24.11.2001 07:14 |
Конец публицистики Из выступления на вечере
"Русского переплета"
Сегодня вдруг подумал о Солженицыне : и подумал о
томах его публицистики, какой же это абсурд. Им написаны тома публицистики,
которая ровным счетом не произвела в обществе никакого действия, за
исключением того, что он писал в самом начале пути. .. Публицистика
должна не столько разъяснять что-то обществу, поучая, сколько
воодушевлять его, но при том в самом обществе, в его д у ш е, уже должно
клубиться возвышенное, но это возвышенное сегодня - озлобление,
жажда исторического реванша. Россия во время Толстого - это Россия ,
воодушевленная грядущим, желающая обновления, а теперь все иначе. Но дело
даже не в этом, а в чаяньях народных. Больше нет в России мучительных
общественных вопросов, требующих выработки моральных принципов и того, что я
бы назвал "новой нравственностью". Теперь мало кто мучается, как решить тот
или иной вопрос по совести или же хоть по справедливости, а это и
значит, что у нас уже нет общественной постановки всех этих вопросов и что
свелось все давно к животной морали " побеждает сильный " , кто бы он
при этом не был. Что может тут сделать публицистика? какой нравственной
ясности потребовать и в ком пробудить сочувствие, сознание, совесть?
Солженицын пишет "Россию в обвале", а она уж обвалилась ; а им
написанное - это уж рефлексия, которую принять душой в виде очередной
нервной судороги и прочее уже мало кто в состоянии. Публицистика - как
достояние только литературы; боль за утрату великой страны, облеченная в
слово, отчего и получается возвышенное трагическое произведение литературы.
Если бы Солженицын призвал своей публицистикой к возмездию и дал бы
моральное разрешение мстить " начальникам " и " жидам " , то это
было бы - как ни чудовищно сказать - публицистикой и здесь
достаточно было бы воззвания к погрому, а не груды томов. Вопрос мести,
осознанный как нравственный и как социальный, расколупанный " навроде "
орешка для народа - вот где как железом каленым может обжигать публицистика;
а не дать народу такого права - это значит в конце концов сделаться его
врагом. Публицистика должна иметь своего адресата - так надо знать прежде
всего , в гущу чьих душ ты обращаешься. Публицистика Толстого, если снова
брать ее в пример, имела всегда своего конкретного адресата даже в названии
его обращений - студенты, революционеры, правительство. Теперь возможно
просто обращаться к русским - ко всем тем, кто себя таковыми
осознает - однако на это оказываются способны только провокаторы. Прямо
и открыто к русским не обращается своей публицистикой даже Солженицын,
поскольку этот адресат требует уже ответа на главный вопрос, а Солженицын
того и не знает, как бескровно возможно возвратить русским их великую
страну, достоинство и гордость. В нынешней действительности в России должно
свершиться некое возмездие, должна быть принесена жертва кровавая, но еще
неизвестно, на чью голову ляжет топор этой ярости за все унижение и обиду,
что скопились в народе. Это как потоки: прибывающие и прибывающие , все
равно разрушат они плотину. Теперь плотина на пути разрушений и хаоса - это
только человеческое терпение. Солженицын сделал, что только и мог он
сделать как гуманист: утешить, возвышая бедствие всенародное до тех
пределов, когда оно выглядит жертвенным и рождает не желание мстить, а
сострадание. Мир устроен несправедливо и почти каждую минуту где-то на
земле несправедливость эта требует отмщения. Редко какой человек не отомстит
за свое унижение. Нация всегда мстит за свой позор. Но уже думаешь, да
пусть и устроен несправедливо, но только б оставался миром. Кто озверели -
это все же уже звери. Все же не всякий человек превращается в зверя в самых
тягчайших условиях. Этот человек и должен быть твоим героем, образом твоим
сердечным, потому что, прежде всего, он достигает в своем сердце того, на
что уж ты не взглянешь вот так же снисходительно, поучительно : достиг
мира в своей душе.
|