23.02.2005
14:42

ГОСПОДИН ЛЕБЕДЕВ?!

09.11.2004
08:26

ГРОЗНЫЙ: ТА СТРАНА, ЧТО МОГЛА БЫТЬ РАЕМ

16.06.2004
20:06

ИЗМЕНА ОТ КУКЛИНА

24.05.2004
17:17

ТАЁЖНЫЕ МЕНЕЛАИ

15.05.2004
05:51

ТО-ТО, БРАТЦЫ, БУДЕТ СЛАВА

03.04.2004
15:09

ПРОВИНЦИАЛЬНОЕ МНЕНИЕ

24.10.2003
21:18

БОГ ДАЁТ ВРЕМЯ

28.09.2003
09:15

ПОД МЕССИАНСКИМ СПУДОМ ТОПОНИМИЧЕСКОГО СУБСТРАТА

23.08.2003
20:13

ШАМАН АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ

19.07.2003
11:05

ЛЕТО РЕЗКО КОНТИНЕНТАЛЬНОГО КЛИМАТА.

24.05.2003
16:33

КРАСОТА, СПАСИ МИР!

30.04.2003
06:31

О РОДИНЕ МАЛОЙ В КОНТЕКСТЕ

18.04.2003
19:08

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ СОСТОЯВШИХСЯ ЛЮДЕЙ

05.03.2003
07:23

ВЫКРЕЩЕНОМУ РЕВОЛЮЦИЕЙ

25.02.2003
13:57

В АПОКАЛИПСИС С ЛЮБОВЬЮ

<Работа - это любовь, ставшая видимой> - так Джебран Халиль Джебран очертил границу соприкосновения Земли и Неба. Можно ли мне этим начинать? Пусть, ведь за окном мечется февраль, и никаких границ не существует. Неправославная цитата лишь эхом удостоверит, что рассуждения на тему причин и целей творчества универсальны на все времена и страны. Да, да, конечно, в поте лица своего человек ест на Земле хлеб свой, но стоит вложить в труд душу, как присутствующая в ней Любовь, которая есть Бог, самую прагматическую деятельность превращает из свинцового адамова проклятия в золотую заповедь блаженства: влюблённой душой подёнщина преполоняется в искусство.

Что уж исламским гностикам, когда и папуасам из рода древесной лягушки понятно, что ни одно произведение искусства не состоялось без любви. Однако, искусство лишь передний край того, что определено советскими словарями как <совокупность достижений человечества в производственном, общественном и умственном отношении>. Культура - совокупность поиска и освоения техник и технологий литейного дела, выделки шкур, гипноза, селекции, законотворчества, мозаики и заживления ран. Каждый в своём направлении, каждый на основе своей школы. Личное творчество миллионов авторов микроскопическими полипами через века и вопреки расползанию материков собирает воедино хрупкий и незыблемый, каменный и живой атолл - коралловую чашу мировой культуры.

Тягуче сладко, под созерцание сквозь двойное стекло ослепительно метущейся февральской метели, порассуждать о разделении первозданного хаоса на свет и тьму, на хляби небесные и подземные, о путях Каина. Да мало ли . Вот, например, очень даже интересно то, что, как у <физиков> математика выделяется из науки вообще, так у <лириков> литература всегда несколько отстоит от иных искусств. Почему? А ещё вопрос: если акт творчества, акт любви, связан с переживанием чувства восторга, то тогда что такое <антиутопия>? Что за страсть от Исаии и Иезекииля до Уэллса и Орвела? вновь и вновь восторгаться неизбежной гибелью миров? Отчего возможна столь стойкая любовь к смерти?

Художник, как шаман к своему племени, всей кровью чует привязку к своему зрителю. Кровью, в которой растворена его душа. Племя эстетов или варваров, моралистов или революционеров, стяжателей или националистов - всегда есть круг плотской, камертонально дышащей близости тех, от кого родился и среди кого оформил себя как личность. Здесь всё родное, понятное, предсказуемое. Но в это же время <шаманская> душа пронзительно больна видениями, звучаниями и осязаниями иных, не ведомых соплеменникам реалий. Ненужное в обиходе присутствие неназываемых пока, пока неизъяснимых красок, аккордов и ласк томит, тяготит, преследует, и нет возможности укрыться, отказаться, вернуть талант Господину. Первым даром апостолам было познание языков, но были ли те языки только людскими, ведь Павел потом признался: <Если я говорю языками ангельскими и человеческими >? Есть такая профессия - толмач. Призвание, смысл и узничество художника в том, чтобы работать переводчиком трёх миров. Озарение - когда вызревшее в тайне томление взрывается дерзанием, и вот между небом, землёй и преисподней, на крылатом коне, солнечной пироге или сером гусе, снуёт вверх-вниз с дарами, угрозами и советами посланник, проситель и пилигрим. Ангелы, люди и демоны зовут и манят его, наполняют и высасывают, ограждают и губят, жгут, топят и воспевают. А он только в меру сил исполняет волю Создавшего его вот таким, слишком слышащим и излишне видящим. Он переводчик и перевозчик. Это его труд, его работа, которая, как и всякая иная - то проклятие, то заповедь блаженства. И за которую в любом случае спросится Тем, Кто берёт, где не клал, и жнёт, где не сеял. На всё Божья воля. И уже не одни коринфяне знают о том, что <кто говорит на незнакомом языке, тот говорит не людям, а Богу>.

Быть жильцом всех трёх миров почти невозможно, даже припомнить-то пример сложно, так как сердце не безразмерно и душа чаше всего раскрыта к одной из границ. Кто же собеседник данного художника? Ангелы или бесы? Блаженство или одержимость диктуют палитру, помечают партитуру или нашёптывают тексты? Ангелы, люди или бесы? Тут проходит разделение солярных и ночных гениев, эстетов и популистов, нигилистов и консерваторов. Разделение в пространстве и времени зыбкое, зачастую откровенно условное, лишь для удобства классификации, но достаточно определяющее доминантные состояния автора. В скольких случаях Пушкин впадал в минутную истому, и тут же, <подъезжая под Ижоры>, опять светился и искрился. А ссутуленный лицезрением ночных портретов Гоголь, в тесно очерченном мелом кружке навзрыд писавший свои прощальные письма, за наползающим окружением виев, носов и плюшкиных так и не дождался пения петела.

На той стороне улицы раскачанный ветром неоновый огонь намотал на себя моток снежных трепетных нитей. Окна в домах почти все погасли, и лишь фонари редко маячат вдоль ненужных в эту пору улиц. Эх, Сибирь, ох, февраль

<Если я говорю языками ангельскими и человеческими, а любви не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий> - учил Апостол. Влюблённой душой подёнщина преполоняется в искусство. Так что же такое <антиутопия>? Что за странное и стойкое устремление воспевать ужасы конца света? В чём смысл этой непресекающейся традиции на атолле культуры?

Юнг пытался увязать гений и пророчество. Самое лёгкое и точное пророчество - неизбежность смерти каждого человека. Блок магнитился гибелью, Есенин любовался умиранием, а Высоцкий плотски боялся, и в их поэзии смерть одинаково стала главной карнавальной маской. Но это всё другое, это лирика, и от страданий юного Вертера до гибели миров расстояние принципиально непреодолимое. Нет, дело не в количестве черепов или детских слезинок. В хлумовской <Прелести> смерть убедительно верно через бесконечно малое выходит на бесконечно большое, но сам переход от этого не становится свободным. Разные коралловые ветви.

Что же тогда определяет гипнотичность жанров? <Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше>. Тут и возможно проявление доминантности душевной принадлежности автора к одному из трёх миров.

Где сокровище наше? Когда художник любит жить в мире людей, в срединном мире осязания фактур и обаяния плоти, когда слишком тонкие видения духов не увлекают его дудочкой крысолова, тогда всё равно, что бы он ни создал - трагедию или оду, мюзикл или реквием - все его творения пахнут бунинскими яблоками. Более-менее.

Труженики преисподней стремятся убедить всех, что апокалипсис уже пройден. И да здравствуют перестройка, конец холодной войны и демократия! Осталось лишь найти Бен-Ладена, и сразу наступит тысячелетие нового <царства святых>. Знакомо? Тысячелетний Рейх для избранных или интернациональная коммуна. Не придирайтесь: грядёт эпоха Водолея, и Царь иудейский с Буддой Матрейей вот-вот воплотятся в белых венчиках из роз . Адепты мрака маниакально переписывают историю, кропотливо путая петли времени, очерняют, клеймят и кривят прошлое, и всё для того, чтобы ещё ослепительнее сверкали надвигающиеся братство, равенство и братство. Это от их нечеловеческого упорства год от года массовое сознание штампуется <диким средневековьем, московитским хамством и тупостью православия>. Зато иллюминированное материализмом человечество цивилизованно поклоняется обезьяньему тотему. Антиутопия оптимистичных сатанистов всегда в прошлом или настоящем, а впереди для них разноцветными воландовыми глазами соблазнительно звездится обещанный экстаз бессудности и безнаказанности.

Собеседники же ангелов знают, что второе пришествие ещё предстоит. Но перед тем будут гонения за веру, великая война, последний Царь Михаил, нашествие желтолицых, торжество антихриста, печать на чело и недождящее небо . Их мытарят видения неминуемого Суда и язвят множащиеся приметы близящегося скончания времён, когда <вся Земля и все дела рук человеческих> сгорят. Им страшно, им больно беспомощно свидетельствовать эйфорию торопливого строительства последней Вавилонской башни цивилизацией содомитов. А в прошлом у них Золотой век и князь Серебряный. Пессимизм? Да, более того, полное отчаянье, если не любить Личность Христа и отвергать смысл Его Голгофы.

Созвучна ли душа художника раю или аду, но носящая её кровь солона как у всех, и мускулы сердца толкают её кругами <семьдесят, а при большей крепости, восемьдесят лет>, и оптимистичный и пессимистичный толмач толкует нечто с неведомого языка своим единоплеменникам их языком формул, рондо и сонетов. Воспринимает ли он себя мессией? Ну, разве что на уровне пятнадцатилетней селяночки Жанны, которой архангел Михаил повелел спасти Францию. Даже подозревать нельзя. В вождизм играют только имитаторы творчества. Но насколько художник дорожит признанием? Это отдельная тема.

А вот <чьим> признанием? Солженицын в результате пережитой смерти-воскрешения после онкологического приговора, логично считает себя отвечающим только перед Богом. И Богу. Поэтому не фальшивит в своём отшельничестве. Он <отрабатывает> обретённую вторую жизнь, как человек естественно планового сознания: заложил в таком-то году высказаться по такой-то проблеме, собрал материалы, просмотрел справочники и словари - и высказался. Без интереса к реакции. Эта незаинтересованность позволяет Александру Исаевичу бесстрастно, как лунатику по коньку крыши, пройтись даже по такой самоубийственной для любого другого теме, как русско-еврейский вопрос. Но беда его толкователям.

Можно ли художнику уйти от своей судьбы? Попытки самовольно сменить веру наказуются творческой пустотой, даже при самых благих намерениях. Всё те же Гоголь и Оптинцы И ещё последний роман Астафьева <Прокляты и убиты>. Измена промыслу - сотворить назло. Мастер, обессмертивший себя <Царь-рыбой>, создавал вещь назло. На зло. Зачем? Ради чего? Обрести себе новую аудиторию, новое племя? Измена влечёт безблагодатность. Впрочем, <назло>, без любви писалась и Каренина. И мало ли

Звенит по стеклу кимвал метели. От Урала до Тунгусского плато, от тундры и до Алтая вся Западно-Сибирская низменность закружилась волчком антициклона. Где-то там, в районе Сургута, есть малая зона покоя с прозрачной чернотой пробитого звёздами ледяного неба, а вокруг безначально-бесконечно куролесит мятежная метель. О чём это всё я? <Помилуй мя, Творче мой Владыко>, пора спать.

13.02.2003
20:10

ВЕЧНЫЙ ЛИК И ХАРЯ ВРЕМЕНИ