцев-краснодонцев и многих, многих других павших в боях с немецко-фашистскими захватчиками людей, о которых мы, пока что живые, еще помним, а уйдем мы √ и некому будет о них доброе слово сказать.

Такова, должно быть, судьба героев всех войн. Помнят их и величают дети, кое-какие внуки, иногда правнуки и даже праправнуки, а потом память о них превращается в меньше, чем дым, √ в пустоту в сердцах людских. Даже записанные на бумагу подвиги обречены на забвение. Вот в Украине, например, в начале этого года искали самую знаменитую личность из числа украинцев √ и народ выбрал Хрущева. Но в списке претендентов на звание самого великого украинца было много всякого рода звездочек на час, вроде спортсменов, актрис и даже участники массовых расстрелов самих украинцев в период когда-то называвшейся Великой Отечественной войны там были.

А вот знаменитого на весь мир в 19 веке матроса Кошки никто из украинцев так и не назвал. И не потому, что Кошка защищал русскую крепость Севастополь от корешей новоукраинского бандитского бомонда - турок, англичан и французов, вовсе нет √ украинцы просто забыли про героя-земляка. Как фактически забыли про писателя Гоголя и хирурга Пирогова, как не вспомнили о командирах крупнейших в истории человечества партизанских воинских соединений Ковпаке и Медведеве, о целой плеяде космонавтов с украинскими фамилиями, шагнувших у них на глазах в космос. Новые украинцы не помнят и не хотят помнить о матросе Кошке, они помнят и хотят помнить имена знаменитых проституток и Чикатило.

Таково же положение и на когда-то Святой Руси, ставшей в одночасье на наших глазах из социалистической федерации просто федерацией неизвестно чего, но только не народов. Потому что народы новой России разучились жить дружно и подставлять плечо друг другу в беде, народы новорусской России научились ненавидеть друг друга и воевать друг с другом. Потому что те самые лица и организации, что плачивали и продолжают оплачивать опошление и дегероизацию образов Зои Космодемьянской и героев-краснодонцев, платят малым народам некогда великой России доллары за то, чтобы те убивали детей в Беслане, чтобы мучили людей в больнице Будёновска, совершали многие другие преступления, не придуманные буйной фантазией новорусских литераторов-однодневок, а бывшие явью, на самом деле унесшие жизни наших детей и внуков.

Конфликты межнациональные на территории новой России стали нормой бытия множества народов. Мне рассказывали, что в Горно-Алтайской автономии ныне царит самый настоящий беспредел, инициированный главами тамошних родовых кланов. Только опаска тамошнего уголовного мира оказаться под властью китайцев избавляет правительство России от лозунга ╚Алтай √ алтайцам, а русские √ гоу хом!╩ Да и во внешне спокойных Татарстане и Башкоркостане положение лиц не титульной национальности далеко не лучшее. Что уж говорить о Северном Кавказе и, особенно, о Чечне, где и советской власти-то, по сути, никогда не было, была власть мюридов, мул и старейшин тайпов, которые внешне признавали власть над собой Москвы, но при всяком удобном случае норовили ударить ей в спину.

Достаточно вспомнить, что это была единственная автономия на территории СССР, где фактически не было колхозов вплоть до Великой Отечественной, или о богатом подарке старейшин Чечни Гитлеру, об отказе целого народа участвовать в строительстве фортификационных сооружений против прущих через территорию Северного Кавказа к бакинской нефти армад фашистских танков. Зато все помнят и нескончаемо пишут о наказании, последовавшем после этого массового государственного преступления в период ведения боевых действий √ о высылке чеченцев в Казахстан, подальше от войны и от смерти.

Война между Чечней и Россией в конце 20 века была неизбежной. Это было ясно еще во время перестройки и развала финансовой системы СССР с помощью чеченских авизо. Не понимали этого лишь жирующие в Кремле в течение поколений ╚другие официальные лица╩, стоявшие и стоящие по сию пору за спинами ╚первых, вторых и так далее лиц государства╩. И Первая Чеченская война, показавшая полную непригодность русской армии к ведению военных действий, и Хасавюртское предательское перемирие, подписанное завзятым изменником присяге генералом Лебедем, и Вторая Чеченская война, разрешившая национальные противоречия силой оружия и полным истощением человеческих ресурсов автономной республики, являются фактически лишь звеньями бесконечной череды конфликтов между народом-колонизатором в лице русских - и чеченским народом, оказавшимся вопреки своей воле в колониальной зависимости с 1середины еще 19 века.

И на стороне каждой из этих воюющих сторон своя правда. России крайне важно контролировать Кавказский хребет и Закавказье, чтобы не получить удар с тыла, какой она получала до середины 19 века в течение сотен лет подряд, а в результате Первой криминальной революции 1991-1993 гг едва не получила его в августе 2009 года. Чечня не хочет молиться русскому Богу, желает получать за добытую на ее территории нефть деньги сама, не хочет платить за транзит ╚черного золота╩ через территорию все еще России.

То есть война России с Чечней √ война ни Гражданская, ни Отечественная, а война метрополии с народом своей собственной колонии, с народом, который под прикрытием лозунга о повышенном национальном самосознании и свободы на самом деле просто захотел однажды сменить слабого и жадного хозяина на другого √ того, кто пока что кажется ему щедрым и сильным. Едва окончится нефть в подземных кладовых Чечни, ни народ сей, ни территория эта станут не нужны той стороне, что хочет заменить Россию на должности страны-колонизатора, но желание чеченского народа освободиться от ига русского народа останется до тех пор, пока не погибнет с оружием в руках последний чеченец.

Поэтому книги очевидцев Русско-чеченских войн в корне отличаются от воспоминаний очевидцев Великой Отечественной войны, на которых воспитывался я сам, воспитывались люди моего поколения. В книгах о подвигах наших отцов мы всегда знали точно, на какой мы стороне, чье дело правое и кто победит. Мы даже знали, что полюбившиеся нам в книге герои погибли не зря, что им на смену придут другие, которые закончат свой боевой путь в Берлине и распишутся на Рейхстаге. Мы знали также, что наше знамя в школе ли, в военной ли части полито кровью истинных героев и защитников Отечества, и потому достойно почитания.

Всего этого у современной русской армии нет, и быть не может. Трехцветный стяг, бывший в течение двухсот лет знаменем торгового флота России, не понюхал пороха настоящих, национально-образующих войн √ Гражданской и Отечественной, не в состоянии заставить трепетать мальчишеские сердца при его виде. Да и мальчишки в военной форме ныне с колыбели знают, что главная обязанность русского подростка √ это суметь откосить от службы в армии. Да и воспитаны они ныне не в духе общинной цивилизации и не на суворовском принципе ╚Сам погибай, а товарища выручай╩, а обществом новорусских прагматиков, пропагандирующих принципы индивидуализма. То есть нынешний русский солдат идет на войну либо потому, что он абсолютный дурак, раз не сумел увильнуть от призыва, либо потому, что совесть позволяет ему убивать людей, знающих другой язык, за жалование. Ну, а все остальное √ толстый слой пудры на обгорелом лице танкиста перед фотоаппаратом корреспондента ╚Московского комсомольца╩.

 

Чеченцы

 

Чеченцев я знаю хорошо. С детства. Хорошо помню грязные инсинуации своих сверстников и взрослых, повествующие о том, что чеченцы-де трусливый, что любят драться, навалясь скопом на одного, что если одному дать хорошо по соплям, они всей толпой убегут от одного русского. Это все √ ложь. А еще рассказывали сотни правдивых историй о том, как во время войны чеченцы воровали у казахов скот, как убивали людей, режа их по горлам со спины огромными кинжалами, как не хотели они работать в колхозах, как терроризировали они население сел, поселков и целых городских районов. Одноклассники и одноклассницы мои из числа чеченцев всегда были чрезмерно возбудимые, агрессивные, дрались в кровь, всегда старались ухватить камень либо выхватить нож, чтобы доказать свое превосходство в любом споре. Друзей у знакомых мне чеченцев не было, сбивались они исключительно в хулиганские кодлы, и в отличие от кодл других ребят, их банды всегда были мононациональны.

Когда в седьмом классе я пригласил девочку-чеченку в кино, шестеро братьев ее прямо в школьном дворе приставили к моему телу шесть ножей и потребовали дать слово, что я больше не взгляну в сторону Назиры. А потом советское правительство разрешило чеченцам вернуться в свою автономию. Уехали почти все. Остались только те, кто хорошо пристроился в потребсоюзе и на базаре, а также осталась одна семья, глава которой был завзятым конокрадом, и как-то украл коня не у казаха, а у солидного чеченца. Такой семье было не место в Чечено-Ингушской АССР √ это понимали все. Сын конокрада стал впоследствии заводчиком в Казахстане, во время Первой Русско-Чеченской войны дал приют и работу более чем тысячи беглых из воюющей Чечни соплеменников, то есть фактически спас их от уничтожения. Но отец его так и умер в Казахстане, не увидев родных гор √ даже столь значимый поступок сына не оправдал давнего проступка отца.

Как такой мстительный и жесткий народ может почитать себя подчиненным и униженным народом пьяниц и болтунов о социальной справедливости, который даже ворует не по-мужски, то есть не помногу, а тащит, что плохо лежит, по мелочи, а потом ноет, что сел на три года за три рубля?

Таковыми выглядят в глазах чеченцев современные русские. И тут ничего не поделаешь. Да и не оспоришь заявлениями о космонавтах и числе Героев Советского Союза.

В институтах со мной учились несколько иные чеченцы. Для них выкинуть пятьсот брежневских рублей на обычную пьянку по случаю удачной сдачи экзамена было пустяком. Помню, как будущий министр лесного хозяйства свободной Ичкерии Мамедов в ответ на мою похвальбу, что в качестве бригадира электромонтажников я зарабатывал порой по двести пятьдесят рублей в месяц, сказал, что за такие крохи у них в республике никто не стал бы работать. А потом, будучи в экспедициях в Сибири, я не раз встречал вкалывающих на тамошних стройках по 12 часов в день, изможденных чеченцев, которые рассказывали о своем житье-бытье в Чечне √ и оказывалось, что в их семьях не на каждого приходилось по целой лепешке в день. То есть даже в те времена в Чечено-Ингушетии не существовало понятия социальной справедливости и заботы о ближнем √ там оставались взаимоотношения Каменного века. Уже в Литинституте моя однокурсница-чеченка рассказала, что у ее соседа в доме висит люстра стоимостью в семьдесят тысяч рублей.

- Представляешь, какой у него дом? √ спросила она. √ У нас многие так живут. Республика воров.

Ибо роскошествовали вполне официально воры в Чечне при средней зарплате в стране менее ста рублей на человека в месяц.

То есть нация, с которой вступила в в 1990-е годы в войну Россия, была и остается более жизнеспособной и более приспособленной к выживанию в рыночных отношениях по законам джунглей, нежели титульная нация России, сыны которой легли под чеченскими пулями в не считанных количествах. И, самое страшное, что пули те отливали на русских заводах сами отцы тех убитых мальчишек, они и автоматы делали для чеченцев, и гранатометы, и все прочие приспособления для уничтожения российских мальчишек. И если чеченцы в течение этих двух войн имели в качестве оправдания своим широко известным злодеяниям в виде отрезанных голов и так далее родную землю и могилы предков, то какого черты делали там бросившие помирать с голоду своих матерей русские пацаны?

С этой мыслью я и засел за чтение двух серий рассказов казацкого полковника с немецкой фамилией о том, КАК происходили военные действия на земле Чечни во время Второй войны этой крохотной страны с гигантской Россией┘

 

О первой серии рассказов С. Германа

 

Рассказы очевидцев военных событий я бы подразделил на: бытописательские (очерки М. Кольцова о Гражданской войне в Испании), иронические (воспоминания о Первой мировой А. Моруа), героико-патетические (╚За нами Москва!╩ А. Бека), ретроспекции-воспоминания (произведения писателей-фронтовиков 1970-х годов) и гуманистические (╚По ком звонит колокол╩ Э. Хемингуэя). В детстве и ранней молодости я предпочитал всем здесь перечисленным героико-патриотические книги, полные приключений, порой даже откровенно надуманных, но всегда с хорошим концом, а если вдруг и с плохим (как в романе ╚Звезда╩ Э. Казакевича), то все равно по большому счету оптимистическим. С годами становился мудрее, а потому и ассортимент моих книг о войнах расширился √ и оказалось, что всякое направление в области художественного осмысления событий, где люди оказываются в экстремальных ситуациях, имеет право на существование.

И все-таки ближе всех по духу мне ныне стали книги последнего типа √ гуманистические. Для них как бы лейтмотивом служит ответ Хемингуэя на самим же собой поставленный вопрос: ╚По ком звонит колокол? √ Он звонит по тебе╩. Ибо в этом коротком диалоге сконцентрировалась квинтэссенция мудрости всего извечно агрессивного человечества, на мгновение прозревшего и увидевшего себя со стороны.

Но таких книг на самом деле в мировой литературе √ по пальцам перечесть, да и те, в основном, написали иностранцы; из наших таких авторов на память приходят лишь Лев Толстой да Михаил Шолохов. При этом, Шолохов практически весь, включая и ╚Донские рассказы╩, и ╚Тихий Дон╩, и ╚Судьба человека╩, гуманист, а вот Лев Толстой в тех же написанных в молодости ╚Севастопольских рассказах╩ остался в бытоописательстве, гуманистических высот достиг лишь в ╚Войне и мире╩ и ╚Хаджи-Мурате╩.

С такими вот эстетическими и философскими требованиями к произведениям С. Германа начал я чтение историй его о Второй Чеченской войне┘

И первый же рассказ ╚Аты-баты╩ меня, признаюсь, разочаровал. Всё правильно, всё точно, всё достоверно, но┘ ощущение скорописи-скороговорки во всем: и в портретных характеристиках солдат и офицера, и в описании места событий. Такое впечатление, что передо мной лежит стенограмма событий, послужившая поводом для анализа группой старших офицеров Генштаба причин странной гибели маленького отряда русских солдат. Последних почему-то не только не жалко (а одной из основополагающих задач русской литературы следует признать обязанность автора пробуждать в человеке высокие чувства), но смерть их даже вызывает раздражение: не задержись они в доме для выполнения дурацкого регламента и фактически из-за жадности своей, все бы оказались живы.

Так считает и автор. Но, в качестве старшего офицера, мысль эту вслух он высказать не имеет права. И, прощаясь с так и не ставшими героями парнями, и он, и мы тут же забываем о них. Практически навсегда.

Второй рассказ ╚Солдатская мать╩ посвящен матери солдата, сына которого замучили чеченцы именно тогда, когда она работала в чеченском госпитале, спасая от смерти одного из известных полевых командиров. Командир сей, не верящий в дело, за которое он воюет и убивает людей, фактически презирающий и русских, и чеченцев, признающий себя лишь бывшим человеком, позволяет женщине взять одного из пленных русских солдат и, усыновив его, увезти в Россию. Таков вкратце сюжет рассказа.

И это, на мой взгляд, самая сильная из обоих циклов новелла, хотя и крайне фальшивая опять таки на мой взгляд. Ибо чеченцы, которых я в жизни своей знал, не могут признать над собой командиром рефлектирующую личность, какую нам представил С. Герман. Набросок не до конца и не вполне четко выписанного образа убийцы-гуманиста мог бы стать основой для широкомасштабного полотна либо для истории жизни чеченца, оказавшегося в силу национальных предрассудков вынужденным стать душегубом, могла бы обогатить не только русскую, но и мировую литературу.

Но казацкому полковнику куда интересней кажется заниматься историей жалкой женщины, сравнительно легко, без капли сожаления и без гнева в душе заменившей родного сына неродным. Очень жалостливо все звучит √ и иной читатель обязательно утрет по этому случаю слезы, а новорусский кинематографист, вполне вероятно, снимет фильм, где обязательно воткнет сцену с обнаженной женской грудью на фоне соплеменных гор и ручьев, а новорусская общественность поапплодирует.

Произойдет с новеллой то же самое, что произошло с романом подобного сюжета Р. Киплинга ╚Ким╩. Только там была не мать, а отец, была не Чечня, а Бурская республика, да и действие происходило на сто лет раньше. Роман сей полвека почитался в истории мировой литературы шедевром только потому, что автор сумел надстоять над национальными интересами титульной нации Великобритании, и взглянул на врагов королевства глазами добрыми и понимающими. Когда в конце 1960-х вышел на экраны, по сути, советский ремейк этого романа в виде фильма ╚Отец солдата╩, критики Запада накинулись на советский сюжет с обвинениями в том, что, в отличие от ╚Кима╩, грузинские кинематографисты не уделили внимания собственным врагам √ немцам.

И тогда узбекские кинематографисты, словно в пику буржуям, сняли еще более удивительный и по-настоящему гуманистический фильм, забытый осволочившимися ныне кинокритиками, ╚Яблоки сорок первого года╩. Там была представлена нашему вниманию история того, как вёз через всю страну на передовую старик-узбек сыну своему яблоки, да по пути так и раздал встреченным им по пути солдатам и офицерам других национальностей.

То есть традицией русской и советской литературы о войне следует признать все-таки примат и интерес писателя к образу защитника Отечества, стремлением - пусть даже в ущерб фактографической правде √ отстоять правду художественную, которая для русского военного писателя всегда была патриотической, то есть несла на себе обязанность обращаться к конкретному читателю, а именно √ к гражданину той страны, на государственном языке которой произведение написано. Так ╚Севастопольские рассказы╩ писал Л. Толстой для диссидентсвующей интеллигенции 1860-х России, В. Курочкин писал ╚12 подвигов солдата╩ свои для советских граждан послевоенного поколения, а Солженицын вообще не писал о войне, хотя и был ее участником, ибо всегда писал только для тех читателей, для которых Великая Отечественная война была предметом осмеяния и презрения к подвигу советского народа.

С. Герман же пишет к читателю вообще. Потому во втором рассказе первого своего собрания он не просто уделил внимание чеченскому командиру особенное, он создал лучший, наверное, образ в обоих предложенных нашему вниманию циклах рассказов о Второй Русско-Чеченской войне. То есть, повторяю, создал он не сам образ, а заявку на образ, достойный стать явлением в мировой литературе, если писатель сумеет убедить нас в том, что подобный Шамилю Басаеву полевой командир способен отказаться от возможности самому перерезать горло русскому солдату, как барану, и отдать свою собственность русской старухе, которая ухаживала за ним только потому, что иначе была бы убита.

Невероятная цепь взаимоисключающих причинно-следственных событий, тем не менее, заставляет верить автору. Не потому, что С. Герман особенно убедителен, а потому, что мне самому ХОЧЕТСЯ ВЕРИТЬ в то, что в душе КАЖДОГО бывшего советского человека осталось нечто человеческое. Хотя┘ при здравом рассуждении, верить не дОлжно. Поступок аналога Ш. Басаева, предложенный нам С. Германом, характерен для представителя христианской культуры, но ни в коем случае для ╚участника священной войны Газават против неверных╩. Если бы подобный рассказ был написан на чеченском языке с изменением имен и фамилий с точностью наоборот, то вера в истинность этих событий была бы абсолютной.

При пересказе моем этого сюжета моему соседу по больничной палате √ немцу из ФРГ, - оказалось, что сей убежденный демократ и сторонник американского пути развития, уверенный в том, что Чечня имеет право жить отдельно от России под эгидой Евросоюза, тоже не поверил этой истории, сказал, что всё это √ ложь. И добавил при этом:

- Ложь полезная.

Кому сия ложь полезна, объяснять не стал, сменил тему разговора.

Третий рассказ ╚Современная Голгофа╩ следовало бы назвать по одной из фраз этого рассказа: ╚С войны обратного билета нет╩. Тогда бы и авторское видение описываемой им ситуации было бы четче, исчезла бы ненужная здесь эклектика, не нужно было бы появление ни к селу, ни к городу Господа. Впрочем, рассказы Германа все грешат как раз тем, что названия их не литературные, а журналистские, порой изрядно претензециозные, как этот. Главный эпизод, самый выписанный в этом рассказе, √ это то, как под ленивый вопрос о том, зачем на шее русского солдата висит алюминиевый крестик, чеченец отрезает голову пареньку. Потом тело мертвого юноши уносят совсем безразличные к судьбе его милиционеры.

Палач и судья в одном лице.... никто не орет: ╚Распни его! Распни!╩... никто не плачет. Разве такова была Голгофа? То есть слово взято для понта, как говорится, а потому и делает историю фальшивой. Хотя, скорее всего, взята она из жизни.

Подобный пересказ и подробный анализ всех рассказов данного цикла покажется читателю этих записок надоедливым, потому я выскажу свое резюме по всему десятку историй сразу.

Высококлассная журналистика добросовестного и талантливого публициста; беллетристика, претендующая на признание за ней названия художественной литературы, но, по сути, так и остающаяся не рассказами, а военно-бытовыми очерками. Это - все, что можно сказать о прочитанном мною в первом блоке рассказов казачьего полковника, как о жанре, который сам автор назвал рассказами очевидца и участника о войне.

Жанр, некогда востребованный читающей публикой особенно, практически исчезнувший и в советское и постсоветское время в книгах о советско-афганской войне, начавший было возрождаться, но после окончательной победы Криминальной революции попавший в опалу и названный критиками нового поколения низкопробным. Жанр, которому теперь надо пробивать дорогу на книжном рынке, искать читателя, способного думать соосно с автором. Жанр, авторам которого следует понять, что прежние способы передачи информации √ фронтовые журналистские впечатления √ стали неинтересны поколению, выбравшему пепси. Молодежи вполне достаточно смотреть телепередачи, которые выдают информацию с пылу с жару и всегда недосказано, всегда поверхностно, всегда однобоко, в угоду политике сегодняшнего дня.

Людям старшим, моего, к примеру, поколения, читать о войне между бывшими советскими людьми, за которыми стоит две группы владельцев международного капитала, но об этом участникам войны и автору якобы неизвестно, стыдно.

 

О казачестве

 

Дал слово √ держи. Вот и пришлось дальше читать военно-мемуарное наследие одного из участников межэтнической бойни, называемой российскими СМИ ласково: боевые действия российских войск против чеченских бандформирований. Ибо изначально было ясно, что ничем новым меня автор сей не удивит. Все описанное им будет походить, как две капли воды, на все те размножившиеся сейчас с космической скоростью литературные поделки, оплаченные из карманов спонсоров, повествующие об одних и тех же событиях, перепевающие одни и те же сюжеты истории, называемые в старину попросту ╚солдатскими байками╩. И интересны они на самом деле разве что курсантам военных училищ, уже решивших стать бравыми вояками с руками по локоть в инородческой крови.

До философских и гуманистских высот автор ╚Чеченских рассказов╩ дорасти не смог √ для этого слишком уж он военный профессионал по духу и менталитету своему. И потому похож, как литератор, на тех самых авторов военных рассказов и повестей о Великой Отечественной 1940-1960-х годов, которые уже забылись практически всеми, хотя имевшаяся в их произведениях фактография была едва ли не совершенной, книги те были богаты таким количеством живых деталей, каких нельзя выдумать. Здесь же ожидал я встретить хотя бы такого рода достоинства. А то ведь при просмотре современных фильмов о войне в Чечне тошно становится от гор Адыгеи и Крыма, где эти леденящие кровь киноподелки снимали и снимают для отмывки денег как раз тех лиц, кто развалил Союз и наживается на войнах на Северном Кавказе.

Хотелось хотя бы ощутить запах Чечни, как это случилось у меня при чтении повести ╚┘ и будем живы╩ участника двух русско-чеченских войн, тоже полковника, только в отставке В. Горбаня. В той книге воевали против чеченцев магаданские спецназовцы. И для них это была командировка √ и это было мне понятно. Работа у ребят такая. Кто-то должен лес сажать, а кто-то должен лесника того от бандита оберегать. Все ясно, все просто √ и все мудро. Я по прочтении той книги даже понял┘ или почти понял замечательного новосибирского писателя Василия Дворцова, отправившегося в Чечню в творческую командировку, чтобы собственными глазами увидеть войну и написать об увиденном замечательный, полный северокавказской экзотики и тонких наблюдений очерк. Вот только обилия крови в том очерке в сравнении с книгами В. Горбаня и С. Германа нет, но дух войны передан верно, ужас живого человека перед работой машины по производству трупов передан очень достоверно.

Но чего я не понимаю, так это современного казачества, о котором во Вторую Чеченскую болтается много, но при этом ничего фактического не сообщается. Или я уже слишком отстал от русской жизни и не понимаю чего-то хитроумного и заумного, объясняющего факт возрождения этой невесть на чем базирующейся череды полувоенных организаций с, как мне кажется, все-таки криминальным уклоном? Объяснюсь┘

В годы перестройки, то есть на самом закате СССР, довелось мне в качестве собкора правительственных московских газет разбираться в ряде конфликтов между невесть откуда взявшимся казачеством и представителями советской власти. Взаимных претензий между ними было много, да и правы они были, как мне кажется поровну, равно как и не правы. Только вот все эти бесчисленные атаманы, сотники, есаулы и прочие одетые в не уставную, пошитую их женами форму люди на проверку оказывались┘ бывшими зэками. Да, люди отсидели, вину свою искупили перед обществом, были равными членами оного с каких-нибудь там председателем райсовета и уж тем более председателем сельсовета депутатов трудящихся, но┘ почему же тогда не было среди них ни одного не бывшего расхитителя соцсобственности, то есть попросту вора, ни одного не насильника, ни убийцы, ни хулигана, ни черт знает еще какой оторвы в прошлом? Это √ первая деталь, которая заставила тогда и продолжает до сих пор относиться мне к казакам новорусского времени не так, как к казакам дореволюционным или казакам времен Великой Смуты.

Второй нелепостью следует признать тот факт, что все те мною встречаемые ╚казацкие офицеры╩ официально в военкоматах были зарегистрированы, как находящиеся в запасе представители солдатско-сержантского состава, лишь один был старшим лейтенантом запаса, уволенным, как он сам признался, из армии за совершение уголовного преступления, которое в штабе округа замяли. Кстати, он-то и носил свои честные старшелейтенантские погоны, в то время, как погоны полковничьи со званием войскового старшины носил человек, который в Советской Армии числился старшим сержантом радиовойск. Я спросил, помнится, этого полковника, знает ли он, что, согласно дореволюционного табеля о рангах, он может называться есаулом? Он очень удивился и обрадовался этому сообщению. Но когда я сказал ему, что в таком случае ему следует избавиться от трех звезд на каждом погоне и ходить просто с голым погоном при двух просветах, очень расстроился. Звездочек, купленных в местном военторге, было ему жалко.

Общины эти казались подобиями неких сект с военно-анархическим уклоном, которые звали себя казачьими войсками, но выглядели потешными. Впечатление это создавалось еще и потому, что никто из так называемых казаков не мог не только сказать на коне, рубить лозу и головы противников, как следовало бы им делать согласно званий своих, но даже как следует оседлать лошадь. Они могли жеребца назвать конем, весьма смутно представляли себе, когда и чем следует кормить четвероногих своих ╚боевых товарищей╩, которых у них отродясь не было в собственности. Да и оружием в те годы они еще бряцали не столько боевым, сколько охотничьим, хвалясь, что у того-то где-то там не то дед, не то прадед спрятал настоящую винтовку либо саблю.

Но главное, офицеров среди них я видел десятки, а вот генералов, солдат или просто сержантов казацких не было ни одного. Потому как в провинциальных военторгах купить генеральские погоны было трудно, то есть практически невозможно, а в московских требовали соответствующие документы. Да и звезды на генеральских погонах особенные. А сержантские погоны в те годы были, в основном, самодельные √ их с собой из армии привозили дембеля: вырезанные из белой жести, красиво отчеканеные, не имеющие ничего общего с настоящими нашивками. Да и какой отсидевший свой пусть даже трехлетний срок бывший урка захочет почитаться обычным сержантом? Капитан он √ не меньше.

При столь богатом своем общении с законами страны никто из них не мог ответить мне на простой вопрос: а что такое есть современное казачество? Если это сословие, то чем определяется оно в отличие от звания советского крестьянина? За эти вопросы меня пообещали убить. Тогда я спросил: является ли казачество отдельным этносом? Мне возразили: мы √ русские. И пообещали только побить. На вопрос же мой о том, чем отличаются все-таки казаки от русских, сидевшая со мной под одним деревом за одним столом компания полупьяных мужиков с чужими погонами на плечах ответила слаженным смехом и таким ответом:

- Ну, мужик, ты и дурак! Мы ж √ казаки! А русские √ они кто? Кацапы.

Никаких иных объяснений и определений своему особому статусу от них я не слышал. Но в казачье сообщество был приглашаем не однажды.

- Ты, мужик, слишком много о казаках знаешь, нам такие нужны, - говорили мне в трех подобных воинствах, предполагая, должно быть, что оказывают мне великую честь.

И на самом деле, все эти опереточные капитаны-полковники не знали фактически ничего об истории казачества, ленились даже прочитать ╚Тихий Дон╩, пользовались при самоопределении себя в окружающем обществе сплетнями, слухами, рассказами весьма брехливых и безответственных стариков, молились на удивительно беспомощную и примитивную книжонку об истории казачества, написанную эмигрантом Гордеевым и впервые переизданную в СССР именно в период перестройки. Молодёжь, которую они стали принимать в казаки уже в 1989 году, представляла собой допризывников, не желавших служить в армии, бывших, как правило, родственниками всех этих вечно пьяных или неопохмеленных старшин да атаманов. Парни эти, как правило, состояли на учете в отделениях милиции и у участковых, как лица, склонные к криминальным действиям. Книг все они практически не читали, да и школы закончили с весьма условными тройками в аттестатах.

Что касается конфликтов, которые приходилось мне разбирать, то за всеми ними без исключения стояли крохоборские интересы семей руководителей этого нарождающегося казачества, полное неприятие ими законов, а также страх населения, не принятого в эти фактически банды, ╚крышующие╩ местных спекулянтов. Все эти ╚воинства╩ мало чем отличались от всевозможных чеченнских, татарских и прочих национально обособленных банд, имели основательную поддержку со стороны так называемых демократических, то есть существующих на подачки криминала и Запада прессы, радио и телевидения, а также охраняли дерьмократов из окружения главного пахана страны Б. Ельцина. И самым неприятным был именно, который вызывало это мучительно и долго нарождающееся казачество у тех, кто еще по-прежнему работал на производствах и в сельской местности, то есть приносил пользу Отечеству.

Последней деталью, раздражавшей всегда меня в новорусском казачестве, следует назвать присвоение ими чужих заслуг. Речь идет даже не о том, что никто из них не участвовал в осаде Азова в 17 веке, не бил Наполеона 19-ом, служил пластуном в войне против Гитлера, но при этом едва ли не каждый из них с искренней гордостью носил на груди ордена и медали, принадлежащие даже не предкам их, а купленные на расплодившихся по всей стране барахолках, а то и просто украденных либо отобранных у стариков-фронтовиков.

Здесь неуместно обсуждать проблему самого существования в России казачества, равно как и историю оного, перевранную перестроечными и постперестроечными политиканами и продажными писаками. Но стоит обратить внимание, что власть новых русских, хоть и со скрипом, но стала не только опасаться с годами окрепших и основательно вооружившихся нелегальным боевым оружием казаков России, но и признавать за ними право представлять собой сначала подобия органов муниципальной и сельской милиций, отрядов самообороны, а потом и даже крохотных, но все-таки воинских соединений. Подвигла новых русских к этому собственная беспомощность в деле государственного строительства и неумение руководить армией России, распавшейся на две части: парадно-показушную, предназначенную для службы элиты, и придаток криминального мира с бандитскими законами внутри нее, именуемыми дедовщиной, с поголовным воровством основных фондов и продажей вооружения преступному миру всей планеты √ в остальной, то есть основной ее части.

Казачество старалось и старается пополнить ряды именно второй части армии России, приносящей изрядные реальные барыши интендантской службе, куда понемногу и стали в 1990-е годы допускать казачество. Ну, и некоторые из особо пышно одетых и приближенных к трону богатых казаков стали появляться на экранах телевизоров в качестве представителей возрожденного новыми русскими сословия.

Все это говорит о том, что мужские клубы, назвавшие себя казачеством, все более и более укрепляют свои позиции в распадающемся на глазах сообществе новой России, что официальные власти вынуждены с ними заигрывать, чтобы пресечь то и дело возникающие тенденции на самоопределение хлеборобных областей страны. А где заигрывания √ там и уступки: сформировавшаяся в казачьей среде за период с 1985 года ненависть к инородцам требовала выхода негативной энергии в межэтнических конфликтах, которые стали практически массовыми на территориях все еще официально не выделенных в административные, но фактически уже существующих казачьих автономий. Именно потому была казакам подкинута мысль об участии этих не вполне законных военных образований во второй войне с чеченцами. Первая, как известно, обошлась без казачества.

Тогда и случился госзаказ на лубочно-опереточный телесериал ╚Атаман╩, из которого следует, что правительство Путина решило назвавшихся казаками запасников почитать добровольцами-контарктниками и посылать их в зоны конфликтов Москвы с представителями мусульманских наций России. То есть именно с этого момента возникло на самом деле новорусское казачество в качестве войска карателей, в котором нуждается каждое государство, но которое было запрещено во время перестройки демократическими СМИ иметь Советскому Союзу, что фактически и привело к краху страны. Новые русские решили не повторять ошибок Горбачева √ и стали опираться на потомственных карателей в деле разрешения межнациональных конфликтов в обандитевшей стране.

Так, как же это самое казачество геройствовало на Второй Чеченской войне, будто бы уже и закончившейся с воцарением Героя России Кадырова в городе Грозном? Неужто ради этого гибли от чеченских пуль ╚крышеватели╩ винных и арбузных точек Ростовской области? Задумавшись о том, я продолжил чтение второй серии ╚Чеченских рассказов╩ казачьего полковника С. Германа, отличных не только по стилю от рассказов о Первой Чеченской войне сибирского полковника-десантника В. Казакова, опубликованных в журнале ╚Сибирские огни╩ и в двух его книгах, но и по уровню художественного восприятия кровавых событий братоубийственной войны на территории бывшего Советского Союза за интересы кошельков граждан Израиля.

О второй серии рассказов С. Германа

 

То есть из всего ранее сказанного должно быть читателю ясно, что прозы о русско-чеченской войне я начитался досыта, фильмов на эту тему насмотрелся на всю оставшуюся жизнь, не удивился ничему из прочитанного в первой части военных записок С. Германа, и ничего особого от продолжения рассказа ╚Чужой╩ о русском солдате, ставшем дезертиром и убийцей, и от дальнейших историй не ожидал. Я понимал чувства, обуревающие однополчан и героев этих историй С. Германа, которые писали ему: ╚Сергей, ты прямо Толстой!╩, - но при этом и был абсолютно уверен, что авторы этих восторгов и восклицаний на самом деле историй о войне русских на Северном Кавказе Льва Толстого не читали, искренне верили, что новорусский фальшивый фильм ╚Кавказский пленник╩ есть ремейк старого советского фильма одноименного названия, а краткую историю про Жилина и Костылина, которую они прошли в школе, и вовсе забыли.

Я же, не ожидая уж даже приближения к высотам духа, свойственным произведениям Льва Толстого, от С. Германа, ждал хотя бы во второй части его многоисторийного повествования сообщения о том, что же делали казачьи войска (как их называли в прессе) на войне русских с чеченцами. Ибо если вся остальная русская армия вольно либо невольно являлась интернациональной в сущности своей и воевала с осатанелым чеченским нацизмом на Северном Кавказе, то фактически националистическое казацкое войско, которое факт примата своей крови ставит выше всех прочих достоинств, должно было выглядеть чем-то если не замечательным, то, по крайней мере, необычным, особенным в сравнении с остальными участниками этой мясорубки. Лев Толстой, относящийся к казачеству слишком поэтически, во многом сам похожий на Оленева (повесть ╚Казаки╩), ведь и представить себе не мог, что могут карательные части, состоящие исключительно из лиц, называющих себя казаками, но не умеющими при этом ни пахать, ни сеять, ни хлеб жать, ни коня оседлать, участвовать наравне с регулярными частями в боевых действиях против весьма нелюбезных ему чеченцев.

Но ничего подобного об этом я и в оставшихся рассказах С. Германа не прочитал. Более того, вся вторая часть этой полной жутких и диких подробностей книги ╚Чеченские рассказы╩ представляет собой откровенно сырые заготовки будущих возможных художественных произведений, лишенных как стилистических особенностей и тем более блеска, так и обязанной быть у офицера регулярно армии гражданской позиции. А уж о гуманизме автора и речи не идет.

Война у С. Германа не осуждается, а смакуется, превозносится до небес. Самыми сильными кусками во всех текстах следует признать описания боев и вообще ведения военных действий. Написано ясно, четко, очень энергично, с очень умеренным, но максимально значимым числом эпитетов, при полном отказе от метафор и весьма выразительно. Но, когда речь заходит о людях и характерах, когда персонажи начинают говорить, текст превращается в рыхлый переговор давно слышанных сентенций, с обилием не просто вводных слов, а вводных предложений и даже целых вводных мыслей.

То есть вторая книга по своему техническому состоянию на настоящее время является как бы наброском будущей работы над вполне улавливаемым широкомасштабным прозаическим полотном, в котором главным героем становится озверевший на русско-чеченской войне русский солдат, превращающийся на наших глазах в закоренелого преступника. И живут герои С. Германа в мире, наполненном исключительно мерзавцами, подонками и ублюдками. Ни одного светлого образа, ни одного открытого лица, ни одного искреннего доброго слова из уст героев ╚Чеченских рассказов╩┘

Если А. Пушкин ╚милость к падшим призывал╩, Ф. Достоевский вышел не только из гоголевской ╚Шинели╩, но и из собственных ╚Бедных людей╩ и ╚Неточки Незвановой╩, Лев Толстой отправил Нехлюдова на каторгу добровольно, дабы искупил князь свои невольные, но страшные грехи, то С. Герман вернул нас в мир ╚Мертвых душ╩ с полным отсутствием гоголевского надстояния над своими героями. По большому счету, рассказы С. Германа следовало бы назвать гимном России новых русских, изменивших √ согласно его концепции - мораль и этику русского народа, превративших русских из нации в сборище нравственных уродов.

Сюжеты всех названных рассказами набросков банальны, угадываемы после прочтения первых двух-трех действенных абзацев, но скомпанованы практически всегда профессионально, сюжетно правильно, хотя порой и кажутся оборванными. К примеру Женя из разорванного между двумя частями книги рассказа ╚Чужой╩, сбежав от ищущих дезертира милиционеров и оказавшийся спасенным красивой девушкой, не озабочен тем, чтобы помочь отцу этой девочки выбраться из погреба, куда засунули его бандиты, а догоняет и убивает этих подонков с криками во славу Аллаху, перемежая эти крики православной молитвой √ и на этом рассказ кончается.

Я не говорю о кощунственности этого текста √ пусть это останется на совести автора, которого, судя по всему, война изломала так, что он не в состоянии отделить зерен от плевел, не говорю о том, что героем русского произведения человек, предавший веру православную, быть не должен. (Потому и отторгся публикой снятый добротно, но не более того, фильм ╚Мусульманин╩, занявший на фестивалях новых русских многочисленные первые места, а михалковский ремейк американской классики ╚12╩ был отвергнут даже самими киноамериканцами). Сам я √ атеист и не крещен, эмигрант и во многом циник, но принцип сей лично у меня живет в крови. Мне более по душе ╚Герой наших дней╩ П. Алёшкина, который в аналогичной ситуации поступает точно также, как и герой С. Германа, но при этом не предает ни веры своей, ни нации.

По-видимому, как я уже писал в рецензии на рассказ Саламатова, в русскоязычной литературе (не русской, а именно русскоязычной √ об этом противоречии подробнее в статье моей ╚О ╚ЗНАМЯ╩-Носной ксенофобии╩) после хаоса 1990-х годов стали формироваться новые тенденции, перечеркивающие прежние принципы русской литературы, делавшие в прошлом ее отличной от литератур Запада, новорусские писатели принялись исподволь защищать интересы правящего класса так называемых олигархов России, а вслед за этим принялись возвеличивать тему предательства, превращать оную в норму бытия российских народов. Идеология сия имеет начало свое в многочисленных публикациях СМИ периода перестройки и новой России, финансируется и поддерживается государственными структурами в виде всевозможных грандов, переименований улиц и населенных пунктов, а потому вызывает естественное желание пишущих по-русски слабых духом литераторов сказать угодное тем, кто им платит.

Я не думаю, что С. Герман - продажный писака, хотя и сообщение его, что он имеет возможность напрямую звонить в Кремль, меня настораживает. По опыту советско-афганской войны мы знаем, что так называемое фронтовое братство формирует в России криминальные сообщества, которые находятся в крепкой смычке друг с другом и способны организовываться в целые преступные армии. При наличии поддержки их в околоправительственных структурах, гнойник русско-чеченских войн может взорваться в ближайшее пятилетие в России. Это звучит подтекстом в набросках к рассказам и самого С. Германа, о которых здесь идёт речь, в ряде выступлений известных лиц на телевидении, то есть говорит о том, что подобные мысли витают в воздухе, - и так думаю не только я, но и тысячи россиян.

Да простят мне поклонники творчества С. Германа, но мне не по душе все до одного смачно и со знанием дела выписанные сцены фактически всегда бессмысленных и намеренных убийств целой шеренги людей различной национальности, совершенных главными героями его рассказов и набросков. При этом, обращает на себя внимание их полная уверенность в своей правоте, полное отсутствия в их сердцах чувства сопереживания к своим жертвам и потерявшим кормильца их родственникам, эдакое, я бы даже сказал удовлетворение от совершаемых ими каинств. Это заставляет согласиться с утверждением С. Германа, что он сюжеты свои не выдумал, а был свидетелем, а то и участником оных.

Всякому пишущему прозу известно, что выдумать сюжет легко, а вот случившееся на самом деле описать требует основательных усилий как физических, так и психических. Ф. Кафка превратил больные фантазии свои в словесную вязь, но спустя столетие темы его стали расхожими, и теперь уже миллионы юных дарований пишут подобные мистерии, выдавая их за норму бытия. Но вот создать нечто подобное ╚Донским рассказам╩, написанным современником Кафки, не удалось за те же самые годы никому.

И вот, подойдя к этой простой, на первый взгляд, мысли, давайте определимся с тем, как все-таки нам относиться к рассказам С. Германа о Второй русско-чеченской войне┘

Это √ не хроники, это √ рассказы вовсе не казацкого офицера, ибо казаками в сюжетах и не пахнет, это √ не попытка осмысления причин и характера этой войны, а даже полное непонимание автором за что он убивал людей сам, и за что убивали его товарищей. Это √ попытка в литературной форме пересказать солдатские истории, которые, вполне возможно, слышал автор от товарищей по госпитальной палате, оказавшись по ранению либо из-за контузии на больничной кровати, решив поведать миру о страданиях прошедших эту войну людей, но по мере продвижения работы все более и более проникнувшись чувством сопереживания не к русскому, а к чеченскому народу и в глубине души встав на сторону недавних своих противников.

Потому что С. Герману, как воину, защищающие свою Родину чеченцы более понятны, чем говорящие одно, а делающие другое русские. Чтобы понять эту мысль, достаточно припомнить его же историю о том, как русского новобранца дважды фактически (об этом впрямую не написано, но подразумевается, - и это тоже жульничество автора) собственные офицеры продавали чеченцам в плен, он дважды бежал после перенесенных там издевательств и, вернувшись в часть, отказывался уходить в отставку, а потом принялся уходить в чеченский тыл и┘ в первый же такой рейд принес в часть две головы.

Если бы сюжет этого наброска был углублен и наполнен жизнью, то из этой истории получился бы любопытный рассказ а-ля Стивен Кинг о метаморфозе изменения в человеке менталитета человека христианской цивилизации на менталитет не просто мусульманина, но вахабита. И на фоне этой истории можно было бы развить темы в буквальном смысле космические: об отсутствии крепости веры и духа у русских представителей христианской цивилизации и о том, как развал одной идеологической матрицы государства без замены ее другой превращает человека в зверя.

С. Герман же в этом рассказе обошелся всего лишь одной короткой фразой матери главного героя, сообщившей отказавшемуся вернуться с войны домой сыну, что отец его наконец-то нашел рабочее место. То есть автор, интуитивно найдя корень многих бед общества, обошелся с ним, как с пустяком, не придав даже крохотного значения оному, все внимание уделив не источнику трагедии, а ее последствиям. В то время, как простое уравнивание в правах гражданской и военной жизни героев уже помогло бы С. Герману создать литературный шедевр на фоне нынешнего литературного безвременья.

Вообще-то, в рассказах С. Германа слишком много режут голов. Это походит на фобию. И почти всегда русские оказываются рабами у чеченцев. Но если у писавшего об этом Л. Нетребо, герои его мужают и крепнут в несчастьях, словно проходят ╚через тернии к звездам╩, то у С. Германа те же самые мальчишки-солдаты все поголовно ломаются, превращаются в человеческий кал. Это особенно заметно по рассказу ╚Ножи╩, где охраняемые и эксплуатированные стариком-чеченцем пленные солдаты способны лишь на курение анаши и ожидание смерти. С ними, как с баранами, обращаются чеченцы, их, как баранов, грузят в кузов грузовика освободившие пленных ОМОН-овцы, к ним и сам старик Ножи относится, как к баранам. Да и автор не видит в русском солдате ни здесь, нигде в других рассказах, суворовских чудо-богатырей. Все русские, по сути, в рассказах С. Германа, - дерьмо на палочке, а большинство персонажей чеченской нации √ герои и вообще настоящие мужчины. Только вот когда русский солдат предает веру отцов и дезертирует, когда он начинает отрезать чеченцам головы, он становится уважаемым автором персонажем.

Вот на этой патологической ноте и хочется остановить обсуждение свое рассказов начинающего литератора С. Германа, у которого есть прямая связь с Кремлем, а это значит, что человек сей имеет шансы с годами стать одним из идеологов новой России.

Куда нам плыть?┘

 

Резюме

 

Печально все это осознавать, а тем более печально писать обо всем этом. Потенциально-перспективный в будущем писатель-баталист, а пока еще литератор-рисовальщик эскизов из военной жизни С. Герман, может оказаться облитым патокой неискренней похвалы, и, как следствие, продолжит угождать дурному вкусу заурядной читательской аудитории, повторяя наработанные уже ходы и положения идеологии новых русских. Стремление его свернуть на этот путь самостоятельно, видны уже во второй группе его набросков к рассказам, где словно выполняются заветы Политковской √ журналистки якобы русской, но работающей исключительно на СМИ Запада и Израиля, оплачиваемой в течение многих лет спеслужбами вовсе не России. Мне думается, что именно эти рассказы могли бы попасть на западноевропейский рынок уже сейчас, после российско-грузинской войны и получить пиар за государственный счет стран Евросоюза. Если автор заменит чеченские имена на грузинские √ то и лауреатом каким-нибудь станет, и гранд получит, и пенсион в Германии подобный пенсиону А. Битова.

Да и вообще, надо признать, русские и русскоязычные писатели о войнах России и СССР писали по большей части бытовуху. Иногда крови было больше, порой меньше, но всегда так, словно снимали они события фотоаппаратом-лейкой, а потом облекали картинки в слова. После Льва Толстого, бывшего первым настоящим писателем-баталистом, были лишь Михаил Шолохов и Александр Фадеев. А ведь шумели имена и других участников Гражданской войны, накатавших в 1930-е годы массу книг о ней, которые так и не поднялись до высот гуманистического осознания российской катастрофы: И. Бабель, Б. Пильняк, Ф. Залата, М. Залка и многие другие. Да и Великая Отечественная не породила сразу после своего окончания ничего стоящего, кроме одного рассказа Платонова, одного стихотворения Исаковского и одного стихотворения Симонова. Лишь к семидесятым годам бывшие фронтовики вдруг повзрослели и разродились целой плеядой замечательных стихотворцев, из которых выделился мудростью своей русский еврей Давид Самойлов, и прозаиков-баталистов-бытоописателей, над которыми оказался надстоящим все-таки писатель белорусский √ Василь Быков, сумевший поднять жанр военной повести до притчи с общечеловеческой и вечной проблемой. А перед их появлением на литературном небосклоне прозвучали произведения их младших братьев, описавших жизнь СССР во время войны в тылу: Ч. Айтматов, В. Распутин, Р. Ибрагимов, Н. Думбадзе и другие. Что касается войны СССР и Афганистана, то о ней написано много, но все мною читанное о ней, по большом счету. √ макулатура. Исключение составляют два рассказа С. Копылова, написанные им в 1980 году, да одна из сцен моего романа ╚Истинная власть╩.

Ну, не может современный человек понять, на кой ляд была нужна война в Афганистане народу, на языке которого он пишет, не говоря уж о том, почему эта война продолжается и по сию пору усилиями тех самых стран, которые обвиняли СССР в ее развязывании и оплачивали той же самой Политковской ее гневные филиппки против советской власти в защиту ваххабитов, моджахедов и Аллах знает, кого там еще. А без ясности в сознании писателя не может родиться высококачественного героя описываемого времени. Такого, например, как Павка Корчагин у Н. Островского, или Григорий Мелехов у М. Шолохова. Литераторам можно сколько угодно надуваться пузырями и называть друг друга гениями, банкирам можно сколько угодно тратить средств на пиар литераторов талантливых, но, по сути, приспособленцев, вроде жены профессионального палача М. Цветаевой, но время и национальное самосознание все равно все расставит по полкам, свергнет кумиров ложных и вознесет истинных. Но вполне возможно, что никто и никогда не прочитает ничего достойного о советско-афганской войне.

Что касается войны России с Чечней и с Грузией, то эти боевые действия в сознании участников оной еще не устаканились, воспринимаются слишком болезненно и┘ одновременно проституционно. На заявлении о самом факте своего участия в этих боевых действиях огромное число пишущего люда делает карьеры и деньги, как это случается после окончания всякой войны со всеми недавними героями кровопролитных битв. Но литературы нет.

28.10.2008
12:38

И ВНОВЬ О КНИЖНОЙ ЯРМАРКЕ ВО ФРАНКФУРТЕ

28.08.2008
13:56

Ну, и что из того, что Стрюцкие?

07.06.2008
16:38

СКОЛЬКО ВОЛКА НЕ КОРМИ √ ОН ВСЁ В ЛЕС СМОТРИТ