Это не было пьяной дракой или коммунальной ссорой, обычной для общежития. Шестнадцатого июня 1997 года после торжественного банкета по случаю выпуска ВЛК в общежитии Литинститута был погром - громили без переносных смыслов, вламывались в комнаты и били "жидовствующих". Шатались пьяные по коридору и орали, что жиды должны покаяться перед русским народом. Талантливого брянского поэта - избивали на глазах у его дочери-девушки, которую привёз он, чтоб показать Москву - били за любовь к "жидовским" стихам. Явилась по вызову милиция, пьяных друзей-поэтов уняли, всего-то уложили спать, отдыхать. Другие их однокурсники, которым обещано было, что "не уедут живыми", всю ночь просидели запершись, вооружась утюгами - ждали. Наутро в комнату, где были отец с дочкой, снова ломились те же самые морды. Вышибли дверь в комнату, которую занимали староста курса и его жена - эта женщина звонила в милицию; за это, ещё спящую, ринулся её бить палкой подпоенный дружками инвалид-афганец. Начальство приехало в общежитие уже после всех событий и... попросило всех как можно скорей покинуть столицу. Особо просило - не поднимать шумихи, внушало избитым, что дело это некрасивое надо б замять. Тот, кто замял это некрасивое дело и всех помирил, был проректором по ВЛК Валентином Сорокиным, а "в миру" он же, Сорокин - сопредседатель Союза Писателей России. Такое совмещение должностей в нынешнем Литинституте не редкость. Нормально, законно, когда проректор приезжает разбираться в подобном деле и наводит порядок, судит или мирит учащихся. Но вот приехал разбираться "со своими" и решает дело "по-свойски" литературный функционер, знатный патриот. И те, кто бил, разъехались по своим Сургутам-Тюменям-Самарам, готовые теперь сами просвещать русскую провинцию. Но те, кого били в ту ночь, и были-то р у с с к и м и. Просто один - любил поэзию Бродского, а другая - вступилась за товарища.
Что же теперь есть Литинститут? В какого урода, мутанта, он превратился? Чего хотят те, кто взял в стенах его власть? Разогнан, в помине нет, Совет студентов, а ведь это будущие поэты, критики, писатели, это их лишили в Литературном институте права голоса, слова! Или вот появилась в общежитии охрана. Из семи этажей общежития под студентов оставили только два, остальные сдаются в аренду, поэтому и нужна охрана-то больше для всей этой коммерции. Но начальник охраны - он же и комендант студенческого общежития, и назначается лично ректором.
В ту ночь погрома - охрана не вмешивалась, просто сказать, поберегли себя мужички. Зато эта ж охрана бьёт за "непорядок" студентов слабосильных или выпивших, которые ей вполне по зубам, применяются там и наручники. Студента Задорожного с семинара поэтического Олеси Николаевой комендант воспитывал - бил собственноручно. Задорожный после побоев месяц отлежал в больнице - сотрясение мозга. И что же?! Коменданту таинственно сошло с рук, зато торопится ректор Есин, чтобы покалеченного студента, который упрямо подать хочет в суд, отчислили скорее с "заочки", чтоб не осталось следа его в Москве. Но таких студентов - не один и не два. Известны в институте и другие случаи, но их нельзя доказать, потому что уже успели запугать и жертву и свидетелей, или как в армии - "отслужили да разъехались", а главным-то оказывалось не выявлять подобные факты, а скрывать.
Что студенты, если надругательство уже чинится безнаказанно, у всех-то на глазах и над гениями! У Андрея Платонова - у того кроме двух комнаток в литинститутском флигеле да могилы на Армянском кладбище и нет больше мест памятных на русской земле. Но Есин н е л ю б и т Платонова. И это правда - он Платонова н е л ю б и т, иначе как понять, что любовно созданный в начале девяностых годов мемориал Андрея Платонова этот человек не просто ликвидировал, а надругался над памятью Платонова - там, где жил и умер Платонов, он устроил пункт обмена валюты, так что прямо под доской мемориальной работы скульптора Федота Сучкова красуется на Тверской бульвар опахало этой меняльной конторы.
Об этой скверне писалось много, много раз взывали открытыми письмами и подписывали их самые заслуженные наши художники - но Есин не только не отступал, а отстаивал и защищал это своё дело, детище. Память о Платонове обросла ещё ложью и сплетнями. Славя ректора Есина, который сдал флигель в аренду банку, "чтобы накормить студентов бесплатными обедами", одна газета "московской интеллигенции" договорилась до того, что Платонов, оказывается, жил в "дворницкой Литинститута", куда его чуть ли не как опущенного литературного бомжа пустили пожить "добрые люди". Никогда не был Платонов "дворником" и никогда не побирался у "добрых людей", чтобы пустили пожить в "дворницкую." Он - великий труженик. Жить на литературные гонорары, литературным трудом Платонов, что правда, привилегии такой у советской власти почти лишился. Но до войны работал по своей любимой специальности, инженером. После войны - отставной офицер, получал военную пенсию. Подобными газетными фальшивками заплевали в нашей памяти и то, что звалось "Домом литераторов" и где не один Андрей Платонов жил, а ещё ведь и Осип Мандельштам, и Сергей Клыков, и многие менее известные литераторы. Не ютились "в дворницких", куда "пустили добрые люди", - а жили на законных основаниях, творили. Во флигель, где жил с 1931 года со своей семьёй Андрей Платонов, и где жили в то же время ещё с десяток литераторов, и который был "ведомственной жилплощадью" Всероссийского Союза Писателей, и поселяли-то не всякого, не говоря уж о том, что тогда как многие обретались там в коммуналках, Андрею Платонову дали отдельную квартиру, в ней был у него даже телефон! Там написаны были выдающиеся его рассказы, пьесы и роман "Счастливая Москва", там умирал его единственный сын и родилась его дочь, и там же продолжала уже после смерти Платонова жить его семья. Студентов кое-кто даже водил почтительно к Марии Александровне, вдове великого русского писателя - и ходили они как в живой музей. Флигель передали Литинституту, а литераторов и семьи их переселили на новые квартиры только в семидесятых годах, и это решение принимали "добрые люди" из ЦэКа, только на таком вот уровне и добился тогдашний ректор, Пименов, осуществления этой своей мечты - получить под Литинститут все обрамляющие дом Герцена постройки. Понятно, что в то время и речи не могло вестись о музее Платонова, об увековечении его памяти. Теперь последыши Есина цинично заявляют, что Платонов - в е ч е н, "и как раз по этой причине вопрос о музее не настолько злободневен, чтобы биться головой об асфальт в муках за родную культуру". Что же оказалось злободневней? - "поменять канализационные трубы", "учить студентов"... А чему учить? Кого учить? Планшеты, которые исчезли вместе с мемориалом и на которых были фотографии Платонова, фотокопии его рукописей, кто-то не пожелал даже сохранить и по слякоти кинул прямо во дворе института - подобрала их и принесла на кафедру русской литературы ХХ века, сама додумалась... дворничиха. Уже истоптанные, с отпечатками на них грязными подошв!
У писателя нет прошлого - есть только биография, но никто порой и не помнит, что он там делал и где ходил-бродил. Биография писателя Сергея Есина, многими подзабытая или вовсе многим неизвестная, волочит и волочит за собой именно что прошлое. Писал он в прошлом документальные книжки о Ленине. Нет талантливых, то есть заметных даже по тому времени, среди тогдашней серости, литературных произведений, но зато есть Место - должность. Одна из немногих подобных при царском дворе советской литературы, "главный редактор Главной редакции литературно-драматического вещания". Литдрамвещание было не то чтоб рупором и пропагандистом, а что главное - жилой золотой. Кого радиоозвучивать, то есть кому платить эти деньги немалые - и решал Сергей Есин.
Одни потели что есть мочи, отрабатывали своим хозяевам, а Есин был сам себе белоручка, полезный для всех человек. И вот Есина начинают печатать словно самого Маркова - плодятся книги с ленинской начинкой, тиражами в двести тыщ, а "выпускник журфака" отправляется за вторым образованием... в Академию общественных наук при ЦК КПСС. Но в литературные генералы на ленинской лошадке уже не въедешь, времена меняются. Он про Ленина думать позабыл. И пишутся, пишутся "правдивые, честные" романы. "Новый мир" публикует "Имитатора" - и вот родился у всех на глазах "писатель Сергей Есин".
Названия романов Есина - "Имитатор", "Гувернёр", "Временитель" - походят на папочки "личных дел", куда автор как будто только успевает подшивать листы. В "Имитаторе" узнавали знаменитого художника Г. А в других книгах - узнавали А., Б., В. и Д. Но Есин пишет не пародию, он не высмеивает, как высмеял, скажем, ту же литсреду и демгородок Юрий Поляков; он пишет хладнокровно и полудокументально, а то и вовсе документально, как в "Сезоне засолки огурцов". И если тряхнуть с дерева листочки, то есть освободить им написанное от красивостей, то и получаются не книги, а "папочки".
Роман о конформисте поставил Есина в ряд писателей прогрессивных, он член редколлегии "Знамени", он вхож в новую элиту творческих людей. Но как шатало страну, так шатало словно бы и Есина - сделался великороссом, отыскался уже в "Нашем современнике"... Требовалось найти что-то вроде литдрамвещания - точку опоры. Но такой точкой опоры суждено было стать не "Знамени" и не "Нашему современнику", а Литературному институту имени Горького. Набирает в Литинституте семинар прозы Владимир Крупин, но не доводит до конца, раздумал вдруг учить, и по его ходатайству на работу в институт с этим семинаром и берут Сергея Есина - ухватился будущий ректор разве что за соломинку, но в жизни огромную роль играет именно случай.
Случай - что Евгений Сидоров оказался в министрах культуры и освободилось неожиданно место ректора.
Консервативный в своей основе институт боялся потрясений и новых веяний: побоялся голосовать за "постмодерниста" Владимира Новикова, набиравшего тогда такой вот, "пугающей" известности литературного критика. А на ком бы все сошлись, писатель Руслан Киреев, сам в прошлом выпускник Литинститута, свою кандидатуру снял в пользу Новикова. Почему ж избрали ректором Есина, который тогда не был даже штатным сотрудником в институте? Потому что поверили ему, поверили его обещаниям. Главное, это было обещание сохранить институт таким, каков он есть, каким оставил его, уходя в министры, Евгений Сидоров.
Три года тихо-мирно протекла жизнь. Но ректор Литературного института получает для себя еще и заведование кафедрой литературного творчества, какая должность автоматически давала ему не заслуженное никаким трудами научное звание профессора. Портреты "учителя", "наставника пишущей молодежи" то и дело мелькают в газетах. Институтская доска почета - "публикации наших студентов и преподавателей" - ломится от этой газетной макулатуры имени Есина. Он почти государственного масштаба деятель культуры. Его зовут туда и сюда - вот он на встречах интеллигенции с властьимущими, а вот он в жюри престижных литературных премий. Он уже не только полезный и важный, но известный на всю страну человек.
А череда трагическая смертей в один год опустошила институт, последняя из этих невосполнимых утрат - уход поэта Юрия Левитанского. Есть уже и те, кто не сжился с Есиным органически - институт начинают покидать не рядовые кадры, а профессора! Не стало и многих творческих семинаров. Что же Есин? Он или оставлял места ушедших пустовать, или продвигал на освободившиеся места людей посредственных, которые уж всем были обязаны ему, а не творческим своим способностям. В его силах было поменять администрацию, здесь он не церемонился - один проректор был взят им из друзей детства, другой, "любимый" студент, обрывает учёбу и уходит верой и правдой служить своему учителю... в международный отдел. И вот, поощряя и делая сильными посредственных, заполнив администрацию своими "друзьями" да "учениками", задраив наглухо руководимую своей персоной кафедру творчества, ректор Есин и начал в ноябре 1996 свою маленькую молниеносную войну против того института, который словно бы возненавидел - творческой республики талантливых и свободных людей.
Огромным научным и человеческим авторитетом пользовался в институте профессор Лебедев - ведущий специалист в России по творчеству Тютчева. От этого выдающегося своими знаниями и талантом человека, "Дон-Кихота весёлой науки", не захотевшего исчезнуть из акватории новоявленного Есина-профессора по доброй воле, ректор избавился простой, но неслыханной для института провокацией - просто назвал на учёном совете "пьяницей, которому пора зашиться". Профессор, оскорблённый, пишет заявление об увольнении, и на глазах изумленной публики - Есин не извиняется, а это заявление в тот же миг подписывает! Это походило на сцену в медвытрезвителе. Самосуд такой, именно для людей творческих, был просто непостижимым. Тогда же, на учёном совете, вспыхнуло возмущение, но те, кто возмутился этой выходкой ректора, вдруг обнаружили, впервые обнаружили - что вокруг уже сгрудилась молчаливая стена. Главенствует - Владимир Гусев. Литвождь Московского союза писателей и завкафедрой русской критики, вступивший с ректором Есиным в незамысловатую деловую связь: нищий Литинститут - спонсор журнала "Московский вестник", где Гусев главным редактором, а издательство нищего Литературного института печатает диковинные сочинения Гусева - его дневники, его стихи...
Все завсегдатаи ЦДЛа знают, что значит "огусеть" - но травят, позору придают в Литинституте тех, кто не с теми и не за то пьет. И это Гусев задавливает своим истерическим ором всякого несогласного, обеспечивает идеологию новоявленной в литературе корпорации - "Союзу Писателей Литературного института".
А в декабре, через месяц, на конференции института, где обсуждались обычные текущие вопросы, Есин вдруг заявляет, что устал, выборов новых ждать до весны не может, а хочет творчески поработать и просит товарищей себя с этого места тяжкого "уйтить" - ну, прямо Иван Грозный. Тут же раздаются голоски - "Нет! Нет! Вот замучили Сергей Николаича, сердешного! Сергей Николаевич, не уходите, да мы вас сейчас же на второй срок переизберем!" Что было дальше - известно из истории. На лето отложили бить тех, кто не присягнул - кто осмелился, когда Есин оскорбил профессора Лебедева, требовать сатисфакции; кто осмелился не признать законным этот фарс выборов.
Но ещё до этого лета, в мае, скончался устраненный из института профессор Лебедев. Эта смерть ужаснула институт. Многим думалось, что теперь повторить такое ж Есину будет страшно, как слышал я однажды - "он побоится шагать по трупам". Но - не побоялся. Сыплются мелким градом выговора, угрозы, плодятся всякого рода провокации, оклады неугодным урезываются до таких сумм, что ниже всякого прожиточного минимума. В деканате заочного отделения одну сотрудницу ректор Есин наградил окладом в сто девяносто тысяч рублей - и не выдержала, уволилась. Бывшую непокорную декану заочного - потому и стала "бывшей" - такая травля довела до сердечного приступа. Это она мешала как могла отчислить того самого студента Задорожного, а потом и сама оказалась в больнице, где её, однако, будто нарочно успели известить, что приказ на её увольнение уже подписан.
А ректор Литературного института, принятый какой-то академией в академики (сами её при институте и основали, какую-то "академию русистики") писал тем временем "новую книгу о Ленине" (и это не шутка, ведь написал же Радзинский о Сталине - стал "бестселлер"), а с блоком коммунистов шагал на грядущие выборы в Московскую городскую Думу... Вся история повторяется, но только вот не как фарс - как трагедия.
(продолжение следует