|
12.12.2000
13:36 |
Словесные эфемериды (из дискуссии с Василием Пригодичем) Уважаемый Г-н
Пригодич! Благодарю Вас за размышления, связанные с моими
сообщениями, но имею честь напомнить, что Вы обошли самую существенную сторону вопроса,
ответив только косвенно на ряд второстепенных соображений, с нею связанных.
Я предположил, что если произведение нельзя перевести, то его не существует, основываясь на
своем интуитивном восприятии мультикультурализма как явления невозможного. Естественно,
я не могу, с другой стороны, отрицать, что читая, скажем, Платонова или Бунина, я создаю
для себя цепь ассоциаций, которые могут не возникнуть, или даже не могут возникнуть, у
человека, выросшего и воспитанного в другой среде и/или, в другом языке. Эта цепь ассоциаций
является неотъемлемой частью моего понимания произведения, и, по умолчанию,
принимается, что писатель понят, если существует группа близких ему по культуре людей,
принимающих его относительно одинаково. Здесь возникает другой вопрос, даже несколько
вопросов. Когда произведение прочитывается в подлиннике, но человеком, воспитанным в
другой среде, обязательно ли имеет ли место акт понимания? Или когда язык у читателя и
писателя общий, а опыт разный, понимают ли они друг друга? Более того, опыт и язык можут
быть одинаковыми, но способности разными, что может привести, пожалуй, к самой
распространенной разновидности непонимания. При этом не обязательно подразумевается, что
способности автора выше способностей писателя.
Очевидно, следует признать, что проблема перевода есть только часть, и не самая
значительная, более общей проблемы понимания литературы аудиторией и, как ни странно,
самими писателями. Нельзя, также, исключить такую ситуации, когда писатель сам не
понимает, о чем он пишет.
Здесь мы подходим к проблеме существования мировой культуры и мировой литературы.
Мой личный опыт показывает, что мировая культура существует. Я имею возможность
общаться с людьми из разных стран и понимаю их внутренний мир, в том числе и путем
обращения к определенным литературным ассоциациям. Успех при этом определяется не
столько преодолением языковых баоьеров, сколько способностью собеседников воспринимать
мировую культуру, то есть их сообразительностью, образованностью и творческими
способностями.
Здесь мы подходим к самому главному. Я утверждаю, что я могу прочитатьчеловеку другой
страны текст Платонова так, что он его поймет, и наши ассоциации, связанные с этим текстом,
будут одинаковыми. Естественно, мне придется подготовить моего собеседника к такому
пониманию, то есть "перевести" для него не только то, что обозначено в книге с помощью букв.
Я не буду способен сделать это тогда, и только тогда, когда данный писатель представляется
мне графоманом, то есть в его произведении литературный элемент отсутствует. Таким образом
перевод возможен, но это явление сложное и требующее совпадения мироощущения автора,
переводчика и читателя, их принадлежность к мировой литературе и культуре. Более того,
каждый может быть своим собственным переводчиком, изучив язык оригинала и овладев
мировой культурой. Возможно, это наиболее успешный способ знакомства с иноязычной
литературой. То, что не может быть частью мировой культуры, не является и частью
национальной литературы. Это словесные эфемериды, судьба которых - забвение.
Что говорят об этом в Дискуссионном
клубе?
|
- Счастлив быть крупицей для "золототых приисков". Не счастлив по той причине, что престиж моих старых друзей: Владимира Туниманова и Сергея Белова (возможно, кроме шуток, лучших в мире специалистов по Достоевскому, ученых с капитальными, прославленными трудами) ниже, чем у последнего ларечника.
|
|
- Счастлив быть крупицей для "золототых приисков". Не счастлив по той причине, что престиж моих старых друзей: Владимира Туниманова и Сергея Белова (возможно, кроме шуток, лучших в мире специалистов по Достоевскому, ученых с капитальными, прославленными трудами) ниже, чем у последнего ларечника.
|
|
